Идёшь курить?

— Плотность распределения дли­тельностей интервалов между поступлениями требований имеет вид: эф один от тэ равно лямбда на е в степени минус эль тэ, где… Голова пухнет. Экзамен завтра — вернее, уже сегодня, через шесть часов. Я бы давно бросила ботать и завалилась спать, но Лена, задротка несчастная, учит вслух и просит её проверять. Тут волей-неволей вызубришь: наверное, скоро даже Регина готова будет сдать ТСМО на «отлично» — а она первокурсница и вообще экономистка. Мы точно мешаем ей спать, а она стесняется сказать, чтоб мы заткнулись. Её проблемы: в общаге за личное пространство надо бороться. Осторожный стук в дверь. Я даже догадываюсь, кто это может быть… Побуду швейцаром: отпираю шпингалет, и в комнату заглядывает Энже. Лисьи зелёные глаза горят шальным огоньком. — Наташик, идёшь курить? Низ живота теплеет. Ей-то чего не спится?.. Я накидываю тренч и тапочки, и мы с Энже выходим на секционный балкон. Можно было не одеваться — ночь тёплая, сухая и ясная: в небе даже видно пару звёзд — в городской-то засветке. Достаю пачку и тяну сигаретку, а Энже внимательно смотрит на меня, склонив голову, и — утверждая — спрашивает: — Угостишь меня? Естественно, угощу, но поломаться нужно: — А своих нет? — Есть, но я хочу твоих. Вытягиваю сигаретку и для Энже. Она смешно морщит нос, пока пытается раскусить капсулу в фильтре. Я давно такие курю и приноровилась, а у неё никак не получается с первого раза. Подкуриваю ей, потом себе, и первый глоток дыма посылает будоражащую волну по телу. Курить в общежитии как бы нельзя, но все закрывают на это глаза. Если вахтёрша застукает — поругает и с балкона выгонит, но последствий не будет: за такие мелкие нарушения выселить пришлось бы каждого первого. Но мы матёрые и нарушаем кое-что посерьёзнее. Приобнимаю Энже за талию. Халат у неё мягкий, плюшевый, девочково-розовый. И не подумаешь, что она баба суровая, как анекдотичный прапор: распекает первокурсниц за недостаточно чисто вымытые раковины или забытые на кухне кастрюли. Вообще… не подумаешь. Энже льнёт ко мне, улыбается краешком рта, смотрит куда-то в небо — а шаловливые пальчики забрались под мой тренч и поддевают пояс шорт. Приподнимаю полу её халата, глажу нежное бедро, чуть выше… На ней нет белья. Смешная она: без шерстяных носочков хо-о-олодно, а халат на голое тело — нормально, пойдёт. Снова бодяжила маску для лица: от её щеки пахнет глиной и алоэ. Мажет на себя всякую ерунду, а кожа всё равно супер-гладкая… — Энже. — М? — Энже. — Да что сразу Энже? У её поцелуя ментоловый вкус моих сигарет. Моей зависимости. Короткого звучного имени: Эн-же — можно было бы подумать, что она француженка, если б не смуглая кожа и раскосые башкирские глаза. Пальцы сами находят её клитор. Энже прикрывает глаза — на секунду уходит из реальности, но почти сразу возвращается и снова затягивается сигаретой — с самым невозмутимым выражением лица. Пусть попробует владеть собой, когда я докурю и буду, не отрываясь, целовать её в губы и тереть клитор, как в последний раз. Или как в первый. Помню ту ночь. Мы выпивали старшей половиной секции — камерно, уютно, между нами, девочками. Вышли толпой покурить — шестеро нас было, или, может, семеро… Пели на балконе песни Шнурова во всю глотку, ржали, курили, и вдруг кто-то предложил — перецеловаться друг с другом, по очереди. Я так и не поняла, зачем, идея была не моя и даже не Энже; натуралки такие образцовые — в миру лесбиянки у них «фу» и «гадость», а под винишком все потаённые желания рвутся наружу. Я притворилась пьянее, чем была на самом деле, и с удовольствием расцеловала всех, кто решился. Девочки касались меня неуверенно, вскользь, коротко ткнувшись губами в губы, но поцелуй Энже был другим. Плотный, тесный, со вкусом дешёвого вина и чего-то неуловимо откровенного. Я сразу поняла: она своя. Она тоже всё про меня поняла — и, кажется, сама всё решила. А если Энже что-то решила — так и будет. Она затащила меня в свою комнату, пока её соседки дальше пьянствовали в моей, и… Моя сигарета догорела. Тушу бычок об перила и кидаю вниз. Теперь я вся — для Энже. Я обнимаю её тело… Нет, пусть будет стан. Именно это поэтичное слово лучше всего описывает Энже: тонкую, гибкую, легконогую. Её тёплая грудь ложится мне в руку, как влитая. Пушистые волосы щекочут лицо, пахнут сигаретным дымом и какими-то травами. Снимаю свою заколку, скручиваю волосы Энже в жгутик и закалываю на затылке. Губами вдоль обнажившейся шеи, ладонью по груди, пальцами по клитору — я хочу слиться с Энже, стать её частью, её продолжением. Внизу живота приятно тяжелеет, намекает, что нужно подвигаться; иногда я жалею, что родилась не парнем — сейчас могла бы быть к Энже ещё ближе. Снизу слышен стук балконной двери и мужские голоса. Вот гадство… — Стоять, — тихо приказывает Энже. Хорошо, продолжаем. Вроде она со мной такая ласковая, мур-мур, а внутренний прапор так и сквозит. Парни совсем рядом: на восьмом этаже, в соседней секции. Наш балкон оттуда наверняка просматривается так же хорошо, как их с нашего. Доносятся обрывки разговора: кажется, они спорят, какой класс в «Масс Эффекте» круче — разведчик или штурмовик. Обнимем вечность, Энже? Как те синие девчонки из игры. Не могу, хочу больше. Прижимаю её крепче, хватаю зубами за край уха. Энже жмётся в ответ; её грудь в моей руке покрывается мурашками, а по клитору и губам пальцы скользят легко, будто в масле. Энже вздрагивает: — Аккуратней. Она, когда разгонится, стаёт гиперчувствительной. Между ног надо быть нежнее, а в остальном — наоборот, пожёстче: вжать в балконные перила, впиться зубами в шею, больно потянуть за сосок. Это не даёт мне власть, нет; главная всё равно Энже. Разговор парней на восьмом затихает. Краем глаза вижу, что они всё ещё там — и уходить, похоже, не собираются. Говорю Энже на ушко: — На нас смотрят. — Пусть. — И завидуют? — Ага. Её халат развязался, разметался, раскрыл и грудь, и живот… Всё раскрыл. Хочу её видеть — голую, возбуждённую: развернуть к себе лицом, смотреть в глаза, целовать в губы… Так и сделаю. Чтобы сильнее завидовали. За что она такая красивая, за что она досталась мне. Сама понять не успела, как уже держу её за горло, целую и трахаю пальцами, а она извивается, кусает меня за губы, чуть ли не задыхаясь. Вскрик-взвизг, и Энже выгибается, дрожит у меня в руках. Ей хорошо. Мои трусы промокли, наверное, насквозь. Энже вернулась в реальный мир: горячо целует меня в губы и гладит между ног ладонью. Смена ролей. Издалека доносится присвист. Совсем про них забыла. Никакого личного пространства… — У меня маникюр, — хихикает Энже, встаёт передо мной на колени и стаскивает с меня шорты и трусы. Нет, Энже, ты просто любишь делать куни, и твой маникюр тут ни при чем. Снимаю шорты с бельём и бросаю в сторону. Расставляю ноги пошире, чтоб ей было удобнее, — и то ли проваливаюсь, то ли взлетаю: её прикосновения — до дрожи в коленях, до темноты в глазах. Лёгкие, дразнящие сначала — как искорки; нарастающие постепенно, разжигающие не огонь — пожар. — Пошто тут стоите? Курите опять? Гадство. Люсю за три версты слышно. Отчитывает тех парней на восьмом, скоро и к нам придёт. — Энже, вахта. Я будто сказала это в пустоту. Пытаюсь выскользнуть, но Энже цепко хватает меня за бедра и не пускает — втягивает клитор ртом, так, что меня чуть пополам не сгибает от удовольствия. Люся повернулась в нашу сторону. Как же несказанно повезло, что она пришла именно сейчас и не видит Энже. Меня бросает в пот — то ли от страха, то ли от близости оргазма. — Пошли отсюдова, пошли по комнатам! Последнее китайское предупреждение! — Люся гонит парней с балкона. Кажется, к нам это тоже относится. — Энже, надо валить, — мой голос срывается, язык не слушается. Энже всё равно. Она смотрит на меня снизу вверх и не останавливается — лиса хитрая, а я у неё в плену и ничего не контролирую… Неизбежное наступает — толчком, взрывом в животе, разливается по крови мягким мучительным теплом. Ноги вот-вот подкосятся; ищу наощупь лицо Энже, отстраняю её от себя: — Я всё. — Вот теперь — бежим! — хохочет Энже, вскакивает и, поддав дверь с ноги, вылетает в коридор. Я за ней — запахнув тренч, скорее в комнату, скользнуть в дверь, захлопнуть — осторожно, чтоб не шуметь, дёрнуть шпингалет… В коридоре грохочет железная дверь секции, шаркают шаги. Я успела. Чёрт возьми, успела! Убираю с лица волосы — заколка осталась у Энже… О нет, трусы!.. — Это шо это у нас, день открытых дверей? — вопит Люся в коридоре. Гадство, я не закрыла балкон!.. Люся шаркает мимо нашей комнаты, останавливается зачем-то — кажется, моё сердцебиение слышно через дверь. Тишина, тишина, тишина — снова шарканье в сторону балкона… — Публичный дом! Сбежали и трусы побросали! Ну попадитесь мне ещё раз, ну попадитесь! Всех выселю! Совсем стыд потеряли! У меня всё тело горит от этого самого стыда. Запоздалого — и приятного. — Твои трусы? — вполголоса спрашивает Лена, еле сдерживая смех. Готова поспорить, что Юля и Даша — соседки Энже — сейчас спрашивают у неё то же самое.