В ошейнике

Любовь объяснить очень сложно. Влюбленность — это хохот, беганье, витание в облаках, мечты, это каждый день радуга перед глазами и так далее. А любовь — это нечто большее. И в первую очередь это колоссальная ответственность за близкого тебе человека. Это когда ты не можешь уже без этого человека, когда ты отвечаешь за его настроение, за то, что с ним происходит в жизни. Олег Меньшиков

— Ко мне, Пёс! — Гнездилов мерзко ухмыльнулся. Максим стиснул зубы, едва сдерживая ругательство, но покорно пошёл к Игорю, игнорируя охреневшего Максимова. — Я не понял, — Макс отвернулся от Леонидова и, прищурившись, посмотрел на Пса. Мальчишка, казалось бы, под взглядом съежился ещё больше. Лицо пылало от стыда, но он продолжал стоять на месте, терпя чужое злорадство. — Видал, Максимов? — Гнездилов оскалился. Его лицо искривила, словно в припадке: широкая ухмылка, а глаза сощурились, напоминая маленькие щёлочки. — Иди сюда! — прикрикнул Максимов, и Пёс сжался ещё сильнее, но не отошёл от Гнездилова. — Видишь, он сразу видит, где здесь хороший человек и к всякому мусору не лезет, — Игорь взмахнул рукой, не скрывая довольство во взгляде. — Согласен с тобой. Золотые слова. Жаль, что ты в их число не входишь, — процедил Максимов, крайне выразительно смотря на Пса. — Да ты что! — Гнездилов фыркнул и расслабленно привалился к машине, наслаждаясь своей минутой славы и триумфа. Пёс внутренне содрогнулся и похолодел, потому что слова Максимова сквозили злостью и недовольством. Пёс и сам понимал, почему любовник так злился. Ладно, иногда Максим клянчил что-то у Лены и вился вокруг неё. Это дозволялось — это бесило Леонидова, а значит забавляло Максимова. Но Гнездилов — это не весело. Это выглядит, как чёртово предательство. К тому же этот боров не давал нормально работать. — Даже шкет тебя не уважает, он просто знает, кто здесь главный, — Гнездилов продолжал капать ядом, но и слова не сказал, когда Максимов грубо прихватил Пса за шнурок, утягивая за собой. — А с тобой — я потом разберусь, — Максимов бросил последний презрительный взгляд и направился к телу. — Макс… — Пёс уперся, пытаясь утянуть шнурок на себя. — Так зверюга продажная, — Максимов дёрнул шнурок на себя, не жалея сил, — вот чем он тебя подкупил, а? — Пусти, Макс, — попытался рвануться Пёс, но хватка усилилась, и ему пришлось подчиниться, смотря в глаза Максимову. Как раз вовремя в разговор влез мальчишка с его записью на камеру телефона, а то по ощущениям из него бы душу вынули прямо здесь и сейчас, над местом убийства. Максимов это умёл. Даже без рукоприкладства. Стоило свистнуть, Пёс снова покорно подошёл к Гнездилову, устраиваясь на стуле, возле его стола. Смотреть на рожу Гнездилова сил не было, а поднять взгляд на Максимова было задачей непосильной. Взгляд полный раздражения, недовольства и скрытого за всем этим укола боли. Пёс не был уверен, что ему удастся долго выдержать это. Потому что видел он всё, особенно то, что было скрыто. И в тяжёлых вздохах явно читал непонимание и разочарование. Максимов что-то рыкнул сквозь зубы и отправился в лабораторию за результатами, весьма грубо прихватывая Пса за шнурок. Макс был уверен, к концу дня у него точно образуется странгуляционная борозда на шее. Такими-то темпами. Силы-то не жалели. — Идём, пока наш подстрелыш не сбежал, — Максимов поспешил к машине. И Пёс несколько позорно понадеялся, что Гнездилов уже ушёл или чем-то занят, и ему не придётся снова огребать от Макса. Потому что, судя по всему, терпение Максимова было на исходе. — Пёс, ко мне! Макс едва ли не заскулил от досады, чувствуя противное и скребущие чувство внутри: он разочаровывал Максимова, он причинял ему боль, он его бросал, вместо того чтобы нестись к свидетелю вместе. — Пёс, ты ничего не попутал?! — полный уже реальной злости голос заставил всего сжаться и опять опустить глаза, уворачиваясь от хвалящих его рук Гнездилова. Было чертовски стыдно. Просто до отвращения к самому себе. И ведь сам был виноват. Гнездилов, конечно, идиот, но ведь и дуракам везёт. И теперь Пёс был заложником ситуации, из которой отчаянно пытался самостоятельно выплыть, а не всплыть. — В машину, давай, — Гнездилов открыл для него заднюю дверь. — Пёс! — окрик Макса больно резанул что-то внутри. Пёс чувствовал себя проституткой. Будто он одного клиента (читай хозяина) сменил на другого. Ему казалось, что его стошнит, если он сядет в эту пропахшую дешёвым одеколоном машину. — Макс, живо сюда! — Пёс на инстинктах рванулся в сторону Максимова, но дверь захлопнулась прямо перед носом. Внутри что-то протяжно заскулило и застонало, скребясь о рёбра. Максимов имя использовал в двух случаях: во время перестрелок, чтобы Пёс свой зад к земле прижал и не высовывался; и в постели, чтобы выразить чувства и кипящую внутри нежность. И сейчас Пёс грубо и безжалостно это нечто светлое и мягкое топтал своими действиями. — Вот оно, Максимов, как в жизни бывает, — Гнездилов притворно тяжело вздохнул и развернулся к мужчине, не скрывая своего триумфа, — в начале, жена бросила, теперь твой ученик. Задумайся! Хотелось придушить гадину, прямо сейчас, произвести захват и ждать пока боров сам не замолкнет, перестав дёргаться. Да что угодно сделать! Лишь бы взгляда Максимова не видеть, лишь бы всё в нём от и до не читать, лишь бы…не ранить. «Он тебя презирает, Максимов, собственно, как и я, » — и как теперь было домой идти? Рука не поднималась набрать номер квартиры. Что он скажет? Как в глаза посмотрит? Пёс ведь тогда и слова не попытался против сказать, как-то возразить, поправить. Молчал, как псина трусливая. Дверь подъезда резко распахнулась, и Пёс вздрогнул, подскакивая на месте. — В квартиру, живо, — процедил Максимов, смотря на сжавшегося под его взглядом Пса. Пёс послушно юркнул, даже не думая спорить. Стоило двери за ними захлопнуться, как его опять дёрнули за шнурок и впечатали в стену. Пёс зажмурился, но в следующую секунду его уже целовали. С плохо скрываемой злостью и ощутимой горечью. Но это всё, чего он мог желать в конце этого чёртового дня. Раскрываться на встречу, на инстинктах, моментально, было слишком привычно: сжимать плечи и поглаживать затылок, пытаться взбрыкнуть и укусить. Руки почти сразу же полезли под водолазку. Поэтому обиженный скулёж оказался полной неожиданностью для самого Пса, когда его шлёпнули по руками. — А теперь, псина моя ненаглядная, ты мне расскажешь всё, — Пёс попытался вяло возразить, но Максимов продолжил. — Всё, блять. — Макс… — пробормотал Пёс, пряча глаза. Максимов тяжело вздохнул и что-то пробормотал себе под нос. — Пойдём. Я купил твои хлопья. Внутри потеплело, словно солнце вдруг взошло. Стало так светло и приятно, что сдержать улыбки не получилось. Всё прочее в этот момент отошло на второй план. Не забыл, ведь, что утром хлопья, его Максовы, кончились, что он их всегда, в плохие дни, ест, вечером. — Спасибо. В этот раз поцелуй был совсем коротким, но улыбка продолжала сиять так же ярко. Максимов включил чайник и насыпал (в любимую глубокую!) тарелку шоколадных хлопьев, заливая молоком. — Ну, так? — он развалился рядом, на диване, вручая Псу его ужин. Но нетерпение и злость уже не звенели в воздухе: шторм прошёл и небо разгладилось. Внутри было на удивление спокойно, хотя ситуация складывалась дерьмовая. — Помнишь: я жаловался, что потерял свою флешку на месте преступления, в прошлый раз? — с набитым ртом спросил Пёс. — Вначале прожуй — потом говори, — недовольно поморщился Максимов, — Помню. Трудно забыть, ты мне все мозги выгрыз. — Гнездилов её подобрал, а на ней же ещё написано было, чья она. — И? — Максимов закинул одну руку на плечо Пса, смотря с немым вопросом, но не торопя, а только почти ласково поглаживая напряженные мышцы. — Там фотки были, — совсем уж тихо пробормотал Пёс. — И? — Ну, не тупи! Те самые фотки! — воскликнул Макс, почти швыряя тарелку на пол и закрывая лицо руками. — А, — Максимов застыл на пару секунду, оценивая ситуацию. Признаться, он был удивлён. Даже Гнездилову в этой жизни могло повезти. Вот это да. — И, как я понимаю, теперь он тебя ими шантажирует? — осторожно уточнил Максимов, ожидая очередной вспышки ярости. — Да, — но вместо гнева была лишь глухая обреченность. — Чем конкретно грозиться? — Отправит через внутреннюю почту всему отделу, — ещё тише. — Ну, ты там очень даже хорошо получился, — попытался пошутить Максимов. — Макс! Нихера не смешно! — Пёс попытался встать, но крепкая рука на груди вернула его обратно. — Я всего его обшарил, перерыл его стол, портфель. Нигде её нет. Ещё немного и я к нему в квартиру влезу! Физически ему, щуплому и мелкому, противопоставить Максу было нечего, поэтому рыпайся не рыпайся, а его всё равно вполне легко и крепко удерживали на месте. — Тише, тише! — за этим последовал поцелуй в макушку. — Я действительно так считаю. А ещё, я думаю, что ты переоцениваешь умственные способности Гнездилова. — Мы все переоцениваем, — философски ответил Пёс. — Почему сразу не рассказал? А, Пёс? Макс пристыженно отвёл взгляд, сжимая руки в кулаки. Было трудно признать, что ему просто было стыдно, что он глупо вляпался. Поэтому-то и надеялся, что сможет выпутаться сам. Успеет, пока Гнездилов думал над, чего бы такого стребовать с ученика Максимова. Вот только флешка, как в воду канула, а у Игоря всё-таки нашлось серное вещество, и он придумал, как изгадить жизнь и настроение. — Стыдно было, да? — понимающе кивнул Максимов. — И поэтому сам всё хотел сделать, так? — Это настолько очевидно? — несколько обреченно спросил Пёс. Максимов видел его насквозь и также легко читал. — Ну, как тебе сказать… Пса притянули ближе, утягивая в очередной поцелуй и укладывая на себя. — Ты не умеешь скрывать стыд — сразу весь покрываешься румянцем, — пожал плечами Максимов, расслабленно поглаживая Пса по голове. — Собственно, поэтому я тебе по ушам ещё утром не надавал. — Я жертва обстоятельств! — возмущённо воскликнул Пёс, уткнувшись куда-то в шею Макса. — Ты жертва идиота, — только фыркнул Максимов в ответ. — При чём в прямом смысле. Ладно, ещё немного потерпи Гнездилова, я разберусь — результат будет стоить твоих мучений. Хорошо? — Уверен? Мне… стыдно так было, потому что я тебя предавал, — с заминкой ответил Пёс. Максимов не сдержал улыбки и поцеловал мальчишку в макушку, крепче прижимая к себе. — Уверен. Оставь Гнездилова мне. — Хорошо, — пробормотал Пёс сонливо, поудобнее устраиваясь у Макса под боком. Сказывался напряжённый день, в течение которого он постоянно снедал себя и корил за происходящее. Но Макс не злился, он пообещал, что разберётся, а значит всё и правда будет хорошо. Если уж кому Пёс и верил искренне и не сомневаясь, то это Максимову. Он того заслуживал. — И запомни, псина ты этакая: твои проблемы — это и мои проблемы. Так что будь добр, сам рассказывать о такой херне. А то мне не светит: каждый раз вытягивать из тебя всё щипцами, — прошептал Максимов, целуя в висок. — Хорошо, хорошо, товарищ майор, только не бузите. — Какая наглая нынче пошла молодёжь. Это обещание грело душу и помогало не сорваться и не разбить Гнездилову лицо. Это стоило ему многого. Но всё же мелко пакостить ему никто не мешал. Поэтому Гнездилов словил невероятно много подножек — легко, как бальзам на душу. — Пёс, иди сюда, — после перестрелки, когда они сидели в кабинете, позвал его Максимов, кивая на диван. В его глазах плясали смешинки, и улыбался он так довольно, что внутри разлилось тепло и спокойствие. Поэтому страха не было, когда он плавно переместился на любимый диван. — Пёс, ко мне! — Гнездилов нахмурился, но Макс даже не сдвинулся с места, вольготно развалившись на диване. — Кажется, это значит: пошёл нахрен, Гнездо, — ухмыльнулся Максимов, складывая руки на груди. — Пёс! — рявкнул в последний раз Гнездилов, но Макс даже не рыпнулся, с удовольствием подставляя голову под руку Максимова. Гнездилов сощурился, и лицо его исказила гримаса злости. — Хорошо, хорошо. Ты сам виноват, — Гнездилов потряс пальцем и резко развернувшись прошёл к столу. Пёс весь внутренне подобрался, но поглаживающая рука в волосах заставила его выдохнуть и постараться расслабиться. Гнездилов, продолжая сокрушаться, достал флешку из… шляпы. Пёс застонал от собственного идиотизма. Ну, конечно, шляпа! Он забыл проверить шляпу. Это было так очевидно. — Я тебя предупреждал! Леонидов и Вахтанг вопросительно посмотрели на довольного жизнью Максимова, но тот только покачал головой: ждите — шоу впереди. Гнездилов открыл внутреннюю рассылку и просто прикрепил целую папку к письму. Затем, выжидающе посмотрел на Пса, занеся палец над клавишей ENTER. Пёс только фыркнул и прикрыл глаза. К черту его последние шансы, когда тебя так ласково гладят по голове. Он едва удерживал себя от довольного урчания. Гнездилов сощурился и безжалостно нажал кнопку. Выражение лица Максимова стало ещё довольнее. — Вахтанг, ты только открывай аккуратно, а то ещё стошнит, не дай боже, — ухмыльнулся Максимов. Минута затишья. — Гнездилов! Ты страх потерял?! — в кабинет влетел Георгиевский. Пёс послушно подскочил и сел аккуратно, как хороший и прилежный ученик. — Почему весь отдел получает твои фото… в неглиже?! — продолжало рвать и метать начальство. — Товарищ майор, я… не… там… не это должно было быть! — Гнездилов побледнел и весь затрясся, бормоча оправдания себе под нос. — Это всё Максимов, подметил мои доку́менты! — При чём здесь Максимов! У него даже доступа нет к внутренней сети! — Георгиевский ударил по столу, заставив Гнездилова подскочить на месте. — Чтобы сейчас же разослал извинения и через пять минут ко мне! Напоследок майор хлопнул дверью и стремительным шагом направился в своей кабинет, всё ещё кипя от злости. — Ну, Максимов, я сейчас… Я сейчас… Короче, ты понял! — он затряс пальцем, мечась глазами от экрана монитора к Максимову. Майор продолжал довольно ухмыляться, трепля своего ученика по макушке. — Как ты это провернул? — спросил Пёс уже дома. — Элементарно Вотсон*! — рассмеялся Максимов, падая на диван и блаженно вытягивая ноги. — Не напоминай мне об этом идиоте, — поморщился Пёс, усаживаясь под боком. В этот раз он сам утянул Максимова в долгий поцелуй, стараясь передать всю благодарность и облегчение, которые он сегодня испытал. — Пожалуйста.