Сирия

Спина прогибается от боли, Изо рта льётся кровь, Теперь преисполнен горем, Такая больная любовь.

Крысы своими истошными визгами разбавляют общую атмосферу заброшенного здания, это была то ли больница, то ли психушка, а быть может очередной недостроенный онкологический центр. Суть не столь важна в данном случае, учитывая, что это место война не пощадила, впрочем, как и сотни других зданий, ничегошеньки примечательного. Это один из забытых городов Сирии, его вроде бы отвоевали, но ой как не факт, что сюда вновь не зайдут боевики с ракетным установками, с ядерными боеголовками. Этого еще блять не хватало. В определённом плане сейчас была лучшая пора. Зима. Это не суровые климатические перепады, это среднестатистический октябрь в постсоветских странах по цельсию. Здесь не остались боевики с передовой, тут чаще встречались сепаратисты и наёмники, которые ждали новых приказов, либо строили стратегии и готовили план наступления, кто-то же просто собирался в родную гавань. Кому-то возвращаться было некуда. Один из известных наемнических отрядов захватил определённый район и установил свои порядки. Это не были люди высоких моральных идеалов, в основном это отступники, бывшие военные, среди которых были как лейтенанты так и полковники. Но тут не решалось все званием, решает лишь сила. Определённая иерархическая система преобладала в их рядах. Чтобы стать лидером не нужно иметь много денег, не обязательно убивать действующего главу, достаточно лишь показать собственную выносливость и свободолюбие. Хотя Волков не всегда действовал честно, он действующий командир, никто не осмелится кинуть ему вызов, конечно, никто не подумал, что его предшественник выпил с вечера добытый им алкоголь, в котором по чистой случайности была не очень положительная для организма добавка. И в ослабленном состоянии с утра он принял вызов двадцатритрехлетнего Олега. Москвич Владимир Чериков убит. Как же занятно. Правда прежде чем его убить, парень взял несколько полезных советов, даже не в стезе наемничества, а в сфере личностного досуга. К примеру бывший предводитель никогда не был за то, чтобы исключительно бухать в свободное время, да, выпить, не без того, отпраздновать победу и помянуть кого-то, но он был одним из зачинщиков сухого закона среди наёмников. Если ему попадался кто-то на глаза пьяный во время исполнения задания, преследовал с определёнными инстанциями и системами наказания. Если бы не жажда Волкова к власти, то он бы оставался пешкой в руках Владимина Григорьевича. Но кто сказал, что молодой человек не стратег, он старался максимально сблизиться с руководителем, теперь он знал доступ к тайнами построения военных и рычаги контроля почти на каждого, а его куратор словно знал кого готовит себе на замену, несмотря на волочью преданность альфа в стае может быть лишь один. Война затянулась далеко не на год, с тех пор как наёмники стал руководителем прошло более семи лет. Олега Давидовича уважают окружающие, никто и близко к территории его района не подходят. Он был педантичен в подборе новых кадров, единственный кто мог его слегка смягчить к новичкам это правая рука, Шурочка. Слухи среди наёмников явно давали понять, что помощник тот еще прохвост и прогибается под босса, достойная подстилка для такого как Олег. Но это были лишь догадки, ибо никто и никогда кроме двоих не присутствовал при разработке планов в прохладном подвале. В тусклом освещении пара силуэтов очерчивает границы на карте, слышно ядовитый запах никотина. – Суки журналисты, как змеи, все пытаются выискивать тут, хорошо, что мы затихарились в больничке, иначе бы такая ебатня нам прилетела,– хрипловатым тембром тянет командир. Указывает сигаретой на газету. – Босс, не лучше ли просто прикончить их всех? – синеволосый парень уселся на стол и покачивая ногами надувал пузыри из жвачки, импортная, откуда ребята достали такую вкусность оставалось загадкой. Хотя правда тайной было для тех, кто не хотел узнать, но два должностных лица знали, что в очередной перепалке с другим районом их люди нагнули чужих и получили кучу припасов. – Нельзя нам их гасить, у них дипломатическая защита, ты хочешь, чтобы все кудахкали о том, что какие-то русские устроили безобразие на территориях Сирии? Мы и так тут не совсем законно, у нас прав меньше чем у скота, я просто заебался ловить чужаков. – Я вас понимаю, Олег Давидович, а давайте хоть какую-то суету наведем? – Суету?.. Шура, за десять лет здесь я повидал то, что не каждому пожелаю услышать, отдыхай пока можешь, вот пиндосы что-то придумают и потом можно будет только на том свете ждать покоя, – хотя даже в такой спокойной обстановке Волкову приходилось обдумывать каждый шаг, его, в отличии от большинства ребят, никто дома не ждёт, пустая двушка подаренная детдомом, что уже вероятно покрылась пылью и плесенью. На это плевать. На данный момент читает "Искусство войны". Это уже была его привычка. Читать в такие то моменты. – Да уж, в России сейчас хорошо, холодно,– тушит сигарету в близь стоящем ведре. – Да... Хочется уже домой, матушка такие зачетные пироги готовит, вы обязаны попробовать, босс, особенно, когда на улице минус двадцать, а она подаёт их с тёплым чаем на каких-то пиздецки пахнущих травах. Когда вернёмся, то я обязательно вас познакомлю, – усмехается парень, для него Волков был что-то вроде отца, его же, давно ушёл за хлебом. – Если вернёмся, – скептично отзывается старший. – Ну, что вы начинаете, конечно вернёмся, вы глядите какие же мы все у вас живучие. Ну сдохли пару тройку людей, подумаешь, грустно конечно, но все же... – Да ты оптимист, Шур, я потерял все, я не верю в чудо, но вот когда выполним "золотой закон", тогда и вернёмся. – Ой блять, снова вы про это невозможное задание, заткнитесь, давайте вернёмся раньше. – Ты знал куда идёшь, если надоело – возвращайся, но ко мне ты сможешь попасть только в качестве трофея на обеденный стол. – Фу, капитан, да вы не только извращенец, но и каннибал. Не ожидал, честно,– Шуре было удобно под крепкой хваткой Олега, он не хотел захватывать власть, ему было удобно помогать, главное, что он осознал свое место и что все это принимали. Наёмники не были милостивыми, они насиловали, чтобы оправдать свою агрессию естественными потребностями, это были не только женщины, часто просто как дырку использовали молодых мальчишек из других отрядов и территорий, из их же строя такому вот нападению мог подвергнуться разве что Александр, но все в окрестностях знали, что тот подстилка босса района, никто не лез. И плевать, что Саня асексуал, а у босса не стоит на таких как он, ему только рыжие нравятся. Такой вот принципиальный человек. Все знали, что Волков жестокий человек, что ожидаемо, глотку любому перегрызть сможет. Когда у того плохое настроение никто особо под руку ему попадаться не хочет. Сейчас был его черёд идти на разведку в западную часть района, электричества тут нет, сейчас около восьми градусов тепла, зима все таки. В голове играет одна из композиций Кукрыниксов, тот слегка насвистывает себе под нос, в такт с ветром. В руках винтовка, смотрит по сторонам, пустые здания и лёгкие песчаные волны поднимаются под влиянием воздуха. И казалось бы он дошёл до границы все тихо и хорошо, только кто-то в здании бывшей прокуратуры явно проебался. Около десяти выстрелов идут в ту область, это не опрометчивый шаг, на военном куча гранат и запасных патронов, как-то уж справится, но по звукам не больше двух. Значит не группировка, а вероятно птенчики, журналисты. Их еще тут нехватало. Подходит к зданию и явно слышит учащённое дыхание, также болезненный скулеж, неужто попал. Не опуская оружие проходит через окно в помещение и слышит скребущиеся звуки в попытках ползти. Прямо кошки-мышки, забавляет. Подходит ближе и заглядывая за другую стену сквозь дверной проем видит бронижелет и шлем РФ. Подходит ближе и словно на таракана, наступает на спину, услышав лишь неловкое "ой". Под каской виднеется рыжий пучок волос. Осмотрев со спины у этой особы не было травм, видимо промахнулся таки. Видит в заднем кармане удостоверение журналиста и закатывает глаза, сколько блядских проблем. – Руки к голове и сначала встаёшь на колени, а после медленно поднимаешься, понятно? – грубо отзывается убирая ногу, вместо неё почти впритык утыкается дуло огнестрельного. – П.понял... – совсем тихо доносится в ответ и следуя указаниям личность поднимается. – Мне повернуться к вам лицом или спиной? – относительно спокойно в данной ситуации, единственное, что его выдаёт это губа, которую молодой человек искусал. – Лицом ко мне. Выкладывай кто, сколько лет и причина твоего визита в эту тёплую и гостеприимную страну, – саркатично, гость выглядит молодо, слишком молодо для такого места. – Я.. С-Сергей Разумовский. Журналист. А... Мне 24, я собирал информацию касательно наёмников в этой области Сирии, чтобы опубликовать статью, – выкладывает все и не лжёт, знает, что лучше выложить правду, чем после огребать за малейшую осечку. – Понятно. Я в тебя попал? – Немного, но меня просто поцарапало, не более. Не беспокойтесь. – С чего мне беспокоится, я планировал тебя убить. – А, оу, правда? Но я же ничего не сделал... За что. Разве вам есть резон убивать таких как я? – На таких как ты пуль жалко. А будешь много разговаривать в рот затолкаю листки из твоего блокнота и подожгу. Понятно поясняю? – Да... А как вас зовут, если не секрет? – все же не сдержался паренёк. – Олег Волков, командир наёмников, и такие как мы, жуть как не любят таких как ты. Это было очевидно с самого начала. Сережу осмотрели снова, забрали диктофон и телефон, сеть тут все равно не ловит. Военный еще спрашивал о том, не мог бы Разумовский куда-то свалить, все же его раздражало присутствие гражданских на этих местностях. Конечно же бывший студент МГУ не думал как будет отступать, всегда все через задницу. Ему не дали никаких указаний, оставив просто в этом поврежденном здании. Сергей правда не знал, стоит ли ему идти следом за наёмником, бежать ли, мозги словно выключились и не позволяли рациональному мышлению взыметь полноценный контроль. Но Олег ушёл и сбитое дыхание стало восстанавливаться, тревога прошла. Чтобы полностью продумать свой план отступления решил на несколько дней пребывать в этом здании, еда у него с водой были, ровно как и карта. Отметив крестом свое местонахождение, прописывает все посты которые успел заметить. Проработав до утра решил подойти к окну и осмотреться, чтобы другим наемникам не попасться. И видит снова того мужчину с щетиной, тот лишь взглянул на молодого человека и кивнул пошёл дальше. Так он наблюдал за Волковым несколько раз на дню, рана медленно затянулась, прошла неделя. И в очередной раз встречаясь с хмурый взглядом карих глаз, Серёжа осознал то, что ему было не нужно понимать. Он полюбил обложку. Даже не так, это была какая-то необьяснимая тяга к Олегу, может стокгольмский синдром, хотя Разумовскому не привыкать к своим навязчивым идеям. И он остался еще на сутки, это была зря. Кто вообще сказал, что законно, Кто разрешил смотреть ядовито, Знакомство будет причиной весомой, И жертва будет убита.

Задыхаясь в приторной мгле, Потеряв счет дней и забыв дорогу, Тело пылает в адской огне, Не сделать лишнего вздоха.

Серёжа понял, что все идёт по пизде не сразу, они шли вроде как к базе, но это не точно, ему просто велели следовать и не отставать. И дойдя до места он пытался бессмысленными разговорами разбавить хоть как-то обстановку. Спрашивал обо всем, что их окружает, пытался сам что-то рассказывать. Говорил об учёбе и бессвязно мямлил в попытках вывести молчаливого наемника на хоть какой-то диалог. Но это было тщетно. С самого начала у него отобрали каску и бронижелет. Зря он хотя бы не попытался оспорить данное решение. Сальные рыжие волосы были все также собраны в небрежный пучок. Совсем скоро Разумовский пожалеет о том, что отращивал свои локоны, но сейчас все также неловко и гнетущая атмосфера заставляла его трепетать. Олег в этот раз не пытался заткнуть журналиста, он даже периодически вслушивался в его болтовню, настроение было даже каким-то возвышенным, временно. Конечно, они отбили себе бывшую столовую у других наёмников и успешно провели несколько операций. Но на лице все такая же хмурость. Помнится командиру, что Шура говорил ему найти себе кого-то для секса, чтобы так сказать спускать пар, похоже он нашёл, сейчас хочется заткнуть этот рот, резкая агрессия появляется в голове, может из-за недостатка сна последние несколько месяцев, бессонница заебала. Поджимает губы что-то неразборчиво фыркает себе под нос, прижимает лицо нового знакомого к раздробленному кафелю смешанному с бетоном, не сдерживает силу и сразу же слышится вскрик. Рука грубо проходится по телу, тут не место для романтики и прелюдии. От него пахнет гарью, от Волкова исходят зловония войны. – Ч.что вы делаете... Прекратите. Немедленно, – в попытках вырваться была доля слабости, что вызывала лишь дотошную рвотную жалость. Но Олег не жалостливый индивид. – Заткнись, просто завали свое грязное ебало, ты знал на что шёл, – шипит мужчина и опускает парня на колени, тот все еще пытался как-то отстранить от себя отталкиваться и закрываться руками, как же смехотворно, забавно, что это только возбуждает Волкова. Он болен. Явно болен. Но один ли он. Хватает за волосы и крепко сжимает, не позволяет дёргаться. Слышно как молодой журналист скулит. Отступать то все равно некуда, сзади стена, а тут еще и профессиональная машина для убийств. – Давайте остановимся, сейчас, я не хочу.. Правда не хочу, – всхлипывает, он действительно надеется, что над ним сжалятся. – Ну, уж нет, я привёл тебя сюда, чтобы ты блять сосал и задыхался нахуй, а потом я буду трахать тебя до потери сознания, пока ты не начнёшь биться в ебучих судорогах, пока тебя не начнёт тошнить моей спермой, – ему самому противно от своих слов, но он входит в азарт, его заводит страх, он был рождён, чтобы вот так получать удовольствие, от страданий других. Олег не боится смерти, он её даже жаждет порой, что также является его скелетом в шкафу. Когда убил впервые, то пошел искать еще жертву, ему не было жутко, его не пробовал озноб, Чертков еще тогда сказал, что тот не человек, а Волков лишь ответил, что, либо он убьёт, либо его. Банальный закон джунглей. – Я. Не хочу.. Сейчас не хочу, давай потом, потом я правда тебе это сделаю, правда, тебе понравится, я не... Сейчас не смогу, пожалуйста, отпусти меня. – Ты себя вообще слышишь? Потом?! – тянет за волосы и смотрит в голубые омуты, они уже наполнились слезами и были красными, как же блядски поэтично. Ни в одной книге, где описывают придворных барышень или каких-то других дам, не покажут такую красоту, страха и отчаяния в глазах. Лицо прижимают к ширинке за которой и впрямь скрывается вставший член. – Я не вру, я останусь, давай лучше поговорим, давай я тебе что-то еще расскажу? Только остановись, пожалуйста, – но одна из рук берет его лицо и сдавливает щеки, заставляет открыть рот. Серёжа давится собственными слезами и задыхается, хотя ничего еще ровным счётом не сделали. – О чем интересно поговорим? Может о чудесной погоде? – иронизирует, рука отпускает на время волосы. Нужно послушать, что скажет мальчишка, вдруг еще больше сможет возбудить. – Ты мне нравишься, правда, я даже думаю, что люблю тебя, я правда буду сосать сколько ты захочешь, я сделаю все, что ты захочешь, – в глазах виднеются искры, неужто не врёт? – Ты что совсем ебанутый? – Олег думает, что это какой-то психологический приём, по типу реверсивной психологии, которая вроде бы даже работает. Да этот недоносок пытается театр разводить, блядски давить на оставшиеся чувства мужчины? – Нет, я говорю правду.. Просто послушай... Давай ты остынешь, я настроюсь и мы все сделаем как ты хочешь, – Сергей осознает каждое сказанное слово, он готов ручаться за все, он все еще не понимает как до этого дошло. – Ты мне правда нравишься, ты очень красивый, я таких у нас не встречал, я хочу с тобой встречаться, пожалуйста... Просто дай мне шанс. – Блять, ты долюоеб, у меня упал, – недовольно фырчит мужчина и слегка отходит, осознание, что не один такой больной его настораживает. Не стоит у него на искренность и признания, ему нравится насилие, ожидаемо, тот кого били все детство, а после отправили в детский дом априори не будет иметь здоровый компас как на взаимоотношения так и на сексуальные фантазии. Мужчину раздражает такая преданность, когда он пытался совершить акт насилия. Поэтому он бьёт ногой в чужой живот, заставляя упасть. Он продолжал бить тяжёлым носком кожанной обуви по телу, пока Серёжа не начала истошно кашлять и что-то стонать. Волков просто фыркает и уходит, оставляя лишь свою куртку в этом месте. Уже вечер, температура опустилась до трёх градусов, было холодно, по крайней мере для Разумовского. Он находит взглядом скромный угол, где точно сквозить не будет. Берет краешек куртки наемника и ползет к относительно сухой поверхности. Укладывается на плотную ткань, в неё же и старается полноценно завернуться, крупно дрожит и скулит от боли, слезы продолжают лится словно из ведра. Он уснул надолго, предположительно более двенадцати часов, по наступлению нового дня Сергей не двигался, пришлось прибегать к более чем простым методам пробуждения, его уже начали толкать, чтобы он вставал. Стоило глазам открыться, а носу учуять знакомый запах, сердце замирает, дёргается и испуганно смотрит на Волкова. Отодвигается, а тот кладёт руку на его плечо, как бы останавливает, Серёжа повинуется. Ему показывают тушёнку в банке. – Смотри, я тебе принес покушать, ты же был хорошим песиком, и не сбежал, хотя все двери были открыты, – слегка улыбается, такой кажется заботливый, милый и вполне себе спокойный, может это что-то нашло на него? В любом случае Серёжа тоже слегка улыбается. В этом помещении как и везде отсутствуют двери, а фраза была лишь условным речевым оборотом. – Спасибо, это все для меня? – знает ведь, что каждый продукт в этой местности на вес золота, получает кивок. Это его радует. Наблюдает как старший медленно ножом открывает банку с мясом, а после ставит на пол возле Сережи и тот уже хочет поднять, чтобы поесть, но его останавливают и бьют по рукам, на что он удивлённо смотрит, даже с некой обидой и непониманием. – Ну, ты чего, ты же собака, а у собак нет рук, ешь так, – спокойно говорит тот. И молодой человек ест, наколняется к необработанной жестянке, медленно, слегка чавкает, хотя раньше, признаться честно, его раздражала эта привычка у людей, но выхода у него нет. Он уж третий день без особых продуктов жил, только вода и была, поэтому даже несмотря на такое унижение и отвратительное положение, вкус мяса во рту даёт определённую живость. Когда кусать не выходило, тот помогал себе языком. Но съесть больше желаемого все равно не выйдет. После Серёжа отстраняется от порции. – Что? Ты уже наелся? Хорошо, – Олег говорит из стандартов тактичности, берет себе банку и достает вилку начинает свою трапезу. – Я вот думал над тем, чтобы пустить тебя по кругу среди своих наёмников, они бы трахали тебя без перерывов и ты бы терял сознание, а потом бы ты вошёл во вкус и не смог бы вернуться к нормальной жизни, зависимый от чужих членов, ты бы отдавался людям бесплатно, лишь бы заполнить свою задницу, – продолжает обедать, видит как кривится парень и ерзает на его куртке. – Или тебе такая идея не нравится? – Не нравится, я с тобой хочу быть, – вероятно окончательно осмелев произносит рыжий. И голубые глаза пронзают наемника. – Зачем ты пытаешься говорить такие ужасные вещи? – Потому что я такой, – пожимает плечами. – Нет, ты не такой, ты пытаешься показать себя хуже чем ты есть, ты хороший, я это знаю. – Мы от силы недели две знакомы, понимаешь, ты реально ебанутый пацан, – Волков осознает свое безумие, он с ним ладит, сотрудничает и то уступает ему, идет навстречу, не препятствует. – Мне достаточно этого, чтобы понять, что ты – правда хороший человек, просто обстоятельства заставляют тебя быть таким вот. – Да ну, – темноволосый отставляет уже пустую банку в сторону, а после тянет за шею Разумовского и заставляет вновь уткнуться себе в штаны. – И даже сейчас хороший? – Самый лучший...– сдвленно тянет тот и подчиняется. Все же выбора у него нет. Он любит, так сильно любит, но ему причиняет это на подсознательном уровне боль, он молит, чтобы это гнетущее чувство его отпустило. Хотя о какой любви может идти речь учитывая целостную обстановку. Живот все еще болит, вероятно там не одна гематома, трясущими руками он тянется к армейскому ременю и не встречает ровно никакой реакции, за ним наблюдают. – Ам.. А можно я вытащу ремень? – невинно смотрит на старшего и получает одобрительный кивок, только вот его за волосы взяли, банальная предосторожности со стороны. Но он и не собирался ничего делать, с Волковым. Делает петлю на собственной шее и затягивает, словно поводок, вручает длинную часть в руку военному, а бляха впивается в белоснежную кожу. Что ж, так даже лучше, Олег сможет спровоцировать нужную себе реакцию в самый подходящий момент. Разумовский подмечает, что сегодня наёмник пахнет немного иначе, конечно, Шура как узнал, что босс собирается надругаться над кем-то, сообщил, что даже в таком случае нужно держать лицо, поэтому они даже выделили побольше воды и геля. Один из наёмников, что прямиком из Испании, но уже давно разговаривает на русском, продолжил свой одеколон, Волков тогда еще фырчал, зачем, мол, изнасилование останется изнасилованием в любом случае, но его заверили в неправильности суждений. Поддался таки. Запах все же имел значение для Сережи, это намного лучше, чем сосать человеку от которого пахнет трупами и порохом, конечно, менять штаны не судьба, в особенности после зачистки территории. Приспускает штаны, а за ними и трусы, слегка закусывает губу не сказать, что у него не было опыта ранее в отсосах, но сейчас от этого зависит его жизнь, а значит нельзя допускать и мельчайшей ошибки. Поддерживая одной рукой вялый детородный орган, словно пробуя проходится по головке языком, помогает отодвинуть шкурку, а после пухловатые уста берут в свой влажный плен. Все проходило плавно и нежно, Разумовский старается, рыжие ресницы мелко подрагивают. Но командира это не устраивает, он тянет за поводок, стягивая, заставляет подаваться и начать слегка хныкать, а вот это уже заставляет падать в жар, чувствовать тёплую негу, что слегка ведет внизу живота. Журналист понимает, что смысла сопротивления вовсе нет, а вот если он остановится, произойдёт явно что-то. Рвотный рефлекс подавляется даже не силой воли или мысли, а просто, когда задыхаешься выбора особо и нет. Но Волков переходит грань, сдавливает и видит как участки кожного покрова вокруг ремня начинают постепенно синеть, как раз это помогает ему кончить издавая тяжёлое рычание, а после таки отпускает отходя от столь желанной разрядки, все же какими бы умелыми руки не были, однако поддатливый рот намного лучше, особенно, когда человек боится, когда человек на грани смерти. Серёжу заставляют все проглотить, ему не оставляют выбора, прикрывает мокрые ресницы и отползает к куртке, слово обиделся, это заставляет мужчину смеяться, так хрипло и низко. – А у тебя есть кто-то? Братья, сестры, там, может мать? – закуривает, эхом вопрос отбивается от голых стен. – Я.. Сирота. – Значит терять тебе также нечего, да уж, застряли мы тут, с этими ебучими сучками, я хотел бы выполнить задание и застрелиться, – выпускает кольца дыма из лёгких. – Зачем? Давай тогда вместе вернёмся, так и появится смысл? – наивный ребенок, что сказать. – Хах, а ты реально конченый, создадим смысл.. Бульварных романов перечитал что ли? – повторяет явно с злобой, язвит, не верит. – Ну, я просто подумал, что мы бы хорошо смотрелись, и я рад, что мы вот так вот встретились, хотя лучше бы познакомились где-то в России, – вздыхает тоскливо. – Не, будь мы на гражданке я бы на тебя не взглянул даже, я другой был... – Так и я другой был, чего ты начинаешь, – посмеивается, скрывает, что ему не оскорбительны слова военного. – Я бы может и вовсе военным не был, но уже вероятно отсюда не вернусь, пути назад нет. – Олеж, не будь таким пессимистом. Всегда есть выход. – Это факт. Ты думаешь, что однажды попав на дно можно когда-то его покинуть? Наивный ты, Серый, если думаешь, что ниже дна нет ничего, то я тебя разочарую, есть, еще большее мерзкое и грязное дно. Но естетсвенно, что столь спокойная обстановка не продолжается особо долго, Серёжа получил сначала добротный подзатыльник, имел неосторожность ответить в шуточной форме. И конечно же, наемнику сносит крышу, все дошло до того, что журналиста просто выбили из сознания, а после Олег таки пришёл в здравый, относительно, рассудок и укутав в одну из вещей, просто понес в ванную, там не было ветра, отсутствовали окна и к тому же тут была вполне себе целая чугунная ванная, в которую Волков накидал тряпок, куртку, уложил Сережу, притащил плед, накрывает почти с головой, ибо песок мог залететь в любую щель, а также он все же не хотел, чтобы его рыжее создание было обнаружено кем-то еще. Мужчина ушёл, у него еще есть дела, сегодня нужно часть отправит домой, ибо такой потребности в силовых структурах уже не было, Шура остаётся, что неудивительно, сколько бы старший не настаивал на отставке, то его правая рука вечно имел наглость лишь показывать язык. Ночь проходит тихо, без происшествий, а Олег возвращается к Сереже с двумя вёдрами горячей воды. Медленно раскрывает худощавое тело, а после слегка грубовато говорит, чтобы тот просыпался, убирает все лишнее из ванной и велит раздеваться. Конечно же ему подчиняются. Разумовский неловко отворачивается, на теле множество травм, темноволосый знает, что его это произведение искусства. И вот пред ним голый мальчишка, он берет сиротскую кружку, как бы иронично не звучало, зачерпывает горячей воды и аккуратно начинает лить на плечо, в ответ лишь шипят, немного, ничего не говорят, взгляд устремлен вниз, какая-то тряпка вместо мочалки проходится по телу оставляя скользкие разводы. Олег любуется, ему правда нравится вот это телосложение, аристократичная белая кожа на которой рассыпался космос с звёздами, слегка не удержался и поцеловал в область ключиц, но его отодвигают, не хотят нежность значит, ладно уж, печально. Парень дрогнул, после того, как рука с тряпочкой прошлась по области сосков и опустилась на ребра. Когда же вода немного подостыла, то главнокомандующий помыл голову, парень был весь скользкий и его окутал остаток воды из вёдер, смывая вместе с грязью и мылом лишние мысли. Наемник заканчинавает данные процедуры, и даёт свою одежду. – Поменьше размера не было, – вздыхает и наблюдает как рыжий укутывается в свитер и после надевает армейские штаны, обувает берцы. Они сидят вместе в комнате, которая ранее вероятно была гостиной, смотрят на тоскливый вид из окна, говорить не хочется, не о чем. Точнее слишком многое можно обсудить, рука Волкова поглаживает коленку Разумовского. – Я тоже сирота, мозгов на вышку не хватило, вот и пошел в военку. Оказалось, что я нихуевый стратег, а потом сюда кинули, сразу после обучения, отвратно, и вот уже десять лет кочую. – Десть... Вроде бы звучит невесомо, а на деле... Фактически треть жизни как я понимаю. – Именно. У меня есть помощник Шура, обязательно тебя с ним познакомлю, он хороший, твоего возраста где-то, третий год на меня работает. Все к себе зовёт, на пирожки мамины. – Это наверное хорошо, когда есть куда возвращаться, где есть любимые люди, когда тебя правда кто-то ждёт, – младший вздыхает, явно чувствуя одиночество и холод, он осознает какие эмоции к нему испытывает, но с собой сделать что-то крайне сложно. – Я не знаю, Серег, правда не знаю. Ни в детдоме, ни при живых родителях, никогда не замечал подобного, мы с тобой особо покалеченные, я блять агрессию не контролирую, а ты ебучий мазохист. – Ну, все не так уж плохо... А дай закурить, – неожиданно говорит Сергей и тут же получает самокрутку и зажигалку. Делает несколько тяг и протяжно кашляет, поврежденное горло снова саднит. У него забирают сигарету, и тут в голову Разумовского закрадывается безумная мысль. – Олеж, а закрой глаза, я хочу кое-что тебе показать, только не поворачивайся и не открывай. Хорошо? Только не открывай, – нервно, голос дрогнул, но ему лишь положительно кивают, он слегка целует чужие губы, углубляет, поддаётся инициативе военного, но после отрывается. – А теперь погоди немного... – И Волков соглашается. Он как никогда безмятежно и спокоен. Возможно его тоже захлестнули эмоции давно покрытые мглой в подсознании. Мысли медленно покидают голову, наконец-то желанный отдых, кто бы мог подумать, что это будет подле жертвы. Докуривает сигарету с закрытыми глазами, в это время молодой парень подходит к одной из рухнувших стен и как можно тише берет камень, кое-как поднимает и тащит прямо к военному. – Еще немного, – чуть ли не начинает хныкать, сдерживает себя. Удар. Мужчина крепкого телосложения попусту падает на бок, удар по голове был не убийственнным, но до состояния нестояния довёл. И Серёжа бьёт снова и снова, дробит в кровь чужую голову и кричит, несвязные слова. Ему больно, он ненавидит себя, ненавидит Олега, ненавидит собственную работу. Это сломалось его. Отбрасывает окровавленный камень, это не была игра в любовь, он все еще чувствует горький осадок на языке, на ватных ногах он забирает винтовку Волкова, ему необходимо сейчас просто вернуться в Россию. На голове появилось несколько седых прядей. Ноги ведут непонятно куда, он падает от того, что адреналин в крови испарился, кое-как поднимается и смотрит на здание из которого буквально только что вышел. И все же он не может так просто это оставить. Разумовский возвращается, берет гранату, быстро перепрыгивает разрушенные ступени с прутьями и просто вытаскивает чеку, кидает в окно, стараясь отбежать, его сносит ударной волной. И когда он пытался просто покинуть этот район его кто-то повалил, но Сергей не был настроен спокойно, он стал вырываться и отвечать, бить ногами, кусать и в итоге настолько усердно это делал, что схватившись за серьгу в ухе просто выдрал её с мясом, отползая от шокированного человека, направляет винтовку. Нападающий хватается за поврежденное место и старается скрыть хотя бы малейший намёк на болевые ощущения, благо боковое состояние в этом ему верно помогает. Синие волосы из под каски. Дыхание сбито у обоих. – Что у тебя делает винтовка босса? – раздражённо говорит молодой человек. Продолжает вглядываться в черты лица, понять кто это. И тут пазл складывается, тот самый помощник о котором говорил его любовь. – Ты Шура? – Да, откуда ты знаешь? – Олег рассказывал.. Он мертв, – пустые стекляшки направляют собственный взор на еще живые и широкооткрыте глаза Александра. – Ты... Блять.. Ты убил босса?! Отвечай блять. – Ага. И что ты мне сделаешь? Убьёшь? – истерический смех вырывается из уст. – Погоди, я помогу тебе с этим.. – Шура шёл не с целью обхода, он нес припасы разного рода. Парень поднимается и подходит к этим ящикам, на него ошарашено смотрят и ждут действий. Он достает двадцатилитровую канистру с горючим, тяжеловато, но не критично, дотягивает к себе и открывает. Волков был прав, пути из Сирии нет, это хуже преисподней и Серёжа, когда убивал, прекрасно понимал, что захочет застрелиться, также, как хотел умереть Олег, посещает эта мысль вновь, но сейчас есть такая невероятная возможность совершить более жестокое наказание для себя. Просто выливает на себя достаточно много жидкости и достает зажигалку. – Точно, я же испорчу ваши продукты... Сейчас погоди, – он отходит к зданию, маленький продуктовый в прошлом. Искра. Тело мигом покрывается пламенем, а он продолжает смеяться в истерике, крик агонии боли физической и психической. Шура еще долго будет помнить этот акт самосожжения, этот трупный запах горелого мяса, которое отличается от военных. А ведь босс честно говорил, что не вернётся, поговаривают волки чувствуют собственную смерть. Теперь Александру придётся решать самому многие вопросы. Отвратительно.

И в пыльной долине наших грёз, Так много жалкого бреда, Да в камне больше блядских слез, Ты королева, а не Герда. Ты не спасение, ты мрак, А я слепой, мне уж плевать, Я производства мелкий брак, За это и обязан умирать.

С чего ты взял, что панацеей, Будет компания моя. Я яд порожденный лицеем. Еловые ветви моя семья. Да утопись ты в своём горе, А я буду твоим клеймом. Или не нужно больше боли? Или устал ты быть говном.

Суть в том, что мы вдвоём больны, И трусятся прожилки, связки, На муки мы обречены, Закончились ромашки, сказки.