Синдулла, Траун и темный блок "Химеры"

Синдулла. Траун. Темный блок «Химеры». И то, о чем так хочется забыть. Немного боли, Безрассудной веры. И новая связующая нить.

      Зловещее безмолвие в стенах блока заключения, сконцентрировавшего в себе страдания и отчаяние, разрушил леденящий душу голос гранд-адмирала:       — Не провоцируйте меня своим молчанием на крайние меры. — На что изнеможенная пленница, принципиально проявлявшая непокорность уже достаточно долгое время, бросила взгляд исподлобья на надменного и, на взгляд самой Синдуллы, пожалуй, самого превосходного тактика, достойного противника. — Не находите нашу с вами уединенность судьбоносной как для нас с вами, так и для сторон, покровительствующих над нами? Очевидно, я вам более чем нелицеприятен, и ваше отношение ко мне весьма необъективно предвзятое. Вне всякого сомнения, речь идет о вашей принципиальности, однако поступившись с принципами, вы бы могли достигнуть куда большего, чем напрасно погибнуть ради того, чтобы стать бессмысленным символом повстанческой веры во что-то абстрактное и жалкое…       — Порой вера — это единственное, чего не хватает для победы. — Парировала пилот, вприщур глядя на видного мужчину, расположившегося в центре мрачного помещения. Гранд-адмирал держался соответствующей его званию осанки, чем конкретизировал себя как самоуверенного, сдержанного и весьма циничного представителя военной структуры. Уловив отчужденный взгляд Синдуллы на себе, он невольно ухмыльнулся, упиваясь с особым наслаждением ее презрением, пронизанное благородием. Отнюдь взыскательному вкусу Трауна угождала не столько мятежность повстанческого духа, так и неизученного им до конца, сколько тонкая натура пилота, чья эстетика для него по-прежнему оставалась загадкой.       Гера пристально следила за каждым его движением, хотя это и могло показаться бессмысленным, ведь мужчина в адмиральском кителе едва ли шевелился, неоднозначным взглядом изучая пилота, сидевшую на затемненной койке. Но чуткость тви`лечки в какой-то момент предостерегла о том, что расстояние между ними начало понемногу сокращаться.       — Хм. В таком случае я обязан задать немало важный вопрос… — Ровно вытягивал Траун, между тем как бы мимовольно ступая ближе. — Победы над чем или, возможно даже, кем?       — Прежде всего над страхом. — Сказала, как отрезала, холодным голосом та, устремляя взгляд прямо в красные глаза противника. — А уже после — над теми, кто возомнил слишком многое о себе, чтобы распоряжаться чужими судьбами и жизнями.       — Прошу заметить Гера, — с непревзойденным равнодушием отразил он, — вы третью неделю находитесь под контролем империи. Таким образом, именно повстанцы не столь благородно распорядились вашей судьбой и жизнью, бросив вас в руках империи. Следует вопрос, не лишенный логики: небезразлично ли для них ваше существование ни в качестве виртуозного пилота и бойца с огромными стратегическими задатками, а в…       Синдуллу больно ранили правдивые домыслы, от которых та сразу же отреклась, не услышав законченную мысль коварного врага:       — Своей судьбой так распорядилась я сама и никто иной! Никто и никогда не смеет распоряжаться мной! Стоит помнить, что мы на войне, а где война, там всегда и жертвы. Я — не исключение, адмирал. Я была ею много лет назад, пока клоны не освободили мою планету. Была ею, когда мой отец стал вести против вас войну. Являюсь ею и сейчас. А что касаемо моей жизни — так жива я здесь лишь до тех пор, пока империя считает меня полезной.       Лекку колыхнулись, когда девушка было решительно подорвалась с места и расправила плечи. Мускулы на треугольном лице задергались то ли от грянувшего разочарования в товарищах, то ли от ненависти к словам адмирала, брошенным с целью подорвать ее бойцовский дух. Адмирал получил долгожданный результат игры слов. С восхищением он лицезрел пылкость отважного пилота, восхваляемого почти во всех уголках галактики, и с каждой минутой необъяснимое влечение росло, а меж тем расстояние между ними скоротечно сократилось солдатской чеканной походкой чисса.       Траун с особым чувством превосходства наклонился к самому лицу Синдуллы, и та не дрогнула, смело глядя в его глаза. Взирая на ее большие смарагдовые глаза, источавшие завораживающее звездное сияние космических просторов галактики, он на мгновение забылся и неловко улыбнулся, потеряв контроль над эмоциями.       — У вас слишком очаровательные глаза, чтобы погасить свет в них так скоро… Гера. Поэтому вы все еще остаетесь среди живых. — Более страстно прошептал статный гранд-адмирал «Химеры», едва ли касаясь губами бугорка ушей девушки. — Самая первая встреча с вами зародила во мне воодушевление. Один образ воинственной и неподражаемой представительницы прекрасного пола, а какая буря неукротимых эмоций, заточенных вами в моем подсознании… Вы даже не представляете, как сложно найти девушек, похожих на вас. И поверьте, мне удалось поискать долго. И сейчас, когда я имею честь находиться и говорить с вами при ничтожно низких обстоятельствах, связавших нас, не смею умолчать об одном предложении, Гера…       Оторопевшая от душеразящих фраз, пилот ощутила на шее легкое прикосновение холодных пальцев, непозволительно грубо впившихся в нее до боли. Молниеносный удар коленом в паховую область мужчины не увенчался ожидаемым результатом, тот просто едва повернул корпус, подставляя бедро, и более сильный противник обратил запрещенный прием ближнего боя против самой Синдуллы: свободная рука, скользнув под колено девушки, в мгновение ока крепко сжалась и отвела согнутую ногу в сторону. И, когда Траун вытолкнул из груди строптивого пилота воздух, ловко заточив тонкое тело пленницы между собой и стеной, девушка с особым омерзением процедила сквозь сжатые зубы:       — Соблюдайте нормы приличия, гранд-адмирал. — Завершающим фразу знаком препинания обозначилась звонкая пощечина.       Ответ Трауна был дан с не меньшим скрежетом зубов:       — Предусмотрительность, генерал, не всегда имеет успех. А спонтанность принятого решения и вовсе обесценивает его как разумное, особенно в тот момент, когда вы лишаете себя женского благополучия. — Синдулла лишь озлобленно раздувала ноздри, не оказывая попыток ногами достать пола, что давно исчез под ее ступнями. У тренированного числа более чем хватало сил, чтобы держать ее в таком положении достаточно долго. Шепот высокого имперца звучал все мягче и сладостнее. — Война — это искусство… Ужасное, но такое прекрасное… так почему же такой шедевр как вы вверяет себя в небрежные руки?       Без всякого на то разрешения гранд-адмирал в скором времени лишил гостью тюремного блока верхней одежды, разумеется, не без особых усилий. Пусть тви`лечка и была ослабшей после неоднократных насильственных допросов, а так же ограничение еды и воды, но сопротивление было более чем достойным. И тем не менее, Траун с особой аккуратностью стягивал один за другим предметы одежды, пока Синдулла не предстала перед полуобнаженной.       Отбросив комбинезон и многие другие вещи пилота куда-то в угол помещения, мужчина со всей своей безмятежностью, придерживаясь неспешности в своих движениях, распахнул белый адмиральский китель, а вместе с ним рубашку и ремень. Тем же незамысловатым действием отправил их в противоположную сторону. Выпрямившийся во весь немалый рост, имперец окинул мятежницу хищным проницательным взглядом, каким оценивают новый завоеванный трофей. Подтянутое тело пилота, имевшее множество привлекательных впадинок и изгибов, но чудом сохранило себя идеально гладким, без шрамов, что было чудом, на сей раз дало удостовериться взыскательным вкусам Трауна в ее соблазнительной слабости. Обессилившая жертва обстоятельств сидела на полу и смотрела в сторону еще теплого оранжевого комбинезона. По одному лишь взгляду он читал ее мысли, а потому приблизился к той и подчинительным жестом попытался поднять ее за подбородок:       — Дабы смягчить обозначившиеся углы, не советую делать опрометчивых шагов, Гера.       Рожденный упрямством звонкий шлепок по руке не остановил имперца, и тот принудительно переместил тви`лечку, подняв на руки и отпустив почти над сомой койкой. Всякие попытки к сопротивлению были тут же пресечены наручниками, щелкнувшими за ее поясницей. Оказавшись на лопатках, Синдулла недолго отказывалась принимать свою беспомощность — до тех пор, пока были силы брыкаться под рельефным телом полунагого чисса, кто получил бы большее удовольствие, будь пленница более многословной.       Его, несомненно, восхищали непоколебимость духа пилота, но куда больше его взгляду было лестно ласкать тонкий силуэт в полумраке «Химеры». И чем больше девушка проявляла противостояния, тем больше ему хотелось завладеть ею как женщиной. Завоевать ее. Создать свой шедевр на холсте войны. Ведь победа над врагом возможна только в одном случае — при уничтожении идеи и веры. Чтобы строить новое, необходимо рушить старое. И хотя годы войны наложили на Трауна свой отпечаток, свои принципы и свою философию, взрастили особый характер, здесь же дело касалась несколько иного, нежели военные интересы империи и искусство войны…       Крупная мужская ладонь за доли секунды преодолела короткоемрасстояние и возлегла на шею, а затем скользнула к подбородку, надежном зафиксировав лицо в удобном положении для мокрого полюбовного поцелуя в желанные бледные губы. Синдулла задергалась в конвульсиях, как подстреленная птица. Траун в скором времени прервал сладкое упоение устами пилота. Немного отпрянув над лицом, что своей красотой было способно затмить любую умирающую звезду. Изумрудные глаза по-прежнему источали неукротимую дерзость, хотя в них и мелькнула тень короткого шока. На зелёной же коже щеки стал расползаться след от ладони. Воспользовавшись чутким моментом, гранд-адмирал нежно обласкал щеку пилота и повел кончиками пальцев по четко черченным под бархатной кожей ключицам, по которым в сей же момент с непонятным страстным шепотом затрепетали влажные синие губы. Уста Синдуллы по неволе извергли из глубины недр дрожащее дыхание, когда нутро пронзало противоречиво отвратительное чувство вины перед Джаррусом. Голову затуманили беглые мысли, червоточившие обидой на повстанцев за претерпеваемое в блоке ненавистного корабля противника. Еще чуть-чуть и, наверняка, она бы заплакала, отнюдь упрямство было ее талисманом с рождения.       Ещё секунда, и тишину вновь сразил очередной симптом вожделения властолюбивого имперца — щелчок застежки бюстгальтера. Гера задёргалась с новой силой, источая оскорбительные фразеологизмы. Ледяные пальцы замком сомкнулись на нежной шее прижимая ее к койке, частично лишая пленницу возможности свободно наполнить маленькую округлую грудь воздухом, второй же рукой он со сладострастным упоением души бережно изучал длинные тонкие ноги, водя по ним так словно в его руках оказался редчайший артефакт вселенски важного значения. Заметив, как по зеленой коже засеменили мурашки, мужчина допустил на своем лице тень самодовольной улыбки. Пилот затаила дыхание в предвкушении самых мерзких намерений своего врага.       Траун же не спешил отстраняться от любовного утешения пленницы, любуясь ее грациозным телом, чья природа расы слыла у всех на устах как самая прекрасная форма существования живых организмов. Само осознание того, что ценителю столь высокого искусства может принадлежать самая бесстрашная тви`лечка, давно влекшая и манившая эстетикой своего существа как особый вид искусства в безжалостной войне, до дрожи будоражило разум, как казалось, хладнокровного чисса. Отнюдь эмоциональный фон Синдуллы отличался от насыщенных впечатлений Трауна: внутренний стержень никак не поддавался ковке — та по-прежнему скрипела зубами, принципиально сохраняя внутреннюю непреклонность перед лицом врага, что давалось через особую боль любого гордого лидера, терпящего осознанное поражение.       Дерганную мимику на физии Геры, явно отражавшую всю брезгливость к прикосновениям имперца, тот читал с необычайной легкостью. Но это мало вызывало довольство в его очерненной манией всевластия душе, однако не лишало возможности упиваться своим превосходством над отважным лидером повстанцев:       — Вам чужда мирская ласка и любовь. Иначе как обосновать вашу дерзость в адрес того, кто преподнес вам признание об искреннем зове сердца? — Смакуя от близости над телом пилота, прошептал он в самое ухо, ослабив хватку на тонкой шее Синдуллы.       — Что-то я не шибко удивлена, что ваши признания не обошлись без насилия и наручников в тюремном блоке «Химеры». — С ярким скепсисом усмехнулась тви`лечка, всем своим тоном обозначая свою смиренную выдержку перед очередным испытанием судьбы.       — Вы как всегда на высоте, генерал Синдулла… — Улыбнулся Траун в ответ на достаточно меткое замечание, все еще возвышаясь над хрупким телом пилота и удерживая его под собственным весом. — И все же, насилие — это неотъемлемая часть любого совершаемого нами действия, будь наши позывы к нему благими или противоположными первым. А наручники, моя дорогая, — это все лишь изощренная мера предосторожности наедине с очаровавшей меня особой.       Последние слова, несомненно, вызвали у Синдуллы несдержанный гомерический смех, как показалось Трауну, не лишенный ноток истерии, всколыхнувших его разум и толкнувших на довольно-таки странное решение.       — Ваш смех — изысканная музыка для любого уважающего себя слушателя. — Страстно подметил Траун, освобождая руки покорительницы своего сердца от наручников, изрядно утомивших девушку. — Но благородные движения вашего тела, хочу заметить, — целое произведение искусства, наделенное живостью, изяществом, перед которыми я просто не в праве сдерживать свою жажду любить вас.       В непредвиденном освобождении Синдулла прочитала немалый подвох, и она оказалась как никогда права: гранд-адмирал в сею же секунду с жаром впился в ее губы, заточив ту в не менее горячие оковы мускулистых рук.       Проникшись в сочном поцелуе, Гера вдруг прикрыла глаза, вкушая вражеские уста. К собственному удивлению, она находила их не такими уж и отвратными. Меж тем чисс подхватил тви`лечку на руки и прижал к стене, заблаговременно лишив ее последнего предмета одежды. Синдулла по инерции опоясала ногами мужское тело ногами, хотя руками и пыталась между широкой грудью Трауна и своей поставить дистанционный барьер. Тот продолжил чувственно, а вместе с тем и требовательно лобзать пухлые губы, шею, ключицы и ниспадавшие на них лекку с таинственным узором на них. При этом поведение Синдуллы чудесным образом поменялось. Она с видимым нежеланием пыталась воспрепятствовать ему руками, однако по непонятным причинам не ограничивала полностью доступ к своему телу, внутри которого зарождалось необузданное волнение и страх. Оставляя наливные следы безудержных поцелуев, имперец посылал нескончаемый поток изысканных комплиментов, льстивших обаятельному пилоту. В какую-то минуту, когда даже воздух был пропитан напряженностью, а тела обоих были распалены сладострастными ласками и поцелуями, инициатор свидания в темном блоке спешно распрощался с ремнем из белых брюк и резко двинул бёдрами, протиснувшись в недра разгоряченного пилота. Гера, плавно поднимаемая и плавно спускаемая мужественными руками, тяжело задышала, ощущая чуть ниже живота затянувшийся узел. Траун же будто бы только и ждал этого, придавая своим движениям ещё большею амплитуду, а поцелую больше требовательности.       Отражавшиеся в стенах камеры жаркие вздохи и стоны с новой силой раздували внутри Трауна огонь вожделения. Это была жажда повелевать, быть властителем, что находило свои корни еще в далеком прошлом чисса. Сейчас же эта жажда сама взяла бразды правления над своим хозяином и принудила его на нечто большее.       Траун прервал особо долгий поцелуй и вернул потерявшую над собой контроль на койку. Запрокинув ноги Синдуллы себе на плечи, тот вновь навалился на изнеможенную тви`лечку, с животной страстью рыча что-то нечленораздельное. Девушка запрокинула голову и прерывисто испустила музыкальные стоны сквозь сжатые добела губы, расточая сдержанность гранд-адмирала. А теребившую душу тревогу Гера предпочла игнорировать, когда похоти удалось охомутать ее сознание. Не стерпев душетрепещущих пыток голосом Синдуллы, чисс с наслаждением и некой дикостью стал мять аккуратные полушария грудей. Женское же тело под ним волновалось от толчков, а мужчина лишь ускорялся, отдавшись телесным утехам. Руки высококлассного пилота потянулись к вытянутому лицу синекожего имперца, и тогда на физии мужчины прозрела довольная ухмылка, обозначившая удивление столь доброжелательному жесту повстанки.       Меж тем он отсрочивал пик эйфории, создавая продолжительные паузы, во время которой его потная рука сползала по узкой талии женственного пилота вниз и утонченными движениями пальцев между ногами дарил самый весомый повод для сладостных горловых стонов и нежных смазанных, едва понятных умоляющих речей Синдуллы. Адреналин с каждой прогорающей секундой все больше требовал выхода, и Траун едва ли воспрепятствовал себе, чтобы не сорваться на маленьком тельце… Сам же он впивался губами в нежную кожу шеи, оттаскивая её зубами, тем самым оставляя следы и осадок мнимо утоленной агонии.       Девушка, тщетно боровшаяся с ураганом душераздирающего противоречия между принципами и порочными позывами тела, желала лишь одного. Убить животную жажду вспыхнувшей в своем существе похоти. Она подозревала о сексуальных особенностях своей расы, но не догадывалась, что они могут оказаться настолько властными над ней самой, что затмят всякие возможности противостоять им во имя стержневых составляющих. Предчувствуя пик экстаза, она вновь начала захлебываться воздухом от удовольствия. Ее воздымавшаяся грудь источала музыку для ушей имперца, тщетно противостоявшего окончанию акта. И сколько бы Траун не воздерживался от скоропостижного конца слияния тел, через минуту Гера почувствовала, как возбуждение медленно гаснет, здравый рассудок постепенно возвращается к ней, а ее саму наполняет приятное тепло.       После сразившей могучее тело дрожи заметно утомленный имперец перевалился набок после завершающего чувственного поцелуя. Блаженные стоны и страстный рык сменило рваное дыхание обоих. Траун подтянул к своему телу не столь радостную Геру, ухмыляясь с коварной многозначностью:       — Из вас довольно неплохой парламентер, Гера.       Гера, пожираемая собственными размышлениями о содеянном, болезненно проглотила назревший ответ. Настало тяжелое безмолвие, продлившееся еще долго, пока Траун имел дерзновение обнимать и гладить нагую пленницу. Минуло время, и гранд-адмирал интеллигентно принес извинения за причиненные неудобства, если таковые имели место быть в сумбурном свидании, доставившем незабываемые впечатления у каждого из партнеров. Собравшись, тот бесцеремонно холодно заявил через плечо у самых дверей, вальяжно поправляя рукава белого кителя:       — Я не на что не намекаю, капитан Синдулла, отнюдь смею предоставить информацию, возможно, полезную для вас. Вот уже три месяца в моем флоте пустуют вакантные места высококвалифицированных пилотов, которые имели бы полноценный доступ к новейшим разработкам военной техники.       Переступив с болью то, что предпочла бы избежать любой ценой, Гера приподнялась на локтях и бросила слабым неуверенным голосом в спину уходившему:       — Траун!       Мужчина замер в дверях, заинтригованно улыбаясь.       — Я подумаю над предложением…       — Надеюсь, капитан, вы за предоставленное время все как следует обдумаете и примете наиболее рациональное решение, которое мы вместе обговорили бы в рамках более цивилизованной аудиенции. — Отразил как ни в чем не бывало новоиспеченный полюбовник Синдуллы, оставив безнадежную пленницу, ударившуюся в бесшумные рыдания, наедине с мыслями о новой связующей нити и о том, что так хотелось бы забыть…