Кому, как не тебе, меня понять, пустой очаг,
Где серою золой вчерашний день распался в прах?
Сгорел охоты пыл, азарт и страх -
И не понять уже мне, что не так.
Молчит струна, и голос мой забыл, как пел,
И огниво в руках не столь умелых, как хотел,
И не пронзает взор мой ночь и мрак.
И слишком много дел,
И слишком тяжек шаг…
(Скади — «Мерлин»)
Ночью сон снова не посетил Рейстлина. Но что бессонница представляла для человека, несколько дней назад вернувшегося из Бездны? Если спросят, можно смело ответить: «уже отоспался» — это то, что услышал Даламар, чтобы на время умерить назойливое любопытство и перестать при случае ходить за шалафи по пятам. К сожалению, это не помогло, и покоя эти несколько дней не было им обоим. Если бы двадцать лет назад Даламару сказали, что его учитель сменит сферу деятельности — нет, дело не в том, что Рейстлин решил стать богом, — Даламар бы принял это за чушь невразумительную. Он прекрасно понимал, что такое сухое понятие для других людей в реалиях шалафи имеет смысл куда значительней — отрада, смысл жизни. Допустить вышеназванную возможность сложнее, чем учиться у Властелина настоящего и будущего, чем вести двойную игру на его территории, чем выдерживать его взгляд, когда Рейстлин в последний раз напомнит тёмному эльфу, с кем он связался, и отправит отчитываться перед Конклавом, предварительно оставив на его груди пять глубоких ран в наказание за предательство. Даже боль, которую они причиняют годами, выносить проще, ведь Даламар знает, что заслужил это и даже больше. Двадцать лет назад Рейстлин покинул его, оставив его обучение и свою территорию в его распоряжении. Лишь единожды тёмный маг связался с ним с помощью Глаза Дракона, после чего артефакт был разбит — к сожалению или к счастью, эльф знать об этом не мог, поэтому продолжал чего-то ожидать, доколе не увидел растерзанного шалафи в лапах Тёмной госпожи. Со временем и с трудом Даламар примирился с тем, что на этом всё закончилось. Как оказалось, ошибочно. Рейстлин свалился нынешнему главе Конклава на голову, как снег в апреле, как когда-то Даламар свалился на голову величайшему тёмному магу. Возник из ниоткуда в самом прямом смысле — из Бездны. Вернулся из мёртвых, или не умирал вовсе?.. — Благодарю за радушный приём, Даламар. — тихий и в каком-то смысле насмешливый тон шалафи вывел его из оцепенения. Рейстлина, по всей видимости, позабавил вид Даламара — тот словно готов был в любой момент грохнуться в обморок, однако лишь Рейстлину на своём месте не приходилось размышлять, стоит ли ловить лишившегося чувств эльфа. Арджент не был настолько впечатлительным, что играло его учителю на руку в демонстрации особенно жутких зрелищ его взору. — И всё же твои некогда прекрасные манеры оставляют желать лучшего… Даламару потребовалось время, чтобы произнести что-то членораздельное. Перед этим он безмолвно коснулся лба ладонью, то ли смахивая пот, то ли пытаясь выявить у себя галлюцинации. В голове мелькали неутешительные мысли о самозванце, который вот так без предупреждения проник в Башню. А Рейстлин всё ждал, опираясь спиной о стену и хрипло дыша. Арджент кое-как справился с волнением и, наконец, торопливо приблизился к учителю. Хотелось прикоснуться, почувствовать живую плоть под ладонями и её неестественный жар, хотелось вдохнуть родной аромат роз и тлена, провести рукой по седым волосам — лишь бы убедиться, что он реален, но… — Прошу прощения за этот спектакль. — сипло выдавил Даламар, замерев в паре шагов от Маджере. Рваная чёрная мантия отдавала горелым мясом и кровью, а тело мага била мелкая дрожь, но он стоял перед ним абсолютно живой! На ум невольно всплыл образ шалафи, которого, как тряпичную куклу, сминала острыми лапами пятиглавая драконица, и эльф содрогнулся. Он прокашлялся и коротко добавил. — Шалафи. — Не извиняйся, коли уж похоронил меня. Тебе неоткуда было знать, что я выжил и вернулся. — Но как.? — Просто захотев. Впрочем, были некоторые обстоятельства, которые этому предшествовали… — прошептал Рейстлин и тронулся с места, не отходя от стены дальше, чем на расстояние вытянутой руки. Он настолько тихо ступал по коридору башни, что даже шелест мантии звучал отчётливее. Его ученик шёл поодаль, понятия не имея, как себя вести и что говорить. Возвращение шалафи обескуражило его, ему казалось, что не было этих двадцати лет, ведь Рейстлин уже не раз перемещался во времени. Даламар мог поклясться, что, даже обладая специфичной внешностью, его учитель не выглядел старше чем тогда, когда покинул его. — Судя по всему, ты долго взвешивал «за» и «против», раз всё ограничивалось только твоим желанием. — в голосе Даламара не было упрёка, но почему-то эти слова показались ему излишними, и он прикусил губу в замешательстве. Маг остановился, скрестил руки на груди и спрятал голову в плечи, приняв более закрытую позу. — На то были веские причины. «Значит, причины вернуться были ещё более вескими.!» — Арджент едва не воскликнул торжественно. — Избавь меня от своего общества, Даламар. — глухо, но без гнева произнёс тёмный маг, — Я должен всё обдумать. Бывали времена, когда Рейстлину было достаточно просто удостоить ученика соответствующим взглядом, чтобы у того не возникло поводов его отвлекать. Теперь Даламар украдкой пытался поймать этот взгляд из-под тени надвинутого на его лицо капюшона, но Маджере лишь прошёл мимо как ни в чем не бывало. Эльф хотел было окликнуть его, но запоздало вспомнил о голословности шалафи в прошлом и решил для себя, что такой ответ его более чем устраивает. Рейстлину не было покоя. Его разъедала пустота, и о сне речи не шло. Он занимался тем, чем занимался всегда и что всегда заставляло его гордиться собой — размышлял. Ему осталось только это. Почему человек не может стать богом? У бога есть обязанности, как и у всякого — на счёт этого Рейстлин не имел никаких сомнений. Однако, повстречав богов, он лишь укрепил веру в себя- любой путь, который он выберет, приведёт его к цели. И он сам выбрал для себя, что справедливость по отношению к другим не помешает его собственной выгоде. Однажды кто-то говорил, что для бога справедливо и правильно всё. Но что привело бы его к таким страшным последствиям? Такхизис всегда искала способ выбраться из Бездны, и если не по плану Рейстлина, то сделала бы это в другой раз. Её гнев обрушился бы на Кринн рано или поздно, вот только мир смог бы восстановиться… Боги должны заботиться о равновесии. Что иронично, Гилеан по своей сути не мог вмешиваться в происходящее и тем самым хранил верность долгу, меж тем как Паладайн и Такхизис вели умеренную борьбу на протяжении долгих лет. Добро и зло — два крыла, несущие этот мир. Зло не может созидать. Быть единственным богом невозможно… Рейстлин помнил, как с жаром рассказывал Даламару о слиянии Тьмы и Света, которое могло отворить врата в Бездну. Это была сила совершенно потрясающая — Маджере пронёс память об этом сквозь годы. Поневоле в его размышления закрылась горькая мысль о том, что от него осталось после случившегося. «Я стал пленником своих воспоминаний — до чего же смехотворно…» Впрочем, для него это была лучшая судьба. Было среди воспоминаний и одно о свете, о безмятежном чувстве покоя. Свет ворвался в его душу, когда он принёс себя в жертву Тьме, запечатав врата изнутри. Маджере понимал, что, оставаясь наедине с Ней, он спасётся (и спасёт весь мир в придачу, но это дело десятое), пускай обрекая себя на вечные терзания. Её — боль, мучения и кошмары — он изучил вдоль и поперёк, в отличии от Ничего. Он страдал и неустанно трудился почти всю жизнь, чтобы полностью очернить и избавить душу от страха, чтобы обрести силу и испытать на себе то, что не поддаётся описанию. Чтобы всё это обратилось в прах его же руками?.. Рейстлин предпочитает иметь контроль над любой ситуацией. Именно поэтому, постигнув ужас Ничего, он повернулся к вратам спиной — он сделал выбор сам, он решил свою судьбу, и ему этого было достаточно. Свету же было достаточно того, что он отрёкся от своего сокровенного желания, ведь мир и истинная жрица, что должна была укрепить веру в Паладайна, были спасены. Засыпая в тёплых и ласковых объятиях, Рейстлин тешил себя мыслью, что поступил так исключительно по своему усмотрению. Но, услышав на грани сознания отчаянный крик Такхизис и уловив на мгновение в потоке лик Паладайна, полный жалости, не почувствовал ровным счётом ничего. Это вовсе не победа, не жалость, это — должное… Все боги в конце концов что-то должны. Да, Тьма и Свет воссоединились. Открыли врата, а потом их же закрыли. И Рейстлин не испытывал ликования, когда он понял, что выйти из Бездны он мог по своему желанию. После того, как он вернулся в Кринн, его душа чувствовала что-то схожее с тем, что чувствовало его тело на ступенях Палантасской библиотеки — она мучительно тлела, опалённая уже давно погасшим огнём. Даламару не было покоя. Он тщетно пытался восстановить образ учителя в своей голове, но теперь, изредка сталкиваясь с ним в разных частях башни, пришёл к выводу, что либо безупречная эльфийская память подводит его, либо шалафи действительно изменился, несмотря на хорошо сохранившуюся внешность мага. Даламар бы больше предпочёл поговорить с ним, чем грешить на дурную память. Маджере никогда не заговаривал с ним первым и при любой встрече либо не замечал его, погрузившись в свои думы, либо смотрел на него так, что у эльфа леденела кровь. Но он не настаивал до тех пор, пока был уверен, что Рейстлин может о себе позаботиться. По крайней мере, тот не забыл промыть раны сразу после возвращения. Это обнадёживало. Бездействующим впервые за долгое время шалафи Даламар встретил его под прозрачным куполом около полуночи. Посоха с ним не было, — как не было и тогда, когда он вернулся — поблизости вообще отсутствовали любые источники света. Если бы не ясное безоблачное небо с россыпью звёзд, Арджент бы даже обострённым зрением не выцепил на каменной кладке тёмный силуэт. Рейстлин безучастно смотрел наверх, кажется, нашёптывая что-то одними губами. Эльф непринуждённой походкой приблизился к нему, но когда он не встретил ответной реакции, его мнимая беспечность поколебалась. — Ты сейчас ничем не занят.? — равнодушным его голос нельзя было назвать, словно не он минуту назад шёл по своим делам, прежде чем совершенно случайно встретить шалафи. Нет, тревога душила его изо дня в день, да с такой силой, что скручивало внутренности. Казалось, даже старые шрамы ныли подобно пылающим меткам на груди. Рейстлин опустил голову, издевательски скользнув взглядом мимо Даламара, и ответил с ядовитым сарказмом: — Должно быть, согласно летописи сейчас я занят? Даламар непроизвольно поморщился, уже отвыкнув от такого тона. Смысл слов Маджере метался между передразниванием и скрытым наставлением. Рейстлин не был намерен задерживаться, но даже понимая, что его настойчивость попросту иссякла, игнорировать слова Даламара он не стал. — Мы должны поговорить, шалафи. — эльф шагнул к магу, и тот медленно, словно не желая нарушать напряжённую атмосферу, поднял взор на ученика, наконец, дав ему добро: — Да, пожалуй… У Даламара перехватило дыхание, и волнение сомкнулось над его душой. В этих глазах отражались мерцающие звёзды, и в какой-то момент ему показалось, что это поблёскивает чёрный песок в часах, переставших отсчитывать время. Момент неприлично затянулся, и эльф неожиданно для себя обнаружил, что стоит довольно близко к Рейстлину, заглядывает ему в душу и не видит ничего. Его гнетущая аура иссохла, осыпалась пеплом в пески Бездны, и даже ветер более не волновал её. — Но если хочешь удовлетворить свое любопытство, то поторопись. Это не место для разговоров. И Арджент покорно поплёлся за прошелестевшим вглубь тёмного коридора шалафи. Эта комната не изменилась после «смерти» Рейстлина, поскольку Даламар по достоинству ценил её простоту. Он знал толк в убранстве, а помещение с камином соответствовало и отвечало его запросам. В Башне других таких уютных уголков больше не было, к тому же память о давних вечерних разговорах между ним и шалафи согревала его. Маджере направился сюда неспроста, — видимо, взял во внимание условия для разговора, чем занимался крайне редко, — и почему-то это сулило эльфу отраду. Рейстлин опустился на диван, оперевшись локтями в колени и отрешённо всматриваясь в одну точку. Даламар упорхнул на другой этаж за отваром, перед этим разведя огонь в камине с помощью магии. По счастью, из-за спешки он не заметил ревностного выражения лица мага — а может, и замечать даже не хотел. Воодушевление переполнило его сущность вместе с беспокойством, и Арджент даже посмеивался над собой, мол, вон как занялся его дух после исчезновения твёрдой руки шалафи. — Ты вошёл без предупреждения. — сухо заметил Рейстлин, искоса глядя на ученика, застывшего в дверях. — Если бы на дверь было наложено заклятие, ты бы немедля пострадал. — Да, конечно. Мне следовало подумать об этом. — рефлекторно отозвался Даламар и преклонил голову в извиняющемся жесте. Но тут же его глаза округлились, а лицо вытянулось так, словно кто-то дал ему звонкую пощёчину. «Ну да, если бы…» Он чертыхнулся и посмотрел на Маджере, но тот в ответ на его кричащие мысли лишь горько усмехнулся, и прозвучало это подобно треску разбитого стекла, больно ранившего осколками чужой слух. — Если ты всё ещё тешишь себя надеждами, что всё вернётся на круги своя, то знай — у меня нет права на использование магии. Права, а не возможности! — голос мага дрогнул. — Боги не могли отнять у меня то, что я получил после Испытания, и вернуть то, что я утратил. Но Тёмная госпожа нашла способ отомстить мне.! Наставление перестало быть скрытым, зато передразнивание стало вынужденным — Рейстлину против гордости пришлось поставить ученика перед тем фактом, что он больше не был магом. Даламару почудилось, что вместе с насмешкой собеседника под ним беззвучно треснул и надломился тонкий чёрный лёд, в котором он искал, безуспешно искал образ своего шалафи. Провалившись в зияющую пустоту, что с возвращением Рейстлина в Кринн поселилась в душе бывшего мага, Арджент оказался одной ногой в Бездне. Это было поистине страшное чувство, с которым не сравнились бы те ощущения, который он испытывал во время обучения. Неужели Рейстлин согласился на это? Ради чего? — И ты вернулся? — Даламар смотрел на шалафи с неверием и толикой едкого разочарования, но на что он мог надеяться? Ведь Маджере вернулся другим человеком. Впрочем, и будучи другим человеком он не ответил — может быть, решил, что ученик опять задаёт глупые вопросы, что подстегнуло того поспешно объяснить. — Ты вернулся, зная об этом? Я не понимаю… — И не нужно это понимать. Даламар, я не держу и не прогоняю тебя. Если тебе трудно смириться с этим, — ухмылка превосходства заиграла на чужих тонких губах, теперь уже такая чуждая! — то вперёд — двери для тебя не закрыты. — Стало быть, ты сам уже смирился? И ты не станешь возобновлять исследования и… — Даламар. — нетерпеливо прервал его тираду шелестящий голос, и худая золотистая рука легла на плечо эльфа, слегка подмяв под себя чёрный бархат. — Ты должен сначала ответить мне. Если твоё нахождение здесь после моего возвращения, как и обращение «шалафи» — вынужденная мера, то для меня это не более чем злая шутка прошлого. Даламар сглотнул и опустил взгляд. Честность шалафи наряду с его спокойным, но может самую малость горестным тоном вгоняла в смятение не хуже, чем если бы эти слова звучали из уст отчаявшегося и смертельно уставшего человека. Преподнесение роли не играло, ибо Арджент научился понимать его слова безупречно, чтобы ему не приходилось говорить больше необходимого. Наконец, эльф проронил давно заготовленный ответ: — Нисколько нет. — Славно. Ты небезосновательно надеешься, что я смогу ещё чем-то удивить тебя. — равнодушно констатировал Рейстлин. — Можно подумать, твоё возвращение не удивило меня. Я до сих пор растерян. Хотя, конечно, в своих смелых мечтах я мог бы найти что-то более удивительное… — с горечью ответил Даламар. — Например, что твой шалафи вернулся, потому что соскучился по дому и его обитателям? — маг поднял брови, словно читая книгу заклинаний между строк — так читаются неожиданные открытия или… — А как иначе? — эльф продолжил разговор, забыв удивиться — уже привык, что учитель может вывернуть нутро самому сокровенному, чтобы рассмотреть в подробностях. — Для тебя в твоих действиях должен быть смысл. Всегда. — Что ж, ты делаешь успехи в своих выводах. Они молчали некоторое время, наблюдая за беснующимися языками пламени в камине. Рейстлин отпил из своей чашки и опустил плечи, склонив голову. — Ты во многом преуспел, мой ученик. Ты охотно принимал всё, что я давал тебе, будь то знания, чувства или система ценностей. Теперь всё это — твоё. — он убрал руку с плеча Даламара и обвёл ей пустоту комнаты. — И я уверен, что ты распорядишься этим лучше меня. — Но что ты будешь делать дальше? Тебя считали погибшим двадцать лет, и твоё возвращение возмутит весь мир живых. Бьюсь об заклад, что слежка усилится и расстроит все твои планы.! — Боги, Даламар, не мели чушь! Я не способен сделать что-то более страшное, чем уже сделал, особенно без магии. — Рейстлин поставил опустевшую чашку на стол и тяжело выдохнул. — Я сыт по горло всеми этими интригами и планами. К тому же, Конклав больше не будет досаждать мне, не так ли? — ещё одна улыбка, от которой бросило в холод. Он многозначительно посмотрел на Даламара. — В конце концов, тёмного мага Рейстлина Маджере, за которым Они следили, больше нет. — К твоему сожалению, ещё как будет, если ты меня отсюда не гонишь. — на лице эльфа расцвела довольная ответная улыбка. Собственнический взгляд перешёл из одних глаз в другие, и Рейстлин прищурился, будто ища в них заветную искру, которая однажды воспылала в нём и выжгла всё дотла, как и предсказывал его собственный учитель. — Желаешь приоткрыть завесу в другие миры, Даламар? Торжество в голосе и отсвет упоения в некогда пустых золотистых глазах дал эльфу понять, что ответ не требуется. А меж тем Маджере наслаждался чем-то, что ведал лишь он один, и чувство это на руинах сокровенного и возлелеяной годами пустоши почти опьяняло… — Мало о чём я сожалел в своей жизни, но всё же не лопухнись на моём месте, ведь перед тобой жизнь открывается куда более длинная. Ты возьмёшь у меня только лучшее из наихудшего, мой ученик. — Потому что я это заслужил. — Именно. — улыбка медленно увяла на лице Рейстлина, но лихорадочный блеск в глазах продолжал ворошить песок. Никогда и ничья чужая гордость не могла принести ему такое ликование. Вот оно, вот оно, давно забытое и бесценное.! — Ты понимаешь меня, как никто другой. Признаю, ради этого я был бы счастлив подняться из Бездны… Бывший маг бегло осмотрел свои руки, и мрачная тень упала на его лицо. — Впрочем, свой урок я усвоил, и для меня ничего не осталось. У меня слов нет… — Не серчай, шалафи, — вкрадчиво произнёс Даламар и приобнял бывшего мага рукой, позволяя тому с коротким вздохом положить голову ему на плечо, — но это зрелище вызывает у меня сочувствие. — Увы, теперь оправданное. — фыркнул Маджере, не оказывая никакого протеста. Ему хотелось найти утешение в сильных руках эльфа и в понимании, что их объединяло. Да, ради капли утешения стоило покинуть Бездну без сомнений, а сомнения, как известно, — тяжкий порок. — Ну а что видишь ты, шалафи? Не собираешься высказаться по поводу моей непростительной назойливости? Рейстлин почти улыбнулся.