Затерявшись в тумане видений

— Будь со мной, Бак. Вагон грохочет, воздух воняет, будто что-то испортилось и сдохло на одной из багажных полок. Баки чувствует, что его кидает то в жар, то в холод, и видит сквозь окно солнечный свет, теплый и мягкий, — прекрасный был денек, пока ничего не случилось, — и головокружение от этого только усиливается. От его плеча разит жаром так, будто в крови разгуливает инфекция, и каждый удар сердца напоминает, что что-то ужасно, непозволительно неправильно. Баки пытается сглотнуть, но в горле слишком сухо. Стив рядом, его глаза распахнуты шире, а лицо бледнее, чем обычно, худые плечи печально опущены. — Не в обиду будет сказано, — хрипит Баки, — но хотел бы я побыстрее оказаться в другом месте. — Я пытался, — бурчит Стив. — Чего? — Отвлечь тебя. Стив кладет руку Баки на лоб, убирает прилипшую прядь. Ладонь ледяная, но это, наоборот, помогает оставаться в сознании, и вообще, попытка сменить позу вызвала бы только новые волны боли. В вагоне не так много народу, но он сомневается, что, обрати кто-то из пассажиров на них внимание, они бы оценили их поведение. — Не самая легкая штука, когда ты упиваешься собственными страданиями, вот что я тебе скажу. Баки на это смеется, что больше напоминает всхлипывание. — О, прости. Как опрометчиво с моей стороны. — Да уж. Стив пытается улыбнуться и сдвигает свою холодную ладонь с лица на завязанные узлом рукава пиджака Баки, из которого он сделал что-то вроде поддерживающей повязки через здоровое плечо. Баки не помнит, когда именно он это сделал. Все до того момента, как они сели в поезд до больницы, будто размыто. Попытка вспомнить похожа на зубную боль. Он и так едва удерживается на поверхности сознания, и попытка схватить швартовы только заставит его окунуться с головой. Баки не знает, нормально ли это. Раньше он кости никогда не ломал. — Честно, все дело в том, какой ты предсказуемый, — продолжает Стив. Он убирает руку с пиджака, видимо, удовлетворившись перевязью. Узел затянут так туго, что Баки не чувствует ничего ниже плеча. Учитывая, как ему больно, онемение кажется настоящим благословением. — Не твоя вина, Бак, никто не умирает вокруг тебя постоянно. Ты настолько привык чувствовать себя хорошо, что маленькая царапина выбила тебя из колеи. — Царапина, — повторяет Баки. — Сделай одолжение, сопляк: когда мы придем домой, скажи моей маме, что это просто царапина. Хочу посмотреть на твое лицо перед тем, как она на тебя набросится. — Да мне и возможности такой не представится, — считает Стив. — Твои сестры прикончат меня раньше. — Вполне заслуженно. Баки прислоняется головой к окну. Несколько пассажиров в вагоне пялятся на них. Он не представляет, как выглядит; сломанная рука занимает все его внимание, но он насчитал четырех парней, пытаясь спасти задницу Стива. Его лицо сейчас, скорее всего, напоминает кусок мяса. Ну, хоть его он не чувствует. — Да, знаю, — слегка грустнеет Стив. Впервые в жизни ему хватает совести выглядеть пристыженным. — Баки, ты не должен был делать этого. Я мог бы… Я бы справился с этим. Не твоя вина, что я не могу вовремя заткнуться. — Они бы убили тебя, Стив. Вагон трясется — видимо, поезд меняет направление — и у Баки перед глазами все взрывается белым светом. Он слышит скрип собственных стиснутых зубов, чувствует запах гнили или плесени, или еще чего-то подобного в вагоне, но ничего не видит. Плечо пульсирует, терзает его нервы болью снова и снова. Лицо становится влажным. Он чувствует руку Стива в своей до того, как видит, и крепко сжимает ее. Зрение возвращается, белизна тускнеет, все вокруг становится шершаво-серым, словно из бетона. Потом Стив ворчит, потому что Баки стискивает его руку слишком сильно, и он возвращается в вагон, где пальцы Стива уже побелели от его хватки. Баки пытается отодвинуться, но Стив ловит его запястье. — Все нормально. — Я тебе руку сломаю, придурок. — Тогда мы сможем расписаться на гипсе друг у друга. — Свободной рукой Стив массирует Баки правое запястье, расслабляя его, но не отпускает. — Больница на следующей остановке, хорошо? Мы почти приехали. — Я хочу к маме, — ноет Баки, зная, как жалко это звучит. Его лицо горит, но он слишком измучен, чтобы об этом беспокоиться. Он хочет зарыться лицом в ее юбку, как делал, когда был ребенком. Баки смутно осознает, что она не сможет поцеловать его руку, чтобы все прошло, но, по крайней мере, дома он мог бы спрятаться в кровати, пока боль не отступит. По крайней мере, в его комнате не пахнет смертью. — Я позвоню ей, как только мы приедем, — предлагает Стив. Баки только трясет головой. В любом случае, она не сможет там появиться раньше, чем ему наложат гипс. Любой звонок ее расстроит. Она и так расстроится, когда он заявится домой в гипсе. Она и так волнуется о его постоянных травмах и упущенных возможностях заработать, и ещё о том, что самому Баки, вероятно, даже в голову бы не пришло. Зачем втягивать ее в это до того, как он со всем разберется? Это эгоистично. — Скажи мне, что ты хочешь, Бак. — Стив все еще держит его за руку и убийственно серьезно смотрит в глаза. — Все, что хочешь. Я твой должник. Это же все из-за меня. — Кончай ввязываться в драки, — говорит Баки. Стив улыбается, и Баки чувствует, что уголки его рта тоже ползут вверх. С тем же успехом он мог бы попросить звезду с неба. — Хочешь вместо этого воды? Баки таращится на него: — Мы вообще-то в поезде. Стив что, получил сотрясение мозга до того, как Баки вмешался? — О. — Стив выпускает запястье Баки, хотя их руки остаются переплетенными. Его щеки розовеют. — Точно. Понимаешь, у меня нет особого опыта заботы о ком-нибудь, ты в курсе? — Просто делай то же самое, что и я, когда ты весь из себя несчастный. — Ты всегда предлагаешь мне воды. — Когда я снова буду видеть нормально,— говорит ему Баки, — я тебя нарисую. — Договорились. Несколько минут они едут в тишине. Если Баки вообще не будет двигаться с места, он не почувствует что-то сильнее тупой боли. Его рука все ещё ничего не ощущает, даже покалывания. Мысль о том, чтобы вытащить ее из пиджака-ставшего-слингом вызывает на глазах слезы, но он начинает волноваться, что кровообращение в ней может полностью прекратиться. — Стив. — Да? — Я не чувствую руку. Стив тянется, как будто собирается дотронуться до пиджака, но придумывает кое-что получше. Это же он соорудил повязку. Баки вообще ничего не видит, ослепленный и утомленный болью. Все, что он осознает, — то, что торчит под тканью, — это кость. — Так лучше, чем альтернатива, да? Баки стреляет в него взглядом: — Не думаю. — У меня треснули ребра, когда я болел коклюшем. — Рука Стива все еще нависает над плечом Баки, как будто ее присутствие рядом может помочь. — Я их не чувствовал, по крайней мере, какое-то время. Ма сказала, наши тела так заботятся о нас. Дают время, чтобы убежать оттуда, где нас травмировало, мне кажется. Люди в вагоне передвигаются. Поезд прибывает на станцию. Баки удивляется, что не почувствовал этого, но он не собирается подвергать сомнению маленькие милости. Пара новых пассажиров останавливается прямо перед ними. Ожидая, что им уступят место, полагает Баки. — Вы выходите? — спрашивает Стива кто-то. Став наконец выпускает его руку. Он гладит Баки по пояснице. — Дайте нам минутку, — говорит он. — Бак, можешь встать? Баки сжимает зубы. Все его тело сопротивляется, когда он готовится двигаться, и когда он опирается, чтобы подняться на ноги, рыдание зарождается где-то в горле, и приходится прикусить язык, чтобы сдержать его. Мир выцветает снова. Он приходит в себя уже в госпитале. Медсестра ведет их по коридору. То ли одного вида Баки хватило, чтобы они быстро покинули зал ожидания, то ли Баки от боли пропустил очень много времени, и он не уверен, что именно из этого его пугает сильнее. Рука Стива все еще поглаживает его по спине. Каждый шаг вызывает новый приступ мучительной боли в плече. Как и в поезде, здешний воздух воняет разложением и смертью. Причем сейчас даже сильнее. Баки задается вопросом, не он ли мертв. При этой мысли в груди зарождается смешок, но он давит его, потому что это не смешно. Он не может быть мертв. Мертвецам не больно. Это всего-навсего сломанная рука. Люди проходят и через худшее. Стивпроходил через худшее. Баки просто жалок. — Он хотел увидеть свою мать? — спрашивает медсестра. — Не сейчас, — отвечает Стив. — Слишком многое происходит, это только помешает. Медсестра кивает. До того, как Баки успевает спросить, о чем они, она останавливается и открывает дверь. Это смотровая; запах гнили здесь мешается с антисептиком, густым и приторным. Баки старается побороть тошноту. Здесь врач в белом халате, и это значит, что скоро боль отступит, но сердце Баки в груди пропускает удар. — Вперед, — говорит Стив, который точно не мог позволить себе роскошь бояться врачей. Они ведут его к смотровому столу, и требуются усилия всех троих, чтобы затащить его туда. Волна за волной боль обрушивается на него, когда Баки пытается удержать голову над водой. — Больница, — говорит врач. — Зачем вы привезли его в больницу? Почему он в сознании? — Это было не мое решение, — говорит Стив. Его рука лежит на правом плече Баки, пиджак где-то потерялся. Он не помнит, когда снял его. — Вы усилили его восприятие, не только тело, но и разум. Куда бы я ни отвез его, он приходит в себя. Если бы его накачали успокоительным с самого начала... — На процедуру едва хватит. — Врач осматривает Баки, перетягивает его тело кожаными ремнями, которые прижимают его к мягкому столу. В ногах медсестра делает то же самое со щиколотками. Сердце Баки колотится, и каждый удар заставляет кровь буквально кричать. — Учитывая его метаболизм... — Стив. — Голос Баки срывается. Стив стоит рядом и свободной рукой гладит его по лицу. — Я здесь. Я здесь, Баки. Сосредоточься на мне, хорошо? Я тебя держу. — Я не хочу быть здесь. — Баки бьется в путах. Каждый рывок отзывается искрами перед глазами, но они связали его и мучают его, и это неправильно. Ему неважно, посчитает Стив его трусом или что руку к чему-то готовят. — Я не хочу быть здесь, Стив. Забери меня отсюда. — Обязательно. — Стив убирает волосы Баки с его лица. — Заберу, обещаю. Просто чуть-чуть позже, хорошо? Они только сделают, чтобы тебе стало легче. А потом мы пойдем домой. Пойдем, куда ты захочешь. — Возьмите его за руку, — советует врач. — Возможно, это его успокоит. — Он мне ее сломает, — отвечает Стив. Его голос спокоен, лицо спокойно, когда он наклоняется, чтобы взять руку Баки в свои. Баки автоматически сжимает ее. На пальце Стива кольцо, которое Баки не чувствовал в поезде. Он сильно впивается ему в руку, и никак не может заставить себя перестать. — Рискнем, — отвечает врач. Баки интересно, если это больница, где обычно лежит Стив, считает ли персонал Баки таким же придурком, когда он ухаживает за Стивом. Это объяснило бы, почему он и врач переругиваются, как давно женатая пара. Это успокаивает, ласкает слух, но когда врач поднимает его голову, чтобы закрепить вокруг лица маску, Баки снова начинает сопротивляться, дёргаться и впивается в руку Стива до крови. — Баки, — говорит Стив. Его голос глухой, напряженный. — Баки, посмотри на меня. Сосредоточься на мне. Это всего лишь веселящий газ. Он не навредит тебе. Слышится свист, будто где-то открыли вентиль, и холодный воздух бьет Баки в лицо. Он жалит при вдохе, колется в носу, но это не похоже на огонь в плече. Он останавливается в лёгких вместо того, чтобы растечься по всему телу. Пахнет сладостью и химией. Они заглушают гниль. — Вот так. — Стив снова гладит его лоб свободной рукой. — Вот так. Дыши, Баки. Это поможет тебе чувствовать себя лучше. «Лучше» — это не совсем то, что чувствует Баки. Боль все еще здесь, все еще пульсирует в такт ударам сердца. Врач по-прежнему слишком близко, отдает распоряжения медсестрам — разве раньше была не одна медсестра? — и их разговор рискует отвлечь его внимание от Стива. Но теперь он чувствует все это отстраненно. Словно шарик, привязанный к его запястью, как это делал отец, когда Баки был маленьким. Словно не смех, но и не плач тоже. Слева он чувствует рывок и поворачивает голову, не в силах удержаться. Его руки нет. На полпути между его плечом и местом, где должен быть локоть, его рука заканчивается. Там виден неровный обломок кости, залитый почерневшей кровью, а жёлтые и красные шнуры, которые должны быть нервами и венами, торчат изнутри, как конец свитера до того, как его мама довяжет его до конца. Его кожа разорвана и неправильного цвета. Жёлтая, зелёная и черная. Его руки нет. — Баки, — говорит Стив, но Баки не может перестать плакать. Комната кружится перед глазами. Он не может сказать, смех это или крик. — Баки. Ладонь Стива заставляет его отвернуться от того места, где нет его руки. Ладонь крупнее, чем должна быть. Он весь крупнее, чем должен быть. На секунду он кажется вообще не похожим на Стива, но потом мир вокруг него встаёт на место, и это все же Стив, просто больше, и он разрывает руками ремни, удерживающие Баки, как если бы они были сделаны из газеты. Стив поднимает его, прижимая Баки к своей груди, по-прежнему не уверенного, смеется он или плачет. — Стив… моя рука... — Я держу тебя, Баки. — Моя рука... — Я тебя держу, — говорит Стив. — Я никогда, никогда тебя не оставлю. Ты в безопасности. Я увезу тебя туда, где ты будешь чувствовать себя в безопасности. Сосредоточься, Баки. Куда ты хочешь? Они уходят. Бормотание врача и медсестер остается все дальше и дальше. Стив уносит его. Стив такой большой. — Что с тобой случилось? — бормочет Баки. — Хочешь к маме? — спрашивает Стив. — Хочешь домой? Можем построить домик из диванных подушек, Бак. Скажи мне, чего ты хочешь. Баки пялится на него, его разум пытается осознать мысль, что ему нужно поднять голову, чтобы посмотреть Стиву в глаза. Он не чувствует, что его держат сейчас, он просто плывет, привязанный к Стиву. Волны боли и успокоения сталкиваются вне его разума. Воздух сладок. Ничто больше не кажется реальным. — Я просто хочу поспать, — говорит Баки. Он хочет, чтобы мир вокруг обрёл смысл, когда он проснется. — Ладно, — говорит Стив. Он все еще идет, вокруг тусклый свет. Они уходят отсюда. Лестница. Стив сносит его по лестнице. Глаза Баки закрываются, с каждым шагом он все чаще моргает, и свет удаляется слишком быстро. Насколько же здесь крутая лестница? Он сильнее цепляется за Стива, но слишком устал, чтобы волноваться, с каждым шагом чувствуя себя все более измученным. Стив забрал его, и Стив нереально сильный и прочный. Стив никогда не даст ему упасть. И наступает темнота, а они спускаются все глубже. Врач остался за мили отсюда. Ничто не причиняет боль. Спустя какое-то время Стив останавливается, и огни полностью гаснут. Стив держит его за руку, их пальцы переплетены. Баки чувствует, как ещё одна рука перебирает его волосы, и он, не открывая глаз, понимает, что это его мама. Он глубоко вдыхает, его лёгкие наполняются сладким химическим запахом. Он выдыхает. А потом просто отключается. *** Чего-то не хватает. Баки лежит на диване Стива. Одеяла и подушки разбросаны по всему полу. Чего-то нет, что должно было быть, и разум Баки мечется в попытке понять, что именно. Это похоже на то, как ему в детстве удалили зуб, и он постоянно чувствовал дырку там, где он всегда был, но сейчас-то все зубы на месте. Баки вдыхает запах готовящегося мяса. Он чувствует жар лихорадки, и его желудок сжимается. — Стало лучше? — спрашивает Стив. — Я пытался приготовить тебе поесть, но… Ну, по крайней мере, дом ещё стоит, да? — Почему ты готовишь бекон больному человеку? — спрашивает Баки. Это так смешно, что Стив готовит, что он почти смеется. Но он снова поражен пустотой. Зияющей. Всеобъемлющей. Неправильной. На его лице слезы, и Стив тянется стереть их. — Не плачь, Бак. Я позабочусь о тебе. — Ты о самом себе позаботиться не можешь, — говорит Баки, но Стив притягивает его в объятия, и Баки слишком подавлен, чтобы им сопротивляться. — Мы это выясним. — Стив гладит его по спине, пытаясь расслабить ее. Безрезультатно. Разум Баки мечется, касается места, которое не может нащупать. — Я буду рядом с тобой. — До самого конца? — Конечно. Баки тонет в его объятиях, позволяя телу расслабиться. Он прекращает попытки найти потерянную часть, которыми был до сих пор занят. Он устал, и Стив с ним, и этого достаточно. Ему не нужно оставаться сильным или бороться. Пока Стив рядом, ему не нужно больше ничего.