Свет

Сун Лань сделал скромное подношение — положил на алтарь немного фруктов, что чуть раньше селяне дали ему в благодарность за помощь, зажёг благовония — и склонил перед статуей голову, вознося молитву. Обычно заклинатели не обращались к богам, предпочитая рассчитывать лишь на себя, однако Сун Лань был вынужден признать, что его сил недостаточно, чтобы воплотить его главное желание и единственное устремление, которое и поддерживало ещё жизнь в так давно уже мёртвом теле. Он опасался, что мольбу живого мертвеца могут счесть оскорблением божества, но знал также, что Император Небес известен своими сердечностью и пониманием, и оттого решился рискнуть. Примерно четыре месяца назад, пропутешествовав по миру с мешочком Цянькунь, в котором хранились осколки души Сяо Синчэня, на поясе и Шуанхуа за спиной уже почти два года, он обратился к Императору Небес впервые — и с тех пор заходил в один его из храмов по меньшей мере раз в неделю. Молитва его всегда была короткой, всегда об одном: «Император Небес, Ваше Высочество, прошу, помогите мне собрать душу моего друга Сяо Синчэня, подарите ему возможность переродиться. О милости вашей слагают легенды, так не будьте же равнодушны, Владыка». Пусть с первой молитвы прошло немало времени, Сун Лань не терял надежды. Он не знал, как быстро положено отвечать богам, но догадывался, что каждый день Императору Небес молится несметное множество людей. Выполнить желание каждого непросто, а значит, ему самому стоит набраться терпения. В конце концов, ему некуда спешить. У него есть едва ли не всё время мира — и он готов ждать столько, сколько потребуется. Помолившись, он устроился на ночлег прямо в храме. *** Он стоял под цветущей мэйхуа, что роняла лепестки на ветру, но не чувствовал холода, хоть всё вокруг укрывал снег. Рядом с ним вглядывался в высь юноша, чьё лицо было мягким и преисполненным силы одновременно, а простые белые одежды выглядели слишком лёгкими для зимней погоды. Юноша казался Сун Ланю удивительно знакомым, однако вспомнить, кто он, никак не удавалось. — Любая жизнь однажды обрывается навсегда, — заговорил тем временем юноша, и стоило ему поднять руку, обернув её ладонью вверх, как розовый лепесток, что кружил в падении, опустился ему на кончики пальцев. Юноша рассматривал его несколько мгновений, а затем взглянул Сун Ланю прямо в глаза: — Отчего ты не желаешь отпустить его? Он сам выбрал исчезнуть навеки. Сун Лань вздрогнул. — Никто не любил жизнь так, как любил её Синчэнь, — тихо возразил Сун Лань. — Страдание и чувство вины сломили его, но он заслуживает войти в мир снова, никогда не вспоминая о них. — Подобная боль будет тяжёлой тенью нависать над душой в каждом её воплощении, — качнул головой юноша, но затем мягко улыбнулся: — Если не найдётся тот, кто сумеет отогнать её своим светом. — Его собственный свет непременно приведёт такого человека в его жизнь, — Сун Лань склонил голову, не желая, чтобы глаза выдали, как сильна его скорбь о том, что ему самому этим человеком никогда не стать. Слишком много тьмы он принёс Синчэню. Юноша вдруг коснулся его плеча, и боль отступила, сменившись спокойствием. Он поднял голову. — Если ты готов посвятить ему свою жизнь, я помогу тебе, — сказал юноша. — Готов, — тут же отозвался Сун Лань. Юноша провёл одной ладонью над другой, и в руке у него возникла небольшая лампа в виде цветка лотоса. Внутри уже горел огонёк. — Это — лампа Жизни, что способна собрать осколки души, — юноша протянул изящный цветок Сун Ланю. — Божественный огонь в ней не затухнет от непогоды, но каждый день ты должен подливать масла, чтобы он не прогорел. Если огонь угаснет — душа рассеется безвозвратно, и даже я не смогу ничего с этим поделать. Путешествуй с ней по миру, пока пламя не обернётся чистым светом — тогда выпусти его, и твой друг вернётся в круг перерождений. Но помни, что времени тебе потребуется немало — всё-таки он мёртв уже давно. — Благодарю, — горячо ответил Сун Лань и поклонился, приняв лампу, увидел мягкую грустную улыбку — а в следующий миг открыл глаза в храме Императора Небес. Темноту ночи разгонял спокойный огонёк лампы в форме цветка лотоса. *** Сун Лань исходил множество дорог — и каждая однажды неизменно возвращала его в края, где они с Синчэнем повстречались и провели юность. Так случилось и сейчас. Прошло уже девять лет с тех пор, как Император Небес явился к нему во сне, которым обернулась медитация, и одарил лампой Жизни. Каждый день Сун Лань исправно подливал масло, каждый день проводил в пути, если Ночная охота не вынуждала его оставаться на одном месте дольше. Огонёк в лампе горел ровно и мирно, согревая его застывшее сердце и не позволяя надежде угаснуть. Сун Лань смиренно ждал. В этот раз он остановился на ночь в заброшенном дворище и, расчистив землю, развёл огонь — ему не требовалось тепло, но потрескивание веток в костре и ароматный дым воскрешали в памяти ушедшие дни — когда точно также он любовался живым пламенем вместе с Синчэнем. Он снова видел его улыбку, снова слышал мелодичный смех и спокойный голос, почти чувствовал прикосновение рук… Из воспоминаний его вывело сияние, что вдруг разлилось рядом. Оно было одновременно и ярче, и мягче света от пламени. Будто бы стало единственным светом. Сияла лампа Жизни. От радости Сун Лань глубоко вдохнул. Он бережно взял лотос в руки, чувствуя, как трепещет неживое сердце, и несколько мгновений просто вглядывался в сияние, поражённый тем, что ожидание внезапно подошло к концу. Что чудо в самом деле произошло — происходило прямо сейчас. Он положил ладонь на стеклянный колпак — и на миг не захотел поднимать его. Столько лет Синчэнь был рядом с ним, пусть и незримый, бессловесный, и было почти что страшно расстаться с ним в один миг, отпустить навсегда. Но Сун Лань качнул головой — и снял колпак, подавив неуместное чувство. Он никогда не желал держать Синчэня в неволе. Из лотоса поднялся шар света, замер напротив него, и Сун Лань потянулся к нему, но остановил себя — пальцы застыли в цуне, так и не коснувшись. Он уже собирался убрать руку, когда шар сам подался ближе, обдавая его теплом. Они застыли так, и Сун Лань не смог бы сказать, сколько прошло времени, много ли или совсем мало, прежде чем шар отстранился и, помедлив ещё мгновение, принялся уплывать ввысь. Он отдалялся медленно, и Сун Лань, встав, не сводил с него взгляда, неотрывно наблюдая, как тот будто бы становится светлячком, а затем — и звездой. Самой яркой, самой прекрасной из рассыпавшихся по небосводу. Он всматривался в небо так долго, что даже костёр успел прогореть до конца, но это нисколько не заботило его. Синчэнь вернулся в круг перерождений — и не было сейчас ничего важнее, никакие воспоминания не казались притягательнее настоящего. «Благодарю Императора Небес», — Сун Лань низко поклонился небу. В сердце его тихая тоска лишь оттеняла счастье, и он готов был обрести покой.