греховные мысли.

«Я думал написать тебе любовный стих. С тех пор каждую ночь за эти мысли я бью себя колючей палкой»

Иногда Аки посещали навязчивые мысли. Они крутились в голове целыми днями, он жевал их как жвачку: сначала она вкусная, сладкая и сочная, а потом становится жесткой и убогой. И ты вот так жуешь ее целый день, а затем ложишься спать. На утро вроде как все хорошо, но появляется новая мысль. Обычно подобные мысли появлялись, если Аки долго смотрел на Ангела-демона. Ангел-демон, какой он на ощупь? Он теплый? С нежной кожей. Он холодный? Покрытый мурашками. Он выглядел щуплым, худощавым и довольно хрупким. Если взять Ангела-демона за руку, должно быть, вся его рука поместится в большой руке Аки. Если попробовать обвить пальцами его запястье, должно быть, у него запросто получится сделать это. Эти запястья так легко сломать, так легко оторвать ему руки. Ангел-демон под одеждой костлявый со впалым животом. У Ангела-демона, наверное, молочная кожа. — Сегодня фестиваль в городе, вам поручено контролировать ярмарку возле смотровой площадки, — говорят на распределении. — Принято, — говорит Аки отстраненно, потому что мысли его где-то там. Где-то там, где Ангел-демон не носит одежду. Ангелу-демону вообще не нужна одежда. У Ангела-демона совершенно тонкая талия. У Ангела-демона выпирают тазовые косточки. Ангел смотрит Аки в глаза своим ленивым взглядом миндалевидных глаз. Взгляд этот его бесит одновременно и чарует. Аки давно принял эту правду. Аки сложно находиться рядом с ним, они вроде как начали ладить понемногу и даже могут терпеть друг друга весь день, но эти мысли — жвачка, невкусная, серая. Эти мысли слетаются как навязчивые мухи и жрут, жрут, жрут его мозг. Ангел-демон смотрит ему в глаза. Если бы он умел читать мысли Аки, все было бы гораздо проще. На фестивале шумно и весело, в шесть часов вечера открываются палатки с уличной едой, играми, сувенирной продукцией, и место это, некогда пустующее, открывающее лишь вид на город, наполняется жизнью и красками. Пахнет карамелизированными яблоками, сладкой ватой, горячими куриными крылышками, на смотровую площадку стекаются люди компаниями, поодиночке и спускают свои деньги на уличную еду и бессмысленную стрельбу по банкам в надежде выиграть большого плюшевого медведя. В девять часов вечера должен запуститься фейерверк и порадовать людей своими яркими искрами, красками, взрывающимися в небе. Аки и Ангел на работе, поэтому они молча ходят вдоль палаток с едой. Аки смотрит в пол. Если смотреть на Ангела-демона, появляются новые вопросы. Ответов на них нет, потому что Ангела-демона нельзя потрогать. Нельзя посмотреть на него, совершенно раздетого, распятого на кровати Ангела. — Ты очень погружен в свои мысли, — лениво говорит Ангел-демон и голос его, тягучий, как мёд, разливается где-то внутри Аки, стекаясь вниз. — И что? — раздраженно говорит он. — Ты голоден? — из его уст звучит скорее, как утверждение. Аки раздраженно сглатывает слюну. Его достало. Аки смотрит на него, и Ангел-демон, чувствуя это, смотрит на него в ответ совершенно безэмоционально. Аки думает: что за сраная насмешка судьбы, он находится к нему так близко, плечи их буквально в двадцати сантиметрах друг от друга, и находятся они целыми днями вместе, но он недосягаем для Аки. Ангел-демон закрыт в себе и говорит о сущих пустяках, и даже мысли его находятся далеко от Аки. Он бы хотел понять Ангела-демона. Он бы хотел быть к нему ближе. Аки мысленно бьет себя по щеке за такие мысли. Аки хочет усмехнуться этой тупой ситуации. Хочет усмехнуться своим навязчивым мыслям, а потом высказать их. Интересно, изменится ли лицо Ангела, если Аки выпалит все начистоту? Глаза его миндалевидные округлятся от удивления, а маленький рот с тонкими губами приоткроется. Если поделиться своими грязными мыслями, отношения их испортятся, даже не начав налаживаться. Поэтому Аки выдыхает и подавляет раздражение. — Это ведь ты голоден, — говорит он. — Я хочу мороженое и карамельное яблоко на палочке, — честно говорит Ангел-демон. Аки покупает ему все это и наблюдает, как Ангел, сидя за хлипким пластмассовым столиком, уплетает сладости. Столько сладкого он бы не выдержал. У Ангела-демона на щеке след от карамели. Аки представляет, как он рывком за галстук приближает его к себе, и между лицами их пять миллиметров. Он просто облизывает своим языком карамель с его щеки. Аки боится, что однажды он забудется, и мысли его будут далеко, и тогда он сделает что-то непоправимое. Непоправимое в его случае — просто дотронуться до демона. В какой-то момент проскальзывает мысль: ну и ладно. Ну и черт с ним. Он готов. Он готов потерять месяцы своей жизни ради того, чтобы прикоснуться к нему. Какой вздор, боже, Аки! Ангел-демон нежный-нежный на ощупь и вкус, поэтому это не такая уж и плохая перспектива! Вздор, вздор, вздор! Ангел-демон почему-то улыбается, смотря Аки в глаза. Темнеет. Скоро девять часов, и запустят фейерверк. Аки не интересует фейерверк. Проходя между палатками, он замечает магазин с безделушками, где висит на видном месте лисья маска, поэтому Аки отдает последние деньги и покупает ее. — Зачем тебе? — даже немного заинтересованно спрашивает Ангел. Люди сбегаются на смотровую площадку. Здесь открывается вид на город, а снизу готовят пиротехнику для фейерверков, и на вечерней улице так шумно, так ужасно шумно, вот бы мир замер хоть на минуту. Вот бы мир прекратил на минуту свое существование, и тогда Аки не будет думать о мести, о демонах, о потерянных месяцах жизни, о Химено, он не будет думать о молочного цвета коже Ангела. Останется только одно — совершенно глупая имитация поцелуя. Фейерверки начинаются. Дети кричат от радости, а взрослые глазеют на небо. И вспышки света и искр на нем. Шумно. Аки сглатывает слюну, ему плохо, очень плохо. Ему больно. Может быть, ты влюбился, Аки? Он надевает маску на лицо Ангела-демона и целует его. На самом деле, он целует маску, просто чертову маску, просто прикасаясь к ней губами, но делает вид, будто это настоящий поцелуй, и губы Ангела такие… такие мягкие, сладкие губы, вкусные губы. Карамельные или со вкусом клубничного мороженого? Все вкусы перемешиваются, а губы Ангела влажные и податливые, и все это лишь галлюцинация. Он сходит с ума. Онсходитсумасходитсума. На мгновение мир и правда замирает — только в его голове, потому что из-за прилива крови он слышит лишь шум сосудов и звук сердца в ушах, но никак не фейерверки и орущих детей. Аки снимает маску, и мир снова начинает свое движение, свою жизнь. Ангел-демон такой хитрый, маленький Ангел-демон улыбается. — На самом деле, я еще и демон-искуситель, — говорит он. — Правда? Тогда понятно. Выходит, что я просто повелся, — Аки будто становится легче, потому что это тяжело, черт возьми, это так тяжело к нему не прикасаться и не выражать свои чувства. — Нет, это неправда. Я соврал, — и полуулыбка Ангела-демона. — Ты бы потратил часть жизни ради того, чтобы потрогать меня? — Не сейчас, — отвечает он честно. — Если когда-нибудь представится такой случай, я предпочту умереть от этого. Но прежде — я буду прикасаться к тебе много раз. — И умрешь счастливым? — И умру счастливым. Фейерверк заканчивается, и наступает тишина, а затем люди расходятся, но Аки и Ангел остаются на месте, и летняя ночь поглощает их. — Ты хочешь ко мне домой? — напрямую спрашивает Аки, и Ангел-демон не удивлен, не растерян, он лишь молча кивает, будто ждал этого и тоже думал. Вечером волосы Ангела-демона становятся волшебнее. Они рыжеватые, длинные, волнистые, и проезжающий свет машин, фонари и вывески освещают их, и его волосы блестят, блестят и переливаются. Аки, что ты чувствуешь? Ангел-демон нежный. Пожалуй, мне было бы грустно однажды его потерять. Дурачок, он же демон. Они приходят в его квартиру, Дэндзи и Пауэр все еще в городе патрулируют. Они включают лишь свет у кровати, и лампа освещает волосы и лицо Ангела-демона, и Аки может его видеть. Это самое главное. Ангел-демон не стесняется. Я хочу распять тебя на кровати, Ангел. Аки сглатывает эти слова, они просто садятся по разные стороны кровати, и Аки расстегивает пиджак и рубашку, оставаясь в одних лишь брюках. — Мне нравится, как ты выглядишь, — говорит Аки, и в горле у него сухо. Как же это тупо, Аки, почему ты волнуешься, почему тебя вообще это хоть как-то волнует. — Тогда ты, должно быть, хочешь увидеть меня без одежды? Ангел-демон говорит это без тени смущения. Может быть, демоны не умеют смущаться? Демоны не умеют испытывать симпатию, чувствовать, любить. Щеки же Аки, наоборот, предательски краснеют. Ангел-демон снимает пиджак, медленно расстегивает рубашку и, будто играючи, медленно снимает брюки, приподнимаясь на кровати. Он смотрит в глаза Аки. В глазах у Аки плывет от смущения. Даже брюки Ангел снимает красиво, скользя руками по ногам своим тонким, обнажаясь. И вот он и правда — молочного цвета Ангел-демон, точнее, сейчас он просто Ангел, почти белый, худой, ноги его костлявые, и выпирают коленные чашечки, тоже белые, словно кто-то стер Ангела ластиком, оставляя белый лист. Ангел немного расправляет крылья, ослабляя их, усаживаясь поудобнее. — Аки, я бы тоже хотел тебя потрогать, — говорит Ангел, а в комнате тишина, и слышится лишь стук сердца Аки, дурацкое сердце все никак не угомонится. Волосы Ангела спадают на его тонкие острые плечи, и сам он весь такой маленький. Если Аки укроет его своим телом, быть может, они смогут сбежать от этой реальности? Останутся только они и темная комната, освещаемая лишь тусклым светом лампы. «Я бы тоже хотел тебя потрогать», — отдается в ушах грохотом. Аки не спокоен. Потому что он человек. Когда предмет твоих фантазий находится перед тобой, легко вообразить все. На Аки слетается рой пошлых грязных мыслей, которые он таил глубоко в себе, и они вырываются наружу, потому что Ангел-демон голый, с босыми ногами и задницей, у него и правда выпирают тазовые косточки, он и правда худой и угловатый. И все это чертовски его привлекает. Ангел-демон нисколько не смущен, и Аки достает свой член, расстегивая ширинку брюк, и водит рукой по члену. Ангел-демон не смущен. Он заинтересован. У него тонкие руки и коленки, и Аки хочет укусить его коленку, а затем зацеловать ее, а затем снова ее укусить, пока она не станет пунцовой. Аки взял бы его легкие ноги, положив на свои плечи, спускаясь ниже, целовал бы их, чтобы затем упереться в пах и облизнуть своим языком его член по всей длине. А затем… Аки кончает, и взгляд его мутнеет, и в ушах отдается писк. Он не замечает, как Ангел-демон приближается к его лицу совсем близко, опасно близко, но он смотрит на него своими миндалевидными глазами в обрамлении светлых рыжеватых ресниц. Аки слышит, чувствует его дыхание. — Аки… — отдается в ушах. Ангел-демон произносит лишь его имя, и в глазах так ужасно мутно, его накатывает усталость. Ангел-демон пахнет мороженым. Он пахнет невинностью, нежностью, молоком, он пахнет опасностью, чудом, любовью. — Аки, где-то на небе мы обязательно соприкоснемся, — говорит Ангел-демон, и Аки верит, потому что Ангелу это наверняка известно. Где-то на небе, когда Аки выполнит все, что ему нужно сделать на планете Земля, они встретятся и будут долго-долго трогать друг друга, изучать каждую выпирающую косточку и чувствовать горячие прикосновения. А сейчас на планете Земля Ангел имитирует человеческие объятия, обвивая руки вокруг шеи Аки кольцом, но не касаясь его кожи. Аки практически чувствует это, и ему становится хорошо. Через полчаса домой заваливаются Дэндзи и Пауэр, наводя шум и хаос. Ангел смотрит Аки в глаза напоследок, и они прощаются молча, просто посмотрев друг другу в глаза. Ангел-демон нежный и теплый, Аки это знает.