соня мармеладова

каждый раз, когда стрелки часов выстраиваются на двенадцать и число в календаре обнуляет дату, шура дотла сжигает своё самое сокровенное, исписанное мольбами на клочке бумаги, чтобы в последствии испить его из бокала игристого, французского и, желательно, полусладкого. искусственно смеётся под бой курантов на фоне целующихся «тех», кружит свое тело, усыпанное рубинами, выбитое платиной, в зазубренном вальсе, стукается хрусталем на тонкой ножке и вежливо откланивается в уборную, пока они все, сотканные из ничего, не замечают отсутствия, но провожают взглядом. а есть ли в этом смысл? (сбежать бы...) ледяные пальцы из слоновой кости касаются жемчужных скул. измученная улыбка. шурик опирается на итальянскую бордовую с позолотой плитку и снимает маску перед самим собой. скатывается по стене. [губы красные, опухшие. неразрывный взгляд. шурик стоит на коленях в особняке с высокими потолками, в комнате с люстрой, уменьшенной копией той, что в соборе парижской богоматери висит, и всхлипывает. чёртовы ценители искусства. прерывистое дыхание. мужчина вставляет последний патрон, заряжая огнестрел на максимум, отключает предохранитель. — знаешь, что это такое? — медленно подходит, отодвигает затвор, загружает пулю в пороховую камеру. — пустынный орёл, один из самых опасных пистолетов в мире. кадык шурика дёргается, когда он сглатывает. уши стремительно краснеют. ему срывает крышу. опасность всегда была его слабостью. — знаешь, скольких человек он убил? — дуло к губам, провести по едва заметной скуле, спустить ниже, волосы в кулак, натянуть. контрастность разгорячённой шеи и ледяного металла, окольцовывающего чужие пальцы, заставляет шурика вздрогнуть. ногти вонзаются в тонкую кожу. он морщит брови. — признаюсь, перестал считать на восемьдесят пятом, — едкая усмешка, — разомкни губы. он слушается, высовывает язык, ломает брови, когда его зовут хорошим мальчиком, потому что так положено, и больше не может отыскать границу между игрой и реальностью. имитирует. шурик знает все движения наизусть. жалобно смотрит. гортанно стонет. ему в последнее время мало что удовольствие доставляет, но огнестрел на своём теле попробовать он всегда хотел. каждый раз, когда смотрел, каждый раз, когда читал, каждый раз, когда представлял. он сводит колени и рвано выдыхает. адреналиновый наркоман. из другого крыла доносится музыка. шурик тянет руку вниз. душно. — не трогай себя.] лисьи глаза и вздёрнутый нос. смеяться так сладко, стучать ногтями по клавишам рояля и украшать. своим присутствием, своим обличьем, своим существом. красивая картинка, голограмма без права на голос. декорации не говорят и привилегий не имеют. живут в покойной тишине под статуей могил и на звук не зарекаются. [никаких связанных рук, никакого зажатого рта, никакой фиксации. шуриком управляют силой слова. — скажи мне, что ты хочешь. мешать чувство возбуждения с нарастающим страхом. палец на курке, одно неверное движение и в голове дыра. он дрожит от каждого прикосновения. мужчина усмехается. — такой нуждающийся...] зелёные нити льна ложатся на хлопок, змеями сплетаются, ребра стягивают, разрушают. уныние. гнет ли? белоснежные зубы обнажаются, углы искусанных ровно подведённых ярко-красных тянутся вверх. пустышка, живущая ради... чего? шура погружает пальцы в уложенные иссиня-черные кудри и рвёт волосы на голове. шёлковая рубашка с бриллиантовыми нитями. он заходится в немом вопле, сжимается и разбивается на части на блестящем полу. задыхается под стягивающем шею галстуком, морщится и старается не проронить слезу. никто не должен видеть красных глаз. потёкшая подводка уместна только в спальне. [длинные кривые пальцы открывают челюсть шире, ложатся на язык, ствол пистолета погружается в рот. губы разрываются от жгучей боли. шурик — совершенство, и вся его сущность — псевдоидеал. твидовый костюм сковывает каждое движение. он живёт в аду под прикрытием рая. стеклянные глаза наполняются слезами. ботинок из матовой кожи раздвигает его колени. он скулит. — встань, — пистолет изо рта вынимает, за подбородок поднимает и рубашку за пару сотен тысяч разрывает, — это что, крест? — смеётся, цепочку из белого золота с хрупкой шеи срывает и в сторону бросает, — вы только посмотрите... неужто сонечка мармеладова собственной персоной, — пистолет к паху опускает. шурик морщится от отвращения. с богом у него всегда всё сложно. улыбается ломано, косо, болезненно и что-то внутри него замыкает, но тело всё равно от прикосновений дрожит. он погибает в когнитивном диссонансе, сглатывает пластмассовый в горле ком и быстро моргает.] шурик — божество, на тело которого они безустанно молятся, но душу которого втаптывают в грязь. поднимается с ледяного пола, смотрит в зеркало пустым взглядом и выходит на балкон через длинный коридор, по дороге ром с подноса хватая. морозный воздух облизывает его щеки. бриллиантовые снежинки погребают в волосах. он дрожит и сам не понимает отчего. то ли холодно, то ли больно. глоток алкоголя и он ставит бокал на бортик балкона, лишается чувств. апатия возвращается. в глазах ни эмоции. опрокидывает хрусталь и наблюдает за тем, как он летит вниз. бокал ударяется о посыпанный песком заснеженный асфальт, разлетается на части. шурик закрывает глаза. чувствовать себя разбитым ему теперь не так одиноко. [чужие руки на себе, пока ствол пистолета скользит по груди. мозги плывут, он забывает, что нужно делать, как правильно себя вести. слишком хорошо, слишком приятно (слишком неправильно). он прогибается в спине, чувствует, как сокращаются мышцы живота и скулит в голос, когда в последний момент чужие руки отстраняются.] сбежать бы. запрыгнуть в машину и исчезнуть навсегда. мысли путаются в голове. плохо. снова слишком плохо. его апатия — попеременное с навязчивостью слов в голове, которые твердят ему о том, как он жалок. созданный, чтобы быть использованным. созданный, чтобы доставлять удовольствие. созданный, чтобы удовлетворять. шурик и не помнит, когда в последний раз он улыбался не потому, что должен был. [его трахают заряженным огнестрелом в рот, пока он давится от слёз. его трогают грязными руками за хрупкую грудь, пока он заходится от мыслей, что хочет умереть. его доводят до грани строгим голосом и дозой адреналина, пока он содрогается от оргазма. отводят ствол в сторону и стреляют в окно. звук новогоднего салюта заглушает шум. — приятно было иметь с тобой дело, малыш.] шурик закрывает глаза. чувствовать себя разбитым ему теперь не так одиноко. он слышит, как мужчина с наушником в ухе зовёт его по имени, оборачивается. тот жестом указывает на то, что его ждут. [дрожащие ладони и разрывающееся сердце внутри. губы красные, опухшие. шурик стоит на коленях в особняке с высокими потолками, в комнате с люстрой, уменьшенной копией той, что в соборе парижской богоматери висит, и всхлипывает.] в последствии запирается в ванной с мраморными стенами, сидит под ледяными струями в одежде и в голос в попытках забыться воет. даёт волю эмоциям и оказывается вышвырнутым через чёрный вход за вымокший внешний вид в девятнадцатиградусную минусовую. шурик не то что разбитый, он раскрошенный. (как жаль, что выстрел был в окно.)