Единственное в своём роде сердце

***

Человеческое сердце − удивительный орган. Будучи всего лишь размером с ваш кулак, оно прокачивает около десяти пинт крови через ваши лёгкие и ваше тело, обеспечивая кислородом ваши клетки в сложном процессе, который мы называем жизнью. Без вашего сердца вы бы не это читали. Или большинство людей не читали бы. Вы должны поверить мне на слово, на слово хирурга, который вскрывал грудные клетки и видел повреждённое сердце, пытающееся сохранить тело живым, врача, который слышал, как бьётся сердце в груди каждого мужчины, женщины и ребёнка, которых я когда-либо обследовал. Я знал человека, у которого не было сердца. Если бы кто-то сказал мне это, я бы им не поверил. Хотя это правда. Я врач, и я бы знал, потому что я много раз измерял его пульс и даже использовал свой стетоскоп на его груди, когда он это позволял. Живой, дышащий человек, у которого не было ни пульса, ни сердцебиения, ни кровяного давления. Как он выразился, есть только большая полость, где должен находиться этот орган. Это было в январе, вскоре после того, как я вернулся из Афганистана, и я искал квартиру по предложению Майка Стэмфорда, моего старого приятеля. У меня уже было место для жизни (если то, что я делал, можно было назвать жизнью), унылая маленькая квартирка, которая больше походила на могилу, и я решил, что мне нужно найти что-то получше, прежде чем я использую свой пистолет, чтобы пустить пулю туда, где та закончит мою жизнь. Я знаю, это звучит мрачно. Это было так. Майк знал парня, у которого была противоположная проблема: хорошая квартира, которую он не мог себе позволить, и ему не с кем было разделить арендную плату. Он представил нас друг другу. Я подумал, что этот парень кажется странным, но он также был гениальным, и самое худшее в нём было то, что он играл на скрипке и иногда не разговаривал по нескольку дней. Вряд ли я мог что-то возразить, учитывая, что худшими вещами во мне были мысли о самоубийстве, кишечная инфекция и воспоминания, которые будили меня с криком почти каждую ночь. Я не шутил, когда спросил Майка, кому я нужен в качестве соседа по квартире? Даже мои соседи по квартирке жаловались на мои ночные сны про Афганистан. Но Шерлок Холмс, чей самый худший день мог означать, что он проигнорирует меня и будет играть на скрипке, казалось, не особенно заинтересовался тем, какие пороки я привнесу в нашу жизненную ситуацию. Я согласился встретиться с ним позже и осмотреть квартиру. Так всё и началось. Однако в нём было нечто большее, чем скрипка. По-видимому, он был своего рода специалистом по криминалистике, который мог сделать вывод о том, что произошло в комнате, из вещей, которые большинство людей даже не заметили бы. Я видел много трупов, но ни один из них никогда не говорил мне, что пропал розовый чемодан. Кардифф, вереница любовников, Рейчел, розовый чемодан. И всё это всего за две минуты. Я был заинтригован. Моё собственное сердце, которое продолжало биться только потому, что я не мог собрать волю в кулак, чтобы остановить его, вернулось в действие, качая жизнь через меня, когда я следовал за этим оракулом по Лондону − по крышам и вниз по улицам, мчась между машин и останавливая случайные кэбы, чтобы найти убийцу. Не просто убийца − серийный самоубийца-шептун. «Они сами принимают яд», − сказал Шерлок. Но он не знал, как их уговорили. Вот в чём была загадка. Его отсутствие сердца не было чем-то, о чём я догадывался. Я не уверен, как кто-то, кроме врача, мог сделать такой вывод, а я был всего лишь его соседом по квартире. Я предположил, что он был просто умным человеком, который отложил свои чувства в сторону, чтобы делать свою работу. Это делают и врачи, и полицейские. В то время как базовый уровень заботы необходим, глубокое эмоциональное участие не всегда полезно, когда требуется объективность. Шерлок Холмс был бесстрастен, безличен и гениален − но не бесчеловечен. Примерно в середине нашего расследования он вдруг объявил, что мы идём в ресторан. К тому времени я был голоден, голоднее, чем когда-либо за последние недели. Хотя это было странно. Сам хозяин поприветствовал нас и принёс нам что-то особенное, за счёт заведения, и поставил свечу − более романтично, сказал он. Шерлок ничего не ел, но мне нужно было топливо. Теперь, когда я не гонялся за ним, я воспользовался возможностью задать ему несколько вопросов. У меня были соседи по комнате, у которых были подруги, и те, у кого были бойфренды. Эти люди часто оказываются хорошими, не позволяющими себе вольностей с пространством, за которое они не платят. Но иногда они становятся проблемой между соседями по квартире. Они не только занимают много места, но и расходуют ваше мыло для стирки, пьют ваш чай, едят ваше печенье и публично демонстрируют свою привязанность неловкими способами. Смущающими. Я имею в виду, что просто хотел узнать, какие другие люди могут регулярно посещать Бейкер-стрит, 221Б. Я хотел быть готовым. Поэтому, когда я спросил о подругах, а затем о парнях, я не искал отношений. Видит Бог, я не совсем подходил для того, чтобы дружить с парнями, из-за ночных криков и общего раздражения по поводу моего желудка, моего плеча и моей проклятой ноги. Но когда он ответил отрицательно на обе части моего вопроса − что было прекрасно, абсолютно прекрасно − он посмотрел мне прямо в глаза и сказал: − Хотя я польщён вашим интересом, Джон, я думаю, вы должны знать, что у меня нет сердца. Я усмехнулся. Ладно, его не интересовало ничего романтического. Не проблема. Это была просто шутка, что он бессердечный. − Что случилось? − спросил я. − Кто-то сломал его? Он бросил на меня один из тех взглядов, которые говорили, что я идиот, но на самом деле он не ожидал ничего другого. − Химия любви невероятно проста, − сказал он, − и очень разрушительна. Я просто предвидел возможность разрушения. В этот момент нам нужно было догнать кэб, и мои вопросы, ещё не полностью сформировавшиеся, должны были подождать. Через несколько часов я застрелил кэбмена − в сердце − чтобы спасти моего нового соседа по квартире. Выстрел не должен был быть смертельным, но кэбмен всё равно умер. Я видел, как вынесли его мёртвое тело на носилках. И я увидел Шерлока, завёрнутого в одеяло, разговаривающего с Лестрейдом. Он не выглядел очень расстроенным, но человек в шоке может выглядеть вполне нормально. Когда он пришёл к выводу, что именно моя пуля спасла его от принятия неправильной таблетки, он решил, что мы должны пойти за дим-сам, поэтому мне пришлось подождать, пока мы не вернёмся в нашу квартиру, чтобы осмотреть его. Он настаивал, что с ним всё в порядке, что он не принимал таблетку и не был в шоке (несмотря на оранжевое одеяло). Но я подтвердил свои врачебные полномочия, заговорил Голосом капитана и в равной степени настоял на том, что мне не повредит проверить его. Он искоса взглянул на меня, без сомнения, прочитав мои намерения. − Продолжайте, − сказал он, слегка улыбаясь. Я взял его запястье большим и указательным пальцами. Пульса нет. Я положил пальцы ему на шею, на сонную артерию. Ничего. Наконец я достал из сумки стетоскоп и положил воронку ему на грудь. Когда я ничего не услышал, я положил её себе на грудь, чтобы убедиться, что стетоскоп работает. Было слышно, как колотится моё собственное сердце. Из его груди не доносилось ни звука. Я передвинул воронку − знаете, есть люди, у которых внутренние органы перевёрнуты, и его сердце, возможно, было наклонено вправо, а не влево. И есть люди − хотя это редко − у которых есть механические сердца, которые бьются не как нормальное сердце, а издают своего рода щелкающий звук. Я ничего не слышал. Я прислушался к его груди и животу. Насколько я мог судить, у него не было сердца. И на его груди не было никаких шрамов. Очень странно. − Что вы думаете, доктор? − Он слегка ухмылялся, на его лице было выражение «я же вам говорил». − Это невозможно, − ответил я. − Учитывая то, что мы знаем о человеческом теле, невозможно, чтобы человек жил без сердца, − я изучал его, хмурясь из-за отсутствия теорий, которые приходили мне в голову. − На случай, если вам интересно, я не вампир, − сказал он. − Вампиров не существует. После того, что я только что увидел, я бы не удивился, если бы он объяснил, что вампиры − это реальная вещь, и он был одним из них. Я мог бы даже поверить ему. − Я не думал об этом. Кто же вы тогда? − Человек, как и вы. − Не так, как я. У меня есть сердце. Он пожал плечами. − Что вам от этого проку? На это у меня не было ответа. Я встречался с достаточным количеством людей, чтобы получить довольно неловкое прозвище Ватсон Три Континента. Я действительно не хочу вдаваться в то, как я это заработал. Это должно было быть иронично. Но свидания − это не то же самое, что романтика, а в этой области я был Ватсон Ноль Континентов. Я не завоевал ни одного сердца и не отдал своё никому, ни мужчине, ни женщине. Однако я по-прежнему надеялся, что отсутствие романтики было временным. Теперь, когда у меня было место для жизни и жизнь, которая давала мне интересные темы для разговоров, влюблённость стала возможной. Мы с Шерлоком не обсуждали его пропавшее сердце. Мне показалось слишком навязчивым спрашивать, как он его потерял, как он решал практические, физические детали его дефицита, поэтому я не стал. Несмотря на то, что он казался холодным и отстранённым большую часть времени, раздражительным, когда ему было скучно, и по-настоящему счастливым только тогда, когда нужно было расследовать убийство, я привык к нему. На самом деле он мне начал нравиться. Жить с ним было нетрудно, если не принимать во внимание его привычку хранить части тела в холодильнике. Химические эксперименты иногда требовали, чтобы мы открывали окна, и иногда кто-то вызывал пожарных, но никакого вреда не было причинено. Он играл на скрипке, и я решил, что отсутствие физического сердца, хотя и необъяснимое, не означает, что ему не хватает чувств. Он был добр к нашей хозяйке, миссис Хадсон, и она, казалось, очень его любила. Кто-то взорвал здание напротив дома 221, и внезапно наша жизнь стала ещё интереснее. Последовавшая за этим серия головоломок (я описал их в своём блоге, поэтому не буду вдаваться в подробности здесь), ну, для Шерлока это была игра. Его, казалось, не беспокоили перепуганные люди, которых обвязали взрывчаткой и заставили передать слова безумного преступника. Человек должен быть сумасшедшим, чтобы устроить что-то подобное. И Шерлок, у которого не было сердца, чтобы отвлечь его, нашёл это захватывающим. Одна из жертв была взорвана, когда она начала описывать голос своего похитителя. Мы обменялись несколькими словами об этом. Я спросил его, переживает ли он вообще из-за погибших людей. − Переживания помогут мне их спасти? − спросил он. Тогда меня разозлило, как легко ему было это сделать. Я подумал о том, как провёл время в Афганистане, латая мальчиков, которые вернутся домой к жизни, сильно отличающейся от той, которую они оставили. Тех, кого я не смог спасти, мы упаковали и отправили домой. Переживания делали это болезненным, почти невыносимым. Если бы я мог сделать это без сердца, выбрал бы я это? Нет, я не мог себе этого представить. Тот факт, что люди умирают, что однажды мы все умрём, делает нас людьми. Наличие сердца означает боль, но это цена. Я проглотил свой гнев. Возможно, я не имел права, с самого начала зная, что у него нет сердца. Он очень ясно дал это понять в тот вечер, когда мы сидели у Анджело с той романтической свечой. Я мог бы тогда уйти, уйти и вычеркнуть своё имя из договора аренды, если бы это меня беспокоило. Я остался. Игра закончилась в бассейне. Была полночь, и на этот раз взрывчатка была на мне. Я точно не помню, как это произошло. Последнее, что я помню, это то, что я сказал ему, что собираюсь навестить Сару, женщину, с которой встречался. Я не очень надеялся на эту ситуацию, но мне нужно было провести немного времени с кем-то, у кого было сердце. Встреча с Шерлоком во взрывоопасном жилете никогда не станет моим заветным воспоминанием. Я увидел что-то в его лице, когда он увидел меня − Сомнение? Гнев? Страх? Это было не то, что я мог разобрать, стоя там, ожидая, что нас обоих взорвут. Очевидно, этого не произошло. Но этот момент остался со мной, выражение его лица. «Мориарти», − сказал мёртвый кэбмен. А вот и сам мужчина, насмехающийся над Шерлоком. Угрожающий ему: «Я выжгу из тебя сердце!» − Мне достоверно сообщили, что у меня его нет, − он сказал это тихо, спокойно. Мориарти улыбнулся. − Но мы оба знаем, что это не совсем так. «Социопат», − подумал я. Позже я задавался вопросом, что он мог знать о сердце Шерлока. Однако в данный момент я был больше сосредоточен на взрывчатке, которая была на мне, и на его руках, когда он сорвал с меня жилет. И взгляд, которым мы переглянулись, когда он направил свой пистолет на взрывчатку, готовый поджечь её, даже если это означало нашу собственную смерть, чтобы остановить Мориарти. Глядя в глаза Шерлока, я понял, что это не блеф. Мы не умерли той ночью. Я думал об этом, пока моя бессонная ночь переходила в утро. В квартире было тихо, мы оба разошлись по своим комнатам вскоре после возвращения домой. Я лёг в постель и напряг слух, уверенный, что что-то услышал. Я знал все ночные звуки квартиры − случайные уличные шумы, звук, издаваемый бойлером, когда его включал термостат, капание из крана, который я продолжал чинить, скрип пружин кровати Шерлока, когда тот был беспокойным. То, что я услышал, было чем-то новым. Лестница слегка скрипнула, когда я спустился в гостиную. Я стоял, затаив дыхание, прислушиваясь к звуку, который сначала не узнал. Ритмичный, ровный − как биение сердца. В темноте я дышал, чувствуя, как колотится моё собственное сердце, я напряг слух, чтобы услышать. Нет, я слышал не свой собственный пульс. Я молча пересёк комнату, остановившись, чтобы посмотреть, с какой стороны доносится звук. К тому времени, когда я проследил его до точки происхождения, я стоял перед дверью спальни Шерлока. Тук-тук, тук-тук, тук-тук. Звук, который я слышал через стетоскоп тысячу раз. У Шерлока Холмса было сердце. Я не обсуждал это с ним. Как я уже говорил, иногда он не разговаривал по нескольку дней. После той ночи в бассейне прошла неделя, прежде чем он заговорил со мной. Тогда у него было ещё одно дело, ещё одно, связанное с телефоном. Этот телефон содержал компрометирующие фотографии члена Королевской семьи. Им владела Ирэн Адлер, она же Та Женщина. Исключив романтику, Шерлок, казалось, был несколько смущён её флиртом, всё время сохраняя невозмутимое поведение. Однако я видел, что происходит, и знал, что мне нужно делать. Иногда я всё ещё слышал, как бьётся его сердце, обычно по ночам, когда в квартире было тихо. Я не знал, где он его хранил, и вынимал ли он его иногда, чтобы посмотреть, и знал ли он вообще, что стал достаточно громким, чтобы я мог его услышать. Но мне было невыносимо думать, что эта хитрая женщина может найти его. Если бы она это сделала, то причинила бы ему боль. Я не позволю ей разбить его сердце. Однажды, когда его не было дома, я зашёл к нему в комнату. Звук там был громче, но трудно было сказать, откуда тот доносился. Открыв ящики, я увидел его аккуратно разложенные по цветам носки. В шкафу рядом с сшитыми на заказ костюмами висели безупречные рубашки. Здесь был большой контраст с гостиной, кухней и каждым другим квадратным дюймом квартиры, где были разбросаны бумаги, сложены книги, эксперименты оставались незаконченными. Стоя в своей комнате, он словно заглядывал в те упорядоченные Чертоги разума, о которых всегда говорил, всё это было организовано так, чтобы он легко мог найти всё необходимое. Где бы такой человек мог хранить своё сердце? Ни под стопкой досье, ни в холодильнике рядом с продуктами. Он будет держать его близко, но не в пределах досягаемости отвлекающих факторов. Он сохранил его, но не хотел об этом думать. Через полчаса работы под кроватью обнаружилась незакреплённая доска, а под ней − шкатулка. Нет, две шкатулки. Первая шкатулка была длинной и тонкой, в ней не было места для сердца. В ней лежали шприц и пузырёк с кокаином. Я знал о его проблемах с наркотиками, но он поклялся, что бросил их. Он объяснил, что это стимулятор для его разума, а не развлечение. Он утверждал, что это усиливает его мыслительный процесс. Я чуть не ответил, что это может также остановить его сердце, но я знал, что он только рассмеялся бы. Тогда-то я и подумал, что у него его нет. Вторая шкатулка была больше, и когда я достал её из тайника, я почувствовал, как она вибрирует с каждым пульсом, который я слышал. Сама шкатулка была из простого дерева, с маленькой медной защёлкой. Обычная шкатулка, такая, в которой можно хранить квитанции, мелочь или сигары. Она казалась достаточно тяжёлой, чтобы вместить то, что, как я предполагал, было внутри. Без крови сердце не красное, а скорее телесного цвета, с жёлтыми жировыми отложениями. Сердце Шерлока было прекрасным, почти розовым, как внутренность морской раковины. Я держал его в руке, чувствуя, как оно пульсирует. − Я буду защищать тебя, − сказал я. Я положил сердце обратно в шкатулку и отнёс её наверх, в свою спальню. Самые важные вещи, которыми я владел, хранились в моём сундучке: документы о моей военной карьере и увольнении, моя медаль, моя форма. У меня было несколько сувениров из детства и университета − в основном фотографии, дипломы и сертификаты о различных достижениях. Карманные часы моего деда в конверте с письмом, которое он мне написал. Сундучок был ещё не полон. Здесь есть место для сердца, решил я. Как только я спрятал шкатулку внутри, среди моих драгоценных вещей, я закрыл крышку и щёлкнул замком. Сердце Шерлока было в безопасности. Я не сказал ему, что она умерла. Он попросил оставить её телефон. У нормального человека, у которого есть сердце, это было бы из сентиментальности. Я не знал, что чувствовал Шерлок Холмс. Мои собственные чувства менялись. В своей комнате за закрытой дверью я иногда смотрел на его сердце, держал его в руке, и в эти моменты я чувствовал что-то новое. Моё собственное сердце, казалось, набухло и забилось быстрее. Иногда сердце Шерлока билось быстрее, когда я это делал. Сочувственный ответ, я полагаю. И иногда у меня болело сердце, такая глубокая боль, что на глаза наворачивались слёзы. Мне было интересно, что это значит. Шерлок не заметил, что я изменился, и ничего не сказал о пропавшем сердце. После того, как он так долго игнорировал его, возможно, он даже ничего не заметил. Мы отправились в Дартмур по делу, связанному с гигантским адским псом. Шерлок казался взволнованным, странно взволнованным тем, что мы там пережили. − Эмоции, − прорычал он. − Песок на линзе, ложка дёгтя в бочке меда. Я никогда не видел его таким... эмоциональным. Я пытался его немного успокоить, но с чего бы ему меня слушать? Я был просто его другом... − У меня нет друзей, − он сказал это с величайшим отвращением. Это не должно было меня беспокоить. Раньше этого бы не произошло. Теперь мне было больно, и я начинал понимать, почему болит моё сердце. Теперь, когда я держал его сердце в своих руках, сделал себя его защитником, моё собственное сердце, наконец, проснулось. Я любил Шерлока. Мориарти вернулся, как и обещал, чтобы выжечь сердце Шерлока. Я волновался, но знал, что его сердце в безопасности в сундучке, который я держал в ногах моей кровати. Мне следовало больше волноваться, когда я увидел, как рушится репутация Шерлока, когда я увидел обвинения, выдвинутые против него за похищение детей. Конечно, любой, кто его знал, понял бы, насколько это нелепо. Но Донован и Андерсон давно этого ожидали. Однажды мы будем стоять вокруг тела, и Шерлок Холмс будет тем, кто положит его туда. Она сказала мне это в тот день, когда мы встретились. Она назвала его психопатом. Однажды он переступит черту. Люди в это верили. Когда Шерлок разбился насмерть, когда я увидел его разбитое тело на тротуаре, моё собственное сердце разбилось. Как врач, я знаю, что существует такая вещь, как разбитое сердце, и что оно может убить человека, который переживает разрушительную потерю. Это называется кардиомиопатия Такоцубо(1). Не то же самое, что сердечный приступ, но всё равно смертельно. В тот вечер я сидел в своём кресле, глядя на его пустое кресло. В квартире было тихо. Боль в груди была невыносимой, будто кулак сжимал моё сердце. Никогда больше Шерлок не ворвётся в дверь, приказав мне немедленно идти с ним, потому что игра началась. Мне никогда не придётся беспокоиться о глазных яблоках в моей кружке, или о больной печени в ящике с продуктами, или о том, что квартира внезапно наполнится едким, жгучим дымом. Никаких скрипичных концертов в предрассветные часы, никаких утренних сообщений, приглашающих нас на место преступления. На Бейкер-стрит, 221Б, сейчас было бы спокойно. Я ненавидел это. Мои дни были долгими и скучными. Я не мог спать в своей постели, поэтому устроился на диване. Каждое утро я просыпался с тяжёлым грузом на груди и весь день почти не шевелился. Работа была невозможна; мне оставалось только подняться по лестнице в квартиру, после чего я часами неподвижно сидел в кресле. Очевидно, со мной что-то было не так, что-то, что кардиолог мог бы диагностировать. Но у меня было мало надежды на то, что всё, что было не так, можно вылечить с помощью лекарств. Я просто исчезну, превратившись в ничто. Закрыв глаза в этой тихой комнате, однажды ночью я услышал какой-то звук. Я уже привык к этому, слыша, как оно тихо стучит в моей комнате, но я не ожидал этого сейчас − не после того, как увидел, как он истекает кровью, сломленный и умирающий, в то время как я беспомощно стоял рядом. Если человек может жить без сердца, может ли он также умереть без него? Схватившись за грудь и задыхаясь, я, пошатываясь, поднялся по лестнице, слыша, как он становится сильнее, громче. Моё собственное сердце напряглось, чтобы ответить на него, колотясь о рёбра, будто пыталось вырваться. Боль была почти невыносимой. Я повозился с замком, открыл сундучок и достал шкатулку. Когда я открыл её, оно было там, ровно стуча. Сердце Шерлока ожило. Я долго держал его в руках, переворачивая, рассматривая. Моё собственное сердце, казалось, замерло, когда я сидел там, чувствуя, как бьётся его сердце. Я выжгу твоё сердце. Мориарти остановил сердце Джона Ватсона, как и обещал. Не пулей, а падением. Я чувствовал, как он слабеет, пока я сидел там, и я знал, что умру ещё до утра. Но каким-то чудом сердце Шерлока всё ещё жило. − Не умирай, − молился я не только за него, но и за себя. Это не сказка, но в ней есть элементы, которые наука со всей её холодной, жёсткой логикой не может объяснить. Называйте это как хотите. Это факт, что сердце − удивительный орган. Он может пережить падение с четырёх этажей и быть сломан потерей. Это то, что поддерживает в нас жизнь, и это нарисованная от руки детская валентинка. Это просто мускул, и он является вместилищем всех эмоций. У каждого человека есть сердце; это то, что делает нас людьми. Проснувшись утром, я почувствовал себя прекрасно. В моей груди снова забилось сердце, но я вспомнил события предыдущего дня и не мог понять, как это возможно. Я вспомнил, как моё сердце замедлилось, заикалось, сдавалось и думало, что меня ничто не спасёт. Я сел, оглядываясь по сторонам. Шкатулка лежала там, где я её оставил, в моём армейском сундучке. Однако удары, которые я слышал, исходили не из шкатулки, а из моей собственной груди. Я изучил каждую грань сердца Шерлока. Я проследил его контуры, взвесил в руках и знал его пульс лучше, чем любой звук в мире. Сердце в шкатулке принадлежало не Шерлоку. Оно было меньше, серым и совершенно неподвижным. Когда я почувствовал, как кровь приливает к моему телу, я понял, что это маленькое мёртвое сердце было моим собственным, а то, что билось в моей груди, принадлежало Шерлоку. Моё собственное сердце разбилось и умерло, а Шерлок отдал мне своё. Я жил, но это не значит, что я не горевал. Но это должно что-то значить, что его сердце не умерло, когда он приземлился на тротуар. Сможет ли его сердце сохранить нам обоим жизнь? На этот вопрос врач не мог ответить, но в сердце, которое теперь поддерживало во мне жизнь, я почувствовал надежду. Моё новое сердце не давало мне никаких новых сил. Я всё ещё был Джоном Ватсоном, всегда последним подозревающим, часто видящим, но никогда не наблюдающим. Друзья навещали меня в те первые дни, но люди, как правило, не знают, что сказать человеку, потерявшему того, кого они любят больше всего. Эти визиты были неловкими, и вскоре у меня больше не было посетителей. Расследование смерти Шерлока продолжалось, но больше не было на первых полосах новостей. В конце концов Лестрейд восстановил своё звание и вернулся к расследованию убийств, Донован сделали выговор, но не понизили в должности, а Андерсона уволили, когда он стал одержим поиском доказательств того, что Шерлок Холмс всё ещё жив. Я вернулся к работе врача на полный рабочий день. Плечо и колено больше не доставляли мне хлопот, а рука не дрожала. Хотя я не возражал против лечения насморка и боли в горле, порезов и царапин, когда я увидел возможность вернуться к хирургии, я воспользовался ею. Я поступил на военную службу в качестве хирурга общего профиля и имел опыт лечения серьёзных травм, поэтому я устроился в больницу в качестве хирурга-травматолога. Миссис Хадсон, у которой одно из лучших сердец, которые я когда-либо знал, продолжала заботиться обо мне. Молли Хупер избегала меня, её глаза были полны виноватой тайны, которую я не хотел разгадывать. И в моей части больницы начала работать новая секретарша. Моё старое сердце немного ускорилось бы, когда я проходил мимо её стола или когда она улыбнулась и предложила принести мне кофе. Я мог бы пригласить её на свидание и в конце концов решил бы, что это любовь. Я мог бы пригласить её в модный ресторан и предложить ей кольцо. Но моё новое сердце не было тронуто Мэри Морстан. На самом деле, я почувствовал лёгкий озноб, когда проходил мимо её стола. Если бы у меня был мозг Шерлока, а также его сердце, я, возможно, смог бы понять, почему это было так. Вместо этого я следовал своим чувствам и держался на расстоянии. Когда, несмотря на всё моё тонкое разочарование, она наконец пригласила меня на свидание, я сказал ей правду. Моё сердце не принадлежит мне. Всего через несколько недель она исчезла. Среди персонала ходили разговоры, что она вела какую-то двойную жизнь. − Убийца, − прошептали они. Я никогда не обращал особого внимания на офисные сплетни. Когда прошёл год, миссис Хадсон попросила меня пойти с ней на его могилу, чтобы она могла положить цветы. У меня не было никакого интереса идти туда; в глубине души я знал, что его останков не было в этом гробу. Его сердце продолжало биться. Но я пошёл, потому что она этого хотела. Мы вспомнили, как он смеялся над почками в холодильнике и дырками от пуль в обоях. Она плакала, и я утешал её. И я заговорил с этим чёрным камнем, хотя мои слова предназначались его сердцу. Ещё одно чудо для меня. Будь живым. В ту ночь, лежа в постели, я услышал знакомый звук. Прошло много времени с тех пор, как я в последний раз заглядывал в эту старую шкатулку. Я думал, что он мёртв, спрятал его и почти забыл о нем. Но теперь оно билось − слабо. Я поднял крышку и посмотрел на своё старое сердце. Оно больше не было серым и неподвижным. Оно было слабым, но не мёртвым. Ещё одно чудо. В тот год Лестрейд пригласил меня выпить пинту пива в мой день рождения. Он подарил мне видео, которое сделал на мой день рождения несколько лет назад, отрывки сообщения, в котором Шерлок извинялся за то, что пропустил мой день рождения. Я смотрел на него и думал о том, как давно я его не видел. Увижу ли я тебя когда-нибудь снова? − спросил я себя. − Не волнуйся, − сказал он. − Очень скоро я снова буду с тобой. В моей груди его сердце забилось быстрее. Я услышал, как моё старое сердце ответило, пульсируя в своей шкатулке. Я снова взял его в руки и увидел, насколько оно окрепло. Это было сердце, достойное любви. Он вернулся холодной ноябрьской ночью. Я слышу, как поворачивается ключ во входной двери, его знакомые шаги на лестнице, его нерешительность у двери нашей квартиры. Мне не нужно гадать, что он чувствует. Тяжёлый удар по ребрам говорит мне обо всем: о страхе, надежде, тоске. Я стою в ожидании и вижу момент, когда он наконец решает повернуть ручку. Он худой, и у него на лице такая боль, которая приходит от долгих, холодных ночей и одиноких, отчаянных дней, из-за месяцев, когда ты думал, что потерял всё и всех, кто тебя любил. Он боится, что уже слишком поздно, что я отдал своё сердце кому-то другому. Он стоит, дрожа, в незнакомой куртке и слишком тонких брюках. Он дома. Я подхожу к нему, неся свой дар. На шкатулке нет ни открытки, ни бантика, но в ней находится единственная ценная вещь, которая у меня есть, подарок, который я должен был сделать ему давным-давно, когда впервые осознал его пустоту. Он открывает шкатулку. Увидев, что там, он прикрывает рукой рот, а его глаза наполняются слезами. − Это моё сердце. Я отдаю его тебе, − говорю я. − Я взял твоё, чтобы сохранить его в безопасности, и оно сохранило мне жизнь. Я хочу, чтобы ты сейчас был моим, потому что я люблю тебя. Он берёт моё сердце, держит его в своих руках, баюкая, как самую драгоценную вещь. − Оно прекрасно. Человеческое сердце − удивительный орган. И это правда, что человек не может жить без него. Вы можете подумать, что иметь сердце − это неприятность или опасный недостаток. Вы можете запереть его, чтобы не рисковать, что оно сломается. Без сердца ты думаешь, что будешь в безопасности, но это не так. Сердце становится по-настоящему ценным только тогда, когда вы его отдаёте. Когда мы лежим вместе в постели, он кладёт голову мне на грудь, слушая, как бьётся его собственное сердце. Я чувствую, как моё сердце в его груди делает то же самое. Так будет лучше, если мы сохраним друг другу жизнь.