-Un-Sexual Pressure-

Ребячиться с Осаму уже вошло в привычку. Да, конечно, они были сильнейшим дуэтом мафии. Конечно, Чуя давным давно перестал быть тем взбалмошным мальцом, каким был в те времена, когда носил звание короля овец. Да, теперь он одним своим видом давал противнику понять, что после встречи с голубоглазой портовой лисой адское пламя накахаровых волос – последнее, что увидит перешедший ему дорогу. Вот только произведет ли эта скорая смерть должное впечатление на суицидника? Дазай всеми силами изводил нервные клетки рыжего при каждой встрече, каждом удобном и неудобном случае. Важное задание? Ну, вражеская организация подождёт, пока Осаму соизволит вернуть Чуе шляпу. Собрание? Вы уж извините, босс, ужасная пробка. Пробка от вина, что попала Дазаю в единственный не закрытый бинтами глаз во время ожесточенной битвы за безмерно дорогую (не только кошельку, но и сердцу Накахары) бутылочку из его, Чуи, коллекции. Поотрывать бы суицидальному ублюдку руки-ноги за такое, да только на инвалидов у рыжего руки не поднимаются. А по-другому ведь шатена и не назвать: инстинкт самосохранения–то, что присуще каждому живому существу, от людей до бананов, а это бинтованое чучело и его умудрилось проебать! И, несмотря на это, более живучего ублюдка, чем Дазай, ещё поискать надо. Подставиться под пули? Всегда пожалуйста. Прыгнуть с моста? Да каждый вторник. Вскрыть вены? Ну а как ещё сделать воду в ванне теплее, если лень тянуться к крану? Если поначалу все суицидальные потуги напарника Накахара воспринимал лишь как детские шалости вниманиебляди, то сейчас, спустя три года, он больше не мог не понимать рвений Дазая. Он в целом больше не мог не понимать Дазая. За десятки месяцев совместной работы он видел его сосредоточенным, разгневанным, сонным и чересчур бодрым, печальным, иногда счастливым, серьезным и...уставшим. Каждый раз, когда кареглазый думает, что его никто не видит, блеск коньячных глаз утопает в холодном мраке его души, оставляя лицо совершенно пустым. Каждая морщинка разглаживается, ни один мускул не дрогнет, даже веки не трепещут. Даже в те разы, когда Чуя за нескончаемые нити бинтов вытаскивал Дазая с того света, тот выглядел более живым. Кожа едва ли темнее бинтов, а дыхание больше похоже на могильный холод, но на губах лёгкая, непринуждённая улыбка. Та, которую видела лишь смерть. И Чуя Накахара. Кажется, по-настоящему свободен Осаму действительно был только в те моменты. И оттого было так тяжело каждый раз возвращать его к жизни. К себе. Вина и совесть голодными волками грызли с обеих сторон, пока шляпник медленно вдыхал в шатена жизнь. Влажные голубые глаза встречались с карими, вместе со слезами обрушивая на них и утонувший было блеск, и даже, кажется, желание жить. Точнее пожить. Ещё немного. Совсем чуть-чуть. Чтобы не видеть этой до дрожи пробирающей печали в синеве покрасневших глаз. В такие моменты Дазай, несмотря на боль, поднимался, укладывал дрожащего рыжика к себе на колени и нежно целовал дрожащие веки, скулы, острый нос, поджатые губы, подбородок, виски, остро очерченную линию челюсти, снова глаза, снова губы...пока в ответ его не кусали так сильно, что из ранок на губах начинала течь горячая темная кровь. И она же приливала к щекам, когда Чуя аккуратно начинал слизывать алые струйки с подбородка и шеи... –Перестань пугать меня так, идиот! –А тебе не пора бы уже перестать пугаться, Чуя? Говорят, за 21 день всё входит в привычку. –Сейчас в тебя войдёт мой кулак, если не закроешь свой рот, мумия болотная! –Звучит здорово! Давай~,–и раскрасневшиеся губы накрывают открывшийся было в новой угрозе ротик Чуи. Угрозы свои король гравитации, кстати, неизменно выполнял, вырывая инициативу из ослабевших бинтованых рук. Извиваясь под острозубым портовым лисом Дазай уже самостоятельно прикусывал собственные губы, стараясь заглушить, должно быть, крики боли. Ведь Осаму ее ненавидит, не так ли? А после очередного глубокого толчка кареглазый все же не сдерживался, вместе со слезами и струйками слюны изо рта выпуская полувсхлип-полустон, заглушаемый рыком Накахары. И вырубался. Засыпал мгновенно, сворачиваясь клубком прямо на постели рыжего, отбросив бессонницу и мысли о непосильной тяжести жизни куда-то в сторону. В сторону Чуи, если быть точнее. Он поправлял подушки и накрывал шатена одеялом, садясь рядом и медленно обводя бледными пальцами каждый шрам на нежной коже рук, бормоча то ли извинения, то ли слова благодарности всю оставшуюся ночь. Ему жаль, жаль, что он заставляет заклятого друга жить, вопреки его желаниям. Но так нужно. Пока. А потом они покинут этот мир вместе. Чуя давно уже все решил. Ведь этого ты всегда хотел, Дазай? Потому что жить без Осаму не получится. Потому что именно он вытаскивает Накахару из баров по ночам, спокойно прожигая взглядом каждого, кто посмеет в сторону рыжего хоть взглянуть. Именно он заставил Мори дать Чуе пару выходных, когда тот вернулся домой сплошной гематомой с пулевым ранением в придачу. Именно он увозил Накахару от Коё, когда те перебарщивали с вином, вспоминая старые добрые времена. –Перезвонишь, как закончишь с заданием, Чуя. –Мы отклоняемся от прошлого плана, я не дам им сделать тебя приманкой. Слушай внимательно, Чу. –Все эти люди — вшивые лицемеры. Здесь опасно, Чиби. Не отходи от меня. –Всё будет хорошо, крошка Чу. Я знаю, что делать. Мы выберемся отсюда, держи меня за руку. В такие моменты, когда из вечного ребенка Осаму превращался в хитрого волка, способного и глазом не моргнув перегрызть глотки всем, кто хоть пошатнётся в сторону рыжеволосого напарника, его действительно тяжело было ослушаться. Хотя Чуе и не хотелось. Наверное, поэтому подчинение словам Осаму, сказанным этим его немного заниженным тоном с лёгкой хрипотцой, вошло в привычку. –Интересно, а можно ли засунуть тебя в снежный шар и использовать твой хвостик вместо морковки, крошка Чу? Уверен, не придется даже тратить на это много снега, ты ведь такой миниатюрный, Чиби! Обязательно проверим! И кстати, – рука ложится на плечо, а сухие губы касаются мочки уха, легонько её прикусывая, – сегодня действительно холодно, Чуя. Не забудь надеть шапку. И Чуя чертыхается и шепчет проклятия, попутно чихая от пыли, что только что усердно стряхивал с белой меховой шапки-ушанки, которую отрыл в недрах шкафа и действительно водрузил на свою голову перед выходом. –Какой оригинальный способ подкатить ко мне!–восклицает Дазай, запрыгивая на переднее сидение рядом с синеглазым, что забирал его после посиделок в баре с друзьями.–И кстати, дороги сегодня скользкие. Надеюсь, ты не гонял в этот раз на своём механическом коне, Чиби? И Чуя действительно ездит в дождь аккуратно, потому что дома его ждёт Дазай с подобными вопросами и этими своими глазами, глядя в которые не получается солгать. Осаму действительно мог смотреть так, что ослушаться его не получалось. Мог придумать идеальное решение для любой ситуации, безукоризненный план действий для каждой операции. Мог заставить любого признать свой авторитет и подчиниться. Отчасти из-за этого его судьба и была ясна как день, хоть кареглазый и пытался сбежать от неё к старухе с косой. Каждый раз, когда после очередного задания Накахара наблюдал за немногословным разговором Осаму и Огая, он подмечал, как тушуется босс под взглядом Дазая, как сутулятся его плечи, в отличие от идеальной осанки напарника. Они оба видели этот повелительный блеск коньячных глаз, и оба понимали, кто на самом деле станет хозяином ситуации, если захочет. И Чуя никогда ему не скажет, но он уже давным давно, почти с самого знакомства, готов стать перед ним, новым боссом мафии — Дазаем Осаму, на колени, присягнув на верность. ...а пока что он сползает с колен самого Дазая на пол, раздвигая его длинные стройные ноги и собираясь доказать свою верность по-другому. Может, такая молчаливая присяга имеет для Осаму даже большую ценность? Чуя не знает, что ценность для Дазая имеет все, что рыжий для него делает. Или не делает. Да вообще весь Накахара — главное сокровище его жизни. Жизни, которая, в отличие от него, ценности для шатена не представляет никакой.