Извинение

Это продолжалось уже месяц. Артём по неизвестной Роме причине при любом удобном случае говорил про то, какие же представители ЛГБТ-сообщества отвратительные, неправильные и так далее. Он и до этого конечно не отличался особо положительными взглядами на них, но раньше они как-то обходили эту тему стороной из-за очевидных разногласий. Сейчас же Артём почему-то на это забил. Каждое его слово ранило Рому, словно прямо по сердцу резанули острым скальпелем. А он ведь так хотел рассказать другу про свою ориентацию, которую недавно осознал, поделиться, получить поддержку, ведь принятие себя далось ему ни разу не легко. Но после таких заявлений вообще ничего доверять и рассказывать Артёму не хотелось. Он стоически терпел все эти «фу, пидорасы», «да таким вообще не место в нашей стране» и ещё много-много других обидных фраз. Но терпение-то было не резиновое. В какой-то момент Рома не выдержал. — Ты заебал, — внезапно выпалил он, когда очередная фраза задела его до глубины души. Артем сказал что-то из разряда «с пидорасами дружить бы никогда не стал». — Что? — не понял он. — Со своей гомофобией заебал, — Рома завелся. — Надоело, блять, от тебя это выслушивать. Знаешь, как мне неприятно и больно, а? Не стал бы дружить, ага, как же, а со мной ты девять лет значит так, общался просто? Вот, посмотри на меня, мне и девушки и парни нравятся, и что, я хуже стал? Упал в твоих глазах прямо сейчас? Какого хуя ты осуждаешь людей за любовь? — Ром… — попытался вставить Артем, но ему не дали. — А я ведь подумал, дурак, что у нас что-то может получится, знаешь, как в фильмах, я признаюсь тебе в любви, а ты говоришь, что тоже давно меня любишь, и мы с тобой живём счастливо, пока не помрем! — Рома вскочил со скамейки, на которой они сидели, схватил свой рюкзак и закончил свою пламенную речь. — На что я только надеялся… Ну и не общайся тогда со мной, раз я тебе противен! — он развернулся и быстрым шагом пошел к своему дому, из последних сил сдерживаясь, чтобы не разреветься прямо на улице. Артём догнал его и развернул к себе за плечо. — Ром, — Котков вырвался из цепкой хватки одним движением. — Нахуй пошел, — он ускорил шаг и почти убежал к себе во двор, а Артём так и остался в непонятках стоять посреди улицы, еле сдерживаясь, чтобы не побежать следом за Ромой и не начать трезвонить к нему в квартиру. Хотя, тот бы всё равно не открыл. Он тяжело вздохнул. Кажется, Артём только что проебал единственного нормального друга. Как только Рома оказался у себя в квартире, то заперся в комнате и разревелся. Он всё испортил, абсолютно всё. Он не планировал признаваться ему в любви, он выдал это случайно, на эмоциях. Теперь Артём точно не захочет с ним общаться, никогда больше. А ведь у них было столько планов на совместное будущее, как у друзей, конечно… а Рома, дурак, подумал, что и любовь туда прекрасно впишется, наивный. Он проревел до вечера, благо родителей дома не было. На следующий день после этой ссоры Рома отсел от него аж на первую парту, старательно избегал его в коридорах, в столовке и в раздевалке, просто игнорировал его существование на протяжении месяца. Котков выглядел самым расстроенным человеком в мире. Артём даже не хотел представлять, как ему тяжело сейчас. Ему отчаянно хотелось подойти, извиниться, обнять его и сказать, что всё будет как раньше, но простыми извинениями в этом случае нихуя не обойтись. Без друга стало как-то пусто, стало не хватать тактильного контакта и общения, некому было написать с просьбой скинуть домашку, никто не выслушивал твои идеи для комиксов до двух часов ночи. Артём чувствовал, что потерял что-то очень важное, ощущение было, словно кислород в реакции на уроке химии не сходится — уже тысячу раз перепроверил, но всё равно не можешь ухватиться за ту маленькую деталь, которую ты упустил из виду, чтобы всё сложилось. Рома же вообще сжирал себя изнутри и сильно ненавидел, потому что после этой ссоры чувства словно нахлынули с новой силой. Он лишний раз боялся посмотреть на Артёма, потому что сердце пропускало удар, а мозг придумывал тысячу и один вариант развития событий, в которых они были бы вместе. После этого слезы моментально наворачивались на глаза. Ситуация была ужасней некуда. После двух недель такого эмоционального пиздеца Артём задумался о своей позиции. Начал искать истоки своей гомофобии, читать разные источники в интернете, и в итоге осознал, что это была защитная реакция. Ему с детства все вокруг внушали, что отношения парня с парнем — это мерзость, это против природы и против правил, что все такие люди поголовно отвратительные и их надо сжигать на кострах, потому что они развращают детей и заставляют всех вокруг поголовно быть геями. Осознание пришло совершенно случайно, и ударило по голове так сильно, словно на нее уронили рояль. Рома ведь не подходил под эти описания, Рома был его другом, хорошим другом, лучшим другом, даже больше… И вот осознание этого «даже больше», которое случилось ещё месяца два назад и стало спусковым крючком для Артёма и его гомофобных высказываний, при любом удобном и не очень случае. В нем боролись противоречивые ощущения — убеждения, которые прививали ему с детства все вокруг, и реальность, которая оказалась не такой, как ему рассказывали. Рома не бегал с ЛГБТ-флагами и не заставлял всех становиться геями, не лез никому в трусы и не был ни отвратительным, ни мерзким, нормальным он был. Таким же как все. Эти глупые стереотипы не имели ничего общего с реальным положением дел. У Артёма месяц ушел, чтобы это осознать и почти полностью принять свои чувства и свою ориентацию. И удивительно, но после этого мир не рухнул, наоборот, только лучше стало. Как будто огромный камень с души, не то что упал, прямо рухнул. С грохотом. — Ром, нам надо поговорить, — Артем выловил его в их любимом месте — на скамейке под лестницей, которую они вдвоем когда-то притащили туда из коридора. Рома посмотрел на него со смесью испуга и недовольства. — Мне не о чем с тобой разговаривать, — он хотел было уйти оттуда, но Артем схватил его за руку. Всё таки в физической силе у него было явное преимущество. Он было дернулся, но хватка у Артёма была что надо, не зря в зале тренировался. Вот теперь Роме стало очень страшно. — Послушай меня хотя бы минуту. Да, я кретин, мудак, последняя тварь, скотина, можешь меня любыми словами обзывать, и все они подойдут, а ты не соврешь даже, потому что такой я и есть. Я был неправ во всём. Абсолютно. Я не имею права никого осуждать за любовь, и тебя особенно. Я знаю, что одним извинением тут не обойдешься, но я готов что угодно сделать, чтобы ты мне поверил и простил. Я не хочу тебя терять, Ром. У нас с тобой ещё планы на будущее, я один свое издательство не открою, — он слегка расслабил руку, когда почувствовал, что Рома больше не вырывается. — Давай опять, как раньше, я соскучился. — Я не верю тебе, Тём, — Рома опять еле сдерживался, чтобы не разреветься. — Да даже если так, мне напомнить, что я тебе в любви признался? Не думаю, что ты за месяц поменял ориентацию. Уже ничего не будет как раньше. — Значит будет лучше, Ром, ну, — Артем готов был завыть от отчаяния. Ему не верят. Ну, он бы тоже после такого не поверил. Кажется, меры тут нужны более радикальные. — Ты это говоришь, чтобы я просто успокои… — договорить Артем ему не дал. Он прижал его к себе и поцеловал как умел, просто прижался губами к губам, потому что это был его первый поцелуй. И у Ромы тоже. Он продлился пару десятков секунд, чтобы оба смогли осознать происходящее. Артём отстранился, когда почувствовал под своими пальцами влажные слезы. — Эй, эй, ты чего? Ром, я сделал что-то не так? — Если ты… если ты сейчас так пошутил, или просто пытаешься мне угодить, чтобы я просто с тобой помирился, я… я… — Рома все-таки не сдержался и разревелся. Артём улыбнулся и обнял его. Бедный эмоциональный Ромка, всегда был таким. — Я не шучу, Ром. Дальше только вместе. Всё у нас хорошо будет, не реви только, — улыбнулся он.