Hey,
I knew I'd run into you somewhere.
Возвращаться в Сеул как возвращаться в прошлую жизнь. Так всё глупо и знакомо, и поднимается со дна что-то бесконечно хорошее в золотой дымке, и резко обозначаются тёмные провалы, где что съело, что — просто прижгло. Но Суджин не могла не вернуться. Она знала, что вернётся, рано или поздно. И лучше рано. Если Джугён ещё в Сеуле, она рано или поздно её найдёт. И даже если Джугён здесь нет — она её найдёт. Даже если вовсе не будет искать. В куртке становится прохладно. Видел бы её отец!.. Торчит в самом центре Сеула и ловит прохожих, чтобы всучить не нужные им листовки, и так, кажется, целую вечность. Ну и плевать. Ничего оскорбительнее прилипчивых мужчин и разводов с зарплатой в этой работе не бывает. В меде тоже ничего оскорбительного, но лучше быть живой и без места в самом крутом колледже страны, чем умереть блестящей студенткой блестящего заведения. Как же холодно теперь вечерами... И ей ни секунды не должно быть стыдно. Но что это? Напрягает взгляд. Нет, кто... И как полоснуло по всему зажившему и давно обдуманному. — Джугён! Она проходит мимо, смешливая и немного раскрасневшаяся, прощаясь с... подругой, должно быть? Внутри напрягается до звона. Не время, не время, не... Не услышала. Хотя вышло громче, чем ожидала Суджин. Ноги сами несут вслед быстрее любой мысли: с десяток метров бегом должно хватить. На этот раз её хватит. Стоп. «Стоп», — шуршит прямо в лицо. «Стоп», — не сразу доходит удар о чьё-то не самое мягкое тело. Стена. Стоп, и шаг назад. Пробормотать извинения сквозь чёртово смятение и задержать извиняющийся взгляд, пока стена не двинется, оставляя Суджин далеко позади. Где же ты? В ушах шумит. Где же ты? Несколько попыток вновь найти Джугён в людском потоке, но бесполезно: её след на сегодня простыл. Что-то лопнет. Надо, надо успокоиться, иначе что-то непременно лопнет. Дыши глубже, Суджин. Она в Сеуле, разве ты сможешь потерять что-то в Сеуле? Благословенный, проклятый город. ...нет, Суджин уже не могла вытерпеть, не могла больше полагаться на судьбу. Убила выходной на осторожные расспросы, и скоро ей подсказали, где работает «та ужасно милая девушка». Ну, в Сеуле достаточно милых девушек, конечно, но и она не зря была одноклассницей и близкой подругой Джугён, она ничего о ней не забыла. Разве можно забыть? Память о некоторых менее приятных вещах гнала её на очередной круг мимо предполагаемого места работы Джугён, всё дальше и дальше, и обратно, пока ноги не свернут при виде нужной двери. Трусиха. Ещё до ночи так ходи. Ладно, это последний, точно последний. Глубокий вдох, и шаги поувереннее. Вот уже и эта дорожка, которую она за два часа уже выучила наизусть. Только теперь на ней что-то новенькое. «Джугён», — в который раз за последнюю неделю упало что-то в груди. Кто-то замахивается на неё?.. Зря ты это, парень. — Я даже не ненави-ижу тебя, — вырывается толчками всхлип. Суджин сжимается в комок, пытаясь не упасть на землю. Ладонь с силой прижата к животу, будто зажимает рану. Одной мало. И двух. Что-то покидает Суджин все эти недели, а она никак не умирает, потому что надо бить по-настоящему, по настоящему и осязаемому, Суджин. Не по невиновным, понимаешь, Суджин? Она тебе ничего не обещала, ни-че-го? Но забавно: никогда ещё не получалось сделать себе настолько больно, как сейчас. Ты отвратительна, понимаешь? Теперь ты точно ничего не заслуживаешь. Оставь свои извинения там, где они были последние две недели. Где они были, Суджин? И где до этого был твой мозг? — Я даже... — Я даже не ненавижу тебя, — Джугён смеётся и выглядит такой сильной. Должно быть. Суджин садится попрямее, как проглотив шест. Только не давай надежду, если для тебя я отныне лишь школьный кошмар. Я не знаю, кто ты для меня здесь и сейчас, но. Я пойму. Не надо далеко идущих любезностей. — И всё-таки я хотела извиниться лично. По телефону... Совсем не то. Мне так казалось, по крайней мере, — неуверенно улыбается Суджин, начиная чувствовать облегчение. — Может, я должна была набрать тебя раньше. — Суджин! Суджин, остановись, — Джугён хватает её за руку и испуганно смотрит в каменное лицо своей некогда подруги. — Давай просто будем как раньше? Давай? Будто и не было ничего. Это великодушие иногда раздражает. — Как ты не понимаешь? Это глупо, ты такая глупая, — Суджин плюётся словами, как ядом, и переходит на отчаянный крик: — Мы не можем быть как раньше! Джугён бледнеет, Суджин вырывается из её некрепкой хватки. Суджин пугается саму себя. — Я была бы рада тебя услышать, — расплывается Джугён, и по её лицу не понять, блёф это или она правда рада. Если это снова великодушие, то... Наверное, можешь меня помучать. Хорошо. Суджин ёрзает на кресле. — Но, думаю, это нужно было тебе. Я давно тебя простила. Теперь ты свободна, — Джугён прямо-таки светится каким-то высоким вдохновенным чувством, высоким сознанием своей роли, почти пафосно, но после этих её слов в комнате дышится легче. Значит, это и было последней ниточкой, с которой Суджин могла бы найти Джугён где угодно? Вот так? — Вот так? — вырывается у Суджин вслух, прежде чем она успевает сообразить. Лучезарность Джугён меркнет на секунду. Я не знаю, Суджин. Я не уверена, что в силах это порвать. — Ну, ещё мы точно должны рассказать обо всём Суа, — Джугён не выглядит смущённой или удивлённой. — Лично. Идём? — А ты сейчас свободна? Обмен странными взглядами. Соберись, Суджин. — В плане, разве ты не на работе? — Свободна, — из её уст это звучит непривычно уверенно, как у полноправной хозяйки своей жизни. — Это гораздо важнее любой работы. Устроим Суа сюрприз, а потом... Вместе что-нибудь придумаем. Вместе. Вдохнуть для Суджин как проглотить комок иголок. Надеюсь, ты знаешь, что делаешь... И как я могла подумать, что дело было в Сухо, когда оно с твоего появления в нашем классе было в тебе? Смешно. Я ведь теперь всё-всё понимаю, прямо как математику... (Комок иголок ниже по пищеводу.) Не хочу о нём спрашивать.So why don't you?
Не хочу просыпаться, если это сон. Но не могли же у меня начаться видения наяву? Джугён моргает и смотрит на собеседницу в упор. Не исчезает. Я просто ищу покоя, Суджин. А там посмотрим.Don't you?..
На самых высоких зданиях Сеула переливаются ошмётки золотой дымки. В привычные звуки города вклинивается шум рабочих, колдующих над улучшением городской среды. Вечно здесь что-то ломается. Но что чинится?