***
Черные бусинки смотрят прямо в карие глаза, и раздается вздох безысходности. Комната почти не освещается, если не брать в расчет пару солнечных лучей, которые нагло пробиваются из-под коротких штор, оповещая о том, что уже давно полдень. В комнате раздается стук, но Юнги предпочитает смотреть на мордочку мягкой альпаки в красном платочке, повязанным на шее, и не желает даже рот приоткрыть, чтобы прогнать назойливого менеджера. Стук становится сильнее, слышен чей-то мелодичный голос, после чего дверь с силой распахивается и ударяется об стену так, что даже оставляет мерзкую вмятину. «Ну вот, теперь еще придется ремонт делать. Надо вычесть из его зарплаты, но для этого стоит написать Киму, а это сложно. Сложно даже об этом думать. К черту, пусть там будет вмятина» рассуждает Юнги, продолжая смотреть на мягкую игрушку. — Хен! Вставай! — Громко зовет Чимин, не решающийся зайти в логово своего босса, и продолжает стоять на пороге комнаты. — Я занят! — Грубо бросает Юнги, плотнее укутываясь в одеяло, и так же неотрывно смотрит в черные бусинки альпаки. — Но чем? — Я веду диалог. Чимин моргает пару секунд, осмысливая фразу, и все же вздохнув, делает пару шагов и оказывется напротив кровати. — Хен, ты молчишь же? — У меня внутренний диалог. — Эм, ладно, — Чимин обдумывает свои дальнейшие действия и, нагнувшись, сладко произносит словно паук, что заманивает в свои сети глупую муху. — Директор Ким лично пришел к Вам. Пожалуйста, выйдите поприветствовать его, писатель Мин. Юнги наконец-то отрывается от черных бусинок и переводит злой взгляд на блондина, отчего тому приходится отойти на пару шагов и бедром удариться о захламленный стол. Кружка с недопитым кофе и свернувшимся молоком со звоном падает на светлый стол, заливая бумаги. Пискнув от неожиданности, Чимин в панике пытается спасти важные записи писателя, но делает только хуже. Тишина в комнате повисает на пару минут, пока Пак старательно убирает отвратительную вязкую жидкость, прямо-таки рукой сливая ее в мусорное ведро. Юнги резко скидывает одеяло, отчего пугает задумавшегося блондина и орет:"Заебали! Как все заебали, сил моих нет. К черту Сокджина, к черту мир, к черту людей и меня"! Чимин подумавший о том, что Юнги рассержен на него, быстро выпаливает: — Записи не сильно пострадали. Я просушу феном и перенесу все в печатный вариант, чтобы Вам, господин писатель, было легче работать с новым романом. — Какой нахуй роман? Нет у меня нового романа, ничего у меня нет. Все! — Кричит Юнги, — лавочка закрыта, не увидит мир больше книг от Юнми. В жопу писательство! Продолжая орать на ненавистный мир, открывает шторы и внезапно, закрыв руками глаза, шипит от яркости. — В прошлой жизни я точно был вампиром. Гребаное солнце! Выключите солнце, оно испепелит меня. Хотя лучше пусть я сдохну, чем сяду писать какое-то говно по требованию Сокджина, который думает только о деньгах. Я не могу писать без вдохновения. Вы все его просрали. — Но, Юнги, Сокджин не заставляет вас писать говно. — Возражает Чимин, заступаясь за главу издательства. — Он просто хочет, чтобы вы наконец-то собрались и написали книгу, которая взорвет этот бренный мир, как и было с предыдущими вашими работами. Шатаясь и щурясь, черноволосый открывает шкаф, но, остановившись, выталкивает своего помощника из комнаты, и закрыв дверь, продолжает орать. — В чем дело? — Произносит секретарь Ким Намджун, вышедший из гостиной на шум к комнате писателя-истерички. Чимин мнется, не зная, как объяснить немного странное состояние Юнги, поэтому пялится на платинового блондина с медовым оттенком волос, в строгом темно-синем костюме-тройке. Драконьи глаза опасно сужаются за стеклами, обрамленными в тонкую золотую оправу очков. За дверью слышится визг колесиков, нецензурная лексика и какие-то стуки, видимо дверцами шкафа. Через пару минут все затихают и Намджун уже берется за ручку, как вдруг дверь распахивается на распашку, отчего мужчина получает по носу. Невысокий человек в черном, с контрастным белым чемоданом выпархивает из комнаты, направляясь чуть ли не бегом на выход. В гостиной, попивая крепкий кофе, сидит брюнет с зачесанной челкой, в белой блузе с небольшим вырезом и в белых брюках. Он кидает взгляд на Ролекс, что украшает тонкое запястье, как раз когда Юнги останавливается напротив мужчины. — Писатель Мин, — с улыбкой произносит Сокджин, приподнимаясь с кресла. Юнги молчит пару секунд, но все же решает сказать раньше, чем к нему подойдет директор писательского дома «Сефер*» — К черту и вас тоже! Вы похерили мне вдохновение, а я похерю ваше издательство. Ауфидерзейн!* Оставив ошарашенного Сокджина, Мин быстро скрывается за дверью. Первым опоминается Пак и спешит за своим боссом, только уже слишком поздно, такси увозит человека в черном по непонятному направлению. — Прошу прощения, не догнал, — запыхавшись и с ярким румянцем на щеках произносит Чимин, не смея сесть в присутствии директора. — Все нормально. — Юнги перегнул палку, послав вас. Он уже не в первый раз переходит грань дозволенного и его талант не оправдание его действиям. Я считаю… — Намджун, — строго перебивает Сокджин своего личного секретаря, — все творческие личности имеют своих тараканов в голове, как и обычные люди, но эти слегка больше. А Юнги и так был непростым человеком и еще писатель. Я его понимаю. Нужно сорок минут чтобы отсюда доехать до Инчхона. Менеджер Пак. — Да? — Через час свяжись с Инчхоном и узнай куда купил билет Юнги и потом сообщи мне. Я подумаю, снимать его с рейса или нет. — Хорошо, — соглашается Чимин и на прощание кланяется двум выходящим мужчинам. После чего вытягивается, дабы размять мышцы после бега и принимается за уборку в пыльной темной комнате Юнги. Намджун галантно открывает переднюю дверь белой машины и, убедившись, что Сокджин комфортно устроился, закрывает, после чего садится сам за руль. Он осматривает своего начальника и вздыхает. — Говори уже, что на уме. — Вы очень красивый и мое сердце трепещет стоит на вас посмотреть. Заливистый смех разносится в машине пока они выезжают с крытой парковки роскошного нового комплекса. — Не ври, ты думаешь почему же я так нянчусь с Юнги? Секретарь молчит и смотрит на дорогу. В отличии от Джина, который кладет руку на его бедро и продвигается, отчего по телу Намджуна бегают мурашки, и он сглатывает от горячего дыхания, опаляющего кожу. Джин шепчет в самое ухо: — Ты же знаешь, не только из-за его таланта. Мы виноваты перед ним за утечку информации о его личности. Мы гарантировали Юнги анонимность и сами же проебались, и из-за этого он впал в тревожность, депрессию и у него творческий кризис уже год.***
Юнги боязливо оглядывается по сторонам, натягивая черную маску чуть ли не на глаза, сильнее сжимает планшет. Убедившись, что людям в аэропорту нет до него никакого дела, выдыхает и пальцем продолжает водить по планшету. На экране мелькают милые домики на фоне живописного пейзажа Новой Зеландии. Найдя подходящий и толком не читая описание, быстро заполняет анкету, оплачивает и пишет хозяину с просьбой встретить его. Ответ не заставляет долго ждать и, увидев - «конечно, напиши, когда твой рейс», довольно улыбается. — Вот она, моя свобода от социума. Только я и природа, и чтобы ближайший город был в пяти часах на машине от меня, или вообще в десяти. Не важно, главное никаких мерзких людишек и Чимина с его вечным расписанием и подгоняем меня к написанию новой книги. Люди все хором скажут, что Юнги повезло и с неба ему на голову упал невероятный подарок. Только юноша получил от такого подарка сотрясение и кучу проблем. Все началось, когда Юнги в шестнадцать лет начал писать фанфики и выкладывать их в сеть. Через пару лет он стал писать ориджиналы, от которых получал невероятное удовольствие, ибо не был ограничен какими-то рамками и мог свободно придумывать свои миры со своими правилами. Мин не был популярным автором на сайте, но имел стабильные отзывы, лайки и у него появилась даже преданная фанбаза читателей. На свое двадцатилетие напечатал небольшой тираж ориджинала для своих читателей, и каким-то чудом (читать как проклятием) книга попала в руки Ким Сокджину, директору известного во всей Корее и Азии издание под именем «Сефер». Пока юный писатель "на минималках" работал и писал свои работы для сети, Сокджин едва ли не всю Корею поставил на уши, чтобы найти неизвестного автора под ником «Шуга». Благо, у директора Кима есть верный секретарь Намджун, который меньше чем за месяц смог найти Юнги. Как он его нашел до сих пор остается тайной. Юнги ни за что не хотел публиковать работы в издании, называя себя обычным бумагомарателем, которого можно почитать, дабы убить время. Для того чтобы доказать Сокджину, что он ничего не стоит, оставил свой черновой вариант триллера. Сокджин за ночь взахлеб прочитал книгу и дал еще пару человек в издательстве, которые в один голос кричали «Шедевр». Юноша скептически отнесся к похвале, и все же сдался после долгих уговоров и подписал контракт, где гласил важный пункт - он публикуется под новым псевдонимом «Юнми», и никто не будет знать ничего о нем: ни пол, ни возраст, ни тем более его лицо. Стоило триллеру «Spike of wheat»* выйти на рынок, как книга за считанные дни разлетелась по всей Корее. В одно утро Юнги ощутил себя Леонардо Ди Каприо после выхода культового фильма «Титаник», слава на него обрушилась десятибалльной волной. Триллер стали переводить на разные языки, тем самым поднимая продажи и превращая книгу в мировой бестселлер. Нью-Йорк Таймс опубликовал целую статью о книге и назвал ее свежим глотком в жанре триллеров. Юнги не понимал почему история, которая разворачивается в 1980-ых так популярна и любима. Триллер про девушку, а точнее про агента ФБР, идущий по пятам маньяка-психопата по прозвищу «Жнец», поскольку он убивает своих жертв серпом и оставляет колос пшеницы на трупе. Она отчаянно преследует убийцу вместе со своим коллегой, и в разгаре расследования у них случается роман. Все читатели с замиранием сердца читали историю и на 324 странице раскрывали рот от изумления и шока. На самом деле они читали 324 страницы фантазии душевнобольной девушки, находившейся на лечении в психушке, что тайно была влюблена в молодого врача. Книга заканчивается на моменте, где девушка в милом голубом платьице, с улыбкой на пухлых розовых губах, переступает через труп врача и спускается по влажным от дождя ступенькам с большим букетом из колосьев пшеницы. С каждой новой книгой популярность Юнми росла, как и денежки в кармане счастливого Джина. Не обращая внимания на славу и успех, Юнги продолжал писать, опираясь на все свои черновики, воплощая в реальность невероятные триллеры, которые с первых же строчек завораживали читателей во всех уголках мира. Таймс окрестил его «корейским Стивеном Кингом». Все шло своим чередом, пока в прессу не просочилось фото Юнги и все его досье. Хуже всего, что и адрес узнали, поэтому в дверь Мина стали почти что вламываться не только журналисты, но и фанаты. Менеджер Пак быстро среагировал и с помощью охраны смог тайно вывезти из квартиры испуганного Юнги. Джин с Намджуном так же быстро среагировали на протечку, но увы остановить весь этот поток было невозможно. К сожалению, они потеряли всю власть над ситуацией и все, что они могли: так это прятать Юнги в дорогом комплексе с охраной и искать виновного. Как бы Юнги не пытался, но буквы отказывались выстраиваться в слова, а слова в предложения. Он испробовал тысячи методов, чтобы снова поймать свое вдохновение. Старался писать по старым идеям, начинал придумывать новые, но все тщетно, у Мин Юнги случился творческий кризис, который медленно убивал чувствительного писателя. Закрывшись от целого мира в просторной квартире, юноша предпочитал бесцельно пялиться в потолок, развалившись звездочкой на полу. Не уговоры, ни угрозы Чимина не помогали хотя бы встать, сходить в душ или покушать. Юнги тлел на глазах, превращаясь в горстку пепла. Отчаяние, злоба переросли в самое страшное чувство - безразличие. Мир обсуждал Юнми и гадал над каким триллером работает корейский писатель, в то время пока сам Юнги продолжал сутками лежать. Юнги молча наблюдает за пышными облаками, слушая Лану Дель Рэй и погружаясь в предвкушении долгожданной свободы от социума. Сделав еще одну пересадку уже в самой Новой Зеландии, Юнги наконец-то вышел из аэропорта на южном острове. Специально избегая северный, на котором находится столица и считается раем для туристов. Новая Зеландия – необычная страна с особенным климатом, где времена года наступают полностью наоборот, отчего путают туристов, которые улетая из жары оказываются в снегах. А те, кто брал с собой зимние вещи, думая покататься на лыжах, попадают прямиком в лето. Юнги покидал осенний Сеул с яркой и разноцветной листвой на деревьях, кружащиеся в холодном ветру, опадая на влажную от дождей землю, а попал прямиком в свое любимое время года - в весну. Юноша дышит через нос полной грудью, вдыхая свежий воздух, окутанный приятным цветочным запахом. От обилия терпкого сладкого воздуха, голова с непривычки кружится и на языке ощущается привкус меда. Небо светлое и чистое, ни одного облачка, благодаря этому на губах Юнги проскальзывает счастливая улыбка. Люди заходят и выходят в аэропорт, не обращая внимания на человека в черном осеннем пальто. — Мин Юнги? — Уточняет молодой парень, на вид чуть за двадцать, с забавным пучком на голове. — Ага, — не отрываясь от неба произносит писатель, но все же переводит свой взгляд на юношу в джинсовке, из-под которой выглядывает черная водолазка. — Вы тот самый Джей Кей? — Зови меня Чонгук. Я родился в Пусане, но с десяти лет живу тут. Ма вторично вышла замуж за нового зеленца, — поясняет юноша на корейском, после чего бросает недокуренную сигарету и, ступив тяжелыми ботинками по асфальту, направляется к гостью. Галантно взяв белый чемодан, он указывает рукой на небольшую машинку с кузовом. Уложив чемодан с сумкой и убедившись, что у гостя больше нет никаких вещей, предлагает сесть Юнги спереди, дабы полюбоваться пейзажем, после чего сам садится за руль. — Я могу тебя звать просто Юнги? — Конечно. Непривычно слышать от незнакомца и еще от человека, явно меня младше фамильярное обращение. Чонгук заливисто смеется, кладя татуированную кисть руки на кожаный руль. — Я помню плохо корейский, если бы не гости из Кореи, так вообще бы забыл. В моей семье все говорят по-английски. Хотя моя сводная сестренка Лея знает немного корейский, и то надо благодарить к-поп. — Вот как, — задумчиво отвечает писатель, смотря в окно. — Это хорошо. Я отлично говорю на английском. К черту Корею с ее рамками, к черту корейский. Эта фраза снова смешит Чонгука, отчего заряжает своим смехом и мрачного корейца. — Тебе повезло, приехал на начало весны. Как раз к цветению Мануки, из которого пчелы делают известный мед. — А что еще цветет? — Тюльпанов много, но большинство на северном острове или в Окленде. У нас это чайные деревья, Манука, вообще много чего. Если задержишься до ноября, то сможешь увидеть, как все поля окрашиваются от нежно-розового до ярко-фиолетового. Так цветут Люпины. Моя семья всегда едет к озерам или к горам для того, чтобы любоваться таким живописным пейзажем. Готов тебя взять с собой. — До ноября еще полтора месяца и, — Юнги отрывается от окна и с грустью в глазах смотрит на рослого парня за рулем, — я не знаю насколько приехал и боюсь меня начнут искать, если я задержусь надолго. — Значит, ты сбежал из душной Кореи, никому не сказав куда? — Можно и так сказать. — Тогда ты выбрал правильное место, хен, — с улыбкой, которая, кажется, никогда не исчезает с губ, произносит Чонгук. — Обещаю, ты влюбишься в Новую Зеландию и сам не захочешь покидать страну. Юнги только слабо улыбнулся и снова отвернулся к окну. Машина едет плавно по ровной дороге, пейзаж мелькает за окном, тем самым склоняя мужчину ко сну. Через три часа Чонгук припарковывается напротив небольшого супермаркета. — Хен, — будет юноша гостя. — Стоит зайти купить продукты, в твоем домике холодильник пуст. «Отлично, значит, как я и хотел. Цивилизация будет далеко от меня и нужно основательно закупаться» Высокий, красноволосый молодой человек надувает пузырь жвачки и лениво листает журнал, стоило двери открыться, и продавец откладывает журнал, дабы поприветствовать покупателей. — Добрый день, Тэхен, — с лучезарной улыбкой, от который слепит глаза Юнги, произносит Чонгук. — Добрый, — слащаво и с такой же улыбкой отвечает продавец в винтажных очках на золотой цепочке. Юнги не может понять: тошнит его от этих приторно-сладких влюбленных или от курицы, что подавали в самолете на ужин. Дабы не пачкать белый пол рвотной массой, мужчина спешит пройти в глубь магазина. — Новенький постоялец? — Тихо интересуется Тэхен, и Чонгуку приходится опереться локтями об стойку и наклониться поближе. Юноша с пучком усмехается, замечая красные щеки и смущенный взгляд продавца. Облизав обветренные губы, внимательно смотрит в карие глаза и ловит на дне зрачков искорки. — Ага. Сбежал из душной Кореи, прям как ты полгода назад. — Ну, я остался из-за красивого пейзажа. Можно сказать, влюбился в красоту Новой Зеландии, — произносит Тэхен, нервничая, и от смущения складывая и так ровные пачки жвачек. — Конечно. Влюбился в пейзаж, — отвечает Чонгук, дотрагиваясь как бы случайно до длинных пальцев с тонкими кольцами, помогая складывать разноцветные пачки. — Ма на выходных приглашает тебя на ужин. — Только она? — Я всегда рад твоему приходу, ты же знаешь. Тэхен кокетливо поправляет выбившуюся прядь все еще короткой челки для хвостика, и шепчет на ушко. — Десерт же будет? — Без него ужин не будет ужином, — томно отвечает в губы Чонгук и, осторожно взяв за подбородок двумя пальцами, нежно целует. — Апчхи. Парни тут же отлетают друг от друга, услышав второй чих почти рядом с кассой. — Пыльно, хоть бы прибрались. Уф, еле допер. Тележка задевает ногу Чонгука и с грохотом врезается в стойку. Тэхен, приоткрыв рот в букве «о» и изумленно моргая, пялится на то, как пол магазина покоится в тележке покупателя. — Нас ждет зомби апокалипсис? — Хохочет Гук, рукой считая сколько пачек макарон решил взять гость. — Не люблю покупать понемногу. Так взял все и месяц живи. — Да тут на три хватит, — фыркает Тэ, потому что ему же придется потом тащить со склада товар и расставлять по полкам. — Не жадничай. Хен же оплатит все, да? — Нет, бесплатно вынесу в зубах и убегу в лес, — поняв по лицам, что они не поняли сарказма, добавляет, — шучу. Денег у меня много. Юнги меланхолично жует чипсы, пока по помещению разносится пиканье кассового аппарата и шуршание пакетов. — Хен, а кем ты работаешь? Рука застывает с чипсинкой в воздухе и Юнги сглатывает, боясь, что они узнали в нем того, от кого он бежит. От своей второй личности, от успешного и желанного писателя триллеров, поскольку на деле сам Юнги ничего из себя не представляет. Невысокий рост, обычная внешность, талантов нет, даже, то, что он известный писатель не помогает признать свой успех и поверить в себя, куча моральных травм, желание не выходить из своего уютного «шкафа» в мир для общения. Семьи нет, любимого человека нет и потребности в нем тоже нет. Одинокий, забитый судьбой бумагомаратель, испугавшийся успеха и того, что все теперь в мире знают его в лицо, сбежал на край света. Как бы быстро ты не бежал — от себя не убежишь, но Юнги решил, что сможет убежать хотя бы от Юнми. — Э, ну это, — стараясь максимально быстро придумать, мужчина в панике бегает глазами по магазину, пока не замечает стенд с консервированными персиками по акции. — На заводе. Там персики, ананасы и я типа проверяющий. Ну там, сироп чтоб был хороший, персики свежие, то есть консервированные. Короче, слежу за всем. — Ого, наверное, вдоволь наелся этих персиков. — Ага, — бурчит Юнги, вспоминая, что на дне тележки валяются всего лишь банок так десять консервированных фруктов. Через пятнадцать минут Чонгук на прощание машет Тэхену и обещает вечером позвонить и тащит огромные пакеты в машину. «Спасибо небесам, они не читают триллеров.» Благодарит судьбу Юнги, усаживаясь в машину. Задремав снова, он не замечает сколько они провели в пути, и когда его будят, сладко потягивается и удивленно моргает при виде просторного двухэтажного домика с большими окнами и милой верандой. Оставив Чонгука с пакетами, Мин спешит зайти за калитку и тут же оказывается под тенью деревьев. От небольших зеленых кустиков с раскрывшимися бутонами нежного розового цвета невероятно вкусно пахнет. На веранде, которая так приглянулась писателю, одиноко стоит стул, но в голове Юнги уже перенес стол, подключил ноут к удлинителю, положил блокнот и, накинув на колени теплый плед с кофе, сел писать новую книгу. Несмотря на то, что он бежал от писательства, именно тут ему захотелось скорей ощутить клавиши под пальцами и накидывать наброски красной ручкой в кожаном блокноте. Оперевшись руками на деревянные перила, можно насладиться захватывающим закатом, который раскрашивает небо в сочный оранжевый и насыщенно-желтый цвета. Постояв немного и полюбовавшись небом, Юнги все же заходит во внутрь, не обратив внимания, что по правую сторону, неподалеку стоят тоже милые домики, помимо полей и очертания гор вдалеке. — Я оставлю все тут, разберёшься сам. Если что-то нужно, то звони. На столе есть телефон сразу с симкой, звони. — Проинструктировал Чонгук гостя и покинул домик. Крикнув “пока-пока”, Юнги забыв про пакеты, не спеша разглядывает домик, довольно отмечая про себя, что описание и фотографии на сайте были верны. А также не соврали, что в гостевом домике прилагаются банные принадлежности, посуда и все необходимое для комфортного проживания, и так как пыли на полках нет, можно догадаться приезд Мина ждали. Покачавшись на кресло-качалке и тихо посмеявшись, что Ким Сокджину сразу же приглянулось бы "чудо кресло", встает чтобы приготовить вкусный ужин и насладиться бокальчиком бурбона в одиночестве, как перед ним, словно моль из шкафа, появляется человек. Так еще и с белоснежной улыбкой, медовым загаром и в милых тапочках-пикачу. — Уборщик? — Решает уточнить Юнги, но вот чудо с шоколадными волосами отрицательно машет головой. — Ты мой сосед. Боялся, что будет шумная семья или какие-то женщины путешественницы бальзаковского возраста. А ты еще и кореец. Круто, да? За окном резко становится темно, ибо даже солнце предпочло быстро смотаться, как можно дальше от разъярённого человека в черном. Вмиг в доме стало холодней на пару градусов, вследствие чего юноша в салатовом худи ежится, пока Юнги кипятится от злобы и еще немного взорвется, словно Везувий и покроет всю Новую Зеландию пеплом. — Ты кто блять? — Шипит Мин, сжимая ладони в кулаки. Тяжело дыша и с гневным взглядом, он смотрит на все еще глупо улыбающегося человека. Не на марсианина, не на моль, а на хуйло на ножках. В его идеальным плане, где он сваливает от социума, появилась огромная трещина под названием ЧЕЛОВЕК! — Кореец. — Я понял, что ты не африканец. Я спрашиваю, что ты делаешь в моем доме? — Живу. Мы соседи. Ты разве не читал на сайте о том, что домик сдается на половину и кухня с гостиной общая. Юнги мчится к двери к оставленному чемодану и наспех роняя все, что можно по пути, хватает планшет. Трясущимися руками включает планшет и замечает значок связи. Флешка с интернетом и спутниковый телефон ему не понадобятся, потому что как оказывается он не в глуши, а в цивилизованном месте. Карие глаза в ужасе расширяются с новой силой стоит им пройтись по черным буквам на белом экране. — Ебать! — Все что может произнести ошарашенный писатель, смеша своим поведением постояльца. — Надо было лучше читать описание. — Заткнись, — рычит Юнги. — Я найду другой домик. — Все по соседству заняты, но можешь уточнить у Чонгука, может у них есть свободный в другом месте. — Что по соседству еще люди? Юнги выбегает на улицу, и в панике почти что рвя волосы на голове, мечется по двору. Юноша не выдерживает и в голос смеется над обезумевшим человеком в черном. Милые домики стоят в десяти минутах и слышится шум из голосов и музыки, несколько машин спокойно припаркованы на общей стоянке. — Чонгук с семьей живут в пятнадцати или в двадцати минутах пешком отсюда. У них большой коттедж, — поясняет незнакомец и присаживается на деревянные ступеньки. Вытащив из домашних серых штанов пачку сигарет, ловко снимает длинными пальцами прозрачную упаковку и достает тонкую сигарету. — Они сдают домики — это их семейный бизнес. Тут больше всего домиков, около десяти, самый дальний в получасе ходьбы. Есть еще у них дома в других местах, подальше отсюда. Кажется час или два на машине чуть южнее. — Откуда ты знаешь? — Тэхен, — смахивая пепел с сигареты прям на землю, отвечает сосед. — Продавец в магазине рассказал. Я тут уже второй день и, кстати, магазин в получасе ходьбы отсюда, незачем тебе было закупаться на всю жизнь. Руки по-прежнему сжаты в кулаки и Юнги тяжело дышит, смотрит на улыбчивое лицо, решая может по-тихому убить и закопать соседа. Сверху посадить растения из красной книги и тогда уж точно никто не подумает проверять грунт. Нет тела - нет дела и нет того, кто будет портить ему план под названием “побег от людей”. А то выходит, он бежал от людей и прибежал к людям? Где-то по дороге Мин очень жестко лоханулся и теперь вынужден страдать. — Как же я сильно проебался. — Ха, без кажется, если хотел отдохнуть от людей, то ты не совсем правильное место выбрал. Тут, конечно, не как в Сеуле, но ты сам видишь, — расставляя руки по сторонам, как бы указывает сосед, — люди тут присутствуют. — Ты из Израиля? — Резко меняет тему Мин и плюхается рядом на ступеньки. Рука обвешанная браслетами, галантно предлагает сигару. — Нет из Кореи, — с солнечной улыбкой произносит парень, оттого у Юнги появляется боль в глазах и желание надеть солнцезащитные очки, но вместо этого, он подносит зажигалку к сигарете. — Тогда из северной, потому что в южной никто так солнечно и искренне не улыбается. Так бы хоть питу* с хумусом* замутил бы. Хоть какая-то польза, а так вазочка на ножках, — Разочарованно сетует на весь мир Мин. Такой подставы от судьбы и своей тупости он не ожидал. — Хосок. — Абсолютно спокойно произносит юноша, не обидевшись, что его назвали "вазочкой на ножках". — А? Юнги вопросительно поднимает бровь на солнечное создание и на фоне черного мрачного Юнги, Хосок выглядит аля цветочек на могилке. — Меня зовут Хосок. Я путешествовал по ближнему востоку два года. — Круто, — безразлично говорит Юнги, которому вообще плевать, его беспокоит только факт, что он будет жить в доме не один. — Могу приготовить питу с фалафелем, а еще кнафе* на десерт. Главное, чтобы все нужное было. — Правда? Хосок кидает окурок прям на землю, после чего встав, подходит к многочисленным пакетам и начинает рыться, бурча что-то под нос, пока на него удивлённо уставилась пара карих глаз. — Может и не так уж плохо, что у меня появился сосед. Можно превратить его в горничную или повара, будет кому сгонять за кофе в магазинчик. Все же порой люди бывают полезны, кроме Пака, он меня бесит своим вечным дедлайном. — Если заплатишь, то я готов в костюме горничной ходить, — весело говорит Хосок и подмигивает ошарашенному Юнги, который только сейчас осознал, что все что он подумал произнес в слух. — Это я, ну…— пытается выкрутиться Юнги, но поняв, что нет смысла,встает со ступенек и громко заявляет. — Мне похуй. После чего прям с сигаретой во рту толкает Хосока и скрывается за белой дверью своей комнаты. — Какой забавный. Эх, продуктов много, но то, что нужно - нет.***
Ближе к обеду Юнги все же садится на кровать в надежде, что все ему приснилось и некого соседа и в помине не было. Стоило ему услышать тихое жужжание блендера и шаги, то со стоном, отчаянно падает на постель снова. «Думал, если проснусь, то Хосока не будет. Я такой наивный. Уж лучше он был бы призраком или неупокоенной душой». Птички за окном весело напевают песенки, солнце пробивается через незавешенную штору и вкусный запах свежего хлеба разносится по всему дому. Вообще, Юнги не планировал вставать с постели ближайшую вечность, вот только живот предательски урчит, из-за чего писатель все же злобно откидывает одеяло и шлепает босиком в душ. — Ты хоть бы полотенцем волосы обтер и тапочки надел, — произносит Хосок с улыбкой недовольному человеку в черной пижаме. — Весь паркет замочил. — Радуйся, что не тебя. Хосок голосисто смеется на сарказм, отчего Юнги даже теряется, ибо впервые в жизни кто-то понял его специфический юмор. Посчитав, что соседа может рассмешить все что угодно, молча проходит в обеденную зону и ахает. На столе стоит завтрак в восточном стиле: омлет с грибами, с сыром и помидорами, много маленьких пиалочек с различными намазками на хлеб, которые так любят южане, сыры, паста из авокадо, баклажаны на огне, овощной салат с семечками, и все это, не считая несколько видов булочек в корзиночке, клубничное варенье, мед, халва и фрукты. — Мы что-то празднуем? — Ага, похороны твоей несбытой мечты побыть одному. Хохочет Хосок настолько сильно, что даже опирается на стол, дабы не упасть, и из его глаз брызгают слезы. Юнги сам тихо посмеивается и мысленно зачеркивает обидное прозвище «вазочка на ножках» и сверху выводит красивым почерком «Хосокки», правда пока карандашом. — Впервые встречаю человека, который так сходу может сарказмом ответить мне на мой цинизм, — произносит Мин, уплетая омлет за обе щеки и параллельно намазывая свежую булочку домашним хумусом*. — У меня хороший язык, — на этом слове Хосок пошловато облизывает губы от клубничного джема и подмигивает. — Детка, я могу тебя довести до Гонконга своим языком. — Ого, до Гонконга никто меня не доводил, надо будет попробовать. — Попробуешь и потом не захочешь, чтобы Шейх Мохаммед бин Рашид аль-Мактум*, доводил тебя до Саудовской Аравии. — Продолжая наслаждаться завтраком говорит Юнги абсолютно серьезным тоном на специфический флирт собеседника. Дело в том, что писатель получает невероятный экстаз, когда находит оппонента способного противостоять ему в фразочках с двойным, а порой даже с тройным смыслом или перекидываться словами с тайным подтекстом. Юнги с детства проводил время в мире книг, поэтому очень подколот на различные темы и спокойно использует отсылки не только в своих произведениях, но и в реальной жизни. Больше всего ему нравились отсылки к Библии или шуточки связанные с Ветхим заветом. Наверное, это можно смело назвать кощунством, но никак не мог парень противостоять этому греху и не воспользоваться святым писанием или другими духовными книгами. — Хаби́би*, я уже там был. — Подперев руками голову и с лисьем оскалом отвечает Хосок. — Предпочитаю изучать новые места. Юнги усмехается, отмечая про себя, что небеса, кажется, и не так сильно проебались и возможно с жизнерадостным цветочком Хосокки будет весело. И Мин Юнги оказался прав. Несколько дней прошли относительно похоже, примерно по одному и тому же сценарию. Но каждый из них был наполнен вкусными приемами пищи и колкими фразочками, которые порой перерастали в легкий флирт. Юнги желавший себя посвятить чтению и одиночеству, теперь с удовольствием гуляет с Хосоком и восхищается невероятной красотой Новой Зеландии. Они пару раз заглядывали в магазин к Тэхену, дабы купить пива, болтали с Чонгуком и проводили вечера за просмотром боевиков или за настольной монополией, пытаясь оставить друг друга банкротом. Для писателя, который предпочитает жить в своем «шкафу» и периодами высовывать какую-то часть тела во внешний мир, дабы совсем не стать затворником, и хочешь не хочешь, нужно порой контактировать с социумом, Хосок не мешал ему. Наверное, потому, что Юнги не воспринимает его как человека, понятно, что он не марсианин и не злобный дух, просто у Мина нестандартное и порой пугающее мировоззрение. Он всегда делит людей, и не как мы привыкли: на знакомых, друзей коллег и так далее. У него есть все люди обитающие на планете Земля, которых он воспринимает безлико и называет их не очень лестными словами, но при этом есть отдельный кружочек, в котором обитают Чимин, Сокджин и Намджун. Еще один кружочек с бесполыми врачами и военными. А теперь новый кружочек для Чон Хосока. Иногда Юнги считает себя психом, поскольку, как можно ненавидеть людей, но при этом отделять пару таких же гомисапинсов и дружить, заботиться и по-своему любить. Для него мир - сложная штука, поэтому он предпочитает обитать в своем мирке под названием «шкаф». Интересно, сможет ли жизнерадостный любитель восточных сладостей и культуры прописаться в мире Юнги, или предпочтет как все - только заглядывать с закрытыми глазами, чтобы попросить Мина выйти?***
— Чай с малиной и ночь с ахуенным мужчиной, — восклицает Хосок, прыгая на кровать с небольшим деревяным столиком к все еще спящему человеку в черной пижаме. — Хосок, я конечно все понимаю, но что это, блять, за тупые каламбуры? Я просто попросил через смс поставить чайник. А не заваливаться ко мне в комнату, мешать мне лежать звездочкой и вести монолог на тему «я полное чмо и как меня все заебали», с чаем и орать про ночь с мужиком. — Я приготовил турецкий кофе и халву с шоколадом, как ты любишь. — не обращая внимания на гневный выпад, Хосок осторожно ставит столик между ними. Юнги от бессилия падает головой в подушки и зло стучит ногами по постели, вынуждая Чона шикнуть и придерживать две кружечки с густой жидкостью внутри. — Черный тебе к лицу, конечно, но может примеришь другой цвет, а то у тебя гардероб скучнее одежды в морге. — Мне ходить голым? — Игриво интересуется Юнги и все же решает вынырнуть из подушек, дабы насладиться любимым напитком. Стоило ему повернуть голову к брюнету, и он с широко раскрытыми глазами застывает. Хосок сидит с телефоном в обычной майке и в ярких штанах, но вот его глаза заставляют Мина уставиться на него словно на диковинную картину в Лувре. Глаза юноши подведены черным карандашом, на веках растушеваны синие тени, золотая краска вычерчивает линию по верхнему веку и нижнему, соединяясь в углу, превращая обычный макияж в макияж Клеопатры. — Можешь, я не против. Кстати…— Хосок отрывается от телефона, кидая его на колени и берет в руки чашечку. Из-за наклона головы, до ушей Юнги доносится легкое дзинькание и только сейчас писатель обращает внимание на волосы. Они черные и идеально гладкие, как смоль, с челкой до бровей. На Хосоке парик до плеч. Несколько прядей заплетены в косички с бусинками, длинные тяжелые сережки со скарабеем издают то самое дзиньканье. — Давай уже не тяни и говори. — Зло шикает Юнги, пытаясь сконцентрироваться на кофе. — Юнги, не тяну, я предпочитаю натягивать, — игриво отвечает Хосок, но поняв, что Мин не в духе продолжать острить, меняет голос на обычный тон. — Сегодня ужин будет у семьи Чонгука и мы приглашены. — Нет! — Слишком громко произносит Юнги и плюхается на кровать, пряча горячее лицо в подушках и зажмуривая глаза, потому что в голове начинает мелькать образы, которые вот-вот перерастут в картины, а те - в слова. Новую книгу Юнми решил не выпускать и полностью сосредоточится на отдыхе, вот только наглая муза стучит в дверь, дабы писатель все же ей открыл. Только Юнги вешает цепь с замками и приказывает себе даже не думать о романе в восточных нотках. — Роза, мама Гука, отлично готовит. Пойдем хоть покушаешь. — Я и дома поем. Еды на полгода хватит. — Ты не будешь готовить. — Пожру в сухомятку. — Я смотрю ты готов на все, лишь бы лишний раз не пересекаться с людьми. Обреченно вздыхает Хосок и тянется за телефоном чтобы написать Чонгуку. — Именно, поэтому в жопу ужин. — Но со мной же не просто пересекаешься. Оставляя недописанное сообщение, непонимающе смотрит на черное тело среди белоснежного постельного белья. — А прям говоришь. — С тобой я живу и... — И? — Вопросительно поднимает брови Хосок и тычет пальцев в бок писателя-нытика. — Это другое. Ты другое. — Бурчит Юнги куда-то в подушку в надежде, что его не услышат. — Ты вазочка на ножках — это другое, а там люди и они другие. Короче, не пойду. — Ну Юнгиии,— мурчит Хосок и перед глазами Мина мелькают, то картинка восточного базара, то какой-то древний город, то пирамиды с пустыней. — Пойдем. — Хорошо, только сгинь,— махая руками, кричит Юнги на картинки перед глазами, не замечая поникшего Хосока, который тут же скрывается за дверью.***
— Юнги, я так рад тебя видеть, — воодушевленно произносит Чонгук с щенячей улыбочкой, от которой у Мина сводит живот и глаз начинает дёргаться. — Просто жрать дома нечего. Бурчит писатель и проходит в просторную гостиную, выдержанную в постельных цветах с панорамными окнами. Для жителей Новой Зеландии такие большие окна иметь обыденно, дабы в течение дня любоваться природой. — Он имел в виду… — Да я понял, Хо, — по-прежнему с улыбкой говорит Гук, смирившийся со специфическим характером гостя. — Ма потрясающе готовит. — Что? — Вопросительно уточняет Юнги, заметив на себе пристальный взгляд Хосока. — Будешь отчитывать, что я слишком грубый? — Нет. — Тогда чего смотришь? — Нравишься, — щеки Юнги тут же вспыхиваю румянцем, а в глазах отражается ужас вперемешку со смущением, отчего веселит Чона. — Кофта. Прикольная, нравится мне. Пройдя в обеденную зону, Чонгук не представляет гостей, словно все друг друга знают с пеленок. С одной стороны Мин рад, так как ненавидит момент, когда стоишь ака «олень с рождественской улыбочкой» и выдавливаешь из себя: имя, фамилию, год рождения, кем работают родители и свое генеалогическое древо до пятого колена. Но с другой, как-то неловко, если Тэхена он знает, то высокую темноволосую девушку, быстро нажимающую на экран телефона - нет, как и маму Чонгука. Невысокая женщина в длиной юбке и красивой блузке, выглядывающей из под передника, дружелюбно улыбается, обтирая руки полотенцем. — Юный молодой человек, который снимает домик с Хосоком, верно? — Да, Ма — это Юнги из Сеула, — кидает Гук и спешит оказаться рядом с Тэхеном, который осторожно помешивает двумя ложками салат. — Очень приятно, Роза. От женщины исходит невероятное тепло и уют, напоминает она чем-то милую сдобную булочку, и на лице писателя впервые за очень долгое время появляется неподдельная улыбка. — Я действительно наслаждаюсь пейзажем Новой Зеландии и рад, что выбрал ваш домик, Роза. Женщина прикрывает рот рукой, изображая смущение и приобняв Юнги за плечо, усаживает к столу, после чего спешит на кухню. — Лэя, прояви уважение. Поздоровайся, — сетует старший брат на девушку, которая одаривает гостей равнодушным взглядом и снова утыкается в телефон. — Не трогай ее, наверняка с парнем общается. Тэхен подмигивает девушке, что снова оторвалась от телефона, дабы хмыкнуть и закатить глаза. — Мальчик, о чем это ты? Я общаюсь на форуме на тему Интифады, которая является одним из наиболее существенных аспектов арабо-израильского конфликта в период со второй половины 1980-х до настоящего времени. В комнате резко все затихают и девушка, усмехнувшись, снова хочет уткнутся в телефон, но задерживает взгляд на карих глазах. Хосок с Юнги сидят рядом и по ним сразу можно определить, что они поняли, о чем говорит Лэя. Девушка убирает телефон в предвкушении интересных дебат, вот только старший брат, смеясь гладит ее по волосам. — Лэя у нас умненькая. Пойдет на экономический, как только школу закончит. — Конечно, кто-то же должен управлять семейным бизнесом. Па точно не передаст его тебе. — Вообще-то, Гук строитель и не просто какой-то, а очень искусный. — Защищает любимого Тэхен, разливая гостям прохладительные напитки. — Если бы не он, у вас столько домиков не было. — Ты их строишь? — Подает голос Юнги, заинтересовавшийся темой разговора. Атмосфера не тяжелая и не навязчивая, поэтому отлично располагает для общения и именно этим пользуется наш злючка-писатель. Он обводит всех присутствующих взглядом и задерживается на светлокожей девушке с тонкими чертами лица, темными густыми волосами и голубыми глазами. Она барабанит длинными красными ногтями по столу. «Вот он образ, который мне нужен для женского персонажа моего романа. Стоп! Какой к черту роман? Я же не хочу писать. Блять, это все Хосок со своим восточными мотивами меня заставляет проворачивать сюжеты в голове» Мысленно сам с собой беседует Юнги, успевая так же слушать других. — Помогаю отцу. Тэ вот художник. Приехал отдохнуть от Сеульской суеты и остался. — Понравилась природа, — двусмысленно отвечает Тэхен, подмигивая возлюбленному, отчего Лэя закатывает глаза. Услышав голос матери, Чонгук срывается на кухню, оставляя гостей непринужденно обсуждать дизайн домиков, а также красоты Новой Зеландии. Через минут десять Роза несет противень с мясом, а Чонгук, кивнув Лэи, ставит кастрюлю, девушка молча идет на кухню забрать все остальное. — Тэхенни дорогой, мы скоро новый домик открываем в часе езды от нас. Ты бы не мог продать одну из твоих картин? Твоя с подсолнухами украшает нашу гостиную. Не смогла отдать такую прелесть Эндрю, повесить в гостевой дом. — Я вам нарисую специально и подарю. — Ох, что ты, не стоит. — Не принимаю отказа. — Строгим голосом произносит Тэхен и одаривает Розу нежной улыбкой. — Но это же время и деньги на краски, — женщина склонила голову, обдумывая, пока Гук с Лэей накрывают на стол. — Гукки. — Да, Ма? — Едь с Тэхеном в город, оплати все, что он захочет в художественном и погуляйте там денек или два. Роза подмигивает сыну, отчего тот широко улыбается. Тэхену тоже нравится такая идея и он довольно обнимает женщину, которая стала для него за полгода мамой. Лэя, разгладив темно-синие платье, присаживается рядом с Юнги и, прикрыв рот ладонью, чтобы никто не услышал, тихо шепчет: — Стопудово, Ма их отправила в город, чтобы они спать ей не мешали по ночам. Мне вот они ужасно мешают, комната брата рядом с моей. Эти, типа тихие охи, вздохи и скрипение кровати слышны на весь остров. Мин не сдерживается и заливисто смеется, вследствие чего девушка цыкает и ударяет легонько кулачком по плечу. Хосок наигранно дует губы, накладывая овощной салат. — Эй, я буду ревновать. О чем вы там шепчетесь и мне не говорите? Я тоже хочу посмеяться. Юнги, который не может остановить смех произносит: — Хосокки, я тебе расскажу, когда мы будем тет-а-тет. Юноша замирает с миской в руке и запоздало понимает, что Тэхен хихикает с него, быстро меняет тему разговора. — А Эндрю сегодня приедет на ужин? — К сожалению, он остался доделывать домик, потому что немного выбивается из графика. Гукки, не забудь завтра встать рано и поехать ему помочь. Чонгук кивает на слова матери, уплетая вкусное мясо на гриле, пока Тэхен подкладывает ему запечённой картошечки.***
Юнги, когда шел на ужин был уверен, что он будет отвратительный, но приятно удивился тем, что ему очень сильно понравилось. В душе не только запала вкусная еда и сама Роза, которая излучает невероятно добрую и материнскую ауру, но и забавные споры брата с сестрой, смех Хосока и шуточки Тэхена. Когда им пришлось прощаться, Мин ощутил легкую грусть и постарался выкинуть ее за пределы орбиты, сфокусировавшись на приятных эмоциях. Из-за переполненных чувств и отличного вечера, утро Юнги встретило очень хорошо. Точнее сам писатель встретил утро в прекрасном расположении духа. Плотно покушав бутербродом, потому что на все остальное ему было лень тратить свое драгоценное время, и взяв кружечку кофе, поспешил сесть на веранду. Насладившись приятным терпким напитком и потрясающим пейзажем, деловито надел очки и открыл компьютер. Выбрав чистый файл, вздохнул, чтобы начать писать новый роман, но слова не шли. Посидев на ютубе, найдя подходящую музыку и позалипав на пинтересте, Юнги снова открывает файл, в предвкушении того, как пальцы быстро будут стучать по клавишам. Только Боги сегодня не на стороне Мина и музу не послали, поэтому спустя два часа мучений, он раздосадованно кладет голову на стол. Проклиная музу, он замирает, затем поднимает голову. Из дома доносится восточные мотивы вперемешку с современными клубными битами. «Я хабиби дел ман эк яль бин хэт» — Что? Арабский? Юнги поднимает голову и напрягает слух, улавливая арабские слова в потоке музыки. Не выдержав, он тихонько прокрадывается в дом и осторожно подходит к гостиной, в который танцует Хосок. Грудь юноши оголена, широкий золотой пояс обрамляет талию, мешковатые штаны сужаются на щиколотках. Все руки в браслетах, а нижняя часть лица прикрыта полупрозрачной тканью. Его тело двигается под такт музыки, совмещая в себе традиционные движения восточных танцев с современными клубными. Юнги, поражённый зрелищем, затаив дыхание и боясь моргнуть, следит за изящно двигающимися руками, что вырисовывают какие-то рисунки, и пропускает момент, когда Хосок увидел его, продолжает пялиться. Юноша в восточных одеяниях держит дистанцию, но только не глазами, которые подведены черным карандашом. Они смотрят прямо в самую душу писателя. Юнги бы не соврал, если сказал, что его приморозило к полу, потому что, если бы музыка не остановилась, он так и продолжал смотреть. — Могу станцевать, только для тебя, — игриво произносит Хосок, по груди которого стекают капельки пота. Опомнившись, Мин разворачивается, чуть ли не падая, бежит на улицу к ноуту, но проматерившись, пробегает мимо ничего не понимающего Хосока в комнату, и истерично хватает сигареты с телефоном, тут же несется на улицу. Где-то в пиздатом издательстве «Сефер». Кабинет ахуенного Ким Сокджина. — Это, — задумчиво говорит Сокджин, просматривая стопку листов, — хуже чем в мусорном ведре искупаться. Женщина пискнула от сказанных слов и переводит взгляд с Сокджина на Намджуна, который в свою очередь ломает ручку в руке. Взяв все свое обладание в руки, в ноги и всем чем только можно, дабы не схватить своего начальника и не потащить в туалет мыть рот с мылом, скрипя зубами с жуткой улыбкой цедит: — Это новелла, господин Ким Сокджин. — Хуелла. Такую хуету я еще не читал в своей жизни. — Как вы смеете? — Вскакивает женщина в длинном красном платье, которое совсем не подходит для будничного дня. — Я вхожу в топ 10 популярных авторов новелл. — Не знаю как вас читают. Но печатать этот убогий ужас я не буду. Уж лучше пусть меня кит проглотит, чем так позориться. — Вы хам! — Зато обаятельный. Улыбается Сокджин, кладя подбородок на руки, из-за чего женщина вовсе закипает и начинает всякими словами поносить главу издательства. — Пи Минна, — с улыбкой старается усадить секретарь гостя и протягивает кружечку с кофе. — Директор Ким немного эгоцентричный человек, ничего не смысливший в общении в социальном обществе. Джин скептически поднимает бровь. — Давай спокойно все обсудим. Нужно немного подправить новеллу и все будет… — Не будет. Надо сжечь этот кошмар. Никто не будет читать работу, которую пятиклассник лучше напишет. Мне плевать, что там клише на клише, которое прогоняет клише, но нужно уметь раскрывать историю, даже если она не нова для читателя. Я никогда не понимал, как такой пиздец в топе? — Людям нравятся либо флафные истории, либо работы с высоким рейтингом из-за секса. Директор устало вздыхает, явно разочарованный в обществе. Женщина собирается возразить, как в кабинете разносится приятная мелодия, и стоило Сокджину увидеть кто ему звонит, то наплевав на правила приличия, сразу же отвечает. — Сокджин, это гениально! — Тут же орет в трубку Мин. — Юнги, ты сел писать? — Почти. Я придумал. — Миру нужен новый триллер от Юнми. Женщина широко приоткрывает глаза, услышав имя известного автора, когда Джину приходится оторваться от телефона и гаркнуть. — Намджун, что ты стоишь как девственница на приеме у гинеколога? Освободи кабинет от гостя. А вам, милочка, удачи, но не в моем издательстве. Прости, Юнги, и продолжай, — уже спокойно добавляет Ким. — Это не триллер. — Нервничая произносит Юнги, боясь реакции директора на его новый роман. — Психологический триллер? — Нет. — Детектив? — Вообще нет. Джин задумывается, пока Намджун облокачивается бедром об стол, в надежде услышать весь разговор. — Про тамплиеров в Акко. — Где? — В Акко, — громче и по слогам выговаривает Юнги в трубку. — Такую страну я не знаю. — Это город в стране, по которой ходил Иисус две тысячи лет назад. — Откуда мне знать, где он ходил? — Ты же католик. — И что? — Восклицает Сокджин и шепотом просит помощи у Намджуна. — Израиль находится рядом с Италией, — подсказывает секретарь. — Ах, Израиль, я вспомнил. Он рядом с Италией. Юнги ударяет рукой по лбу. — Ага, еще скажи во Франции. Как ты стал главой издательства? Ты же ни черта не знаешь. Джин обижается на слова и зло смотрит на хихикающего Намджуна. Секретарь, скрестив руки на груди, приближается к лицу директора и когда от их губ остается пару миллиметров, шепчет: — Это за девственника. — Ха! — Отталкивает Джин секретаря и, развернувшись на кресле, быстро произносит вдруг замолчавшему Юнги.— Это не тебе. А одному надоедливому высокомерному секретарю. — Да когда вы уже потрахаетесь и успокоитесь? — Юнги! — Восклицает Джин, вскакивая на ноги и ослабляя галстук. — Чтобы я такого больше не слышал. Тоже свалил черт пойми куда и теперь заявляешь про рыцарей в каком-то непонятном Акко. — Ну хоть ты знаешь, что орден тамплиеров — это рыцари. Я хочу написать исторический роман, события которого происходят в 13 веке, когда в восточный город Акко, прибывает европейский орден тамплиеров. Мужчины, что покрыты доспехами и жившие в грязной христианской Европе, оказываются в жарком городе с невероятно красивыми жителями, говорящими на другом языке. Искушение, грех, порочность — вот с чем встречаются рыцари на востоке, пока вкушают солнечные плоды. Но главное — это невероятная любовь между главой ордена и восточным правителем. Двое мужчин, выросших в разных условиях, с разными целями и взглядом на мир. Один светлокожий с зелеными глазами, второй с карими и золотистой кожей, и между ними вспыхивает невероятное пламя любви, которое сожжет их до тла или разожжёт войну. Оба готовы ради своих стран на все, не желающие уступать друг другу, два зверя, которые оказались в одной клетке и выжидающие, кто падет первым. — Вау! — Первый произносит Намджун, пока Джин словно в трансе о чем-то думает. — Боже, это так невероятно, оригинально и красиво, — пораженно шепчет Сокджин, на руках которого пробегают мурашки. — Грязная Европа и чистый восток, христианство и ислам, железо и золото, вера и принципы, и любовь, которой не должно было случиться. — Ага, — прикуривая вторую сигарету, кивает Юнги. — Невероятные восточные танцы, потрясающие наряды, драгоценности, гаремы, похоть, все то, что было запрещено для рыцарей, теперь явилось в образе дьявола. Падут ли они, предав свои принципы, или закроют глаза? — Я думаю роман будет невероятный! — Говорит Намджун. — Я очень хочу прочитать. Уверен, ты его напишешь блестяще. — Не знаю, — слышится в трубке. — Почему, Юнги? Только не говори, что ты сейчас передумал и спрячешь идею в пыльный комод на чердаке у бабушки? — Я боюсь, что читателем не понравится. Все привыкли видеть от меня триллеры, а тут исторический роман и про любовь между мужчинами — Не стоит переживать, — подбадривает Намджун писателя через телефон, который благовременно Джин поставил на громкоговоритель. — Сейчас на рынке очень хорошо идут книги про геев. — А что насчет читателей, то не думай. Ты всегда мне говорил, что пишешь в первую очередь для себя и не ищешь признания. По сути, так и есть, признание нашло тебя само. — Джин, я боюсь не потянуть роман, — говорит Юнги раздосадованно, размазывая бычок ботинком. — Это сложно. Надо будет читать огромное количество информации, затем чтобы передать ту эпоху, прорабатывать героев, наряды, дизайн всего. Сложно. — Ты начни и тебя не оторвать будет. Вспомни, когда ты искал нужную информацию для триллера и заказал себе набор хирурга, чтобы научиться зашивать только потому, что твоему герою нужно было зашить раны, которые он получил, выпрыгивая из окна на машину. Юнги усмехается, вспоминая как сидел всю ночь и отказывался поесть пока у него не получится зашить и потом все описать. Было такое, что он требовал от Пака, дабы тот имитировал, что зашивает на себе что-то, и так Мин наблюдал и переносил все, что видит на бумагу. — Сказать Чимину, дабы он прилетел и помог тебе? — Не знаю даже. — Юнги, — мягко зовет Сокджин, — ты невероятно талантливый. У тебя есть потенциал, который ты раскрываешь, когда пишешь. Ты даришь читателем не просто черные буковки на белую бумагу, ты погружаешь их в свой мир. Твои книги словно фильмы, которые оживают у читателей в голове. У тебя красивый и сильный слог. Драма и комедия, что идут рука об руку в твоих текстах, ты отлично комбинируешь жанры, раскрываешь героев и у тебя отличная фантазия, которая помогает превращать на первый взгляд банальную вещь в драгоценность. Юнги молчит, слушая Сокджина, сжимая телефон в руке и покусывая губу. — Не бойся начать писать. Не думай о том будет ли твоя книга успешная, как все ожидают или нет. Пиши для того, чтобы излить душу и для того, чтобы получить удовольствие. Мы верим в тебя. — Спасибо, — со слезами на глазах шепчет Юнги. — Так Пака прислать? — Скажи, чтобы был готов, и я возможно его скоро вызову. Положив трубку, Мин еще долго наблюдает за облаками и за мухой, которая нагло плюхается в недопитый кофе. После чего, выдохнув, садится писать, слушая восточную музыку, доносящуюся из дома.***
В начале Юнги было страшно садиться за написание романа, но спустя пару дней он снова стал получать удовольствие, когда буквы превращались в слова, а те выстраивались в предложения. Он уделял огромное внимание историческим фактам, читал много статей, смотрел документалки и, конечно, расспрашивал Хосока. Юноша не задавал вопросы почему это вдруг мрачному человеку захотелось узнать про яркий восток, наоборот, делился всякими невероятными историями. Валяясь на кровате, Хосок показывал фотографии, видео и комментировал, делая вид, что не видит как на телефоне Юнги включён диктофон. Учил арабскому, рассказывал о том, что арабский не везде одинаковый и есть диалекты. Вечером они смотрели «Мумию» с шикарными Риком О’Коналом, то смеялись, то вздрагивали. Немного опьянев от бурбона, Юнги просит Хосока станцевать, как тот обещал ему. Хосок молча допивает пиво, смотря на потухший экран телевизора, пока его не дергают за руку. — Боюсь, если я станцую, то потом мы окажемся у меня в кровати. И уверен, ты будешь не против, ровно до того момента пока не протрезвеешь. — О чем ты? — Непонимающе и слегка заплетая языком, уточняет Юнги с раскрасневшимися щеками и влажными от виски губами. Брюнет с трудом отводит взгляд от столь манящих губ и, тяжело вздохнув, встает с дивана. — Иди спать. На утро Юнги благо ничего такого не помнил, а если и помнил, то посчитал, что это сон, поэтому удивился, когда не увидел Хосока. Он так сильно привязался к тому, что эта «вазочка на ножках» готовит завтрак и всегда встречает с теплой улыбкой. Грустно вздыхает, найдя записочку со смайликом, о том, что он уехал по делам в город и еда в холодильнике. Покушав без аппетита, Юнги уселся за компьютер. Но руки, то набирали текст, то стирали. Разозлившись, что муза снова его покинула, а в голове полная каша из сюжета книги и из-за Хосока, который по непонятным на то причинам стал занимать все больше и больше мыслей, он отбрасывает стул и уходит гулять.***
— Тэ, давай заскочим ненадолго к гостям. Ма просила оставить им ее еды, а также надо посмотреть кран в ванной, Хосок сказал он подтекает. — Говорит Чонгук, выходя из дома. — Только давай быстрей, мне не терпится уже отправиться в город. — Мы же недавно там были и все купили. Тэхен хмыкает и обиженно спешит подняться по ступенькам. — Такое чувство, что город только мне нужнее. Постучав в дверь и поняв, что никого нет домa, Гук отдает еду Тэхену и сам отправляется в ванную. Провозился он добрых пол часа, заодно проверил розетки в доме и сантехнику на кухне, поэтому удивился, когда застал Тэхена за ноутбуком с широко раскрытыми глазами. — Тэ? Юноша вздрагивает, но поняв, что это Гук, расслабляется и тычет в монитор. — Юнми! — Что? — Юнги — это Юнми. Мне еще в магазине показался похожим, но я подумал, что мало ли, ошибся. Но тут его новый роман. Чонгук качает головой, явно недовольным тем, что Тэхен влез в чужое пространство, но подавшись соблазну, тоже смотрит на записи. — Он работает над новым романом и это не триллер. — Серьезно? — Кажется, это что-то историческое. — Тэхен, может пойдем? Если Юнги скрыл, что он писатель, значит он не хотел, чтобы это узнали. — Точно! — воодушевлённо восклицает Тэхен. — Он приехал творить. Давай попросим у него автограф и фото? — Нет! — категорически отвечает Чонгук. — Мы сделаем вид, что не знаем кто он. — Но ведь такой шанс раз в жизни выпадает. Я его фанат. — Я тоже, как и Лэя, но нет. — Он же Юнми! — С болью в голосе громко кричит Тэхен и застывает, когда видит ошарашенного Юнги. Не сказав ни слова, он со всей скоростью бежит от домика со слезами на глазах. Юнги так сильно хотел скрыть кто он, и вот теперь все знают. — Идиот! Люди мерзкие, притворялись милыми друзьями, а на деле… — Юнги, постой! — Кричит Чонгук, срываясь за парнем, но выбежав на дорогу, останавливается. — Тэхен, что ты натворил? Точнее, что мы натворили? Мин несется, не зная куда, весь в слезах и, не заметив, врезается в спокойно идущего Хосока. — Юнги, что случилось? Но вместо ответа получает смачную пощечину и крик. — Ты тоже знал кто я? Чон морщится, потирая больную щеку и достав из пакетика банку пива, прикладывает к лицу. После чего садится прям на землю и кивает парню. Только Юнги, всхлипывая носом, не двигается с места. — Хочешь, чтобы я сказал: «О, нет конечно, ибо не читаю триллеры» или «О да, но предпочёл быть тем фанатом, который не мешает автору творить»? Юнги все же присаживается рядом и плотней запахивает куртку, солнце совсем не греет. — Значит, знал. — В Дубае я познакомился с богатым молодым парнем, и мы с ним три дня тусили и трахались, на утро четвертого я узнал, что у него есть жена, и не одна, а целых три и дети. Узнал я, конечно, как во всех бразильских сериалах, когда к нему на квартиру пришла вторая жена. Женщине, видимо, нравился образ жизни богатой супруги шейха, вот она только и сказала «приятного отдыха», после чего ушла. Вначале я был растерян, злым, а потом стал винить себя и уже планировал уйти, но знаешь я подумал: «а хули я должен сваливать как крыса?» Лучше я буду заниматься самобичеванием в ванной с лепестками роз и с бокалом шампанского, чем на лавочке на улице. — Я бы так же поступил. Мы меркантильные суки. — Для кого-то да, но не для нас. Короче, я потусовался еще в Дубае пару месяцев и свалил в Эйлат, а оттуда в Иерусалим замаливать грехи. — Интересно, ты с Аль-Масджи́д аль-А́кса* спускался к Стене лача, или наоборот поднялся? Парни так сильно гогочут, что аж пугают стайку птичек на ветках и те быстро улетают, оставляя двух безумцев. — Предпочел от Стены плача, зайти в церковь, и тогда уже в Аль-А́кса. — Прям крестовый поход. — Ну, а хули? Вдруг церковь не поможет, так хоть звезда Давида защитит. — О Боги, давно я так не ухахатывался, это же надо такое сморозить. Только не ляпни такое между евреями и арабами. — Не переживай, они за одним столом не сядут. — В моей квартире, конечно, не видна Храмовая гора, но, если вдруг захочешь - приезжай. — Пока не горю желанием в Корею возвращаться. Вот, приехал сюда подумать, что делать дальше. Я уже пять лет по миру путешествую, из них два года на ближнем востоке. — Я боюсь в Корею возвращаться, — честно говорит Юнги и просит сигаретку. — Точнее даже не в Корею, а вообще в мир. Люди узнали мое лицо, мой адрес и, мне кажется, они узнают и мои мысли, о том, что я ненавижу мир, что ненавижу себя и бегу от реальности в свою же писанину. — Не называй свои книги писаниной. — Ты прям как мой директор Сокджин говоришь. Вечно бесится, когда я говорю, что нет у меня таланта, просто я начитанный, вот мне легко и дается писать. — Разве это и не есть талант? — Не знаю, я даже себе не могу признаться, что мне нравится писать. Блять, как же меня бесит, что все знают теперь меня в лицо, еще немного и узнают какие я трусы надел сегодня. — И какие же? Юнги отрывается от природы и переводит взгляд на Хосока. В его карих глазах отражается оранжевый цвет солнца и ветер вмиг перестает быть холодным. Пейзаж вокруг становится каким-то насыщенным и ярким, даже птицы рядом с ним поют по-другому. Весь мир кажется другим рядом с Чон Хосоком. — Оу, я не помню, — мнется Мин.— Черные, наверное. — Я мог бы догадаться. — Неделю назад ты рвал и метал, что переедешь в другой домик, но я чет не вижу, как ты упаковываешь свои чемоданы. — Ты хочешь меня выгнать как надоедливую моль? Может, я хочу жить со своим новым другом. — Другом? — А ты против? — И против и нет. — Это как? — Понимаешь, ты мне нравишься и я бы предложил тебе сходить на свидание, но ты же сбежишь, стоит мне это сказать. — Сбегу, и первым же рейсом, — честно отвечает Юнги и опускает взгляд на ботинки. Его лицо хватают теплые руки, заставляя повернуться и посмотреть прямо в глаза. — Не сбегай. Я обещаю, что не буду доставать тебя или насильно склонять к чему-то, просто будь рядом и мне этого будет достаточно. Я буду молиться, чтобы наша дружба переросла во что-то больше. — Для этого нужно узнать друг друга получше. — Конечно. Ты правда мне нравишься, «Мин ненавижу весь мир Юнги». — Скорее: «Мин ненавижу всех кроме Хосока». — Юнги смеется, потому что их диалог выглядит нелепым. — Стань для моего нового исторического романа музой и консультантом, и я обещаю, что не сбегу. — Это сделка или так ты признаешься, что у тебя тоже есть какие-то чувства? Шаловливо играет бровями Хосок, веселясь, как краснеет лицо Юнги. — Нет, просто мне нужен помощник, а Пак меня бесит и вообще, — тут же нервно дергая руками куртку, добавляет писатель, — люпины. — А? — Одному скучно будет ехать на люпины смотреть, поедем вместе. Чонгук сказал они красивые. Хосок смеется, укутываясь лицом в плечо парня. — Подожди немного и я обещаю, что открою тебе свое сердце. — Я готов ждать сколько угодно, пока ты мне разрешишь поселиться в твоем «шкафу», Юнги, главное чтобы тебе было комфортно. — Мне комфортно с тобой, Хосок. Ты моя вазочка на ножках, мой мостик, соединяющий мой шкаф со всем остальным миром. — Как поэтично, сразу видно, что писательство не твое хобби, а твоя жизнь. — Говорит Хосок и чмокает в щечку парня. — Эх, как бы сказать Сокджину, что я остаюсь, дабы он подготовил документы для долгосрочной визы и тебе тоже, а то через три месяца нам скажут «бай-бай» и вышвырнут из страны. И Чимина попросить собрать нужные мне вещи. По фейс тайму, что ли он мне будет показывать? А ему да в чемодан или нахуй? — Попроси мне соджу пару баночек и чаджамен. — Что-то еще? — Даже не знаю, — дует губы Хосок и получает легкий чмок в носик, отчего на его губах расцветает улыбка. — Тогда пошлем Пака в магазин и пусть по фейс тайму показывает, а ты будешь пальцем тыкать, что хочешь. Где-то в издательстве «Сефер« — Ачхи! — На весь офис чихает Чимин — Простудились, менеджер Пак? — Кажется, меня кто-то вспоминает, надеюсь не писатель Мин.***
Год и два месяца спустя. — Ну и какое пиво брать? — Пишет Лэя в телефон и делает фотку для подруги. — Впервые будешь пить? Девушка отрывается от телефона на высокого парня в очках с синей оправой. — Ага. Идея подруги. — Пиво - хуйня, бери бурбон. Парень тянется за дорогой бутылкой алкоголя. — Тогда уж лучше мартини,— произносит девушка с улыбкой и тянется за бутылкой. — В жопу пиво! — Отличный тост, поэтому предлагаю выпить. Молодые люди садятся на бордюрчик недалеко от магазина, и довольно вскрывают пакетики с чипсами. — Тебе хоть 18 есть? — Уже есть, а тебе сколько? — Двадцать пять — Ого, ты прям дед, — смеется девушка и отхлебывает прямо-таки с бутылки вкусный алкоголь. — Жаль, что не папик. — А че так денег нет? — Все бабки угрохал на билет сюда, чтобы полюбоваться люпинами. — И как? — Без понятия, до люпинов я еще не дошел. — Мы планируем поехать, можешь с нами. — Выглядишь ты не сильно радостной, люпины надоели или что-то случилось? — Обращает внимание на грустное лицо девушки. — Может, дед тебе чем-то поможет. — Брат предложение сделал своему парню, и они сейчас копят на свадьбу. Юнги с Хосоком начали встречаться. — Лэя опускает ту часть, что новый исторический роман вмиг стал бестселлером и Юнги решил остаться в Новой Зеландии, чтобы дальше работать над книгами и проводить время со своим любимым. — Еще к нам прилетели двое гостей. Босс со своим секретарем и, кажется, у них, то ли отношение, то ли секс по дружбе. Короче, все счастливы. А у меня парня нет, тоже хочу. — А я хомячка. — Кого? — Непонимающе уточняет девушка, потому что она тут душу изливает, а парень говорит о хомячке. — Хомячка, такое милое и пушистое животное. — Почему не заведешь? — Быстро умирают. Только привыкнешь и все - нет. Лэя грустно опускает голову, не мартини, не живописный закат ее не радует. — Ты хочешь парня, потому что у всех он есть или просто хочешь? — Просто хочется. — Не переживай, найдешь еще кого-то. Я видел симпатичного корейца, молодого, бегал с ноутом за Юнми. — Оу! — Не бойся, я не его фанат. Случайно увидел. Попробуй с ним начать беседовать, глядишь и будет у тебя первый парень. А мне пора. — Уже? — Голос девушки прозвучал разочарованно, ей понравилась непринуждённая беседа с парнем в джинсовке и с проколотой бровью. На свои двадцать пять лет он не тянул внешне, но вот по тому, как он говорил, складывается ощущение, что парень слишком многое пережил в жизни. — Я странник и долго не задерживаюсь на месте. Попробуй с тем корейцем, если не срастется, хоть потренируешься каково это быть в отношениях. — Подожди! — Вскакивает девушка и парень, что стоит в пару шагов от нее, поворачивается. — Поедешь завтра смотреть люпины? Странник пожимает плечами — Как знать. — А мы еще встретимся? — Пути господни неисповедимы, — с улыбкой отвечает парень и разворачивается навстречу уходящему солнце. — А звать тебя хоть как? Но юноша слишком быстро ушел, так и не назвав своего имени. *** — То есть, твой следующий роман, действия которого будут происходить в 1861 году, когда была война между севером и югом?! — Удивлённо восклицает Хосок. — Ага. Назову «Палящее солнце нам мягким хлопком». — Юнги, я говорил, как сильно тебя обожаю? — Джин обнимает писателя. — Не пизди, любишь ты Намджуна и деньги. — Ну почему сразу Намджуна? — Значит то, что ты любишь денюжки, ты не отрицаешь? — Дразнит Юнги, заставляя директора смутиться. — Дома я тебе устрою, — шепчет Намджун. — Это еще кто кому? — Ох, это любовь, — щебечет Чимин. — Кстати, что там за девушка стоит? — Лэя? — Уточняет Чонгук и, заметив в руке сестры мартини, приоткрывает рот. Девушка прячет бутылку за курточку и мило улыбается. — Ну если пьешь, то хоть не на дороге, как бомж какой-то. Чонгук неодобрительно цокает и хочет отругать младшую сестру, но Тэхен всячески его успокаивает. — А вы куда? — За пивом вышли. Пойдешь с нами? Хотим посидеть в беседке. Девушка кивает и, забрав начатую пачку чипсов, заходит в магазин, случайно оступается, благо ее ловят за руку. — Осторожней, — обворожительно улыбается светловолосый юноша в персиковой джинсовке. — Меня Чимин зовут. — Лэя. Ты друг Юнги? — Его менеджер. — Вот как, интересно. А тот парень, кажется, ясновидящий или мне вообще он приснился. — Ты о чем? — Да так, поедешь любоваться люпинами?