***
Одасаку вертит в руках очередную безделушку, мысленно оценивая, подойдёт ли она в качестве подарка одному из его родственников. Анго занят тем же. Вся остальная компания, приехавшая на отдых, занята тем же. Только Осаму без особого интереса наблюдает за товарищами. Ему кажется, что лучше было бы остаться в номере после обеда, а не таскаться по людным и самым туристическим местам курорта, не находя себе места. — Дазай, как тебе? — обращается к нему Ода с набором собы² в руках. — Замечательный подарок! — наиграно говорит Осаму. — А если серьезно? Хочу маме подарить, она всегда хотела попробовать окинавскую лапшу... — Ну если она это хотела, значит ей понравится... Это же и так понятно, зачем ты спрашиваешь? — Убедиться наверняка. — улыбается парень. — Зуб даю, Одасаку, Анго сейчас прибежит с чем то похожим... — лениво растягивает Дазай, смотря на приближающегося товарища. И он оказался прав, в руках Анго был такой же набор, только удона... — Ничего не поделаешь... Раз уж вы вдвоем это взяли, мне ничего не остаётся как купить рамен. Оба парня захохотали, а Одасаку слабо хлопнул Осаму по спине, парни пошли дальше изучать содержимое разнообразных сувенирных лавок. Неожиданно к ним присоединилась Сасаки. Всё это время, хоть она и была с ними в поездке, с Дазаем она почти не разговаривала. И это было нормально. Их отношения заключались в том, чтобы раз в несколько недель или месяцев встретиться где-нибудь, только чтобы заняться сексом. Почему-то только с ней Дазай был готов переспать больше одного раза. Не от того ли, что ей было нужно от него того же? — Чем заняты? — она кинула в лицо "тайного партнера своего" мимолётную улыбку и уткнулась глазами в наборы его друзей. — Тем же, чем и остальные, мы выбирает сувениры домой, — ответил Анго, поправляя очки. — О, у вас похожие наборы... Почему бы тебе не взять рамена для своих родных, Осаму-кун? На этот раз хохота не было. Ода и Анго знали о том, что их друг без семьи и видя, что тема ему некомфортна, старались не поднимать её. — Мне не для кого. — ответил Дазай, сохраняя лицо. — Оу, я не знала, прости... Ты не помнишь своих родителей? Внутри Осаму зол на то, что она не может остановиться после, казалось бы, прямого намёка на это. — Отлично помню... — к его великой удаче они оказались прямо напротив книжной лавки, так что у парня появился повод улизнуть, — О, Анго, Ода, тут книжный магазин, так что я пойду посмотрю, есть ли там что-нибудь интересное... Покинув их и оказавшись в старинном магазинчике, пропахнувшем бумагой, пылью и чернилами он чувствует лёгкое облегчение в союзе с нарастающей тревогой. На теле начал выступать холодный пот, а в горле пересохло. Он снова вспоминает время проведённое с мамой и то событие, которое прекратило это времяпровождение. Страшно. Дазай снова охвачен страхом от нахлынувшего воспоминания о травмирующем событии, этот страх преследует его с того самого дня и не даёт ему спокойно спать. А сейчас он стоит в книжной лавке, напрягаясь всем телом, лишь бы не выдать окружающим его людям и предметам своего состояние. — Молодой человек, вам что-нибудь подсказать? Взять себя в руки. Выдавить из себя слова: — Да, здесь есть стеллаж с новинками? — Есть, — сухой старичок доброжелательно подзывает его к себе, — интересует японская или зарубежная литература? — И то, и то. Перед ним оказывается выдвинутая прямо из прилавка полка, загруженная книгами в глянцевых и твёрдых обложках, на каждой из которой сверкает метка "бестселлер" или "новинка". Перед глазами Дазая десятки новых авторов, каждый из которых смог написать и выпустить своё произведение. Они сделали то, о чём всегда грезил он. Однако Осаму стоит на месте и смотрит на детищ этих незнакомых ему людей. Нет, не совсем незнакомых, ведь в этот момент его глаза зацепились за что-то знакомое — Ф.М.Достоевский "Сборник сочинений". Он не может больше здесь находиться, ни здесь, ни на этой планете. Дазай быстрым шагом покидает книжную лавку, кажется, старичок-продавец что-то ему говорил, но он не слышал. Нет, Осаму не расстроен, к тому же его паника напрочь его оставила. Сейчас его губы даже скривились в улыбку. Вырвавшись на улицу, лицо обдаёт свежим воздухом жилой улицы. Он глубоко вдыхает этот воздух, выпрямляет спину... И осматривается. Одасаку и Анго над чем-то смеются в нескольких десятках метров от него; девушки из его группы примеряют шляпки и солнечные очки в магазине аксессуаров слева; кто-то мотает головой, на которую нацеплена соломенная шляпа. Из под шляпы выглядывают рыжие пряди. Этот мир, поглощающий Дазая, продолжает вертеться и суетиться; времена года по прежнему меняется, ведь солёный ветер стал прохладней, а ночь наступает раньше; вдобавок люди, которых он знает продолжают жить. Осаму прощается с Окинавой, с шумными и горячим песком. Прощается с луной, которая хранит воспоминание о той ночи, когда двое парней обнимали друг друга в океанской глади, курили сигареты, танцевали по пути из комбини. Тускнеющая луна помнила, как они ласкали тела друг друга. Вернувшись в Токио он снова погрузится в рутину мафиози, будет продолжать проливать чью-то кровь, время от времени спать с кем-то, ведь с поиском сексуального партнёра у него никогда не бывает проблем, всё так же вести убогий образ жизни — питаться лапшой быстрого приготовления и не убираться в своей комнате, и в тоже время Дазай неизменно будет лучшим студентом, умеющим решить любую задачу, построить график или выучить наизусть параграф. Главное — заставлять людей смеяться, — рассуждал он, — и тогда им не особенно бросится в глаза его пребывание вне того, что они называют "жизнью"; во всяком случае, ему не следует становиться бельмом в их глазах; он — ничто, он — воздух, небо.³ Но кое-что изменилось. Может быть, у него есть право подружиться с тем, кто живёт с ним в одной квартире?***
Окинавские острова остались позади, вместе с шуршащим песком, пляжными зонтиками и уличными котами. И на смену этим летним видам пришёл Токио, только погружающийся в осень. До красных клёнов⁴ ещё далеко, а столица выглядела как и летом — здесь времена года сменяют друг друга никуда не торопясь, — разве что прежняя духота в воздухе сменилась на ели уловимую прохладу. После прибытия самолета в город, уставшие студенты разбрелись по домам, надеясь отдохнуть пару дней перед началом нового семестра. Наши главные герои ехали на машине Дазая с личным водителем, раньше это могло смутить рыжего, однако сейчас, за несколько месяцев совместной жизни, он привык к его богатым замашкам, так что сейчас рассеянно глядел в окно. Он не замечал слабо заметного, но всё же присутствующего возбуждения Осаму. Тот время от времени нервно поглядывал на Чую, теребил края плаща и всё в этом духе. — Чуя-ку-ун? — наконец пропел он, придавая себе максимально спокойный вид. Накахара вопросительно и немного раздражённо повернулся к семпаю, вопросительно кивнув. — Чем займешься в остаток дня? — Дай подумать... Хотел просто поваляться и посмотреть что-нибудь. Почему ты спрашиваешь? — Ну, я подумал, что мы соседи уже долгое время и до сих пор не поддерживаем какого-либо постоянно общения... — Ого... — рыжий приподнимает бровь и снова всматривается в Осаму с ожидающим видом. — То есть тебе не достаточно того, что мы иногда здороваемся (когда ты соизволишь выйти из своей запертой комнаты), иногда спрашиваем друг друга "как дела?" и в очень редких случаях становимся партнерами в странных вещах?.. — Ты стал менее общительным, или мне кажется? — Я всегда рад пообщаться с тобой, Дазай. Осаму, решив про себя, что это крах и позор, теряет всякую надежду на продолжение этой увлекательной беседы, так что он театрально и шумно вздыхает и вжимается в спинку своего кресла. Через некоторое время Чуя нарушает образовавшуюся тишину: — Так зачем ты спрашивал о моих планах на день? — Знаешь, мне сегодня совсем нечем заняться... Так что я хочу чем-нибудь заняться с тобой. Щеки юноши заливаются румянцем, сливаясь с рыжими локонами, а его брови злобно нахмуриваются. — Не надумывай себе! — торопиться объясниться Осаму. — Если такие обычные слова слетают с моего языка, это же не значит, что именно из-за того, что этот язык — мой, то они сразу же приобретают пошлый контекст. Чуя восклицает какое-то ругательство и снова отворачивается, но под конец он довольно отчётливо пробубнил: — Можешь сегодня провести остаток дня со мной, дубина... И, как он и обещал, сегодняшний вечер они провели в комнате Чуи, смотря полнометражные фильмы Миядзаки, которые, к слову, каждый из них видел не один раз, однако после долгого спора с выбором фильма парни пришли к тому, что пересмотреть любимые шедевры детства будет вполне себе не плохой идеей... — Какой у тебя любимый фильм? — спрашивает Чуя после титров "Мой сосед Тоторо". Осаму задумчиво потирает переносицу и с задержкой отвечает: — Ходячий замок, наверное... А у тебя? — Рыбка Поньо. — Дай угадаю, потому что там океан? — Угу. — улыбается юноша, смотря на тёмные волосы, обрамляющие чужое лицо. — А у тебя почему? — Что за эстафета, палочка в которой — вопрос "а у тебя?" и "почему"? — он тихо посмеивается, осознавая что вопрос повис в воздухе. — Я смотрел это с мамой... По нескольку раз... — С мамой? Извини, Дазай, если тебя это задевает, но раньше... ты говорил, будто она была сектанткой или что то в этом духе, но ты говоришь о ней с добротой в голосе. "Раньше" особенно сильно всплыло в их головах. "Раньше", это тогда, когда Чуя нашёл соседа на полу в ванной со вскрытыми венами, когда он дежурил у его постели и когда чувствовал на себе груз его упавшей головы и поток слёз из чужих глаз, с последующей исповедью. — Я думаю, что могу тебе об этом рассказать, хотя ты первый, кто об этом узнает, — Дазай старается делать это с непринуждённым лицом, хотя нервные перемещения рук с места на место выдавали его. — Когда я был совсем ребёнком, она была никудышной матерью. Таскала меня по приходам, морила постами по своей вере и всё такое. Это, на самом деле, и было настоящей причиной развода её с отцом. Затем она нашла нового мужчину — русского. Мы переехали к нему... Знаешь, он был тем ещё мудаком, но в том, что мама изменилась — его заслуга. Я не помню когда это произошло, но внезапно я почувствовал, что мама начинает меня любить и старается быть хорошей родительницей из-за всех сил... — Ты, наверное, пережил много ужаса тогда... Мне очень жаль... — Всё в порядке, я не помню всего... Знаешь, ты меня бесишь, потому что мне приходится откровенничать перед тобой. — Осаму широко улыбается и пихает рыжего в плечо. — Я же не пытаю тебя, чтобы ты мне всё доложил! — Боже, Чу-у-уя! Ты такой забавный, сначала с милой моськой говоришь, что всегда меня поддержишь и выслушаешь, — он изображает лицо Чуи, соответствующее его описанию, — а потом обзываешься! — Дубина! Ты можешь со мной откровенничать, только перестань передразнивать меня! — Хорошо-хорошо, прости меня... За закончившимися титрами последовал новый фильм и они, забыв о жизненной необходимости обращаться только с грубыми издевательствами по отношению к друг-дуржке, уткнулись глазами в экран, снова погружаясь в волшебный мир, придуманный Хаяо-сенсеем. Этот мир, где дети находят для себя захватывающие приключения, новых странных друзей, а так же не обходятся без встреч с пугающими, но в тоже время завораживающими, злодеями. Дазай чувствует небольшое смятение, ведь он снова открылся кому-то, однако парень из-за всех сил старается впихнуть в себя факт того, что он имеет право высказываться и имеет право заводить с кем-то дружбу. Несколько лет одиночества и изоляции от общества, отсутствие близкого круга общения сыграли свою роль, ведь этот несчастный искренне полагает, что если доверится кому-нибудь, то это обратится для него в ещё большее несчастье, чем он уже перенёс и окончательно убьёт его. Но даже несмотря на эти, отчасти абсурдные на первый взгляд, убеждения, его душа, чистая и требующая ласки, заперта очень глубоко внутри, но это не мешает ей истошно кричать снова и снова: "Ты нуждаешься в заботе!". Глаза Чуи скрыты за волосами, и слава богу, его сердце скрыто за кожей, мясом и мышцами, ибо никто не должен услышать его бешеного биения в этот вечер. Сегодня первый день, когда они по-настоящему проводят вместе время, как соседи, живущие под одной крышей. Они смотрят фильмы, смеются и немного ссорятся. А ещё Осаму не противясь открылся ему ещё сильнее, что не могло Накахару не удивить. Кажется, Дазай пытается подружиться, а это значит, что у Чуи есть шанс любить и созерцать его на немного ближнем расстоянии, чем это было раньше.***
Отдых подошёл к концу и в одно утро токийские улицы снова оказались под ногами школьников и студентов. Можно было услышать щебет девочек со средней школы, болтавших о первой любви и нудных тестах, или уловить ухом недовольные жалобы студентов на предстоящие тяжёлые работы и предчувствия недосыпа. Сад и коридоры Тодая снова заполнялись топотом ног, а аудитории, классы для самостоятельных работ и библиотека погрузились не в то целомудренное молчание, которым они были заполнены во время каникул, но в молчание, когда иногда можно услышать чей то шёпот, щелчки шариковой ручки, скрежет елозящего карандаша по листу бумаги или открывания бутылки с напитком. Однако лишь избранное лицо, находившиеся в этом здании имели понятие о том, что произойдёт, как только кое-чьи ноги переступят порог школы, переберутся в свой класс, а затем выйдут со всеми на первую перемену в этом семестре. И вот, первый пункт исполняется и скрывающийся человек слышит слова объекта наблюдения, обращённые к товарищу: — Одасаку, утречка! Какая у тебя пара? — Информатика... Что-то случилось? Ты кажешься веселее, чем обычно, Дазай... Тот что-то отвечает, но подозрительный человек не слышит, ибо мимо проходит толпа девушек, очень громко смеющихся над чьим-то неудачным признанием в любви одной из них. Приходит время, каждый отправляется на свою лекцию, и тишина заполняет коридоры. Человек выжидает несколько минут и не больше, ибо то, что он собирается сейчас сделать требует как минимум сорока минут, а то и больше. К тому же, нужно иметь время, чтобы успеть скрыться, пока следы не заметили и кое-кто не настиг его, собираясь убить (и обязательно убьет, раз настигнет). Дрожащими руками он достает из сумки крупную пачку с фотографиями, стараясь лишний раз не смотреть на них. Затем отправляется развешивать "это" по всем этажам, шкафам, полкам, лестницам и стенам...