***
Мерлин! После того, как лист пергамента, на котором были тщательно расписаны самые срочные дела, в третий раз упал со стола, Драко сдался, уронив голову на руки. Ничего не получается! Сегодня все казалось не таким, как всегда, даже его кабинет в личной лаборатории, прилично удаленной от общего зала. Почему слишком шумно? Хотя зельевары, еще с утра заметившие, что мистер Малфой не в духе, вели себя тише некуда — во избежание выговоров, на которые начальник был щедр. И вроде все нормально: заказы выполняются, его собственные разработки успешно продвигаются, финансовые документы в порядке, и нет особой необходимости сейчас здесь сидеть. Но домой не хочется… Все из-за Гарри! Опять вчера пришлось бросать дела и мчаться в Мунго, поминая на ходу предков просьбой о том, чтобы с этим… ненормальным — а как еще его называть, если так себя ведет?! — все было в порядке! Ну хотя бы относительно… И в очередной раз леденеть от мысли, что если с Гарри что-то случится… Он, Драко, просто не выживет. Не сможет. Не получится. Почему так всегда бывает: Гарри вляпывается в истории, попадая в Мунго едва ли не чаще, чем гоблины — в Гринготтс, а он его ждет и делает вид, что не особо волнуется? Потому что Малфои никогда не волнуются. И всегда делают вид… Драко не заметил, что нахмурился, вспомнив, как аппарировал в Мунго только для того, чтобы выяснить, что с Гарри ничего страшного в этот раз не произошло. И почувствовал себя крайне неловко, представив, как, должно быть, нелепо выглядел со стороны. Любовь, по мнению Драко, вообще крайне несуразное и бестолковое чувство. Это еще в школе понял, когда осознал, что его неведомо кем запущенное «Акцио» притягивает к Гарри так, что быть рядом становится едва ли не физической необходимостью. На последнем курсе он разваливался на куски от того, что Гарри — по имени он его и в мыслях-то называл через раз — в Хогвартсе не наблюдалось. А уж что с ним творилось, когда гриффиндорскую троицу притащили в мэнор… Драко встряхнул головой и потянулся к очередному свитку, для того, чтобы отогнать воспоминания. Но они не желали отпускать. Взять, к примеру, вчерашний вечер, когда он, поддавшись порыву и еще не придя в себя после тревоги за Гарри, зашвырнул того в спальню и не пришел сам. Выразил таким образом свое возмущение и нежелание сходить с ума каждый раз, когда Гарри отправляется на работу. Надеялся же, что с получением новой должности Гарри успокоится. Но нет! Да и понял ли Гарри посыл? Вряд ли… Упрямец наверняка уже обвинил его во всем, в чем можно и нельзя! Почему с любовью не получается так, как с зельеварением? Все точно выверено: если положишь столько-то того и столько-то этого, гарантированно получишь желаемый результат. Почему с чувствами не так? Драко со вздохом наколдовал «Темпус» — пора собираться. Но нет желания… На очередную ругань его не хватит: вчера эмоции просто захлестывали, а сегодня осталась лишь пустота, словно что-то неведомое забрало все силы. Надо аппарировать домой — высказать, наконец, Гарри все, что так старательно прячется внутри, и… снова хлопнуть дверью? Уйти навсегда? Об этом никогда раньше не думалось, и сейчас мысль о возможном разрыве с любовью всей жизни напугала Драко. Это же Гарри… Гарри, который был так смущен, когда они спустя почти год после суда, где он защитил их с мамой, столкнулись у Андромеды. Сестры помирились после заключения отца в Азкабан, и Драко по настоянию мамы иногда навещал тетю. А Гарри, как оказалось, часто посещал крестника. Они тогда оба глядели куда угодно, но не друг на друга, а Андромеда, наоборот, смотрела то на него, то на Гарри, пока вдруг почему-то не улыбнулась и не пригласила обоих к чаю… Драко тогда хотелось провалиться. Потому что казалось, что если Поттер взглянет на него внимательней, сразу же все поймет и начнет издеваться. Только Гарри изучал свои ботинки, отвечая на вопросы Андромеды крайне невпопад. Драко до сих пор так ни разу и не спросил его о том вечере: повода не находилось. Через неделю они снова встретились там же, и Андромеда, сославшись на срочные дела, попросила их посидеть до вечера с Тедди… Им впервые пришлось как-то разговаривать. И с ребенком, и друг с другом. А что сейчас? Это все еще Гарри, с дурацкими привычками тащить в дом всякую ерунду, нарушающую единство стиля, разбрасывать вещи, забираться с ногами на диваны, выпивать по три-четыре чашки кофе за раз, притягивать его ночью к себе, да почти затаскивать на себя, даже во сне не теряя собственнического чувства. А что теперь? Почему его любовь к Гарри такая всепоглощающая, затмевающая и заставляющая забыть все остальное? Что со всем этим делать? Что делать с ним и собой… таким? Драко не знает. Драко страшно. А если Гарри сам решит… дверью?***
Гарри так и промаялся до вечера, не найдя себе занятия: пытался читать, но смысл прочитанного словно задался целью миновать его мозг, взялся было наводить порядок в ящиках, но так и не мог решить, что ему нужно, а что нет. Мысли о Драко не желали не то что оставлять в покое — даже уходить на второй план. И буквально все о нем напоминало, как ребенка, тыкало носом в тот факт, что даже в школе, особенно на шестом курсе, тот уже был ему… небезразличен? Да, наверное, это самое подходящее слово: Гарри никогда не удавалось спокойно реагировать на поведение Драко, и сейчас он прекрасно понимает, почему… Только какой в этом толк? Понимание не помогает. Они постоянно ругаются, не могут договориться, или же не разговаривают друг с другом. Единственное место, где нет разногласий — кровать, там все идеально. Но если бы можно было жить только в кровати… Почему Драко просто не может всегда и все делать так, как нужно ему, Гарри? Гермиона, которую он как-то спросил об этом во время ее попытки успокоить его после очередной ссоры с Драко, ответила, что так не бывает. Что, наверное, Драко тоже бы хотел, чтобы Гарри поступал только так, как ему нужно — он бы сам согласился? Гарри тогда вздохнул, и сейчас вздыхает. Потому что не знает, как поступить. И вздрагивает от звука открывающейся двери… Гарри, преодолевая слабость и противную дрожь в коленях, спустился по лестнице, не держась за перила — да, пошатывает немного, ну и пусть! Знакомое упрямство подняло голову где-то внутри, с любопытством осматриваясь и готовясь ринуться в бой. Драко… Вроде бы спокойный, и даже слишком — никаких эмоций на окаменевшем лице. Одно слово — Малфой! Но Гарри уже достаточно хорошо его знал, чтобы понимать, что это как раз и есть просто слово. Сам Драко неизмеримо шире установленных границ и правил, как бы ни старался это скрывать. От других — весьма успешно, но не от Гарри. Он умел его читать, ловя флюиды тревоги, беспокойства, сомнения, неуверенности, видеть скрывающийся в глубине серых глаз блеск и отвечать на это. Спасать Драко от самого себя, снова и снова кидаясь в него невозможной, необъяснимой любовью. Которая с каждым днем проникала в него самого все глубже. Гарри… Драко внимательно смотрел на него чуть дольше, чем надо, задерживаясь на закушенной губе, упрямо вздернутом подбородке, и безмолвной решимости сражаться. За него. За них. За то, во что верит. Значит… верит все-таки? И несмотря на все ссоры, конфликты и непонимание… любит? …Просто сорваться с места и броситься навстречу. Поймать и попасть в объятия одновременно, прижать и прижаться крепко-крепко, словно врастая каждой клеточкой тела и души. Закрыть глаза и услышать: — Я скучал… Чтобы отозваться тихим: — Я тоже. Но если ты еще хотя бы… — Или ты… — Да еще не раз… Оба… Тихо и счастливо усмехнуться, опознать ответную улыбку по прерывистому дыханию возле уха и легкому прикосновению губ к виску. — Ты же понимаешь, что я… — И я… Всегда… И так и стоять в обнимку, а потом снова начать говорить одновременно: — Устал? — Как себя чувствуешь? И тут же: — Ужинать будешь? — Когда тебе к целителю? И не отвечать. Сжать его ладонь в своей и в очередной раз понять, что на любом языке мира «я тебя люблю» можно произносить по-разному.