be still

      Чонгуку шесть, когда он слишком близко знакомится со смертью и осознаёт, что такое настоящая потеря.       Он отлично проводит время в детской комнате того торгового центра, куда они ходят так часто, что Чонгук и не сосчитает в который раз оказывается там. Наверняка, таких цифр он ещё не знает, так что, когда мама вдруг отводит его туда с самого утра, Чонгук просто радуется, не замечая того, как дрожит его мамочка и не спрашивает почему они вдруг идут туда в такую рань. Там классно. Чонгук любит с разбегу прыгать в бассейн с шариками и доставать Джису-нуну вопросами, хихикая каждый раз, когда та говорит: «Пожалуйста, Чонгук-и, оставь меня в покое». Девушка работает там так долго, что Чонгук мог бы назвать её своим другом, если бы она не была на двадцать лет его старше.       Неладное удаётся почувствовать только когда все друзья уже уходят, за окном становится темно, и он успевает дважды поесть перед тем как мама приходит за ним с опухшим лицом, пытаясь не показать маленькому глупому Чонгуку, что перед этим сильно плакала.       Взрослые порой берут на себя слишком много, списывают на возраст всякую чушь и думают, что дети не могут понять чего-то тяжелого и в полной мере осознать происходящее. Это ведь под силу только тем, кто уже пожил, успел хлебнуть дерьма реального мира и закалиться болью. Так ведь?       Но Чонгук, даже будучи такой крохой, совсем не глупый. Он умнее тех, с кем учится в одной группе и то, что человек, с которым он проводит всё своё время, выглядит не так как обычно – понять совсем не трудно. Его не обманешь напускным спокойствием. Он спрашивает, что случилось, но мама, хоть и не отмахивается, как нуна из детской комнаты, отвечать не торопится. И даже при всём своём уме мальчику шесть, он не знает, что в такие моменты лучше оставить все попытки что-то узнать, так что спрашивает ещё. Снова и снова, каждый раз встречая громкое молчание в виде ответа. Для мальчишки совсем не понятно, как это «улица не подходящее место для подобного разговора», так что Чонгук всю дорогу до дома знает, что что-то случилось, но не понимает почему мама об этом не говорит. Она вообще молчит.       Они идут пешком, хотя чаще всего едут домой на такси, так что Чонгук спрашивает и об этом, на что мама всё так же продолжает игнорировать каждый детский вопрос. Из торгового центра мама всегда забирала его вместе с папой, спрашивала был ли он послушным, потом такой же вопрос задавала Джису, но сегодня всё по-другому.       Почему?       На вопрос «почему папа не пришёл?» мама сначала всхлипывает, заходя во двор, а потом, поджав губы, отрезает, что тот больше не вернётся. Чонгук решает не спрашивать ещё раз. Мама в плохом настроении, раз говорит что-то такое обидное.       Он не сразу понимает, что та имеет в виду своим «папа больше не вернётся», и почему дядя Джэхун встречает их у них дома и вдруг обнимает его со слезами. Сидит на кухне, будто специально дожидаясь, когда Чонгук вернётся, чтобы ни с того ни с сего накинуться с объятьями. Он, конечно, любит дядю, но сейчас всё слишком странно.       — А почему он не вернётся?       Спрашивает маленький мальчик с большими глазами, полными детской наивности и искреннего любопытства. Папа его больше не любит? Дядя из-за этого вопроса начинает плакать сильнее, а мама только сейчас в безопасности стен собственного убежища холодно отрезает:       — Он умер.       Не подумайте, Чонгук не дурак, он слово «умер» знает очень хорошо. И так же прекрасно знает, что ничего хорошего оно в себе не несёт.       У него был кот. Сколько Чонгук себя помнит – рядом всегда крутился рыжий Перчик, а в один день вдруг пропал, будто растворился вместе с паром из кипящего чайника. Ушёл и больше не вернулся. Чонгук искал его целый день, раздражая маму постоянными вопросами: куда Перчик любил ходить и почему вдруг решил задержаться так надолго. А вечером, папа, придя с работы, попросил его перестать. Сказал, что Перчик больше не вернётся.       Разве Перчику было плохо с Чонгуком? Чонгук ведь его любил. Так сильно любил. Они ведь были друзьями?       Некоторые люди действительно относятся к животным, как к чему-то одноразовому. Умер? Возьмём другого. Заменим. Так, будто они не больше, чем пластиковая посуда, а не лучшие друзья. Перчик был другом Чонгука и решил уйти не попрощавшись, словно его не любили и не гладили как полагается.       Слёзы котились горохом, пока мужчина объяснял сыну, что иногда коты должны уйти, потому что так должно быть, так задумано природой. Чонгук плакал, пока папа обнимал его, раскачиваясь из стороны в сторону, до тех пор, пока на кухню не зашла мама и не попросила отца перестать дурачить мальчишку.       — Он умер, — сказала она тогда таким же тоном и Чонгуку пришлось узнать, что такое смерть того, кто был тебе дорог.       Кот или отец, ощущение такое, будто для мамы это не имеет значения. Тон такой же ровный и спокойный. У дяди Джэхуна так бы не получилось, хотя они родные брат и сестра. А у папы тем более. Папа сначала бы успокоил, ещё наперёд рассказал бы, что тем, кто уходит непременно становится лучше, а каждый на этом свете достоин лучшей жизни. Возможно, Перчик нашел бы себе жену в другом месте, а с Чонгуком у него на это времени не было. Мальчику хотелось, чтобы у кота была своя жена. Так же как у папы есть мама, у дяди есть Джиин, и когда он вырастет – будет и у него.       Но в этот раз Чонгук не понимает: почему ушёл папа? Что в их жизни его не устраивало и почему он не забрал с собой Чонгука, если пошёл в лучшее место? Именно это он спрашивает у дяди. Не у мамы. Он не хочет слышать её ответы.       Дядя всхлипывает и улыбается сквозь слёзы с красным носом и мокрыми щеками.       — Потому что в машине он был один, — отрезает мама, всё же не сумев до конца побороть дрожь в голосе, открывает верхний ящик, где хранятся напитки, которые Чонгуку запрещено даже пробовать.       Чонгук всхлипывает. Вместе с дядей. Тот снова его обнимает, поднимая на руки, и, будь всё по-другому, мальчик заявил бы, что он вообще-то уже большой и нечего его таскать, но его папа к нему больше не придёт, так что Чонгук обвивает мужчину руками и ногами, крепко зажмуриваясь и надеясь, что, когда снова откроет глаза, папа войдёт на кухню и скажет, что всё это шутка. Но когда веки поднимаются, сквозь пелену слёз Чонгук видит только маму. Женщина, уперевшись одной рукой о столешницу, опрокидывает в себя содержимое папиной любимой чашки так, будто это вода, хотя даже в такой ситуации Чонгук понимает – это что-то алкогольное, то что пьют только взрослые, то из-за чего папа позволял ему сидеть перед телевизором дольше и обнимал маму чаще.       Поставив чашку, она так и остаётся стоять, поддерживая себя руками, будто в ногах силы недостаточно и, прокашлявшись, тихо просит:       — Ты можешь забрать его, Джэхун?       Чонгук всхлипывает сильнее, и дядя поворачивается лицом к матери, ни на секунду не переставая вздрагивать от собственных рыданий, но, даже несмотря на это, продолжает гладить Чонгука по спине, надеясь, что хоть так сможет помочь.       Есть ли хоть один человек в этом мире, который умеет обнять так, чтобы боль как по щелчку утихла? Чтобы маленький мальчик вдруг с завидной даже для взрослых стойкостью принял известие о смерти родителя без слёз.       Никто такими силами не обладает.       — Конечно, — отвечает дядя и Чонгук сильнее сжимает руки вокруг его шеи.       Он не против, он не хочет оставаться с мамой, она может сказать ему что-то обидное и за него никто не заступится.       Никто.       Папы у него больше нет.       Детский плач становится громче.       — Убери его! — восклицает мать сорванным голосом и, если бы Чонгук был хоть немного старше, он бы узнал в этом подкатывающую истерику, но ему шесть, так что он в ответ на это кричит сквозь усилившиеся рыдания, и его уносят подальше от кухни, мамы и дома, где всё теперь будет для него по-другому. Он этого ещё не знает. Ещё рано понимать это. Во всех смыслах рано. Ему только этой осенью исполнится семь. А в тот самый момент, когда дядя уносит его, прижимая к себе, как когда-то папа, Чонгук чувствует только как внутри что-то сжимает его, будто верёвками.       Дядя с женой и маленькой дочкой живут не так уж далеко от них, но в шесть лет это расстояние кажется Чонгуку чем-то таким же длинным как перелёт из Африки. Его глаза жжёт из-за не слишком тёплой погоды и непрекращающихся слёз, а голова начинает болеть. Ветер обцеловывает влажное лицо и завтра может стать ещё хуже, но ни у мужчины, ни у мальчишки нет времени об этом подумать, их горе слишком велико. Настолько, что занятый рыданиями Чонгук даже не понимает как оказывается в постели и когда именно тётя Джиин ложится рядом, обнимая его почти так же, как малышку Черён. Она, как дядя, гладит его по спине и тихо плачет, повторяя «всё хорошо» столько раз, что даже сама себе начинает верить. Мальчик так и засыпает, с не высохшими слезами, прижавшись к тёте, а когда просыпается с тяжелой головой и глазами, будто засыпанными песком, дядя больше не плачет.       Тетя Джиин в тишине готовит им сладкие нурунджи на завтрак, а Черён, сидя у неё на бедре, оттягивает её огромную застиранную футболку, что-то лепеча на своём, на детском. Чётко получается у неё только «у-у-у», потому что она слишком маленькая, чтобы выдать ещё что-то или… понять почему все плачут. Чонгук хотел бы не понимать тоже. Хотел бы, чтобы всё превратилось в очень плохой сон, после которого он проснётся весь вспотевший и громко позовёт папу, чтобы убедиться.       Но когда Чонгук просыпается, всё что он видит это заставленный книгами шкаф. Он не в своей комнате и никто не собирается спасать его от плохого сна.       Дядя даёт ему стакан тёплой воды и Чонгук икает, как от продолжительных рыданий. Глаза сухие, это что-то истерическое, что-то не забытое со вчера. Сегодня Чонгук не позволяет себе продолжить, быстро сжимая губы в полоску в маминой любимой привычке, и давясь всхлипом. Мама учила его быть сильным. Его мама тоже сильная, так что Чонгук берёт пример с неё, но нос забит и долго держаться не получается. Он потом поплачет, когда точно будет знать, что никого этим не расстроит.       Он садится на стул, глубоко дыша через рот, и хоть не издаёт больше ни звука, дядя всё равно присаживается перед ним на корточки, ероша рукой грязные волосы.       — Мы сейчас поедим, — голос непривычно тихий и в нём есть что-то такое, чего Чонгук раньше не замечал. — А потом помоем тебя. Хорошо, грязнуля?       Чонгук вовсе не грязнуля. Он моется каждый вечер и даже моет за ушами и между пальцами ног, просто вчера… его папа умер.       Глаза наполняются слезами быстрее, чем стакан в автомате с газировкой, и Чонгук снова ничего не видит. Губа дрожит, дышать становится ещё труднее даже с открытым ртом, и хоть дядя пытается вытереть каждую сорвавшуюся капельку, его щёки снова становятся такими же мокрыми как вчера. Он всхлипывает снова. Громче. У него внутри что-то крошится и ломается прямо на этой кухне, пока дядя Джэхун гладит его лицо и делает вид, что может этим что-то исправить. Но Чонгук в отчаянии, ему нужна помощь и он не знает у кого должен её попросить, и в чём именно та должна заключаться. Просто сделайте что-то! Верните его папу немедленно! Дядя ведь умный, он по словам мамы практически живёт в компьютерах и наверняка может сделать машину времени, чтобы Чонгук, так уж быть, сам вернулся во вчерашнее утро и ни за что не позволил бы папе выйти из его комнаты после пожелания доброго утра.       Вместо вопроса у Чонгука вырывается всхлип, и маленькая Черён тоже начинает плакать у тёти на руках.       — Эй, эй, малыш, — мужчина обхватывает его голову руками, пытаясь заглянуть в глаза, но Чонгук по-прежнему не видит перед собой ничего. — Ты должен быть сильным, слышишь?       Он слышит, но как быть сильным, если тебе шесть и ты хочешь, чтобы те, кого ты любишь любили тебя в ответ, а не «уходили в место получше»? Он хочет обнять своего папу и рассказать какую лягушку почти поймал в пруду за стадионом, а не умываться с утра слезами, слушая от маминого брата каким он должен быть.       Отец и так всегда говорил, что он сильный, разве этого недостаточно? Разве сильный это всегда обязательно тот, кто не плачет, когда умирают родители? Теперь плакать нельзя?       Тётя уходит, выключив плиту, потому что Черён, глядя на Чонгука, разрывается в рыданиях, и мальчику хочется на неё накричать, потому что у неё мама и папа сейчас в одной комнате, а он один.       Его мама не работала. Она проводила всё своё время дома, вместе с Чонгуком, но пока папа не приходил с работы, мальчик не чувствовал себя действительно дома. Он однажды решил, что любит свою маму только когда папа рядом. А без него… Ему нужно было там не сидеть, это не смотреть и спину не горбить. А ещё много учиться, наверняка, чтобы жить в компьютерах как дядя Джэхун, в то время как мальчику хотелось работать вместе с папой. Готовить что-то вкусное и кричать официантам «ягнёнок «виндалу» два раза, забирай». Чонгук всего дважды был у папы в ресторане и там было так круто, что дух захватывало. Если бы кто-то спросил Чонгука, то он бы предпочёл проводить там каждый день. Сидеть на высоком барном стуле, рассматривая бегающих людей с тарелками, подносами и свежими продуктами. Но, конечно же, никто не собирался интересоваться его мнением и Чонгук проводил большинство своих дней с мамой.       Мама всегда была занята. У них большой дом. Ей нужно приготовить еду, убраться, сходить в магазин, навести порядок во дворе и проследить, чтобы Чонгук не нахватался чего-то плохого из телевизора. Чонгук любит свою маму, но с ней не весело. Она как учитель. Мама-сонсеним. Ему из-за неё уже не нравились учителя, а в школу он ещё не ходит.       И что будет теперь? С кем он будет веселиться по вечерам? Кто будет целовать маму в висок, расколдовывая её и заставляя улыбаться?       Усилия дяди бесполезны, Чонгук начинает икать теперь уже не из-за вчерашнего.       — Пожалуйста, Чонгук, — просит мужчина, снова обвивая маленькое тельце руками, и поднимает как вчера. — Ну же, парень, нам всем нужно собраться, скоро похороны. Мы должны это пережить, слышишь?       — Почему он не забрал меня с собой? — сквозь всхлипы спрашивает Чонгук.       Дядя на это вдруг хмурится, становясь похожим на маму.       — Никогда такого не спрашивай.       Заставляет его посмотреть в глаза, снова вытирает влажные дорожки на щеках и откидывает влажную челку со лба.       Джэхун боялся стать отцом всю жизнь, но у его сестры всё так отлично получалось, Чонгук рос таким славным, и рядом с этим чудом даже он научился не переживать, когда звучало очередное «почему?». Научился находить ответы и придумывать что-то на ходу, понемногу понимая, что не всё так страшно и детей бояться вовсе не стоит. Вот только он не был готов рассказывать шестилетнему племяннику о смерти любимого отца. И в мыслях никогда подобное не мелькало.       — Твоё время ещё не закончилось. Ты нужен здесь. Своей маме, мне, тёте Джиин и Черён. Особенно Черён. Кто, по-твоему, будет её защищать? Разве не ты её оппа?       Но Черён ещё такая маленькая, от кого он должен её защищать? И кто в ответ защитит его? Мама? Но маму сначала должен расколдовать папа своим поцелуем.       — Но папа мне тоже нужен.       — Ты что, думаешь, он тебя бросил? — слишком удивлённо, явно переигрывая, спрашивает мужчина. — Что за глупости, разве твой папа оставил бы тебя?       — Мама сказала – он умер.       Дядя снова садит его на стул, снова опускается перед ним на колени.       — Но это ведь не значит, что он оставил тебя. Папа ведь уходил каждый день на работу?       Чонгук кивает, беззвучно содрогаясь, хныкая время от времени, но внимательно слушает.       — Ты скучал по нему и ждал вечера, чтобы вы могли поиграть.       Кивает снова, шмыгнув носом.       — А теперь он будет всё время с тобой. Просто ты не будешь его видеть.       — Как он будет рядом, если я не буду его видеть?       — А вот так. Вы будете играть в прятки, — будь Чонгук подростком, он бы сказал, что это чушь собачья, закрылся в свой комнате и сделал бы вид, что пережил это кое-как, давя рыдания и глуша крики подушкой. Но он слишком маленький, так что всего лишь спокойно слушает. — И когда-нибудь ты его найдёшь, просто выглядеть он будет по-другому.       Как это по-другому?       — Твой папа ведь был хорошим человеком? — пока дядя снова и снова зачесывает пальцами его волосы, Чонгук несколько раз кивает. — А разве хорошие люди могут просто так исчезнуть? Папа тебя обязательно найдёт, слышишь? Может, он придёт к тебе в виде котёнка или это будет твой друг в будущем, — как это его папа котёнок? Разве он может вдруг стать котёнком? Или его другом? Папа что, умеет становиться маленьким, как волшебники в сказках? — Его душа переродится, и ты обязательно его встретишь. Хорошо?       Если бы сейчас кто-то нашептывал мужчине инструкции того, как объяснить ребёнку, что такое реинкарнация, жизнь была бы значительно проще. Возможно, тогда бы Чонгук не смотрел на него такими огромными глазами, выглядя так, будто верит во всё сказанное с трудом. Но Джэхун не знает, как объяснить это иначе. Он может набирать вам весь день абсолютно бесполезные тексты или написать с сотню программ, но не знает, как донести всё кристально ясно этому малышу.       Но… Вопреки всем опасениям быть не понятым, Чонгук вдруг кивает и от этого сам по себе вырывается облегчённый вздох. Так будет легче. Так Чонгук не будет чувствовать себя брошенным и одиноким, а со временем, взрослея, сам поймет о чём именно они сейчас говорили.       Дядя еще некоторое время перебирает отросшие волосы, а потом опускает его на пол, когда от слёз почти ничего не остаётся.       — Твой папа никогда бы тебя не бросил, — напоследок бросает мужчина, ставя перед ним тарелку с кусочками жаренного сладкого риса. — А теперь нам нужно поесть. Хочешь молока?       Всё ещё редко моргая, Чонгук робко кивает носом, подтягивая обратно всё то, что не успело вытечь. Если дядя сказал, что это прятки, то ему нужно всего лишь постараться выиграть. Он не говорит этого мужчине, когда тот ставит перед ним полный стакан, но для себя решает действительно быть сильным. Таким как все просят быть. Достаточно сильным, чтобы найти папу во что бы то не стало.       Он уверен в своей победе, когда закрытый гроб опускают в глубокую яму, а мама впервые в жизни сжимает его руку с такой силой, молча роняя слёзы. Чонгук не плачет. Родственники и друзья родителей на это причитают: «бедный малыш совсем ничего не понимает ещё», – но ему хочется сказать, что это они, дураки, ничего не понимают и он, похоже, среди всех присутствующих единственный с кем папа решил сыграть в прятки. Мама не выпускает его руку из своей ни на секунду и кому-то может показаться, это потому что теперь Лим Харин потеряла мужа и сын — всё, что у неё осталось, но единственный человек, который понимал, что творится в её мыслях сейчас покоится в земле и ответить на это не сможет.       По приходу домой Чонгуку хочется в тот же момент сорваться на поиски, потому что без него всё не так. Комнаты по-прежнему безупречно чистые, всё так же как и всегда, но Чонгук чувствует себя чужим. Ему чего-то не хватает. Особенно, когда мама заходит на кухню, сразу же открывая верхний шкафчик.       Срочно надо найти папу.       Он и правда ищет.       И мама ищет.       Вот только мама работу, а он хотя бы какой-то знак, что Чон Чимин где-то рядом.       Прятки затягиваются, приходит лето, и Чонгук чувствует, что проигрывает. Папы нигде нет. Он проверил всех котят, каждую встречную собаку и даже стал разговаривать с камешками, но папа не отзывается. Собаки скалились, коты сбегали, а камни продолжали молчать, так что Чонгук, после долгих упрашиваний не придуриваться и отозваться, решает, что дядя соврал. Он не знает в чём именно, но что-то было не так. Возможно, дядя сказал искать не в том месте или даже прямо сейчас помогает папе прятаться, но совершенно точно хранит какой-то секрет. Чонгук решает так, потому что если бы не было никаких тайн разве он сидел бы без дела, позволяя искать в одиночку? По папе скучали все, так что наверняка кто-то должен был помочь. Или это было соревнование, и дядя хотел, чтобы именно Чонгук нашёл папу первым? Может, это его призвание?       Он приходит к дяде в дом, намереваясь расспросить о своих догадках, и стоит ли ему продолжать скрывать всё от мамы, а ещё выведать знает ли он место, где папа мог бы прятаться. Но помимо дяди находит в их доме ещё и маму. Она удивлённо спрашивает, что тот здесь делает, но Чонгук при виде её так теряется, что даже сам забывает зачем пришёл. Мама стоит, сжимая в руках большой бокал с остатками вина на дне, дядя сидит за столом с Черён на руках, а тётя уже крутится возле него, но не такая же ласковая и улыбчивая как обычно. Именно она спрашивает Чонгука:       — Малыш, ты хотел бы полетать на самолёте?       Дядя ему улыбается, когда они встречаются глазами, пока пытается вытереть с футболки то, что срыгнула Черён, а мама просто смотрит на него, ожидая ответа.       Что за вопрос? Конечно, он хочет! Это же самолёт! Но ответить Чонгук не успевает, всего лишь улыбается, когда мама, отодвигая подальше бокал, серьезно заявляет:       — Мы переезжаем, Чонгук.       — Харин! — тут же восклицает дядя и Черён у него на руках вздрагивает.       — Что? Он уже взрослый.       Чонгук знает, что такое переезд. Он помнит, как переезжали бабушка с дедушкой и они все вместе помогали им перевозить вещи в дом у моря. Было классно. Но теперь никто не будет катать его на плечах, он всё ещё не нашёл папу.       — Эй, малыш, — снова привлекает его внимание тётя. — Скажи было бы здорово увидеть Америку?       Америку? Было бы здорово, да, но как он найдёт отца, если они поедут в Америку? Им категорично нельзя оставлять их дом, вдруг папа найдёт его сам, а Чонгук в это время будет не там? Нет, нет, нет, так не годится.       Но что может шестилетний мальчишка, если Лим Джэхуну предложили работу за границей, он согласился и позвал с собой овдовевшую сестру, боясь оставлять её один на один со своим горем? Чонгука спрашивают чисто ради приличия, от него не зависит ровным счётом ничего.       Он говорит маме, что им никак нельзя уезжать, всё ещё держа причину в секрете, когда та начинает собирать нужные документы и паковать вещи, но каждый раз его просьбы и слезы встречают один и тот же ответ:       — Чонгук, тема закрыта.       Разве она не понимает? Ему нужно найти папу! Но он не может об этом рассказать, потому что это только его задание, их прятки. Об этом знает только дядя, но они не видятся, потому что тот занят ещё больше, чем мама. Он плачет, ещё несколько раз умоляя оставить его здесь хотя бы ненадолго, у него ещё есть дела. Плачет, совершенно не стесняясь, но сильнее всего его накрывает в дороге на самолёт. В двух шагах от того, чтобы потерять всё окончательно. Дядя пытается его успокоить, тетя убаюкивает малышку Черён, а мама, как тогда на кладбище, не выпускает его руку из своей ни на минуту.       Все кончено. Соврал дядя или нет, Чонгук уже никогда не узнает, потому что теперь он не на его стороне, он позволяет маме увезти его так далеко, что это даже пугает. Он смотрит на дядю полными обиды глазами, когда его пристёгивают к креслу, но не говорит ни слова на дурацкую приободряющую улыбку. Уши закладывает при взлёте, и он засыпает с одной единственной мыслью — папы в его жизни больше не будет никогда и все его поиски были зря.       Чонгуку не нравится городок, в который они приезжают. Их новый дом находится в корейском квартале и это вроде бы должно помочь при адаптации, но всё, что от этого хочется — крикнуть, что все они не настоящие, что всё это ложь и никакие они не корейцы, раз живут здесь. Он говорит об этом маме, но та молча суёт ему телефон с включенным мультфильмом для изучения английского и тема снова закрыта. А обида снова большая и невысказанная.       Тётя учится вместе с ним, пока дядя обживается на новой работе, а мама бегает с одного собеседования на другое. Джиин хвалит его, когда Чонгук, перестав злиться на всех и вся, время от времени отвечает на вопросы из динамика телефона правильно, потому что тётя все время повторяет «что же это за слово, что же это за слово» так, будто запомнить, что улитка это «snail» под силу одному Чонгуку.       Его дни начинаются и заканчиваются тётей и вечно кричащей Черён. Джэхуна он видит по утрам, когда они все вместе завтракают, но потом он уходит так же, как мама, устроившаяся консультантом (Чонгук понятия не имеет, что это такое, но ему всё равно) в какой-то магазин. Что это за магазин он не знает. Он там не был. Единственное место куда они с тётей ходят – это продуктовый внизу улицы, задний двор с кучей хлама и на этом всё.       Завтрак, Черён, английский, Черён, поход в магазин, Черён, Черён, Черён! Он ненавидит эту девочку. Ему бы сейчас сорваться и идти искать папу в американских котах, но нет, он должен слушать её крики, кормить её и убаюкивать, потому что тёте нужна помощь, а он ведь хороший мальчик. Это папа так его назвал. А потом оставил, позволив забрать у Чонгука его дом, стадион и пруд с лягушками. Всё, что он любил. От несправедливости он иногда подпевает сестрёнке, заходясь слезами злости и обиды.       У Черён режутся зубы, объясняет тётя, поэтому она так часто вопит, но Чонгук предпочел бы, чтобы та оставалась беззубой всю жизнь, если это спасёт его уши.       В Америке грустно. Он хочет домой, в детскую комнату к Джису-нуне, хочет найти папу и попросить забрать его с собой даже если дядя говорит, что так нельзя. Чонгук шепчет эту просьбу перед сном, тихо обливаясь слезами до тех пор, пока мама не приходит и не ложится рядом. Она всегда уставшая и очень быстро засыпает, но всё равно прижимается к мальчиковой спине, и Чонгуку каждый раз приходится притворяться, что он спит, избавляться от следов его слезливых просьб и выравнивать дыхание за пару секунд.       Ей бы не понравилось, что он всё время плачет. Мама такое не терпит.       Под конец июля ему хочется кричать как сильно он всех ненавидит, хоть и не понимает до конца, что это значит, но он уверен именно это он и чувствует. Ненавидит всех. И особенно сильно – Черён.       В один из дней они снова идут в магазин втроём: Чонгук, тётя и Черён. Они не взяли коляску, потому что малышка спит на маминых руках, но ровно до тех пор, пока они не подходят к кассе. Кто-то задевает Джиин, тут же быстро извиняется, и та вроде бы и отвечает, что никаких проблем, всё хорошо, но ребёнок всё равно вздрагивает, просыпается и снова начинает кричать. Этот звук набирает громкость быстрее, чем всё, что Чонгук слышал.       Хочется кричать тоже. Или хотя бы спрятаться куда подальше. Ему срочно необходимо место, куда Черён не добралась и где его никто не будет заставлять делать то, что не хочет.       Так что он решает сбежать.       — Чонгук! — кричит тётя, когда мальчик проносится мимо неё и ещё одного покупателя, но тот будто не слышит. Автоматические двери уже закрываются за ним, и мальчишка, как впервые выпущенный из клетки зверь, бежит.       Ноги несут всё дальше и дальше от приевшегося магазина. Чонгук в жизни ещё так быстро не бегал, но ему кажется, что за ним гонится не просто тётя, а целый отряд полиции с собаками и настоящими, не игрушечными, пистолетами, так что останавливаться нельзя ни в каком случае. Он чувствует себя в одном из тех фильмов, что они смотрели с папой поздно вечером в тайне от мамы. Лёгкие начинают гореть уже возле их дома, но это ни в коем случае не тормозит его решимость. Он сбежит от них всех, так же как папа. Ещё не знает куда, но точно сбежит!       На конце улицы силы всё-таки иссякают и остановиться приходится. Чонгук оборачивается, даже вставая на носочки, чтобы убедиться, что за ним никто не гонится и улыбается сам себе, когда это действительно оказывается так. Вот и отлично. Теперь он один. Теперь он может делать всё, что захочет. А хочет он только одного — найти отца. Что-то ему подсказывает: он не мог найти его в Пусане, потому что в этот раз папа решил спрятаться подальше, а их переезд это та самая подсказка от дяди. Такая мысль давно закралась в его голову, но он не смог проверить из-за невозможности выйти. Теперь то свобода у него в кармане. Сегодня он снова собирается вернуться к поискам и наконец найти то, что так долго от него скрывается. Собирается спросить почему папа не забрал его с собой и как Чонгук должен был его найти в другой стране. Он, успокоив дыхание, медленно шагает вперёд, обернувшись перед этим ещё несколько раз, рассматривает выстроенные в ряд дома, что значительно больше, чем те, что он мог бы видеть из своего окна и думает сколько тысяч миллионов они стоят. Спросить, увы, некого, он решил быть один, но он обязательно задаст и этот вопрос папе, когда найдёт его.       Папа, наверняка, знает. Он всё знает. Чонгук хочет быть как папа.       Он так бы и шел вверх по улице, если бы на перекрёстке его внимание не привлекло что-то блестящее и большое. Солнце, отбивающееся в воде. Ох… Он соскучился по своему пруду так сильно! По всем лягушкам! Так что Чонгук сворачивает без задней мысли, снова начиная бежать так, будто то, что он видит перед собой может исчезнуть, будто картинка вот-вот померкнет и растворится. Но ничего не пропадает. Он со смехом несётся к воде, для себя решая, что Америка за пределами их дома и улицы не так уж и плоха. Шлёпки безжалостно лупят по пяткам, но Чонгук ничего не замечает, кроме поблёскивающей водной глади и собственного набирающего обороты веселья. Не замечает и что на несколько метров от воды, вместо твёрдой земли, образовалась грязь, и бежит прямо туда, проваливаясь одной ногой. Причём нога уходит так глубоко, что Чонгук теряет равновесие и падает на вытянутые руки, по локти погружаясь в болото. От этого ещё смешнее. Мальчик выпрямляется настолько, насколько это возможно, медленно вытаскивая покрытые грязью руки и, запрокинув голову, весело хохочет. Вот это вляпался так вляпался! Папа бы со смеху упал! Ухватившись за траву, Чонгук, всё так же смеясь, заваливается на бок, упирается ногой в твёрдую землю и пытается вытащить вторую. Приходится приложить немало усилий, она ушла глубже, чем руки, но у Чонгука получается. Он падает на мягкую траву, наконец освобождаясь. Нога снова на свободе, но шлёпок сожрала грязь.       — О, нет, — стонет Чонгук, переставая улыбаться.       Он обеими руками ныряет туда, где только что была его нога, пытаясь нащупать свою обувь, но пальчики не натыкаются ни на что, кроме грязи и корешков каких-то растений. Сейчас, да, дядя действительно прав, он — грязнуля. Футболка заляпана, белые шорты помимо грязи ещё и в траве, а о руках и ногах даже говорить не стоит. Людей у озера нет, ему некого попросить о помощи (уж это он знает, как на английском звучит), а руки не достают, так что Чонгук сдаётся. Подумаешь, какой-то дурацкий шлёпок! У него таких ещё столько будет, что – на, болото, съешь ещё один. Но второй он не выбрасывает, конечно же. Шагает одной босой ногой, одной обутой, осматривая себя с ног до головы. Он выглядит так, что маме бы не понравилось. Ой, как бы ей это не понравилось! Но Чонгук один, мама его не видит, так что он улыбается.       Как же это здорово, быть одному.       Он обходит водоём по кругу, не в силах оторвать глаз от маленького озера, и ищет как бы добраться до воды так, чтобы хоть немного умыться, но к ней нет ни дорожки, ни какой-либо лесенки, так что приходится снова ногами погрязнуть в грязи, чтобы хоть руки помыть, потому что всё это начало подсыхать и стягивать кожу. Вода мутная и не слишком приятно пахнет, но Чонгуку жизненно необходимо хотя бы немного оттереть кожу. Зачерпывает ладошками то, что почище, осматривая место рядом с ногами. Он любит лягушек, они красивые, но если хоть одна сейчас прыгнет на его ногу, он на неё обязательно накричит, потому что уже наперёд знает – та его напугает.       Но лягушек нет. Какие-то жучки, похожие на пауков, плавают на поверхности воды, будто не касаясь её вовсе, а лягушками даже не пахнет.       Ничего, Чонгук и папу найдёт, и лягушек.       Он улыбается своим мыслям, когда вдруг ни с того ни с сего кое-что удивляет его даже больше, чем лягушка.       — Ты что там делаешь? — кричит какой-то мужчина с той же стороны, откуда пришёл мальчик.       Чонгук не понимает, что именно он кричит, но сам тон заставляет его испуганно поднять голову и быстро выбраться на берег наполовину босиком.       — Стой, пацан!       Снова кричит мужчина и Чонгук срывается на бег. Он бежит через какое-то поле. Чонгук не знает где он и куда направляется, единственная мысль в голове это — не останавливайся. Мужчина не пытается его догнать и больше не выкрикивает, но это Чонгук замечает уже когда воздух в лёгких заканчивается, а сам он оказывается у деревянного ограждения за которым слышатся визги и свист. Ограждение старое и некоторые доски обломаны или отсутствуют чуть дальше, в правой стороне, так что Чонгук, убедившись, что за ним действительно не гонятся, просовывает голову в щель, пытаясь разглядеть, что там такое и кто кричит. Он натыкается на балки, перегородки, столбики и чьи-то обутые в кроссовки ноги, не понимая, что это за место до тех пор, пока сквозь всё это не начинают просматриваться парни в бейсболках и с битами.       Чонгук округляет глаза и снова смеётся, несколько раз подпрыгивая в восторге от своей находки. С ума сойти, он нашел бейсбольное поле! Он такое раньше только по телевизору видел! Рядом с их домом в Пусане такого не было! Надо срочно найти доску, сквозь которую он сможет пролезть. Чонгук дёргает каждую, проверяя насколько прочно та закреплена и про себя повторяет «давай, давай». Вот это удача, этот день его любимый! Он не только освободился от орущей Черён, но и попал на бейсбол!       Чонгук деловито прикусывает губу, пытаясь найти брешь в заборе здесь, а не переться туда, где видно, что доски отсутствуют. Одна поддается, и он снова подпрыгивает от радости в тот же момент, когда у его ноги что-то падает. Мальчик оставляет в покое доску, хмурясь, когда замечает что-то розовое рядом. Этим чем-то оказывается мячик и Чонгук бы удивился откуда тут взялся мячик, но до его слуха доходит какой-то короткий крик, на который Чонгук оборачивается и замечает, как на него несётся собака. Большая. В детской голове ни единой мысли не мелькает перед тем как он тоже испуганно кричит и бежит, начиная плакать. По дороге куда-то девается второй шлёпок, но Чонгук не чувствует этого. Из горла вырывается только мальчишеский высокий писк, а глухие прыжки собаки звучат так, будто вот-вот настигнут его. Не мало людей боятся собак, стараются не сталкиваться с ними один на один, но, как вы думаете, что чувствует ребёнок, находясь в поле совершенно один? Он сжимает в руке резиновый мячик и тот пищит, от чего его собственный крик становится громче. А потом он чувствует, как что-то толкает его в спину, и он валится прямо в высокую траву, встречаясь лицом с землёй.       Нос тут же отзывается болью на его падение. Такой сильной, что у Чонгука спирает дыхание на несколько секунд, но осознать, что произошло у него нет времени. Собака кусает за руку и Чонгук вопит, что есть силы, чувствуя, как болит не только нос, но и сжавшая мячик ладонь.       — Фу! Нацуко, Фу! — кричит приближающийся к Чонгуку голос, но он даже его из-за собственных рыданий не слышит.       Собака оборачивается назад, а потом снова несколько раз кусает Чонгука за пальцы, пока тот не разжимает ладонь и дурацкий мячик не оказывается у пса во рту. По лицу течёт что-то горячее и вязкое, норовя попасть в рот, и мальчик наверняка бы сжал губы, не позволяя этому случится, но ему слишком страшно и больно, чтобы думать не попробует ли он на вкус собственные сопли.       — Нацуко! — снова кричит голос, на этот раз ещё громче, видимо приблизившись. — Нацуко, ко мне!       И тяжесть с чонгуковой спины пропадает, но поток слёз это никаким образом не останавливает. Он подгибает под себя раненую руку, всё ещё боясь посмотреть куда делся этот монстр, и громко плачет.       — Сидеть, Нацуко! — звучит теперь детский голос, а к Чонгуку быстро кто-то подходит.       — Эй, малыш, — кто-то касается его плеча и Чонгук дергается, как от удара, продолжая опираться лбом в траву. — Дай мне на тебя посмотреть.       Собаки никогда его не страшили, Чонгук любил с ними играть дома, но сейчас ему так страшно, будто там может проглотить его целиком всего за два укуса. Он понимает, что та ушла и рядом с ним есть человек, но это не успокаивает ни на минуту.       Так что, когда чужая рука разворачивает его, Чонгук на это крепко зажмуривает глаза, не зная, чего именно боится. Этот мужчина точно не съест его и не покусает, но страшно всё равно до жути.       — Ох, малыш, — выдыхает мужчина. — Боже мой.       Мужчина встает, поднимая следом и не прекращающего всхлипывать мальчика, тут же наблюдая, как кровь из пострадавшего носа начинает капать на землю и ноги мальчишки.       — Всё хорошо, парень, всё хорошо, — продолжает говорить голос и Чонгуку приходится открыть глаза, потому что он не понимает ничего. — Тебе больше ничего не угрожает, слышишь? Не бойся.       Чонгук смотрит на большую чёрно-белую собаку у ног замершего мальчика, на вид не сильно старше его самого. По его губам и подбородку что-то течёт, щекоча кожу, и Чонгук только из-за незнакомцев и собаки не позволяет себе коснуться лица и вытереть неприятную влагу. Мальчик с открытым ртом смотрит на него, приподняв брови и держит дышащую с высунутом языком собаку за ошейник в одной руке, другой сжимая тот самый розовый мячик.       Его за плечи держит мужчина в зелёной панамке и таких же шлёпках, в каких сегодня из дома вышел Чонгук. Тот запрокидывает ему голову, надавив на лоб, и Чонгук вместо собаки и мальчика теперь смотрит на голубое без единого облачка небо. Продолжая всхлипывать, мальчишка не смеет возразить или хотя бы спросить зачем ему нужно смотреть на небо, и незнакомец тоже не торопится объяснять, так что приходится тихо плакать несколько минут, не понимая, что с ним делают и не в опасности ли он с этим незнакомцем.       — Она не хочет тебя съесть, ты просто взял её мячик.       Чонгук снова ничего не понимает, поэтому жалостливо всхлипывает, прижимая ноющую ладонь к себе. Мужчина тут же обращает на это внимание, позволив маленькому незнакомцу наконец опустить запрокинутую голову.       — Она тебя укусила? Сильно?       Мужчина осматривает мальчиковую руку, самостоятельно вытянув ту перед собой. Нет ни крови, ни царапин, видимо, Нацуко пыталась просто отобрать мяч, задевая зубами и пальцы. Есть несколько точек-следов от клыков, но никаких смертельно сильных повреждений.       — Дедушка, что там? — спрашивает мальчик, держащий собаку.       — Можешь подвигать рукой? — снова спрашивает мужчина и Чонгук снова просто смотрит. Икает и не имеет ни малейшего понятия, что от него хотят. — Вот так.       Незнакомец показывает на себе, двигая кистью по кругу сначала в одну сторону, потом в другую и шевелит пальцами. Чонгук смотрит на его, потом на свою руку и снова всхлипывает.       — Так больно?       Что ему нужно? Чонгук не понимает, поэтому слёзы, вместо того чтобы прекратиться, только усиливаются. Мужчина снова осматривает его лицо, останавливаясь взглядом ниже глаз.       — Ну же, парень, — мужчина касается чонгукового носа и тот пищит, тут же отшатываясь. — Мне нужно посмотреть хотя бы не сломан ли нос.       Чонгук не понимает. Ничего не понимает, он не знает английского, не догадывается что от него хотят и как ему сбежать.       — Я коснусь его, хорошо?       Ответа снова не следует, Чонгук стоит, хлопая глазами полными не пролитых слёз, бегая взглядом от мужчины к напугавшей его собаке.       — Дедушка, — снова подаёт голос мальчик. — Мне кажется, он тебя не понимает.       Мужчина сначала внимательно осматривает мальчишку, а потом, будто взвесив все за и против, вдруг спрашивает:       — Эйго о ханасемас-ка?       Тот снова не реагирует и приходится-таки попробовать на английском.       — Английский. Ты говоришь по-английски?       Это выражение Чонгук знает. Одно из немногих, так что наконец даёт хоть какой-то ответ и качает головой, в своей уже привычной манере икая.       Мужчина вздыхает. Что делать с испуганным ребёнком, который тебя даже не понимает? Ему на вид не больше семи, значит, один он здесь ошиваться не может, правильно? Нужно найти его родителей и объяснить случившееся.       — Ты… — снова начинает, пытаясь упростить предложение так, чтобы его поняли. — Твоя мама здесь? — он показывает пальцами на мальчика и на землю, когда произносит «здесь», надеясь, что так будет доступней.       В ответ ему снова отрицательно машут головой. Значит, понял.       — Дедушка, — мальчик в нескольких шагах от них спустя столько времени делает первый шаг на встречу, собака тоже встаёт и Чонгук снова дёргается с воплем.       — Стой там, Чимин! И держи при себе Нацуко!       Мальчишка слушается, снова приказывая собаке сидеть, но Чонгук вдруг поражённо замирает разом, забывая о страхе и о боли.       — Чимин? — шепчет он.       — Да, это Чимин, мой внук, — тут же кивает мужчина с улыбкой, а потом, вспомнив что с пониманием у них всё туго, уже медленней добавляет. — Как твоё имя?       На этот вопрос Чонгук тоже может ответить, но выбирает промолчать. Он, не веря собственным глазам, осматривает мальчика с собакой. Боже мой, его папа и вправду волшебник! Тот ему улыбается и что-то внутри Чонгука будто возвращается на место. Будто он нашёл то, что так долго искал.       — Где твоя мама? — снова делает попытку незнакомец.       Чонгук наконец выдыхает, не отрывая взгляда от Чимина, и перебирает в голове те слова, что успел запомнить.       — Работает.       Мужчина кивает. Всё не так уж плохо, они смогут разобраться.       — Папа?       На это он не отвечает. Всё так же не отрывает глаз от мальчика с собакой, но теперь чувствует, как начинает дрожать губа. Он счастлив, ему хочется побежать к новому папе и обнять настолько же сильно, насколько скучал всё это время. Но что-то будто приклеивает его к месту и не даёт сделать то, что хочется. Не позволяет на все сто процентов поверить в волшебство.       Где его папа? Он умер? Или сейчас стоит и держит собаку? Чонгук так сильно запутался. Дядя сказал, что он непременно его найдёт, но он не предупреждал, что папина новая собака его покусает.       Чонгук шмыгает носом, на грани слышимости бормоча:       — Абоджи.       — Абоджи? — сразу реагирует мужчина, тут же переходя на другой знакомый ему язык. — Так ты кореец?       Мальчик кивает и мужчина спрашивает на том языке, что он понимает.       — Где твои родители? Ты пришёл сюда с ними?       Снова качает головой.       — Ты здесь один?       В вопросе звучит явное удивление.       — Да.       — Почему ты один?       — Потому что, — Чонгук прочищает голос, глубоко вдыхает и выдыхает, смотря на свои босые ноги. — Потому что моя сестричка кричит целыми днями, а у меня дела.       Мужчина смеётся, явно не ожидая такого ответа. Вот так деловая колбаса попалась на пути Нацуко.       — Дела – это важно.       Чонгук снова кивает.       — Собака не хотела тебя покусать, — объясняет мужчина, снова вытягивая руку мальчишки вперёд. — Она просто пыталась забрать свой мячик. Не бойся её, она не причинит тебе вреда.       Чимин, словно в доказательство, гладит ее по голове, и та ластится к руке, поджимая уши.       — Можно я посмотрю на твой нос?       Ответа мужчина не дожидается. Касается сначала переносицы, и когда не получает на это никакой бурной реакции, идёт ниже и Чонгук дергается, но не начинает снова плакать, когда пальцы доходят до середины. Слава богу, не сломал, просто разбил.       — Ты знаешь свой адрес, малыш?       — Нет.       Интересно, Чимин может попросить его перестать так пялиться? Чонгук глаз не может оторвать. Это просто чудо. Покруче всяких Санта Клаусов.       — Может хотя бы улицу?       — Э-э-э, — двигает раненой рукой, сжимая и разжимая, на пробу чувствуя, что боль уже не такая сильная. — Мы живём в корейском квартале.       — Ну это уже что-то, — выпрямляется мужчина. — Дай-ка мне свой рюкзак, Чимин.       — Нацуко, сидеть! — громко командует мальчишка, выпуская из рук ошейник. Делает несколько шагов и, когда собака дергается снова, повторяет. — Сидеть!       Она гавкает и ложится, начиная вилять хвостом, но с места послушно не двигается без разрешения.       Мальчик подходит ближе и, как ему велели, отдаёт рюкзак с надписью «Marvel» дедушке. Тот расстегивает самый большой карман, выуживая оттуда бутылку обычной воды.       — Мы с Чимином отведём тебя домой, но давай сначала умоемся. Думаю, твоя мама будет в шоке, если ты вернёшься в крови.       В крови? Чонгук сначала касается верхней губы и кожи под носом, а потом смотрит на свои руки, различая красные разводы.       — Посмотри, какой ты молодец, — хвалит его мужчина, опасаясь, что от вида крови тот может начать снова плакать, открывает бутылку и отдаёт внуку рюкзак. — Выставишь перед собой руки?       Чонгук сначала кидает осторожный взгляд на Чимина, понимающего лишь отдельные слова, тот улыбается, прижимая рюкзак к груди, и терпеливо ждёт, пока дедушка сделает всё, что нужно. Из-за него Чонгуку странно спокойно, так что он послушно выставляет руки, и ладони тут же наполняет вода.       — Вот так, — ободряют его. — Сначала руки, потом лицо, но осторожно с носом.       Чонгук послушно выполняет всё, что ему говорят. Носа всё же касается, тут же хныкает и Чимин дёргается по направлению к нему, будто может как-то помочь.       — Дедушка! — вскрикивает он и собака снова лает, но подойти не решается.       — Я помогу тебе, хорошо?       У Чонгука перед глазами цветные пятна, так что вопрос остаётся без ответа. Мужчина наливает воды себе на руку и, придерживая паренька за шею, осторожно, одними подушечками, стирает кровь с лица настолько, насколько это возможно.       — Ты помнишь как выглядит твой дом? Нам надо вернуть тебя.       Пусть Чонгук и хмурится из-за боли, но больше не плачет.       — Я не хочу домой, — упрямо заявляет.       Его за шею наклоняют вперёд и, поднося полную ладонь чистой воды, умывают, как мама когда-то перед сном. Когда они жили в Корее и Чонгук был маленьким. Мужчина старается не касаться носа и как можно лучше отчистить кожу от крови, рассматривая зажмурившегося мальчика.       — Тебя обижают дома?       Мужчина снова садится перед ним на корточки, и убрав руку от лица, спокойно разглядывает мальца.       — Нет, — коротко отвечает Чонгук, сдувая воду с верхней губы.       Отрицательный ответ несомненно радует, но разве дети, подвергающиеся насилию, ответили бы правдой первому встречному?       — Ты уверен? Ты можешь сказать мне, обещаю никому не говорить.       Но Чонгук говорит правду, дома его не обижают.       — Мне там не нравится, — решает признаться мальчик.       — Почему?       — Потому что это не мой дом. Я хочу в свой дом.       Снова сполоснув пальцы, мужчина в последний раз проводит уже ладонью по всему лицу мальчика, вместе с кровью избавляя того от грязи.       Чимин слушает очень внимательно, но слишком сложно понять о чём идёт речь, если он из всего услышанного узнает только два знакомых слова: «дом» и «нет». Но он хотя бы может рассматривать теперь умытого мальчика. Чимин думает, что он милый. И что у него большие глаза. Чёрные, как у Нацуко.       — Где же твой дом?       — Там, где мы жили с папой.       — Твой папа не переехал с тобой?       Мужчина прикусывает губу, уже жалея, что спросил это у мальчика. Иногда семьи распадаются, родители разводятся, и не каждый ребёнок может понять, что это нормально, такое бывает и вот таким вопросом можно по неосторожности задеть ещё совсем маленьких и наивных людей.       Но у Чонгука ситуация совсем другая.       — Он умер, — говорит он так же спокойно, как мама ему в тот страшный вечер, потому что знает: он на самом деле просто переместился в другое тело, как и рассказывал ему дядя.       Чонгук косится на Чимина рядом, ожидая, что он как-то себя выдаст, но натыкается всё на ту же улыбку и ничего не понимающие бегающие глаза.       — Твоя мама не знает, что ты ушёл из дома, не так ли?       Его папа отличный игрок, думает Чонгук. Никак себя не выдаёт.       — Я сбежал от моей тёти.       — Вот это ты фрукт. И что, совсем не подумал, что тётя будет волноваться?       Чонгук смотрит в ответ на мужчину, наконец отрываясь от его внука, поджимает губы, не зная, что на это ответить. Ему не хочется причинять боль тёте, но ещё больше не хочется сидеть с ней и Черён дома. Если бы он не сбежал, он бы не встретил Чимина. Так что нет, он не жалеет о том, что сделал.       — У неё есть Черён, она ведь может волноваться о ней? Черён всё время плачет, у неё скоро будут зубы.       Мужчина закручивает бутылку, снова поднимаясь, и посмеивается.       — Что он говорит, дедушка? — спрашивает Чимин, отдавая рюкзак.       — Как тебя зовут? — спрашивает у маленького незнакомца вместо того, чтобы ответить внуку.       — Чонгук.       Мужчина протягивает ему руку и Чонгук, всего на секунду замявшись, пожимает её.       — Можешь звать меня мистер Имаи. И где твоя обувь, Чонгук?       Тот, будто вспомнив, снова осматривает босые ноги, утопающие в траве, и ни с того ни с сего краснеет. Он не может сказать мистеру Имаи, что потерял шлёпки пока бегал, поэтому просто пожимает плечами.       — Её нет.       — Ты сюда босиком пришёл?       — Да.       — Малыш, нельзя ходить босиком по дорогам, там слишком много мусора.       — Хорошо.       — Не убегай, пожалуйста, больше. Тем более босиком.       Чимин всё так же смотрит то на него, то на своего дедушку, не понимая ни слова, но когда они замолкают, тот снова Чонгуку улыбается. Нельзя так красиво улыбаться!       Мужчина после недолгой молчаливой паузы вдруг присаживается, отворачивается от Чонгука, и хлопает себя по спине.       — Запрыгивай.       На это Чимин смеётся вслух и Чонгук снова краснеет.       — Я пойду сам, — бормочет он, но его спаситель непреклонен.       — В следующий раз, хорошо? Давай сегодня хотя бы твои ноги убережём.       Сейчас сбежать не получится. Он явно не настолько быстрый, как Нацуко или мистер Имаи. А, может, и не быстрее, чем Чимин. Когда он был его папой, а не маленьким мальчиком, он был быстрым? Чонгук не помнит, когда они с папой соревновались в скорости, так что ответить сам себе не может.       Мистер Имаи расспрашивает его о том, как именно он сюда попал, как выглядит его дом и есть ли возле него какие-то магазины. Чонгук рассказывает то, что знает, прижимаясь к крепкой спине и рассматривая топающего рядом мальчика с чёрно-белой собакой, которая теперь не выглядит ни капли устрашающей. Они идут другой дорогой, не мимо озера, где Чонгук потерял свою обувь, а делают крюк, не сворачивая с тротуара. Чонгук запоминает дорогу. Он хочет вернуться в это место, когда его ноги будут обуты в кроссовки, а из носа не будет идти кровь. Бейсбольное поле кажется не таким уж далёким, особенно, если идти через озеро. Надо лишь к воде в следующий раз не приближаться.       Они обходят вокруг озера, потому что оказываются внизу улицы, а не там, где Чонгук свернул, срезая. Солнце уже почти село, когда Чонгук видит тот самый магазин, из которого сбежал, и говорит об этом мистеру Имаи. Чем ближе к дому они подходят, тем больше Чонгуку хочется плюнуть на чувства тёти Джиин и сорваться обратно. Но он успокаивает себя тем, что говорит со своим новым знакомым и рассматривает макушку топающего рядом Чимина. Его личное чудо.       Мистер Имаи мог бы отпустить его на крыльце, когда они поднимаются по ступенькам, но когда мужской палец касается дверного звонка, Чонгук всё ещё у него на спине.       Перед тем как двери открываются, Чонгук слышит топот. К двери бегут, это совершенно точно, потому что обычно тётя ходит практически бесшумно. И как только дверь распахивается и на него смотрит заплаканное лицо, Чонгуку хочется сквозь землю провалиться.       Она его любит, а он заставил её плакать.       — Чонгук! — восклицает та, снова начиная заливаться слезами.       Мистер Имаи опускает его на пол, и тётя тут же сгребает мальчишку в объятья, не в силах совладать с собой. Действительно не выглядит так, будто кто-то обижает мальчонку дома.       — Где ты был, чертёнок? — шепчет та, присаживаясь. — Все тебя ищут.       — Он был рядом с бейсбольным полем, — отвечает вместо ребенка незнакомец.       — Спасибо вам большое, — тут же спохватывается Джиин, поднимаясь, но Чонгука от себя не отпускает. — Я могу вас как-то отблагодарить? Я места себе не нахожу, он правда…       — Всё в порядке, — отмахивается мужчина.       Женщина смотрит на мальчика рядом с собой и облегчённо улыбается. Слёзы всё так же капают на пол, но это уже не те слёзы, что шли водопадом весь день. Он дома, в безопасности. От этого осознания с плеч будто снимают целую скалу.       — Он удрал из магазина, — поясняет Джиин, прижимая к себе маленького Чонгука. — Я думала, что умру прямо там.       Чимин снова смотрит, ничего не понимая, а когда Чонгук, отвернувшись от тёти, встречается с ним глазами, тот снова улыбается. Чонгук прикусывает губу, потому что его маленький папа похож на солнышко.       Он засматривается на мальчика, пока тётя ещё о чём-то говорит с мистером Имаи и примерно сотню раз благодарит его, прежде чем они начинают прощаться. Чимин машет ему рукой, во второй сжимая поводок Нацуко и Чонгук машет в ответ. Прощается с мистером Имаи, кивает, когда тот просит больше из дома не сбегать, и позволяет тёте закрыть за ними дверь, так и не поняв: папа собирается продолжать скрываться или наконец закончит их игру.       — Как же ты меня напугал, — снова обнимает его женщина, падая на колени. — Пожалуйста, Чонгук, я очень сильно прошу тебя, не делай так больше. Твоя мама ушла с работы, чтобы пойти искать тебя. Дядя тоже. Мы думали вызывать полицию. Ты можешь представить как заставил нас поволноваться?       Женщина отодвигается, всматриваясь в его лицо, и Чонгук бормочет «извини» в тот же момент, когда Черён начинает плакать из комнаты.       — Видишь, — сквозь слёзы улыбается тетя. — Даже Черён-и по тебе соскучилась.       А он по ней нет. Совсем нет.       Тётя звонит маме, потом дяде, уже без слёз сообщая, что Чонгук дома живой и здоровый, а потом, прихватив с собой малышку, ведёт мальчика в ванную. Он всё ещё грязный как трубочист и его нос по-прежнему побаливает, но он, как и мистер Имаи, решает о последнем умолчать.       Когда дядя приходит домой, он уже в пижаме за столом, смотрит как дети поют песенку об английских цифрах и пьёт подогретое молоко, не потому что так хочет, а потому что тётя Джиин так сказала. Ослушаться нельзя, он свой лимит сегодня исчерпал.       Дядя даже ничего не говорит, просто подходит и обнимает его, как в тот вечер, когда умер папа, поднимая на руки и позволяя обвить себя руками и ногами. Чонгуку стыдно, потому что дядя дрожит. Он и ему шепчет «извини», утыкаясь подбородком в плечо. И дядя снова покачивает его из стороны в сторону, поглаживая затылок. Хочется извиниться ещё раз, но Чонгук не успевает, потому что входная дверь шумно открывается и с кухни видно, как входит мама. В белой рубашке, которую Чонгук раньше не видел, с повязанным на шее платком и растрёпанными волосами. Чонгук не уверен, что это, но у неё на щеках от глаз до самого подбородка чёрные полосы и это выглядит устрашающе.       Она, в отличии от дяди, не кидается сразу же его обнимать. Вместо этого, холодным тоном, даже не просит, требует:       — Поставь его, Джэхун.       Кажется, Чонгуку сейчас не поздоровится.       — Харин…       — Просто поставь его на землю.       Чонгуку от чего-то становится страшно. Мама говорит вроде бы так же, как и всегда, но ему вдруг хочется попросить дядю не слушать её и не выпускать из объятий. Но, увы, мальчишка оказывается босыми ногами на кухонной плитке, пока мама выдвигает стул и садится прямо напротив него.       Никто не говорит ни слова, тем самым только подпитывая страх Чонгука.       — Ну, — начинает мать, не моргая. — Где ты был?       Ничего необычного. Мама всё такая же невозмутимая как всегда, и хоть теперь вблизи Чонгук понимает, что чёрные полосы на её лице это следы косметики, смешавшейся со слезами, в этот момент ему не хочется попросить у неё прощения за то, что заставил плакать и пообещать, что больше такое не повторится. Мама выглядит так… страшно. Чонгуку страшно.       У Чонгука начинает дрожать губа.       — Только попробуй заплакать.       — Харин! — встревает мужчина, но от него отмахиваются.       Рвущиеся всхлипы получается подавить, но губа дрожать так и не перестаёт, а в носе начинает хлюпать.       — Я жду ответа, Чонгук! — кричит мать, и мальчик вздрагивает, мысленно прося дядю помочь.       — Не кричи на него!       — Это я его родила! Если я хочу на него кричать, я буду на него кричать!       — И ты сделаешь этим что-то хорошее? Ему шесть!       Мама отмахивается, поднимаясь с кресла, и Чонгук пятится назад, во второй раз за день позволяя себе расплакаться. Ему очень страшно и побег не спасёт.       — Где тебя носило? — у неё поднимаются брови и это только усиливает ползущие мурашки испуга. — Почему я должна сбегать с работы, чтобы искать тебя? Почему Джиин должна весь день пить успокоительные? Потому что тебе захотелось побегать?!       Чонгук останавливается, упрямо смотря на маму, боясь даже всхлипнуть, не то что ответить. Женщина упирается руками в колени, наклоняясь так, что они оказываются лицом к лицу. На кухню заходит тётя, испуганно осматривая всё происходящее. В тот же самый момент Чонгук вдруг скулит, не просто плачет, а скулит как подбитая дворняжка и мама, замахнувшись, опаляет щеку пощёчиной так, что мальчишка, не удержав равновесия, летит на пол.       — Ты совсем чокнутая! — кричит дядя, оттаскивая маму на несколько шагов, пока Чонгук хватается за щеку и разражается плачем. Таким, что даже Черён бы позавидовала.       Дядя снова подхватывает его на руки, когда у Чонгука всё ещё звездочки перед глазами летают, а мама кричит на попытки тёти его успокоить.       — Это ребёнок, Харин, — пытается вразумить её Джиин. — Ты можешь вспомнить об этом? Он ещё даже в школу не ходит.       — Могу себе представить, что это будет! Да, Чонгук? Что ты выкинешь следующим? Решишь поиграть со спичками и отправишь нас всех к отцу?       — Ради всего святого! — восклицает дядя и Чонгук, не прекращая плакать, вместе с ним кричит:       — Он не умер!       Мама смеётся.       — Не умер? Так где же он? — водит челюстью из стороны в сторону, делает шаг к брату с ребёнком на руках, но дальше двинуться не даёт Джиин. — Что-то я его не вижу. Чимин, ты где? Выходи, дорогой!       — Я его сегодня встретил! — продолжает Чонгук, крепче сжимая плечи дяди. — И он привёл меня домой! Это я его нашёл!       Женщина хмурится, не понимая, что происходит, встречается с таким же вопросительным взглядом брата, только после того как плач сына хоть немного затихает, спрашивает у Джиин:       — Кто его привел?       Та несколько раз моргает.       — Какой-то мужчина. И мальчик с собакой. Они говорят на корейском.       — Это не какой-то мальчик, это папа! Его зовут Чимин!       Дядя чуть отодвигается от него, осматривая мальчишку, будто тот не меньше чем в пьяном бреду.       — Что ты имеешь в виду?       В отличии от сестры, Джэхун спрашивает спокойно, пытаясь тем самым потушить настроение в комнате.       — Это же ты сказал мне! Сказал, что папа найдёт меня просто в другом теле. Я искал его всё лето и нашёл только сегодня!       — Ты чего ему наплёл?! — снова рычит женщина, и Чонгук вновь обнимает дядю за шею, зажмуриваясь.       Из радионяни слышится возня, а это значит то, что Черён спала в дальней комнате её не спасло и она всё равно проснулась от их криков.       — Пожалуйста, Харин, — просит тётя, когда та снова рыпается к брату.       — Чем ты забил ему голову, Джэхун?       Дядя вместо того, чтобы ответить, выходит из кухни, а потом и вовсе из дома, не прекращая похлопывать Чонгука по плечу, пока тот содрогается в рыданиях. Было бы отлично, будь у них качели, но, увы, пока что таким добром этот дом не разжился, поэтому мужчина садится на ступеньку, покачиваясь с Чонгуком. Слава Богу, за ними не выходит никто, так что новых криков теперь уже на улице можно не опасаться. Чонгук не знает сколько они там сидят, но он точно уверен, что пропускает то время, когда обычно уже должен засыпать и ему нравится сидеть с дядей на улице. Становится совсем немного прохладней, а значит сносней, и от этого хочется вообще в дом не заходить. Чонгук этот дом ненавидит, уже сейчас, а ему ещё даже семи нет.       — Малыш, — зовёт его Джэхун, когда рыдания уже полностью затихают. — Что ты имел в виду, когда говорил о папе?       Чонгук отрывается от его груди и всматривается в родное лицо.       — Ты ведь сказал мне, что однажды я снова его встречу и…       — Чонгук-а, но это будет не мальчик с таким же именем.       — Но я проверил всех котов, каждую…       — Это не так работает, малыш, — Чонгук совсем ничего не понимает. Если Чимин не его папа, то кто тогда? — После смерти души перерождаются, но ты не можешь их найти просто потому что хочешь или потому что скучаешь.       — Но ты сказал другое!       — Ты не встретишь своего отца вот так, по щелчку пальцев, — пытаясь подобрать слова, продолжает мужчина. — Должно пройти некоторое время, Чонгук. Ты найдёшь его в подходящий момент, когда будешь в нём нуждаться.       — Но я нуждаюсь в нём! Я скучаю по нему так сильно!       Дернул же чёрт ляпнуть это. Нужно было, как и все, сказать «он смотрит на тебя с облачка» и не обнадеживать ребенка не пойми чем. Теперь приходится выставлять свои неудачные объяснения практически ложью и сочинять что-то новое.       — Чонгук, — до чего же больно забирать у кого-то надежду. — Твой папа умер. Он любит тебя до сих пор и он будет защищать тебя всю жизнь, но тебе не нужно самому искать его, хорошо?       Огромные глаза снова наполняются влагой, но мальчишка упрямо поджимает губы, сдерживаясь. Всё-таки он был прав, дядя соврал ему. Но как же тот Чимин, которого он встретил сегодня?       — Тот мальчик, — будто прочитав его мысли, продолжает мужчина. — У него просто такое же имя. Это не твой папа, дорогой.       Вкус предательства Чонгук тоже узнает в шесть. Он пробует его на языке, сидя на коленях у дяди, который обманул его после смерти папы, чтобы у Чонгука теплилась какая-то надежда. Сам дал эту надежду, сам и забрал. Раньше у Чонгука была семья, веселые вечера в окружении любящих людей, а теперь только дом, который он ненавидит, мама, что внезапно превратилась в страшную чужую женщину и мальчик по имени Чимин, который своей улыбкой смог убедить маленького Чонгука, что он по-прежнему может быть любим. Вот только всё, как и слова дяди, просто обман, и Чонгук это наконец понимает.