Мама, вернись. Мама, уезжай

Сэм был готов дать Мэри шанс. Даже несмотря на то, что им троим предстояли тяжёлые времена. Это было очевидно. Но ради Дина Сэм хотел попробовать. Чудесное воскрешение родственников они уже проходили, и это обычно не предвещало ничего хорошего. Со своей стороны Сэм удивился, конечно: всё-таки подобные фокусы случаются не каждый день. Поразил его не только и не столько сам факт, а то, что ради этого не пришлось закладывать в ломбард потрёпанную душу. Да, Сэм удивился. Но не обрадовался. Он никогда не скучал по матери. Мама Мэри была для него лишь словом, именем, строкой в семейной истории, смутным образом с выцветшей фотографии. В момент семейного воссоединения Сэм лишь мельком взглянул на незнакомую растерянную женщину с длинными светлыми волосами и зелёными, как у брата, глазами. Сходство было очевидным, но она была чужая, лишняя здесь. Сэм это понял сразу, увидев на лице Мэри отнюдь не радость от обретения сыновей, а ужас и недоверие к двум здоровенным, лихим на вид мужикам, которые говорили странные вещи. Одного взгляда Сэму хватило с избытком, и он переключил внимание на брата. Это было ужасно. Будто смотришь видео с записью катастрофы. Даже хуже, ведь катастрофа должна была произойти не с неудачливым незнакомцем из YouTube, а с родным братом. С Дина будто содрали кожу вместе со всей его броней, отросшей за годы отцовской муштры, испытаний Адом, Чистилищем и всем тем дерьмом, что случилось в их жизни. И он стоял перед ней — совершенно беззащитный, обнажённый до самой души, исполненный звонкого, наивного счастья и истинной веры в то, что мама вернулась. В глазах Дина стояли слёзы, и Сэм почувствовал, как по его собственным щекам тоже потекло горькое, горячее, но отнюдь не от счастья, а из-за невыносимой тоски и жалости к брату. Сэм раньше не понимал Дина с его вечным контролем, запретами, стремлением оградить младшего брата от всего мира, спасти, несмотря ни на что, и причинить добро. Он бесился, бунтовал, сбегал. Причинял Дину боль. Пришлось подождать столько лет и встретиться с воскресшей матерью, чтобы Сэм наконец-то понял. Желание схватить Дина в охапку, запихнуть в Импалу и гнать на другой конец света сделалось непреодолимым. Вот бы оказаться подальше от этой женщины, уберечь от неё брата, спасти его от неизбежной боли. Сэму хотелось кричать от бессилия, но он молчал. Мать могла уничтожить старшего сына одним лишь словом, может, даже не специально — она ведь не видела, не понимала, насколько он беззащитен перед ней. Дин рассказал Сэму об их первой встрече с Мэри. Брат сыпал фактами, датами, что сказал он, что сказала она, и всё это было неважно, пока Дин не упомянул, что мама обняла его. Тогда-то Сэм и понял, что сможет дать Мэри кредит доверия. Не ради неё, конечно. И даже не из-за Дина, страстно жаждущего поиграть в семью. Нет. Только для того, чтобы потом иметь право сказать: «Дин, мы пытались». Когда всё рухнет, и брат будет уничтожен, сломлен и разбит, Сэм сможет обнимать его, гладить по судорожно сведённым лопаткам и повторять, как мантру: «Мы пытались. Мы сделали всё, что могли». Рано или поздно Дин поверит, что это правда. Сэм выдал матери щедрую ссуду и стал наблюдать. Мэри Винчестер оказалась не самым приятным человеком. По крайней мере, Сэму она не особо нравилась. Язвительный колкий юмор, резкость на поворотах и невероятное упрямство не располагали к себе. При всём этом Мэри не была дурой. Она почти сразу поняла расстановку сил. Сообразила, что находится в бункере с немого разрешения Сэма. Может, он был слишком вежлив, когда спрашивал, налить ли ей ещё кофе, или смотрел слишком пристально, когда она отвечала на вопросы Дина? Сложно сказать. Но ожидаемо, ей это не понравилось. Дин ходил за Мэри хвостом и смотрел, как на ангела небесного. Но не на того, которыми эти засранцы пернатые по факту являлись, а на этакий светлый образ, квинтэссенцию тепла и доброты. Он сам создал себе этого божка, старательно пестовал затёртые до дыр, приукрашенные и наполовину выдуманные воспоминания. На их хрупком фундаменте умудрился возвести исполинскую башню: храм Мэри Винчестер, Лучшей Матери Мира, Святой Мученицы, сгоревшей на потолке в детской. И теперь этот фундамент подмывала волна реальности. Всё здание трещало по швам, сыпалась штукатурка, гнулась арматура, а сам корпус приобретал опасный крен — того и гляди рухнет.

***

— У нас на ужин сегодня — лазанья, — объявил Дин, широко улыбаясь. — Мам, потереть тебе ещё сыра сверху? — Нет, спасибо, — вежливо отказалась Мэри, приняла тарелку из рук старшего сына и быстро взглянула на младшего. — Я поем у себя, хорошо? Хочу фильм посмотреть. — Давай вместе посмотрим — втроём с Сэмми? У меня в логове телек больше. Мэри виновато улыбнулась и покачала головой. — Да вы уже этот фильм видели сто раз, а мне столько всего предстоит навёрстывать. Я пойду, — сказала она и быстро ушла из кухни, чтобы Дин не успел ничего сказать. — Давай вдвоём глянем что-нибудь, — предложил Сэм. — Хочешь, начнём пересматривать «Крутого Уокера»? — Забей, — махнул рукой брат. Дин вяло поковырялся в своей тарелке и вскоре ушёл в свою комнату, едва съев порцию наполовину. Сэм вздохнул, убрал со стола и отправился следом. Прошёл мимо спальни Мэри, решительно постучался к Дину и сразу вошёл. Брат лежал на кровати в полной темноте. Сэм закрыл дверь, повернул ключ в замке. Свет включать не стал. На ощупь прошёл к постели и опустился рядом с Дином. Вытянулся вдоль его тела, прижался грудью к спине, обнял и стиснул покрепче. Тот сперва не отреагировал никак, и Сэм подумал было, что Дин спит, но тут он слегка шевельнулся и спросил негромко: — Я слишком давлю на неё, да? Сэм подавил вздох, готовый сорваться с губ. — Дин, это дикая, противоестественная ситуация. Нужно время. И тебе, и ей. — Почему она избегает нас? Ведь мы можем снова стать семьёй. Узнаем друг друга. Разве это плохо? Сэм молчал. Он обдумывал ответ. — Дин, а ты не думал, насколько ей тяжело? Наша мать погибла, и мы жили с этим многие годы. Но она-то тоже потеряла своих сыновей, только для Мэри это случилось только недавно, а не десятилетия назад. Дин яростно взбрыкнул под рукой Сэма: — Что за бред?! Мы же живы, мы — её сыновья! Младший Винчестер терпеливо переждал острый момент и снова прижал к себе притихшего старшего. — Это не то же самое. Пойми, она не может сопоставить и уравнять нас и тех двух мальчишек, которых кормила кашей с ложечки. Я уверен, что Мэри страдает и скучает по Сэму и Дину — по тем детям, которых она оставила. Но близость с нами сейчас не вернёт всего того потерянного времени, пока её не было. — Как это не вернёт? Даже если и так, мы всё равно можем быть семьёй, — Дин продолжал цепляться за соломинку. Сэм молчал. Он не знал, что ещё сказать, чтобы не задеть и без того расстроенные струны души брата. Оставалось только тепло дышать Дину в затылок и быть рядом. Наверное, Сэм всё решил уже в ту ночь. Но поставить точку помогла сущая мелочь, такой пустяк, на который, может, он бы и внимания не обратил, если бы не смотрел очень внимательно. Это произошло за завтраком. Дин суетился у плиты, сооружая какие-то невероятные панкейки по особому рецепту. Мэри подошла к нему и потянулась за кружкой на полке. Та стояла слишком высоко. Дин достал чашку и передал матери. Та тепло, благодарно улыбнулась, а старший сын протянул руку, чтобы погладить её по спине. Тогда это и случилось: Мэри прогнулась под его ладонью, избегая прикосновения, и легко ускользнула, смущённо уставившись в пол. Сэм видел, как изменилось лицо брата. Он побледнел и замер, потерянный и ошеломлённый. Запахло гарью, и Дин ожил, засуетился. Снял со сковороды обуглившиеся оладьи, выбросил их и зарядил новую партию. Мэри же присела за краешек стола и налила себе кофе. Косо посмотрела на невозмутимого Сэма, что сидел, один занимая длинную сторону столешницы, и читал новости с телефона. После этого дело оставалось за малым. Отправить Дина в магазин с длинным списком, проводить его до самого выхода и посмотреть вслед уезжающей Импале. А затем вернуться домой и найти Мэри. Она обнаружилась в библиотеке. Стояла и перебирала коллекцию винила, которую Дин перетащил из своей комнаты в общий зал, чтобы они втроём могли слушать старые пластинки вечерами. Кажется, такое было один раз, почти сразу после приезда Мэри в бункер. Сэм тогда с тоской наблюдал, как Дин показывает матери все свои «игрушки», как смотрит ей в глаза, жадно выискивая одобрение. И винил, и коллекция оружия, и библиотека, и настоящий Бункер Просвещённых — вот сколько всего! Мэри улыбалась, кивала, но Сэм видел — она просто в ужасе. Случилось то, чего она больше всего не хотела. Её сыновья стали поехавшими, полубезумными охотниками на чудовищ, живущими в подземелье в окружении орудий убийства всех видов и мастей. Медленно спивающиеся, вцепившиеся друг в друга мёртвой хваткой и отгородившиеся от всего остального мира — о, тут было чему ужаснуться. Сэм понимал. Увидев сына, Мэри отдёрнула руку от коробки с пластинками и нервно улыбнулась. Сэм понял, что она сейчас сбежит к себе в комнату, и сразу перешёл к делу: — Нам надо поговорить. Улыбка слетела с её лица. Мэри пожала плечами и приподняла брови: — О чём же? — О сложившейся ситуации. Присядем? Она не хотела садиться, но, поколебавшись немного, всё-таки приземлилась на стул напротив Сэма. Положила руки на стол и сцепила пальцы в замок. — Я понимаю, что тебе нелегко, — начал Сэм. — Нам всем сейчас непросто. Ни один человек не должен проходить через такое. Но мы — Винчестеры, и, видимо, судьба у нас такая, переживать то, от чего у любого другого давно поехала бы крыша. Мэри издала короткий смешок. Но Сэм не улыбался. Она внимательно посмотрела на сына, поняла, что сказанное не было шуткой, и поникла. — Но вот что я скажу тебе, Мэри. Мы с Дином — не те, кого ты хотела бы увидеть в качестве взрослых сыновей. Ты знаешь нас очень поверхностно. И, поверь, то, что лежит глубже — намного хуже и страшнее. Там много боли, страданий и испытаний, через которые мы прошли вместе. Вдвоём. Но Дин готов доверить это тебе и принять в семью. Мне это не нужно — ты, наверное, это понимаешь — но ради него я готов смириться и даже помочь вам найти путь к взаимопониманию. Нет, постой, я не договорил. В этой семье, — голос Сэма приобрёл жёсткие нотки, — в нашей с Дином семье принято жертвовать всем ради друг друга. Если потребуется — продавать душу, рисковать жизнью, перетряхивать вверх дном Небеса, Ад и Чистилище, убивать, предавать, воровать, врать. Ты знаешь, что Дин четыре месяца горел в адском пекле, чтобы я мог жить, Мэри? — Нет, — ответила она побелевшими губами. — Нет. Сэм не понял, это ответ на вопрос или Мэри ушла в отрицание. Ему, в целом, было всё равно. Он продолжил. — А я год провёл в клетке, запертый вместе с Люцифером и Михаилом. Они сильно не ладили друг с другом, знаешь ли. В нашем языке нет слов, чтобы описать, что там происходило. Мы оба через многое прошли, и теперь, — голос Сэма окреп и стал громче, — я не допущу, чтобы моему брату причиняли ещё большие страдания, обманывая его иллюзорной надеждой обрести давно потерянную мать. Решай, Мэри. Либо ты принимаешь правила семьи и становишься её частью, либо… — Либо придётся уехать, — прошелестела Мэри. Она сгорбилась на стуле, словно Сэм взвалил на её плечи тяжкое бремя. Мать даже будто постарела разом на несколько лет, а может, просто так казалось из-за неровного света лампы на столе. Сэм умолк и откинулся на спинку стула. Мэри не смотрела на него, предпочитая гипнотизировать гладкую полированную поверхность столешницы. — Ты хочешь, чтобы я была с вами на твоих условиях, — горько произнесла она. — Но кто дал тебе право решать за вас двоих? — Мы спим вместе, — спокойно добил её Сэм. Мэри вскинула на него округлившиеся, покрасневшие глаза. — С этим тебе тоже придётся смириться, если решишь остаться. Будешь делать вид, что ничего не замечаешь. А насчёт права — половину жизни Дин решал всё, даже то, могу я умереть или нет, не принимая моё мнение в расчёт. Он защищал и заботился обо мне с самого детства. Сейчас настала моя очередь. Всё честно. — Я уеду, — наконец выдавила Мэри. — Пойду… собирать вещи. Она отодвинула стул и встала. Слегка покачнулась, ухватилась побелевшими пальцами за спинку. Выровнялась и, так и не взглянув на младшего сына, пошла к выходу из библиотеки. — И, да, Мэри, — кинул ей в спину Сэм. Она остановилась, но оборачиваться не стала. — Дину об этом разговоре знать не обязательно. Она ушла, и Сэм остался один. Он чувствовал мрачное удовлетворение. С тем, чтобы причинять друг другу боль, они прекрасно справлялись с Дином сами. Им для этого не нужен был третий. Когда Мэри уехала, Сэм пришёл к брату. Тот сидел на кровати, неотрывно глядя на старое фото — первую и последнюю реликвию храма Мэри Винчестер. Сэм присел рядом. Погладил легонько Дина по спине, приобнял, и, не встретив сопротивления, притянул к себе, обхватил обеими руками. Брат сперва сидел, словно каменный, но Сэм готов был подождать. И дождался: Дин вздохнул, обмяк и прижался лбом к его плечу. Сэм молча сидел с ним и слегка покачивал, как ребёнка. В полумраке комнаты царила тишина, нарушаемая лишь тоненьким свистом сквозняка в вентиляции. Застиранная фланель жадно впитывала слёзы, которые беззвучно катились по щекам Дина. Он судорожно вздохнул и едва слышно произнёс: — Она уехала, Сэмми. Мама уехала. Тогда Сэм крепче сжал брата в объятии, поцеловал в висок и сказал: — Мы пытались, Дин. Мы сделали всё, что могли.