***
— Ну и ладно. Не верят они нам, ну и пусть. Зато Дамблдор поверил. И учителя тоже. Вот и собрали тебе группу поддержки. — не встретив ответного энтузиазма, Диггори поспешил заверить, — Ты справишься. Мы справимся, слышишь? Седрик сидел на расстоянии раскрытой ладони, но Гарри все равно казалось, что это слишком далеко. Что если сейчас что-то случится, он не успеет его спасти. В комнате, конечно, из опасностей были только плохо закреплённые шторы и слишком старая кровать, но все же. У Гарри желудок скручивался каждый раз, когда он вспоминал, что было на кладбище. Кто был на кладбище, и что он там делал. Гарри снова начал дрожать, когда Седрик притянул его к себе за плечи и мягко произнёс: — Всё, всё, не трясись так. Мы в безопасности. Все будет в порядке. Я тебе обещаю. У Поттера было много вариантов ответной реакции, и он выбрал худший: вцепился в это дурацкое обещание, как в спасательный круг, и крепко обнял Седрика. У Гарри, если честно, ни на что уже не осталось сил. Он устал ловить на себе косые взгляды учеников и сочувствующие — учителей. Он устал видеть, как все перешёптываются о произошедшем, он устал краем уха слышать сплетни о себе. Если бы Рита Скитер спросила, какое испытание во время турнира было самым сложным, Гарри бы ответил: «Четвертый курс. Весь четвертый курс был слишком сложным, а под конец убил меня». И это было бы ложью, потому что именно под конец его спас Седрик Диггори.***
— Эй, Гарри! Рон испуганно трясет его за плечо и пытается заглянуть в глаза. Очнувшись от транса, Поттер вздрагивает и поспешно мотает головой. — Всё в порядке. Я просто… Немного ушел в свои мысли. По глазам Гарри видит, что Рон в будничное «всё в порядке» ни разу не верит. Он его сейчас как открытую книгу читает, в которой кроме больно-больно- больно ничего не написано. Ни-че-го. Конечно, Рон его понимает (ха-ха, Фред, вы уже рассмешили небеса?); конечно, Рон не будет сейчас сыпать соль на рану и допытываться, о чем он там думал. Просто он ещё несколько секунд подержит Гарри за плечо — просто так, на всякий случай, — и отпустит, дружелюбно улыбаясь. — Порядок. Тогда повторяю: Дин и Симус предложили встретиться в Хогсмите в ближайшую субботу. Ты за? В глазах Рона плещется отчаянное: «Согласись, пожалуйста, согласись, тебе нужно отвлечься от самого себя.» Гарри впервые за день (или неделю) улыбается не только губами, но и взглядом. — Конечно.***
Лето после четвертого курса убивало сильнее, чем окончание учёбы. Это было невыносимо: находиться на убийственной жаре в окружении ненавидящих тебя родственников и не получить ни одно (совсем ни одного) письма от лучших друзей. Ничего. Ни одной совы. В первые две недели Гарри думал, что вернулся во времена жизни в чулане под лестницей. Но через две недели в его жизни появился Седрик. Точнее, вернулся в неё звонками каждые вторник, четверг и субботу. Откуда у семьи волшебников телефон и как там появился номер Дурслей, Гарри не знал, а спрашивать не счёл необходимым. Седрик в любом случае как-то это провернул, чтобы «не дать Поттеру, пережившему Турнир Четырех Волшебников, загнуться от тоски в магловском доме», как он выразился во время первого звонка. — С чего ты взял, что я «загинаюсь от тоски»? — Чтобы подчеркнуть насмешливый тон, Гарри сделал абсолютно бессмысленные в телефонном разговоре «кавычки» пальцами. Очевидно, чтобы сбить Седрика с толку. Он (Поттер знал точно), не будь абсолютно уверен в своих словах, точно растерялся бы и засомневался. — Потому что я каждый день выслушиваю стенания Рона о том, что тебе нельзя написать. — О. Повисла неловкая пауза, в течение которой оба пытались понять, как продолжить диалог. Первым сдался гнев Гарри: — Этот предатель с тобой! — В этот момент Поттер на самом деле готов был отказаться от лучшего друга. Седрик на другом конце провода, почувствовав, что неловкость ушла, только рассмеялся. — Конечно, а ещё он сейчас сидит рядом со мной и ждёт, когда я передам ему трубку. Ничего толкового, конечно, не расскажет, но о квиддиче и Викторе Краме… — Гарри услышал недовольные возгласы Рона и глухой удар. Кажется, он только что отомстил за них обоих. Седрик, однако, продолжил хихикать, -… Так вот, о квиддиче и ловцах можете потрещать. Гарри и Рон «протрещали» в тот день полтора часа. Могли бы и дольше, если бы Вернон не вернулся домой и не заявил, что хочет побыть в тишине. Тогда трубку стремительно перехватил Седрик: — Гарри, запомни: мы будем звонить так часто, как сможем. Мы хотим забрать тебя до дня рождения, я пока не могу сказать, куда. Хотя по нашей информации Пожиратели смерти не слушают телефонные звонки, некоторые знания лучше держать в секрете. Совсем в секрете. Ты, главное, не раскисай. Улыбка Диггори точно была волшебной, иначе Поттер никак не смог бы объяснить, почему смог увидеть (почувствовать) её на таком расстоянии. Непонятно откуда возникший жар на щеках он бы тоже объяснить не сумел. — Очень постараюсь. Так лето «убивающее» превратилось в лето «ожидающее». Гарри никогда бы не подумал, что телефонные разговоры могут успокаивать так, как успокаивали разговоры с Роном или Седриком. Через энное количество звонков случилось удивительное: в трубке Гарри услышал женский голос — Гермиона, чуть не плача, просила прощения за молчание и спрашивала, как он себя чувствует. И очень загадочно намекнула, что у неё для Поттера замечательный подарок. Орден действительно стал для Гарри подарком, а для его самочувствия, нервов и всего лета в целом — спасением. Он это понял сразу, как переступил порог штаб-квартиры. Во-первых, там был Сириус, а присутствие Сириуса в жизни Гарри автоматически означало, что все будет хорошо. Во-вторых, оказавшись в коридоре, Гарри застал очень трогательный диалог: — Ты старше нас всего на несколько месяцев, это несправедливо! — Вы не можете всю жизнь напоминать мне о возрастном ограничении на турнире. Так нельзя. Никто так не делает. — Наивный. — Мы так делаем. Молли сказала, теперь это местная святая троица: Фред, Джордж и Седрик. Самые молодые члены Ордена, несущие с собой суету, шум и (редко) идеальный баланс. — Диггори иногда их успокаивает. Иногда. Раз в столетие такое случается, — смеясь, уточнила Молли. Разногласия из-за возрастных ограничений Турнира не помешали святой троице в этот же вечер устроить за ужином конкурс анекдотов, в котором выиграл Сириус, у которого от смеха макароны вместо горла попали в нос. Нимфадора посоветовала больше не проворачивать таких радикальных экспериментов с внешностью: — Это мне идут свиные пятачки и утиные клювы, а тебе, уж прости, лучше ходить с тем, что есть, — сказала она с видом профессионала. — Я и с ним бесподобен. — Вот именно. В-третьих, именно в Ордене Седрик Диггори стал неотъемлемой частью жизни Гарри Поттера. Они завтракали, обедали и ужинали вместе, обсуждали Орден и Волан-де-Морта. Как ни странно, это приносило умиротворение: рядом с Седриком, который прошел через кладбищенский кошмар вместе с Гарри, говорить обо всем становилось легче. Потому что он заранее знал: его поймут. И, конечно же, при Седрике можно было не ограничивать себя в выражениях. — Знаешь, вот каким бы выродком Волан-Де-Морт не был, а маски у его приспешников все равно страшнее. — Там же глаз нет, будто на дементора смотришь. — Точно! Естественно, вместе они не только отдыхали. Чудесным образом при уборке поместья их отправляли в одну комнату или на один этаж; Сириус в такие моменты смеялся в кулак, старательно делая вид, что кашляет, а Ремус ненавязчиво хлопал его по спине. Несильно, конечно, но заметно. Значение этого смеха Гарри понял немного позже. Седрик оказался восхитительным… Гарри не знал, кем: не «собеседником», потому что у них было много других общих дел, кроме разговоров; не «знакомым», потому что они вместе спаслись от смерти, а это точно не тянет на простое знакомство; не «другом», потому что они так ни разу друг друга не называли, но Гарри хотелось бы. В конце концов, с Диггори ему было хорошо: темы для диалогов постоянно менялись, сам он легко менял настрой с шутливого на серьезный, а ещё в любой момент был готов атаковать. Это был кладбищенский привет из прошлого, из-за которого тихо или со спины к Седрику никто не подходил — он легко мог заморозить или отбросить в сторону, что быстрее в голову придёт. Но было ещё кое-что из той же «кладбищенской» серии, в чём Диггори иногда отказывался признаваться самому себе — он всегда оглядывался по сторонам в поисках Гарри, чтобы спрятать. Уберечь. Защитить, потому что не защитил однажды, и, видит Мерлин, Седрик никогда больше не совершит этой ошибки. Потому что Седрик никогда не расскажет, как сильно испугался, когда Гарри притянуло к статуе. Он никогда не расскажет, как тряслись его руки, когда на поляне появились Пожиратели смерти. Он никогда не расскажет, какой же он трус, потому что не забрал Гарри в самом начале. Потому что мог предотвратить этот кошмар. Потому что испугался именно тогда, когда бояться было нельзя. Но он исправится. Обязательно. Перед началом учебного года Седрик неловко обронил, что дружить с избранным оказалось не так сложно. Так он официально подтвердил их дружбу, чему Поттер несказанно обрадовался. Он, конечно, высказал опасения, что они прошли путь от незнакомцев к «очень хорошим друзьям» всего за месяц, но Седрик очень недвусмысленно подсказал, что незнакомцами они не были. — Не дури, Гарри, мы весь год шатались около друг друга из-за Турнира трёх нервных клеток, а потом случилось то, что случилось, и уже после такого люди незнакомцами не остаются. Гарри почувствовал прилив тепла: знание, что Седрик не считал их незнакомцами, грело душу. Но Поттер не удержался от ехидного комментария: — Травмы объединяют. Как романтично. Седрику почему-то было очень смешно. Уже в Хогвартс-экспрессе Диггори вытащил Гарри из купе, чтобы показать горы, мимо которых поезд проезжал каждый год. — Ты понимаешь, — Седрик нервно жестикулировал и отчего-то краснел. Гарри старательно делал вид, что не замечает, — Когда ты смотришь на них один, то они горы как горы, ничего удивительного. Но когда с тобой кто-то, способный оценить, какие они величественные и вечные, горы превращаются в Горы. Почему-то Гарри с ним согласился. Через секунду после выхода из поезда Седрик отвесил Малфою оплеуху, потому что тот что-то не то сказал про Поттера. Он не услышал, но невольно задумался, что будет с бедным Драко, если за каждый выпад в сторону Гарри на него будет обрушена кара в лице Седрика Диггори. Такой из себя принц на белом коне. Или гиппогрифе. Гарри больше понравился вариант с гиппогрифом. Седрик радостно улыбался Гарри и прыгал через весь Большой зал, только чтобы узнать, как он себя чувствует, и (не)незаметно коснуться его волос. Седрик смотрел своим фирменным теплым взглядом и немного сумбурно интересовался, как Поттер будет готовиться к СОВ: — Если будешь торчать в библиотеке, обязательно находи меня. Можем вместе молча готовиться к экзаменам, но я ещё могу подтянуть по некоторым предметам, если ты хочешь… Вот. Гарри видел, как после этой тирады Диггори пытался найти точку, куда можно смотреть и не краснеть, как идиот, и чувствовал умиление. Седрик… Возможно, немного увяз.***
Гарри стоит перед белоснежной дверью и стучит ещё три раза. Чтобы хоть как-то занять мысли, сознание переключается на дверные узоры: тут огромное дерево, уходящее корнями далеко вниз, к нарисованным червякам, гномам, нюхлерам и другим странным существам, обитающим на земле; тут ветви, тянущиеся ввысь, к пегасам, орлам, гиппогрифам и фестралам. Около корней существ тоже множество: все разные и все в движении. — Слушай, у тебя действительно полно мозгошмыгов. Гарри дёргается, не сразу осознавая, что дверь уже открыта. Джинни стоит на холодном кафеле босиком, в смятой одежде и странном ожерелье из макарон, волосы заплетены в мелкие косички и украшены бусинами и заколками, на лице расплывчатая улыбка, а на глазах гипно-очки, которые точно принадлежат Полумне. Как и эта квартира, собственно. Ладно, он не должен удивляться. — Не думал, что увижу тебя здесь, — Ложь: он ещё тогда понял, что младшая Уизли больше не сможет отпустить Лавгуд от себя ни на шаг. Джинни на такое заявление фыркает, характерно встряхнув головой, и крепко обнимает Гарри, утягивая его вглубь квартиры. Он даже не сопротивляется: от Уизли веет спокойствием и уверенностью, почти Норой. Из гостиной доносится странный мистический напев, — А что тут?.. Джинни прикладывает пальцы ко рту, отпускает Поттера и, сняв очки, довольно отвечает. — Луна проводит какой-то шаманский обряд. Проводила. Услышала стук и сказала, что обряд закончен. Свою речь Джинни сопровождает активной жестикуляцией. Такой активной, что случайно заезжает Гарри по носу и хихикает. Кажется, извиняться она не собирается. Как в старые добрые. В гостиной витает сиреневый туман, пахнет ландышами, деревом, лавандой и ещё чем-то, что Гарри не может распознать. Это его проигрыш, как аврора — если не знаешь, что тебя окружает, можешь попасть в засаду. Или умереть, как повезёт. Полумна в тумане почти плавает: передвигается плавно, легко и бесшумно, как кошка. Ни Джинни, ни Гарри не замечают, в какой момент она отходит от комода и подходит к ним. — Мой ритуал призыва сработал. Правда чудесно, Джинни? Джинни смотрит на Луну влюбленным взглядом, готовая подтвердить все, что та скажет, и заторможенно кивает. — Конечно. Гарри переводит взгляд с одной на другую и чувствует в душе неприятного червячка тревоги и паники. — Вы знали, что я приду? — Нет, я просто сделала так, чтобы ты пришел. Призвала тебя. — Луна внимательно смотрит на него своим фирменным понимающим взглядом, и Гарри позволяет червяку уйти в небытие, а себе — расслабиться. Конечно, такие совпадения возможны. Или его школьная подруга действительно просто призвала его. В конце-концов, он живёт в магическом мире. Удивляться магии в нём как минимум неправильно. А как максимум — глупо. — Значит, я зачем-то был тебе нужен? — осторожно интересуется Поттер и понимает, что проиграл. Луна выглядит возмущённой: она обиженно прикусывает нижнюю губу, а её светлые брови взмываются вверх на лоб. Однако всё, что она думает про Гарри, высказывает ещё более разгневанная Джинни: — Если под «нужен» ты подразумеваешь «полгода не навещал подругу, не посылал вестей, жив или нет, не отвечал на письма, поэтому подруга решила пойти на крайние меры», то да, нужен. Гарри чувствует, как краснеет до кончиков ушей. Наверное, с его стороны это было действительно подло: просто прекратить общение, сделать вид, что его никогда не существовало. Говоря, что Гарри остался в их жизнях, Гермиона лукавила: он не прекращал общение с ней и семьёй Уизли, изредка виделся с Симусом, Дином и Невиллом по инициативе Рона. Про Полумну, Чжоу и многих других ребят, с которыми он когда-то общался, она не знала. А он просто так взял и исчез. И если Джинни могла узнавать хоть что-то от своего брата или из редких визитов Гарри непосредственно в Нору, то Полумна… Впрочем, Полумна могла узнавать что-то от Джинни. Но это все равно не то же самое, что общаться с живым человеком. Гарри Поттер, ты самый эгоистичный придурок. — Извини. Извините обе. Он чувствует чье-то дыхание рядом с собой. — Пережить травму, когда рядом есть друзья, проще. Полумна оказывается около него снова незаметно: Гарри не успевает выйти из своих мыслей, когда она хватает его за голову и тянет к себе так, чтобы их лбы соприкоснулись. — Вспомни, сколько всего твои друзья сделали в Хогвартсе, пока ты искал крестражи. Вспомни сопротивление. Вспомни, сколько людей сражались за свободу. Неужели ты забыл? Разве ты всегда был один? Никакой избранный не смог бы добиться того, чего добился ты, в одиночку. И ни один человек не смог бы перенести того, что перенес ты. Особенно в одиночку. — Я не… — В своих мыслях ты всегда один, Гарри, — Добавляет Джинни, подпирая спиной стену, — Даже когда сидишь с друзьями или на учебе, ты где-то в своих мыслях. Это видно по глазам: слишком рассредоточенный взгляд, такое ощущение, что ты не осознаешь происходящее. Плаваешь где-то внутри сознания в гордом одиночестве. Поттер чувствует, как к горлу подкатывает ядовитый комок. — И что ты предлагаешь? Позволить вам проникнуть в мой разум? Отличный план, просто великолепный. — Мы предлагаем говорить, — строго произносит Луна, чуть дёргая Гарри за ухо, — О том, что происходит в твоей голове. О твоих мыслях. Об образах в твоей голове. Гарри видит во взгляде Полумны ледяную сталь; последний раз она выглядела так во время битвы за Хогвартс, когда помогала ему найди диадему Ровены Рейвенкло. Он сглатывает. — Сейчас я вспоминаю, как ты объясняла, какой я идиот, раз ищу диадему в башне вашего факультета. Полумна довольно улыбается. Джинни, замечая это, расслабляет плечи. — Ты схватываешь налету. Пойдем. На кухне заварен очень вкусный травяной чай. Уверена, он придаст тебе сил. Гарри определённо стоило вернутся к ним раньше.***
«Отряд Дамблдора — гениальная идея, — думал Седрик, когда вместо того, чтобы мчать в библиотеку для подготовки, мчал в Выручай-комнату, — Восхитительная идея. Гарри такой молодец, что решился на это. Я должен его поцеловать.» Мысли о том, что Гарри Поттера нужно целовать, давно стали для Седрика чем-то обыденным. Он больше не одергивал себя. Успел привыкнуть. В конце-концов, отрицать свою влюбленность было равносильно лжи самому себе, а лгать Диггори ненавидел. В тот день он был воодушевлен предстоящим занятием. Слишком воодушевлен, если быть честным: он не знал, откуда в нём столько счастья и предвкушения, но был уверен, что сегодня что-то случится. И обязательно хорошее. Когда Седрик незаметно проскользнул в Выручай-комнату, он невольно присвистнул. Народу было на удивление мало: только Гарри, близнецы Уизли и ещё одна девушка с Рейвенкло, имени которой Седрик не знал. Или не помнил. Близнецы учили её правильным движениям кисти при использовании защитного заклинания. Джордж отбивался, Фред атаковал. Седрику они едва кивнули и тут же вернулись к своему занятию; и ему пришлось идти и отвлекать Поттера. О боже, как он этого не хотел. Собственные мысли казались безумно смешными, и Диггори опасался, что случайно ляпнет что-то не то. — Ты выглядишь слишком довольным для того, кто отсидел два урока Зельеварения, — весело заметил Гарри. — Ты выглядишь слишком довольным для того, у кого дядя отсидел… — Седрик прикусил язык, осознавая, что только что ляпнул, и испугался. Глаза Гарри округлились, рот принял вид идеальной «о», и Диггори приготовился получить по шапке, даже зажмурился. Но ничего не произошло. Что у Поттера заторможенная реакция, Диггори понял давно, однако сейчас удара не последовало и спустя секунд десять, поэтому Седрик решился открыть глаза. Гарри, согнувшись пополам, смеялся. Очаровательное зрелище. Выдохнув и разогнувшись, Поттер резюмировал. — Ладно, мы квиты, но я обязательно расскажу это Ремусу! Седрик, только расслабившись, опять напрягся. — Мне стоит бояться? — Нет, ты что. Он посмеётся. Гарри умильно наблюдал за тем, как цвет лица Диггори менялся с зеленоватого на ярко-красный и наоборот, а мимика позволяла узреть целую палитру эмоций: от ужаса до облегчения. Очаровательное зрелище. Седрик, решив, что терять нечего, спросил: — А Ремус уже шутил, что дождался мужа из тюрьмы? Гарри впал в ступор. Судя по лицу Диггори, спрашивал он серьёзно, но Гарри не мог подумать, чтобы… Нет. Нет, точно нет. — В смысле? Седрик посмотрел на Поттера в таком же недоумении: — В прямом. — Почему мужа? В мыслях Седрика промелькнула ужасающая догадка: — Погоди… Они что, не встречаются? Минуту они просто стояли и смотрели друг другу в глаза, не понимая, что говорить дальше. — Ремус и Сириус? Я не… — тут Гарри осёкся. Он вспомнил, как эти двое вели себя в штабе: сидели рядом, ходили друг за дружкой, у Блэка ещё была дурацкая привычка закидывать руку Люпину на плечо по поводу и без. Он был уверен, что это просто из-за страха снова друг друга потерять, но вопрос Диггори заставил его прозреть и осознать , — О боже. Мерлин, нет, Седрик! Они мне врали, что спят в одной комнате, потому что других свободных нет! Отчаяние на лице Гарри в этот момент смешалось с восторгом. Он схватился за голову и попытался понять, что делать дальше с этим знанием: он, конечно, был рад за крёстного, но скрытию такой информации он рад точно не был. Поттер начал мельтешить перед Диггори туда-сюда, пытаясь унять бушующие эмоции. К Седрику вернулось утреннее воодушевление, и он произнёс каким-то отрешённо-восхищённым голосом: — Ты такой сообразительный, и у тебя прямо сейчас такое чудесное выражение лица, ямогупоцеловатьтебя? Гарри остановился, резко повернулся к нему лицом и, абсолютно не зная, какой был вопрос (потому что слишком далеко ушел в свои мысли), уверенно ответил: — Конечно! И тогда Седрик наклонился и легко прижался губами к губам Гарри. Это касание длилось всего три секунды, но это определённо были лучшие три секунды в жизни Поттера. Диггори прервал поцелуй так же резко, как начал. Отстранившись и поймав на себе заинтересованный взгляд Гарри, опустил взгляд в пол, как нашкодивший котёнок: — Я… — Класс. Сделай так ещё раз. Седрик ошалело вскинул голову. — Что? — Я говорю: ещё раз так сделай, — На шокированный взгляд собеседника Поттер только закатил глаза, — совсем оглох уже, возится со своими мандрагорами, такие важные сло… — Закончить возмущенную тираду ему не дали: Седрик, схватив Гарри за плечи для большей реалистичности, снова поцеловал его, на этот раз не отстраняясь через несколько секунд. Поттер был уверен, что ещё ни один поступок не ощущался так правильно, как этот поцелуй. Чтобы деть куда-то свои руки, он запустил их в волосы Диггори и так замер, потому что не знал, как двигаться и что делать. Потому что именно Седрик переместил руки на талию Гарри и притянул его ещё ближе. Ощущения были, как в коконе: тепло, уютно, безопасно, только ещё и любят в придачу. Возможно, Поттер согласен провести так остаток своей жизни, обнимая и целуя Седрика. Нет, он определённо согласен чувствовать эти нежность, спокойствие и защищённость вечно. Он согласен чувствовать эти губы на своих губах (и шее, и ключицах, и просто везде) вечно. Он согласен забрать Седрика в личное пользование на вечность. Ни один из них не знал, как долго они могут стоять вот так, но узнать этого не удалось: милования прервал настойчивый кашель со стороны тренирующихся. Седрик неохотно отстранился и повернулся так, чтобы дать обзор и Гарри. Там (хвала Мерлину, подумал Поттер) до сих пор было только три человека. — Эм, ребят? — прокашлялся Джордж. — Мы ещё тут, между прочим! — возмутился Фред. — Но вы очень мило смотритесь вместе, можете продолжать! — вступилась за них Полумна. Под тихий смех Диггори Гарри спрятал алеющее лицо где-то на его груди.***
Гарри сидит на полу, выложив вокруг себя фотографии. Они разные: какие-то сделаны Гермионой на обычный фотоаппарат, какие-то — волшебные. Они как отголоски прошлой, другой жизни: вот его родители, вот он маленький на метле, вот члены первого Ордена Феникса… Тут же более поздние фотографии: рождество в Норе, потом на площади Гриммо, фотографии в свитерах от Молли, фотографии с Амосом Диггори, фотографии с Седриком… Да, Поттер искал именно их. Он берёт фотографии по одной осторожно, словно достает угли из ещё горящего костра. Они были убраны в коробки давно, год назад или около того. Может, эти коробки пылятся на антресолях с тех пор, как Гарри отправился за крестражами. Тело пробирает дрожь, но в этот раз Поттеру приходится успокаивать себя самостоятельно. Он повторяет, как мантру: «Дыши, давай, вдох на три, выдох на четыре. Это просто фотографии, они ничего тебе не сделают. Ты справишься». И дышит. Гарри закрывает глаза и терпеливо ждёт, пока конечности снова не начнут слушаться, а мысли перестанут натыкаться друг на друга и образовывать шумный клубок. Он сидит и просто дышит около десяти минут, пока не добивается нужного результата: голова пуста, а тело правильно выполняет команды. Он даже опускается до ядовитой похвалы: — Браво, Поттер, ты ещё на что-то способен. Наконец, Гарри смотрит на первую фотографию. Она самая старая: Гермиона сделала её «тайно» в лето после четвертого курса, когда Поттер показывал Седрику магловские магазины продуктов. Ему очень понравились жвачка со вкусом яблока, арахисовая паста и чесночный хлеб. За хлебом потом пришлось сходить ещё несколько раз: сначала такой захотели близнецы, потом — Джинни, потом — Сириус, Ремус и гиппогриф. Где-то в середине третьего захода Гарри понял, что показывать им магловскую еду было ужасной идеей. Он смеётся и откладывает фотографию, берёт другую — все так же нежно и осторожно. На ней — Седрик с кошачьими ушками невозмутимо пьёт чай. Этот день Гарри тоже помнит: неудачный эксперимент Рона с трансфигурацией обернулся обменом ушами между Живоглотом и Диггори. Гермиона, увидев, до какого состояния довели её кота, только расхохоталась. Гарри не хотел думать, что было бы, если бы она разозлилась. Дальше шли фотографии Седрика с близнецами, с портретами семьи Блэков, фотографии из гостиной старост и из Хогсмита. На всех он либо стоял рядом с Гарри, либо приобнимал за талию, либо устраивал голову на его макушке. Была пара совершенно дурацких фотографий, которые они делали на всё той же Площади Гриммо, спрятавшись в рождественскую ночь ото всех в какой-то комнате. На обратной стороне на них было подписано аккуратно-небрежным почерком: «Гарри и Седрик валяются на диване», «Гарри и Седрик жгут бенгальские огни над шерстяным ковром», «Гарри и Седрик обнимаются в кресле». Эти фотографии, в отличие от большинства предыдущих, были «живыми»: было видно, как Диггори отбегает от камеры и прыгает на диван, как Гарри ерошит ему волосы и смеётся, как они оба глупо улыбаются, смотря на мерцающие бенгальские огоньки. И хотя без подписей было очевидно, чем они занимаются, казалось очень важным подписать фотографии и не забыть поставить дату. Просто так, на память. И сейчас, глядя на завитушки седриковского почерка, Гарри впервые понимает значение этого пресловутого «на память». Потому что больше он нигде такой не увидит. Никто больше не подпишет его фотографию этим почерком и не нарисует в конце дурацкое сердечко. Потому что он больше не получит ни одного дурацкого письма с не менее дурацким «Твой любимый ловец» в конце. Эти характерные «а», «п» и «т» больше не появятся ни в одном отчёте, ни в одной листовке, ни на одном рисунке. А руки, старательно выводящие эти красивые буквы, никогда больше не обнимут Гарри, не прижмут к себе и не погладят по щеке, не подарят ощущение поддержки и заботы. Все эти строчки, эти чувства — всё осталось в воспоминаниях. Потому что Седрика Диггори больше нет. Гарри смотрит в глаза самого любимого человека на планете. — … Потому что тебя больше нет. Гарри выплёвывает эти слова как яд, но не чувствует облегчения. Потому что слова не лечат, время — тем более, а лучшие друзья слишком далеко физически и морально. Они не потеряли разом любовь и семью. У них ещё что-то осталось. Боль, скопившаяся в груди за всю его проклятую жизнь, с мощностью горной реки вырывается наружу. Гарри лежит на полу в кругу фотографий своей-чужой жизни, обхватив руками колени, и уродливо рыдает. Седрика больше нет.***
Гарри смотрел в потолок стеклянными глазами и упорно не замечал разрушений в комнате. Сначала кабинет Дамблдора, теперь комната. Плевать ли ему? Абсолютно. В этот самый потолок плевать. — Я такой идиот. Седрик стоял в дверном проёме молча, только смотрел… Слишком громко. Гарри не знал, как это объяснить, но почему-то присутствие Седрика действительно было слишком громким. И слишком осуждающим. Гарри повторял, наверное, чтобы Диггори точно понял, кого нужно винить в произошедшем: — Я невообразимый идиот. Седрик, на удивление, не присоединился к параду ненависти Поттера. Седрик подошёл ближе, легко лёг на кровать рядом и мягко произнёс: — Дерьмовые у тебя эти два года, да? Вопрос был риторический, но Гарри все равно выдавил: — Не знаю, куда хуже. Седрик на ощупь нашел его ладонь и сжал в своей. — Я знаю, ты винишь себя в произошедшем. Но запомни одну простую вещь: кроме Пожиратель смерти там не было виновных. Только Беллатриса. Только она заслуживает той ненависти, которую ты сейчас направляешь на себя. — Дамблдор… — Гарри не успел закончить предложение: голос предательски дрогнул, и Седрик развернул голову так, чтобы видеть профиль Поттера: — Хорошо, ты можешь ненавидеть его. И её. И множество тех, кто последовал за Тёмным Лордом и развязал эту войну. Ненависть заслужили те, кто взял на себя роль выбирать, кто заслужил быть волшебником, а кто — нет. — Говорил Седрик почти легко: дышал ровно и ничем не выдавал своё волнение, беспокойство и порывистое желание обнять, прижать ближе и никуда не отпускать. Но, несмотря на тревогу, ему необходимо было закончить; необходимо было, чтобы Гарри услышал, — Он выполнял свой долг. Он защищал тебя. И последнее, чего он хотел бы — чтобы ты винил себя в его смерти. Свободную руку Гарри сжал в кулак до слез в глазах. Кожа там нестерпимо заболела, но он терпел. Кривил лицо, шипел, но терпел. Краем глаза заметил, как испуганно на него смотрел Седрик и чувствовал, как по щекам текут слезы отвращения к самому себе. Слова против воли вырвались из горла: — Зеркало. Он подарил мне зеркало, чтобы я мог увидеть его, где бы он ни был… — Чтобы закончить, Гарри потребовалось собрать в кучку остатки себя, -… Но я больше его не вижу. Седрик, внезапно осознав что-то, вскочил и притянул Гарри к себе. Рука, сжатая в кулак, жутко кровоточила. — Что за?.. — Прости! — Гарри показалось, что он захлебнется в слезах в ближайшие секунды, — Я не знаю, что делать с этим зеркалом. Я так долго не смотрел в него, игнорировал, когда оно было необходимо, а теперь, когда я нуждаюсь в нём больше всего на свете, оно бесполезно. Оно больше не показывает… — Рыдания душили, а он не мог остановить их, потому что буря в душе была сильнее. Боль была сильнее, чем он мог вынести. — Протяни руку, — холодно приказал Седрик, глядя куда-то вдаль, не на Гарри. Он сглотнул, как пойманный в ловушку заяц, и послушно вытянул обе руки ладонями вверх, разжав кулаки. Стекло зеркала некрасиво торчало из правой. Диггори сумел сфокусировать на нём взгляд и тяжело вздохнул. — Лучше бы ты воткнул его куда-нибудь в подушку, или в тумбу, или в стену. С тебя хватит. Больше Седрик в тот вечер ничего не говорил. Он достал откуда-то воду, зелёнку и бинт (наколдовал, не иначе), аккуратно вынул стекло и промыл рану. Зеркало тоже отмыл от крови и убрал в тумбу, подальше от навязчивого взгляда. Когда Гарри болезненно зашипел на зелёнку, Диггори позволил себе поцеловать его ладонь, прежде чем обеззаразить рану. Потом убедился, что кровотечения нет, обмотал ладонь бинтом и поцеловал ещё раз — на удачу. Гарри к этому моменту начал дышать спокойнее, перестал шмыгать носом и вроде как успокоился. — Прости. Я просто… Седрик молча покачал головой, притянул его к себе и обнял так крепко, как только мог. Поттер больше не плакал, только иногда вздрагивал и рвано выдыхал, словно забывал, как правильно дышать. Он был совершенно разбит и подавлен, и Седрик принял единственное верное решение: остаться с ним на ночь. Потому что темнота — обиталище внутренних демонов, самых страшных на свете. Потому что жизнь у Поттера и до этих событий была не самая приятная, поэтому Седрик поклялся защищать его. Потому что, когда ты слышишь, как чьё-то сердце бьется с твоим в одном ритме, ты не можешь просто так оставить этого человека. Гарри засыпает в коконе из любви ближе к полуночи, а Седрик лежит до самого утра без сна и с невысказанным «Я всегда буду тебя защищать» на губах.***
Гарри впервые замечает, как за эти два года постарела Молли. Он сидит в кресле и пьет горячий какао. Молли дремлет рядом со спицами в руках — вязала новый шарф Артуру. Поттер смотрит на неё сквозь стекла старых очков: волосы будто бы потускнели, щеки впали, а тело чуть наклонилось к земле. Возможно, так просто падает свет и всё это Гарри только кажется, но это точно не похоже на обычное человеческое старение, скорее на медленно пожирающего тебя червя-заразу. У Перси это был червь вины: никак не мог простить себе, что был таким уродом по отношению к собственной семье, а опомнился слишком поздно. У Джорджа — червь пустоты: со смертью Фреда из него как будто вырвали половину сердца. А у Молли в душе жил червь боли матери, потерявшей ребенка. Гарри не хочет знать, что она испытала, увидев бездыханное тело Фреда. Что она почувствовала, когда увидела мертвым человека, которого выносила, вырастила и воспитала, которого любила и которым гордилась? Что она чувствует сейчас, когда дарит рождественский свитер с буквой «Ф» не сыну, а невестке? Гарри не хочет думать. Некоторые события влияют на нас сильнее, чем кажется. Пугающе тихие двадцать минут прерываются ароматом имбирного печенья: Флёр вплывает в комнату с тарелкой в руках и аккуратно ставит её на стол перед камином. Скрип половиц будит Молли: она дёргается, оглядывается по сторонам и чересчур нервно спрашивает: — Меня кто-то звал? — Нет, что вы! — спешит успокоить её Флёр: поправляет плед на её плечах и улыбается, смотрит в глаза с таким уважением и теплом, что Гарри становится почти завидно, — У Билли прекрасно получается не спалить индейку, а Джордж учит Перси готовить фирменный чай Уизли. — Что-то не припомню такого. — О, не переживайте, они его придумали только что. Женщины дружно смеются. Лицо Молли расслабляется, она даже позволяет себе поудобнее устроиться в кресле, и в это момент Поттер понимает, что с буквой «Ф» у Молли нет никаких проблем. — Стол будет накрыт через пятнадцать минут, но, думаю, Луна позовёт вас раньше, — резюмирует Флёр и так же грациозно, как вошла, покидает комнату. Молли, словно только вспомнив, что занималась чем-то до визита невестки, принимается энергично вязать. На этот раз не молча. — Как ты, Гарри? Он, успевший впасть в некий транс, наблюдая за пламенем в камине, резко поворачивает голову. Врать этой женщине ему нет смысла — всё равно раскусит сразу. — Лучше, чем пару месяцев назад. — Даже так? — женщина ухмыляется, не отрывая взгляда от спиц, — Неужели визит к Полумне как-то помог? — Лицо Поттера вытягивается в удивлённое гримасе, и Молли смеётся, — Чем тебя так удивил этот вопрос? — Откуда вы знаете?.. — Не поверишь, — она, наконец, поднимает взгляд на Гарри и поучительно отвечает, — От самой Луны. — Мне стоит переживать, что вы обсуждаете моё психологическое здоровье? — Боже, Гарри, о тебе она упомянула вскользь. Мы говорили о Джинни. Вот оно. То, чего Гарри боялся. Конечно, Полумна открытый человек и не будет стесняться своих чувств, даже если многие будут считать их… Неправильными. И всё же он не видит на лице Молли ни злости, ни презрения, ни намека на недовольство. Возможно, она не знает об истинных отношениях между её дочкой и Полумной, однако… — Если хочешь спросить — спрашивай, а не сиди с таким лицом, будто мертвеца увидел, — буднично говорит Молли и смотрит своим фирменным насмешливо-успокаивающим взглядом. Может, Гарри был слишком плохого мнения о ней. Может, Гарри вообще не следует поднимать эту тему. Но, в конце-концов, Уизли стали для него второй семьёй, имеет он право узнать, как обстоят дела в семейных отношениях? Поттер размышляет на эту тему слишком долго: Молли откладывает вязание, выпрямляется и устраивает руки на кресле. Лицо её, все ещё слишком постаревшее, но не менее родное, смотрит с той знакомой материнской любовью. И Гарри решается. — Почему вы обсуждали Джинни? — Потому что Полумна обожает слушать истории из её детства, а сама Джинни их слишком стесняется. За ними забавно наблюдать, — Молли, кажется, вспоминает этот разговор: взгляд становится расфокусированным, — На первый взгляд кажется, что у них не может быть ничего общего. А как послушаешь, так они и упорные одинаково, и смелые, и шутки друг друга понимают. Далеко не у всех пар встретишь такое взаимопонимание… — То есть вы знаете, что они вместе? — Ну конечно! — женщина даже всплескивает руками. — И не имеете ничего против? Молли смеётся. — Попробовал бы кто-то сказать что-то против слова Джинни, — она замолкает, обдумывая следующие слова, — Первое время, конечно, непривычно было: вроде как дочь, а тоже девушку в дом привела. Постепенно свыклась: в конце-концов, есть события, которые должны случиться и на которые мы не в силах повлиять. Главное, что Джинни счастлива, а остальное так, мелочи. Знаешь, я даже думаю, что готова к тому, — тут Молли нервно хихикает, — что Джордж однажды придёт с каким-нибудь парнем и скажет, что это его жених. — Почему именно Джордж? — У Рона есть Гермиона, У Билла — Флёр, а Чарли и Перси женаты на работе. Фред… — Молли осекается. Она хмурится, пытаясь заново сформулировать необходимую мысль, и выдыхает, — Фред бы поддержал его выбор. Он и Джинни бы поддержал. Между прочим, близнецы первые узнали о них, — Гарри впадает в ступор: насколько давно они вместе? Молли, заметив смятение в глазах напротив, поясняет, — После того, как они с Полумной начали встречаться, Джинни первым делом взяла Джорджа за руку и потащила на кладбище… — …Потому что не могла позволить им узнать об этом в разное время. Джинни опирается на дверной косяк и смотрит на Гарри насмешливо. Она несомненно рада, что он выбрался из своей квартиры хотя бы на рождество. — Что, перемываете мне тут косточки? — Джинни шлёпает босыми ногами к матери и подставляет локоть, — Пойдем, Перси уже носится с сервировкой стола. — Ну сколько раз я говорила: не ходи по дому босиком, холодно же! — притворно ворчит Молли, но дочь под руку всё же берет, — Нет, неужели у тебя закончились носки? Как такое могло случиться? Гарри вытаскивает себя из кресла и следует за Уизли. Он ещё раз прокручивает в голове то, как Молли говорила про Фреда. Как про мертвого, очевидно. Но и так, будто он в любой момент может вернуться. Будто он согласился стать призраком-шутником в Хогвартсе. Будто… Нет, для Молли (и для Джинни, и для всех Уизли, очевидно) он точно остался важной частью жизни. Гарри перекатывает на языке слова Молли про неизбежность некоторых событий. Возможно, ему следует принять, что он не всесилен.***
— Рон рассказал, что ты ночью пытался сбежать. Гарри поморщился, как от горького кофе, но отрицать ничего не стал. Бессмысленно врать человеку, с которым вы пережили воскрешение, пытки, смерть и политические преследования. Особенно если вы вместе почти полтора года. — Вроде того. Седрик удивлённо вскинул брови, но чай помешивать не прекратил. — Почему мне не сказал? Вот так просто. Поттер настолько запутался в себе, что попытался сбежать со свадьбы Билла и Флёр, бросить всех после того, как они рисковали жизнью ради него, и ему бы за такое надавать по ушам, а Диггори просто интересовался, почему Гарри не сказал о своих планах. Не злился, не обижался, а интересовался. И этот интерес разрушал клубок темных мыслей в груди сильнее, чем все самые откровенные разговоры с лучшими друзьями. Сколько бы Гарри жизней не прожил, он никогда не заслужил бы Седрика. — Ты бы не отпустил. Абсолютная правда. Седрик засмеялся и, приглашающе похлопав по месту на диване, кивнул. — Ты слишком хорошо меня знаешь. — Он дождался, пока Гарри упадет рядом, и передал ему кружку, — Но согласись: идея глупая. Поттер только фыркнул: глупо было надеяться, что Седрик просто проигнорирует сложившуюся ситуацию. Он был буквально помешан на обсуждении чувств, мыслей и переживаний, успешно мешая Гарри уползти в свою раковину и остаться там наедине с внутренним хаосом. — Почему это? — Идти в одиночку против целой армии? Очевидно. Неопределенно дёрнувшись, Гарри устроил голову на плече Диггори и медленно отпил чай. Облепиха и мёд. И привкус воспоминаний, таких далеких, словно из прошлой жизни. Они делали такой ещё в Хогвартсе, ночью тайком пробираясь на кухню. Статус старосты позволял Седрику многое — и он не грешил этим пользоваться, особенно когда дело касалось мелочей, способных обрадовать Поттера. — Эй, ну и чего ты затих? — ласково поинтересовался Диггори, невесомо поглаживая Гарри по щеке. Он глубоко вздохнул. Диггори, если бы захотел, клещами вытащил бы из головы Гарри все переживания, разобрал бы по полочкам и ненужное выкинул, а нужное скорректировал до состояния «пережитого» и поставил обратно; так какой смысл играть в молчанку? — Просто это всё так… Сложно. Как будто я рыба, и меня выкинули на берег, чтобы посмотреть, сколько продержусь. — Седрик слушал внимательно, не перебивал и продолжал смотреть с немой поддержкой во взгляде, — Мне нужно искать крестражи, а я понятия не имею, как они выглядят и где могут находиться. Билл и Флёр играют свадьбу, а за окном — война. И знаешь, кажется, я всю жизнь находился в пограничном состоянии, между миром и битвой, и сейчас последнее перевешивает с невероятной силой, а мира будто не остаётся совсем. И мне страшно, Седрик, — впервые за утро Гарри посмотрел ему в глаза, — Будто на моих плечах ответственность за то, что будет со всем миром, с магами и маглами, а я медленно ломаюсь под этой ношей. Ну вот. Он выговорился. Полжизни молчал и в гнетущей тишине хоронил все переживания, чтобы на семнадцатом году жизни они восстали, как зомби. А может, они не зомби, а заживо похороненные, сумевшие сломать крышку гроба и найти путь к свету? Диггори не позволил Гарри утонуть в мыслях: уткнулся носом в его волосы и прижал к себе. — Тебе пришлось пережить слишком много. Не только для своего возраста: многие за долгую жизнь не сталкиваются с подобным. Это нормально, что тебе страшно. — свободной рукой Седрик отставил уже пустую кружку на стол и потянул Поттера ещё ближе, на себя, чтобы вдвоем завалиться на диван, — Но знай, что ты не один. Нам всем страшно, Гарри, понимаешь? Мы все несём ответственность за то, чтобы однажды проснуться в спокойствии. И пока мы живы, мы будем сражаться за свободу. И прикрывать твою спину, пока будешь искать крестражи. Поверить Седрику оказалось до больного легко, стоило лишь увидеть его «я-всегда-на-твоей-стороне» взгляд. И это совершенно выбило Гарри из колеи, словно он впервые понял, насколько сильно Седрик верит в него, насколько непреклонен он в своем желании защищать его. Так много всего. Слов, эмоций, ощущений, одолжений. Делали бы друзья Гарри всё то, что делают сейчас для защиты мира, если бы его не было? Конечно. Это их долг: защищать магический мир. А если быть совсем откровенным, то и его долг тоже. Но это не одно и то же: члены ордена Феникса выбрали сражаться со злом, друзья Гарри выбрали быть на его стороне. Самому Гарри выбор никогда не предоставляли: он же избранный, он же должен сражаться с Волан-де-Мортом. Это было несправедливо. — Эй, — Диггори забавно нахмурился, заметив на лице Поттера задумчивое выражение. Ему хотелось, чтобы объятия сработали как отвлекающий манёвр, однако на случай неудачи у него был запасной вариант: массаж висков. Работал безотказно В этот раз, стоило рукам Седрика коснуться чужого лица, Гарри чертыхнулся и недоуменно уставился на собеседника. — Что? Бинго. — Прекрати думать хотя бы на один день. Ладно, если избранность — цена за то, чтобы всегда быть на первом месте у Седрика Диггори, с несправедливостью можно примириться. Поттер фыркнул. Он находился в совершенно невыгодном положении, зажатый между диваном и Седриком, поэтому не придумал ничего лучше, чем закинуть руки на ему шею и коснуться носом его носа. — Ох, извини, забыл, что думать — твоя привелегия. — Не будь такой язвой. — А кто мне запретит? — Я. — Давай, попробуй, что ты мне можешь сделать, ты вообще… Седрик был таким предсказуемым, что хотелось плакать, потому что он засмеялся и поцеловал Гарри медленно-медленно и невероятно ласково, забыв о необходимости дышать. И Поттеру правда показалось, что он заплачет, но от счастья, потому что это было так ванильно и мило, так хорошо, что все проблемы просто растаяли-поблекли-исчезли. Хотя бы ненадолго. Гарри отстранился на миллиметр и, не прекратив прижимать Седрика к себе, пробормотал: — Мне нравятся твои духи. — Ты только ради этого прервался? Они лежали с прикрытыми глазами, их губы соприкасались, пока они говорили, а Гарри думал, что у него новое воспоминание для патронуса. — Ох, не буду больше делать тебе комплименты, все равно… Глухо рассмеявшись, Седрик вновь оставил на губах Гарри невесомое прикосновение своих и опустился ниже, намереваясь расцеловать шею до красных пятен. Гарри, в общем-то, был не против. — Я вас не отвлеку, если пока зубы почищу? Они отшатнулись друг от друга, как ужаленные, и недоуменно уставились на источник звука. Джордж, что удивительно, действительно с щеткой в руках, посмотрел на них в ответ и попытался не рассмеяться. — Уизли, мать твою… — судя по лицу Седрика, он уже представлял, как лишит его второго уха, — Ты можешь помолчать хотя бы пять секунд? — Я молчал целых семь, а потом ты набросился на его шею, — Гарри почувствовал, как щеки и многострадальная шея заливаются краской, — Это не то, что мне хотелось увидеть рано утром. Кстати, Гарри, классный костюм. — Спасибо. — В следующий раз, пожалуйста, утаскивай своего парня в какое-нибудь менее людное место. — Обязательно. — Вас не волнует, что я всё ещё в этой комнате? — возмущению в голосе Седрика не было предела. Джордж и Гарри только синхронно покачали головами. Он был так счастлив с этими людьми, почему у него хватило глупости попытаться сбежать?***
Сириус был не лучшим крёстным. Он любил вино, похабные шуточки, опасность и бурлящий в крови адреналин. Да, это далеко не лучшие привычки, но они делали Сириуса живым, харизматичным и готовым защищать любимых до конца. Гарри не лучший крёстный, потому что с трудом справляется с собственной болью и иногда не может встать с кровати несколько дней. И эти привычки абсолютно точно не делают его живым и харизматичным. Самые плохие дни, когда Поттер не ел и не пил, давно прошли. Сейчас он называет плохими те дни, в которые ему особенно тяжело встать с кровати или в которые он спит до трех часов дня, потому что не видит смысла просыпаться. Этот день точно должен стать плохим, Гарри знает это по ощущению свинцовых мышц, но почему-то всё равно поднимает трубку. Детский счастливый оглушающий голос врывается в его день как взрывная волна: — Клёстный, а ты плиедешь? Тедди. Маленький метаморф. Маленькое звонкое сокровище. Гарри собирался навестить его так давно… Он сейчас разрыдается. Нет, только не перед ребёнком, сначала обязанности крёстного. — Привет, Тедди. Конечно приеду, я ведь обещал. — и улыбается, поспешно стирая влагу с щек. На том конце провода слышится восторженный визг, а затем связь прерывается, оставляя незаконченное: «Бабуска! Галли сказал!..» — Не будь эгоистом и не смей лишать ребенка счастья, которого был лишен сам. Он смотрит в зеркало над комодом и не обращает внимания на слёзы. Гарри — отвратительный крёстный, но прямо сейчас он заставляет свинцовые конечности втиснуться в джинсы, надеть мало-мальски приличную футболку и выползти из квартиры, чтобы навестить крохотную копию Нимфадоры. Крохотная копия встречает его на пороге, радостно протягивая ручки и сияя синяком на лбу. — Клёстный! — Привет, ребёнок, — Гарри легко подхватывает Тедди на руки и взъерошивает ему и без того лохматые волосы, меняющие цвет с розового на красный и обратно, — Где такую красоту получил? — Лягусек ловил, — гордо заявляет он и еле заметно выпячивает грудь вперед, — Безал слиском быстло, споткнулся и влезался в камень. — На месте совсем не сидится? — Совсем, — саркастично выдыхает Андромеда. Она стоит в дверном проёме, ведущем в гостиную, опираясь на стену и сложа руки на груди. Выглядит так, будто не спала несколько суток и тщательно пытается это скрыть, — Эй, торнадо, ты весь диван игрушками закидал, а крёстному место оставил? — Сейчас! Тедди слезает с Гарри так же быстро, как и залез, оставляя его в коридоре, и мчит в гостиную. Тот пользуется короткой передышкой, чтобы прийти в себя и восстановить внутреннюю гармонию. Андромеда не помогает. — Тебя как будто головой в дерьмо окунули. — Спасибо, я как раз забыл посмотреть утром в зеркало. Он знает, что она не со зла, даже без желания подколоть: просто показывает, что ребенок может заметить. Тедди вообще удивительно восприимчивый и эмпатичный: может расстроиться из-за чужой разбитой коленки или погнутой травинки, может стать невероятно счастливым от вида радуги в небе. Андромеда говорит, это у него от Нимфадоры. Гарри думает, что Ремус был точно таким же. — Тебе нужно найти кого-то, — глаза Гарри вспыхивают яростью, и прежде, чем он пошлет Андромеду куда подальше, она поясняет, — Я не про отношения. Я про кого-то, о ком ты сможешь заботиться. У меня есть Тедди, который требует внимания чуть ли не 24 часа в сутки. Это помогает отвлечься от… Мыслей. — Тонкс не уточняет, каких именно, но Гарри прекрасно понимает, — Заведи животное. Они спасают от одиночества, не дают закрыться в себе и держат в тонусе, потому что требуют заботы и любви. Поттер скептично фыркает и говорит чуть тише: — Я даже себе не могу дать ни заботы, ни любви. — Потому что ты не хочешь жить дальше. Готова поспорить, ни одному живому существу ты бы такого не пожелал. Они проходят в гостиную, из которой доносится радостное: «Я ублался!» — и Гарри хочется перегрызть Андромеде глотку. Потому что он ненавидит то, насколько она права.***
Гарри думал, что Седрика убили на свадьбе. Это была довольно глупая мысль, но она не покидала его голову с того самого момента, как он с Гермионой и Роном сбежал в Лондон. Боже, он даже не мог нормально выспаться, потому что в мыслях набатом стучало «Седрик погиб, Седрик погиб, Седрик погиб», и это сводило с ума. Как же Поттер был счастлив, когда на пороге квартиры на площади Гриммо материализовался из неоткуда не один из Пожирателей смерти, а Седрик. Всё тот же Седрик, с растрёпанными волосами и немного глупой ухмылкой, с раскрасневшимися щеками и блестящими от счастья глазами. — Так и знал, что найду тебя здесь. Гарри не нашелся, что ответить: чтобы не раскричаться от количества эмоций, он бросился Диггори на шею и невнятно пробормотал: — Я так соскучился. «Я боялся, что больше никогда не увижу тебя». «Я боялся, что пожиратели добрались до тебя раньше меня.» Они не говорили этого друг другу, но подразумевали. У Седрика было слишком мало времени: он, вообще-то, был на очередном задании от Кингсли и должен был бежать через десять минут. Но здесь, в старой квартире Блэков, у него было особенное задание: уверить некоего Гарри Поттера в том, что всё будет хорошо, они оба будут в порядке, со всем справятся и после победы будут жить вместе, есть на завтрак тосты и пить чай с облепихой и мёдом. — Вся эта история с крестражами звучит ужасно, — выдохнул Седрик. Его голова покоилась на макушке Поттера, пальцы вновь медленно перебирали пряди, а сердце впервые за долгие дни было на месте — Но ты справишься. Всегда справлялся. Гарри улыбнулся Диггори в предплечье. Он так любил его заразительный оптимизм, его заботу, постоянную поддержку и бескорыстную верность. — Потому что я не один. Седрик улыбнулся в ответ. — Конечно, солнышко. — Седрик? — Да? Гарри хотел бы, чтобы чувство, которое сейчас кипело в груди, можно было налить в стакан. Или вытащить, чтобы поставить на полку и любоваться. Его было слишком много. Седрика было слишком много, он был везде, потому что Гарри буквально сидел у него на коленях, обхватив руками шею, но это было чудесно. Седрик был чудесным. — Я люблю тебя. — И я тебя люблю, — Диггори, кажется, на секунду захлебнулся словами и эмоциями, и добавил серьёзно, — Возвращайся живым. — Конечно, любовь моя. И Гарри поцеловал его.***
Это дерьмовый день. Гарри ненавидит его всей душой. Гарри хочет залезть под одеяло и не вылезать из-под него примерно вечность, потому что во всем магическом сообществе сегодня праздник — год со дня победы над Тёмным Лордом. День, когда Гарри чувствует, как все попытки восстановиться летят в бездну. Он сегодня ключевое лицо, приглашен на две передачи и три интервью, поэтому ему разрешают пропустить стажировку на охране общественных мероприятий, чтобы с головой окунуться в воспоминания о самом кошмарном времени в его жизни. Если бы Гарри мог, он сделал бы этот день днём траура. Рон, пришедший сопровождать его везде и всюду, говорит, что Гарри слишком однобоко смотрит на вещи. Гарри в ответ срывается и кричит на лучшего друга, словно Уизли лично виноват во всех бедах на планете. Тот в ответ только швыряет в него другой галстук. — К черту красный. Сегодня будешь во всем черном. Почему-то это действует успокаивающе, и уже перед первым шоу Гарри бурчит извинения. Рон только отмахивается, но перед выходом на сцену не сдерживается и притягивает Гарри в спешные объятия. — Переживи этих назойливых репортёров, а дальше станет проще. Проще не становится. Встречи проходят отвратительно. Гарри не может заставить себя улыбаться в камеру, счастливо приветствовать ведущих и делиться деталями поиска крестражей (вообще-то, он тогда немало законов нарушил, но все ради благого дела, верно?). Делает ли он это умышленно, чтобы в следующем году остаться дома? Вероятно. В любом случае, Рон его не осуждает, только хихикает над лицом недовольного репортёра «Ежедневного пророка». Он на месте Поттера поступал бы также. К концу дня Гарри вынужден признать, что этот день занимает первое место в списке худших дней в его жизни; а в его жизни, на минуточку, были дни, в которые он потерял родителей, близких, любимого и умер сам. Чтобы затмить всё это, надо постараться. Гарри и Рону удается вырваться из цепких объятий толпы только ближе к вечеру. У них не было времени утром, поэтому сейчас они пользуются свободой, чтобы пройтись до кладбища. Гарри, всё ещё раздраженный и взвинченный после интервью, нервно дергает головой, словно у него начался нервный тик. Он, если честно, ожидает чего-то подобного. — Тебе не кажется лицемерным, что мы тут веселимся, а такие же участники войны гниют здесь? Слова слетают с языка Гарри непроизвольно, но он не хочет брать их назад. Ему необходимо поделиться своей злостью с кем-то, иначе его просто разорвет на части. Рон вопросительно приподнимает бровь. — Ты имеешь в виду?.. — Словно они существуют только в минуту молчания. Словно их жертвы ничего не значат. В деревьях проносится тёплый весенний ветер, под который Рон подставляет расслабленное лицо. — У тебя бывают дни, когда ты вспоминаешь Сириуса без причины? Просто потому, что ты чувствуешь в этом необходимость? — Конечно! — недовольно взмахивает рукой Гарри, — И Сириус, и Ремус, и Седрик… Иногда мне кажется, что они прописались в моей голове и живут там. — У меня так с Фредом. Эта фраза словно хватает Гарри за шкирку и окунает в ледяную воду. — Иногда я по привычке называю так Джорджа. Иногда я не могу смириться с тем, что у меня четыре старших брата, а не пять. Иногда я мечтаю иметь воскрешающий камень. Они останавливаются перед первой могилой. Люпины, Ремус и Нимфадора. Гарри сажает между холодными плитами розово-рыже-зеленого плюшевого мишку и медленно проводит пальцами по надгробиям. Мысленно он делится с ними воспоминаниями о Тедди: его первые шаги, первые слова, удивительно красочный рисунок и первая пойманная лягушка. Жить в волшебном мире и быть скептиком — преступление, поэтому Гарри уверен, что Люпины слышат его мысли. И, видя, как счастлив их сын, тоже чувствуют счастье, пусть и в ином мире. — А что ты думаешь в моменты, не относящиеся к «иногда»? — Рон, стоящий у Гарри за спиной, непонимающе хмурится. — Чего? — Ты говоришь, что мечтаешь о воскрешающем камне лишь иногда. Что насчет остального времени? Они проходят дальше, вглубь кладбища, и прежде, чем ответить, Рон убирает руки в карманы. — В остальное время я стараюсь жить, как хотелось бы Фреду. Знаю, иногда они с Джорджем выглядели легкомысленными, — он качает головой и смотрит куда-то сквозь деревья, в воспоминания, — но они всегда желали нам только хорошего. Они хотели, чтобы мы были счастливы, и не думаю, что Фред обрадовался бы, узнай, как плохо нам без него бывает. Гарри хмыкнул. — Он бы почувствовал себя очень значимым. — Во вторую очередь. В первую, он бы сказал, что мы ещё живы. И надо двигаться дальше. Он хотел… — … Чтобы вы продолжали быть счастливыми, несмотря ни на что. — Конечно, — не выдерживая, взмахивает руками Рон, — Поэтому он вступил в отряд Дамблдора, а после — в Орден. Он помог нам создать лучшее будущее и подарил так много хороших воспоминаний. Он не хотел бы, чтобы мы проводили свои дни лишь в трауре. О, наконец-то я ответил на твой вопрос, — Уизли тихо смеётся и останавливается. Они дошли до могилы Фреда. — Привет, братишка, — Рон садится на корточки перед надгробием и бодро начинает, — Прости, что сегодня так поздно, но не мог же я оставить Гарри одного? Ты не представляешь, как его сегодня загоняли. Во-первых… Рон разговаривает с холодным камнем так, словно на его месте сидит живой Фред Уизли, и Гарри чувствует себя немного лишним. Он знает, что лучший друг не осудит, если Поттер сейчас пройдет чуть дальше. Ему самому не мешало бы поговорить с могилой так же открыто, как Рону, но он не знает, сможет ли. Две могилы влево, и вот Гарри здесь. «Здесь покоится Седрик Диггори». — Ты знаешь, я сегодня так много общался с прессой. За последний год Гарри плакал невероятно много. Наверное, он побил бы мировой рекорд, если бы собирал слёзы в литровые банки. Он был уверен, что сегодня его снова накроет, но этого не случилось. Даже сейчас, смотря на две даты через тире, Гарри не чувствовал ничего, кроме тупой боли в сердце. Никакого комка в горле, никакого щипания в носу. Как будто слёз не осталось. Всё, слёзные железы высохли, жидкость в организме кончилась, вали, дорогой Гарри, куда подальше. — Это оказалось куда сложнее, когда ты один, — Гарри обнимает себя руками и вдыхает теплый майский воздух. Седрик был словно май: теплый, цветущий, предвещающий счастье и любовь, — Мне тебя не хватает. «Они хотели, чтобы мы были счастливы». — Мне все говорят, что нужно жить дальше. Я не думаю, что смогу. Имя Седрика, выгравированное на надгробии, клеймом горит у Гарри в груди, и он вспоминает о толпах людей, с которыми сегодня говорил. Они все ведь носили такое клеймо под ребрами, может, и не одно. У каждого волшебника — свои имена, свои потери, боль от которых никуда не делась. И не денется, если верить опыту. Тогда что с ней делать? — Но я попытаюсь. Гарри прижимает руки к груди. Это его боль, только ему решать, сохранить её в сердце или же забросить глубоко в подсознание. Волшебники, которых он видел сегодня на празднике, сделали свой выбор. Веселье дарует им уверенность в завтрашнем дне, в то, что всё наладится. Завтра вновь будут отчетливо видны следы реставрации и стройки, напоминания о преступлениях Тёмного Лорда, и они вновь встретятся со своей болью лицом к лицу. — С тобой так приятно думать. Ты всегда направляешь мои мысли в нужное русло, — Гарри улыбается и добавляет, — Я каждый день жду тебя к ужину. Клеймо любви в груди жжётся адским пламенем, но Гарри сможет. Гарри сильный. В будущем Седрик хотел бы видеть своего любимого счастливым. Гарри стоит на его могиле. — Конечно, ты больше не вернёшься.***
— Это так романтично, драться спиной к спине, правда, солнышко? — Седрик, я понимаю, что ты хочешь разрядить обстановку, — Гарри отразил новую атаку и недовольно пихнул Седрика локтём в бок, — но сейчас не лучшее время для этого. Диггори широко улыбнулся — Гарри не видел его лица, но слышал по голосу: — Хорошо, солнышко. Ну какой же он безнадёжный романтик. Гарри готов был признать: то, как Седрик вытащил их из Выручай-Комнаты, было очень романтично. Он с удовольствием полетал бы с ним на метле ещё раз, только без Адского пламени за спиной — слишком жарко. С Диггори так постоянно. Гарри хихикнул своим мыслям и тут же создал защитное заклинание, чтобы свернуть в следующий коридор и утянуть за собой Диггори. Тот раздраженно прошептал: — Где, Мерлин их подери, твои друзья? — Я не знаю? Они были рядом, когда… Пожиратель, появившийся в конце коридора, не позволил закончить мысль. Седрик, явно желая выругаться, бросил в него одним из обездвиживающих заклинаний и схватил Гарри за руку. — Ладно, плевать. Нам нужно выбираться отсюда. Неосознанно Гарри крепче сжал чужую ладонь в своей. Несмотря на разворачивающуюся вокруг битву, присутствие Седрика невероятно успокаивало. — Я знаю. Они выскочили из коридора, ногами столкнув замершего пожирателя куда-то вниз, и промчались мимо окон. Что происходило на улице, понять было трудно: слишком много было шума и всполохов огня и заклинаний. Седрик резко свернул в другой коридор и, оглядевшись, не удержался: быстро чмокнул Гарри в губы и улыбнулся: — Прости. Всё ещё «невероятно соскучился». Гарри, ухмыляясь, оставил на его руке ответный поцелуй и тут же смутился собственных действий. Пришлось понадеяться, что в темном коридоре Диггори примет его раскрасневшиеся щеки за результат долгого бега. — Я тоже невероятно скучал. Гермиона и Рон, а также два неизвестных Гарри мракоборца нашлись двумя пролётами ниже, сражающимися с лесными головорезами. Это ощущалось опаснее: Гарри видел на их поясах ножи, и он не знал, как скоро они прибегнут к использованию холодного оружия. — Пригнись! Внезапный окрик вывел Поттера из размышлений. Стена в нескольких сантиметрах от него обуглилась. Седрик, поваливший его на себя, пробурчал: — Будь внимательнее. Гарри успел отразить очередной выпад головореза и подпортить внешний вид ещё одной из стен. В голову пришла глупая мысль о том, как Филчу будет тяжело это всё отмывать и убирать. — Я уже. Оказалось, что найти друзей было самой простой задачей. Теперь им необходимо было выбраться из замка, если, конечно, в этом ещё был смысл, но для этого нужно было прорваться через отряд уличных бандитов, которые, несмотря на слабые навыки в колдовстве, собирались побеждать числом. Рон оказался рядом слишком внезапно: Гарри чуть не проткнул ему глаз палочкой. — Эй! Полегче, приятель. — Ну извини, что резко реагирую. Сейчас… — Стена. Если обвалить на них стену или часть потолка, можно лишить их численного преимущества. Возмущение на лице Гарри сменилось восторгом. — Рон, да ты гений! — Не только я. Гермиона уже придумала, как это сделать, надо только отойти чуть дальше. Седрик, до этого методично лишавший разбойников способности двигаться, вернулся обратно, стоило Гарри его окликнуть. — Нам нужно подорвать потолок. Сможешь устроить защитное заклинание? — Нам? — Ну не им же, — закатил глаза Поттер, поджигая ботинки длинноволосого мужчины. — Тогда смогу. — Талантище Гермиона с двумя мракоборцами медленно отходила к противоположной стене, успевая обороняться и жестами командовать Рону, куда нужно встать. Мракоборцы действовали незаметно: делая вид, что целятся в разбойников, они медленно разрушали потолок, создавая в нем всё новые и новые трещины. Седрик, следовавший за Гарри тенью, отражал особо опасные атаки, но был готов создавать защиту. И тут трещины разошлись в широкое разветвление, потянулись дальше, и потолок с диким грохотом полетел вниз. В поднявшемся клубе пыли был отвратительный обзор. Гарри, покачиваясь и кашляя, приподнялся, чтобы оценить масштабы нанесённого ущерба. И в этот момент он заметил мелькнувшее справа темное пятно. Рон как-то истерично крикнул: — Авада Кедавра! Всё произошло так быстро, что Гарри не успел ничего понять. Секунду назад Седрик был внизу, а теперь стоял перед Гарри с выставленной вперёд палочкой. Из его рта не прозвучало ни одного заклинания, но один из выживших разбойников, только что стоявший на ногах, упал навзничь. Поттер догадался, в кого целился Рон. Но Авада? Почему сразу она? Ответ сам упал в руки Гарри в лице Седрика. Не в состоянии стоять на ногах, он попытался медленно опуститься на пол, но потерпел поражение: Гарри подхватил его за руки и помог прилечь на спину. На груди Седрика, словно цветок, расцветало темно-красное пятно. Его сердцевиной являлась рукоятка богато украшенного серебряного ножа. Гарри выглядел обезумевшим. Он и чувствовал себя так же: сердце резко забилось в десять раз быстрее, дыхание сбилось и ноги подкосились. Он притянул Седрика к себе и провел ладонью по лицу, глухо спросил: — Седрик? Тот с трудом разлепил глаза. Казалось, даже дыхание давалось ему тяжело, потому что, едва на лице возникла широкая улыбка, он закашлялся, пачкая свою и чужую одежду кровью. — Седрик! — Хэй, солнышко… — Он попытался нащупать руку Гарри своей, и когда Поттер переплел их пальцы вместе, то с ужасом обнаружил, что хватка Седрика совершенно слабая, почти неощутимая, — Я расскажу твоим родителям… — Диггори неестественно громко выдохнул и прикрыл глаза, -… ты чудо, Гарри. И Седрик замолчал. Вокруг бушевала битва, но Гарри её не слышал. Он был оглушен тишиной, которую не нарушало мирное дыхание Диггори. Его затрясло. — Седрик! Не смей умирать! Слышишь, не смей?! — Гарри чувствовал, как в глазах скапливались слёзы, но не обращал на них внимания, — Ты не можешь этого сделать, ты не можешь… Ты не можешь оставить меня! Седрик? Седрик, слышишь, я готов сражаться с тобой спина к спине до скончания веков, я готов есть твои подгорелые тосты и ухаживать за цветами твоей мамы, — Перед глазами стояла пелена, и всё же Гарри видел лицо Седрика отчетливо, болезненно отчётливо, — Я готов петь с тобой песни, гуляя по ночам… Я хочу петь с тобой эти дурацкие песни! Я хочу смотреть с тобой на звезды, я хочу, чтобы ты рассказывал мне про созвездия, я хочу видеть твою улыбку по утрам, пожалуйста, только не бросай меня. Ты же сильный, ты всегда был сильнее меня, ты всегда видел во всем только хорошее, ты всегда находил выход из ситуации, пожалуйста, пожалуйста, найди выход сейчас. Седрик, пожалуйста… Не оставляй меня одного. Пальцы Гарри нервно дергались. Он сжимал в руках складки чужой куртки и не слышал ничего. Ни вдоха. Ни стука сердца. Тело Седрика было абсолютно неподвижным, и Гарри завыл. Он всё-таки его оставил. И за это Гарри вырвет Волан-де-Морту внутренности голыми руками.***
Гарри все также смотрит в отражение назад. На него смотрит в ответ взгляд умных карих глаз. — Эй, Стиви, погуляем? Лабрадор заливается радостным лаем и тут же вскакивает с дивана, мчит через всю комнату и усаживается около хозяина. Мол, я всегда «за», ты только выпусти. — Хороший мальчик, — Гарри гладит его по голове, — Сейчас, погоди, твой катастрофический хозяин оденется, и побежим покорять старичков и старушек на улицах. У Стиви в глазах — всемирное признание и безграничная преданность. Он представляет из себя сосредоточение уюта и любви, и с ним в квартиру Гарри наконец попадает солнечный свет. Гарри натягивает толстовку и взъерошивает свои волосы. Он спешно кидает ключи в карман, проходит по кухне и ванной, чтобы убедиться, что все выключил и закрыл. Прикрепляет к ошейнику поводок. Глубоко вздыхает и выходит из квартиры. Молча.