Чёрные крылья

      Пятнадцатый день рождения. Тот день, когда у тебя за спиной появляются два шикарных птичьих крыла. Они могли быть абсолютно любого цвета: красного, желтого, зеленого, вишневого, серобурмалинового… Любого. Но это не зависело от каких-то скачков гормонов или собственного желания. Их цвет в точности повторял цвет глаз твоего соулмейта, проще говоря, родственной души и идеального партнёра на всю жизнь. Крылья появляются ночью, в день пятнадцатого дня рождения, и после этого они вырастают за спиной в первую ночь каждого месяца.       В мире, где глаза алого, фиолетового, золотого и янтарного цветов являлись нормой, было довольно удручающе иметь совершенно обычные синие радужки. Прямо до боли обидно. Но юный Сережа Разумовский был готов с этим мириться. В конце концов, цвет ни в коем случае не влиял на качество соулмейта. И прямо сейчас Сережа сидел на кровати и сверлил взглядом часы. Стрелки беспощадно медленно приближались к полночи. Именно в полночь у него появятся крылья. «Надеюсь, хоть они не будут скучными», — пронеслось у него в голове. Тем временем секундная стрелка совершила последний оборот. Пробили уличные часы. День завершил свой отсчёт.       Сережа кинулся к зеркалу. Крылья как назло были такого же скучного угольно-чёрного цвета. Даже не цвета звездного неба. Просто чёрные. «Ну значит мы будем идеально друг друга дополнять в своей цветовой посредственности», — пришло в голову юноше, и он улыбнулся. Сережа не стал ждать утра, а тут же кинулся в спальню родителей и растолкал их, желая поделиться своим счастьем.       Они были явно неприятно шокированы. Отец поджал губы, мать была готова расплакаться. Сережа не понимал, что происходит. Он недоуменно таращился на лица родителей. Его улыбка уже давно увяла.

***

      В свои двадцать три года Сергей Разумовский знал, что волен распоряжаться своей судьбой как захочет, не тратя время на всякую ванильную ерунду про любовь и соулмейтов. Он был талантливым программистом, получал огромные деньги за свою работу, жил в собственном доме и искренне презирал тех, кто не желал развиваться из-за своих идиотских влюбленностей.       Дело было в том, что крылья могли быть любых цветов. Абсолютно. Но чёрный цвет… был другим. Он имел своё, до ужаса простое значение. Если крылья приобретали чёрный цвет, это значило, что твой соулмейт мертв.       Сергей Разумовский отрицал наличие проблем. У него ведь действительно не было проблем, эти глупые врачи ошибаются, ему не нужна терапия, он счастлив.       Сергей Разумовский не принимал свои лекарства — самодостаточность не значит болезнь, просто эти идиоты не способны понять его счастья делать что угодно, не зацикливаясь на поиске человека, который может жить на окраине Африки, и вы никогда не встретитесь. Людям, знающим, что у них есть соулмейт, но неспособным его найти, необходимо лечение. Ему — нет. Судьба обошлась с ним мягко. Он благодарен ей.       Его мать просто излишне переживала. Да, он не улыбался, но только потому, что он, в отличие от некоторых, серьезный человек. Да, у него не было друзей, но только потому, что Провидение выбрало его для другой цели. Возможно Сергей Разумовский должен был стать мучеником, учёным, отвергающим чувства, во имя науки и развития человечества. Возможно он чертов святой.       Нет, он не отрицает наличия проблем. Нельзя отрицать того, чего не существует.

***

      Сергей Разумовский сидит в очередном белом кабинете. Настолько белом, что его унылые синие глаза буквально разъедает несуществующим запахом хлорки. С каждым разом ему становится всë труднее вспоминать почему он здесь оказался.       Очередной психиатр монотонным, выверенным рабочим голосом задаëт дежурные рабочие вопросы.       Да, он хорошо себя чувствует.       Нет, он не хочет чаю.       Да, он хочет знать почему он здесь. (На самом деле это неправда. Сергей бы все отдал, лишь бы не знать этого).       Доктор кивает на его руки. Сергей нервно опускает взгляд. На запястье левой руки алеет идеально ровный порез, уже, правда, довольно затянувшийся.       — Я просто порезался, — уверенно заявляет Сергей. Но голос, отразившийся от этих начищенных стен, звучит совсем не уверенно. Он хриплый, тихий, мертвый. Разумовский морщит нос. Ему не хочется слышать этот голос.       Врач всепонимающе улыбается. Он, как и сам Сергей, понимает, что нельзя «просто порезаться» настолько аккуратно и точно. Это поняла и мать, неделю назад зашедшая проведать своего ребёнка и увидевшая разбитое зеркало и лежащего на полу сына, с окровавленным осколком в правой руке.       Сергею хочется стереть эту мерзкую улыбочку с лица врача. Он бросает взгляд на бейдж и саркастически хмыкает, смотря прямо в глаза этого набитого дурака. — Знаете что, Волков Олег… — он спотыкается об имя, неожиданно подавившись словами.

***

      Этот Волков Олег испуганно задаёт вопросы, кажется, подумав, что пациенту стало плохо, о чем и свидетельствует в несколько раз подпрыгнувшее давление, отразившееся на мониторе спецоборудования. Он подбегает к Разумовскому, и, пытаясь привлечь его внимание, ласково называет Серëжей и гладит по голове.       А Сережа этого не осознаёт. Сережа глядит прямо в глаза своего психиатра и осознаёт лишь то, что его ненавистные чёрные крылья никогда не были чёрными.       Они всегда были темно-карими.