«Смутная печаль» Накахара Тюя.
Каштановые, кудрявые локоны небрежно разбросаны по желтоватой подушке. Наволочка оттягивается вниз под тяжестью головы, давая возможность подушке показать свой истинный цвет. Под тонким одеялом, больше напоминающие полотенце, чем одеяло, выглядывает только голова и пара худощавых ног. Солнце настойчивыми лучами стучится в окно, пытаясь пролезть через плотные, тёмные шторы в комнату. Парень морщится, переворачиваясь на живот и пряча своё лицо под одеяло, оголяя ещё больше ноги. Они, из-за своей длины, уже за пределами мягкого футона, отчего становится неудобно. Телефон лежит рядом с головой. Он начинает издавать мелодию популярную в его юные годы песни, от которой парень уже бесится, настолько она его достала. Пробубнив что-то себе под нос, он переворачивается на бок, игнорируя звуки. Но, вскоре, парень сдается, ложится обратно на живот, лениво открывает глаза и отключает будильник. — Шесть… — процедил сквозь зубы. Его порядком достало вставать в такую рань. Но делать нечего. Кладёт телефон обратно, рядом с открытыми пачками уже заканчивающихся таблеток от самых разных проблем: бессонницы, головной боли, ноющей боли во всем теле. Все эти таблетки парень принимает не по назначению. Нет у него никаких проблем со здоровьем. Он принимает их, чтобы умереть. Поймать передоз. Закончить своё пустое, никому ненужное существование. Пару раз, у него это выходило. Но парня постоянно спасали врачи. Он почти ничего не помнил, кроме одной единственной процедуры — промывание. Когда в твой желудок засовывают трубку и ты чувствуешь нестерпимую боль. Будто сейчас выблюешь одной нескончаемой красной ниткой все кишки. После этой процедуры ещё больше хочешь умереть, только теперь от боли. Парень её не боится. На протяжении всей жизни его сопровождала единственный верный, к сожалению, друг, — боль. Можно сказать, что ему в прямом смысле больно жить. Он неспешно встает, проходит через всю скучную комнату и направляется к календарю, переставляя маленький красный квадратик на следующие число. 19. Девятнадцатое июня. Парень проклял этот день. Он ненавидел его, как самого себя. Может, даже больше. Хотя, куда ещё больше? В один прекрасный день, а именно девятнадцатого июня, его мир перевернулся с ног на голову, и больше он не мог жить как раньше. Не хотел жить. Что же такого могло случиться всего за один день, что так сильно подкосило парня? Все просто: он родился. Сколько парень себя помнил, он всегда стремился к смерти, словно маленький ребенок к маме в объятия. Саморазрушение, — вот его проклятие. Стремление к саморазрушению, что приведет к долгожданной смерти. Иногда, в юные годы, паренек задавал себе вопрос: а не путает ли он желание умереть, с тупым, бесконтрольным саморазрушением? И итог его поразил. Да, путал. Но это было давно, и можно сослаться на тупость подростковых мозгов. Сейчас же, он не путает эти понятия. Отдает себе отчет в этом. Набирается вода в ванну. Горячая. Почти кипяток. Но парня это не смущает, и когда вода набралась полностью, он снял с себя одежду и остатки вчерашних бинтов с тела, залезая в воду. Было ли больно? Не большее, чем резать себя. Ему наплевать на физическую боль. Он настолько привык, что почти не чувствует ни горячую воду, в которой можно сварится, словно рак, ни ледяное лезвие, что рвано резало его руки. Из прозрачной воды только и видны конечности парня, которые не поместились в воду. Только он, вода, и его мысли. Самобичевание. Усталость. Презрение к самому себе. А ведь он может умереть прямо сейчас. Погрузившись в воду с головой и не всплывать до тех пор, пока легкие не взорвутся от нехватки кислорода. Может зарезать себя. Перерезать глотку лезвием, что держит в руках. Залезть в ванну с включенным феном, в конец концов! Но нет, он продолжает мучать себя. Продолжает жить. Ради чего? — никто не знает. Особенно он сам. « Иронично — думает он, — если умереть в день, когда родился. » И парень начинает смеяться. Долго и холодно. Будто ему и не смешно, — ему на самом деле не смешно. Со смехом, из глаз вырываются слезы, оставляя соленые дорожки на впалых щеках. Смех превращается в всхлипы, сумасшедшая радость— в нескончаемую реку печали. Открытое окно. Сигарета в руке. Никотиновый дым выедает воздух в комнате, создавая одно большое облако. — Надо открыть окно, — он сидит на подоконнике, изредка поглядывая на улицу. — Мы же не хотим умереть, — смеется. Конечно, хочет. Но не так. Все должно быть по-другому. Он должен уйти красиво. Не просто отравиться никотином, или таблетками. Открывает окно, и одним, сильным порывом ветра облако рассасывается. Комната опять заполняется свежим воздухом. Парень зажал тлеющую сигарету между двумя пальцами, затягиваясь до слез. Каждый день одно и тоже. Дом — работа — дом. Может, это и хорошо… Парень затягивается с ещё большей силой. — Вы знаете, что курение убивает? — всплывает в голове слова коллеги по работе, что застукал его за сигаретой. Парень, в принципе, не скрывал, что курит. Не придавал огласке, но в ничего плохого в том, что коллега увидел его в свободное время от работы за сигаретой нет. Они стояли на набережной. Холодный ветерок заставлял тело трястись. Солнце садилось за горизонт, оставляя в море желтоватую дорогу, а небо окрашивало его, по подобию себе, в оранжево-малиновые оттенки. — Неужели? — Смеется. Затягивается сильнее, отчего его друг, если его можно так назвать, приходит в тихую ярость. — Привычки со старой работы, Ацуши. — поясняет он, чтобы тот, наконец, отстал и ушёл своей дорогой. — Плохая привычка… — Я и не говорил, что она хорошая. — бросил тлеющий окурок, притоптал, взял его обратно в руки и выбросил в мусорное ведро. Улица. Погода — то что надо. Ни жарко, ни холодно. Приятное солнышко, прохладный ветер колышет ветви деревьев с изумрудной листвой. В городе полным полно людей. Куда не посмотришь — они везде. Было бы странно, если бы этих людей не было. Парень медленно вышагивал, не спеша слоняясь по городу. Рассматривает голубое небо, высокие крыши небоскрёбов и думая, как бы хорошо было бы с них спрыгнуть. Почувствовать лёгкость от осознания, что сейчас, именно сейчас, все кончится. Вся боль, страдания — превратятся в ничто. И ему больше не нужно будет натягивать улыбку. Показывать всем, что он веселый клоун, а глаза уже давно пустуют без искорки надежды. Но нет. Он идет на скучную работу, бесить своего напарника и играть в «тупой и ещё тупее». — Доброе утро! На лице маска добра и позитива. В душе ничего. Пустота. Он улыбается, закрыв глаза. А открыв их, замечает, что в офисе нет абсолютно никого. Ни души. Тихо и спокойно, как никогда. Словно в морге. Неужели, он пришёл раньше всех? Да не может такого быть. Чтобы даже Куникида опоздал! Это же что должно произойти? Парень прошёл в середину офиса и ещё раз осмотрелся. — Ау! Есть кто? Конечно, ответа не последовало. Пожав плечами, он решил оставить все как есть. Нацепил на себя наушники, улегся на диван и покачивал ногой в такт, неразборчиво подпевая. — Почему ты хочешь умереть? — спросил его когда-то друг. Глаза были большими, чистыми. Голубыми как небо над городом, что тогда заслоняли тучи. Парень хорошо это помнил. Даже не знает, отчего ему это запомнилось. Он холодно усмехнулся, повторяя уже избитую фразу. Говорит её всем и каждому, кто задает этот вопрос. — Хм…что ж, позволь спросить тебя: а разве есть что-то, что может удержать меня в этом мире? Друг ничего не ответил. Промычал его имя. Так жалостно, будто маленький щенок проскулил.. Аж сердце сжималось от такого тона голоса. Вспоминая это сейчас, парень улыбался. Приятно вспомнить старого друга, который был больше, чем просто коллега и друг, — близкий человек. Первый, и последний. Он был единственным кто не использовал его, и кого не использовал он. Хотя нет, был еще один человек, который не использовал его… Музыка выключилась. Телефон показал, что остался один процент и сразу же отключился. Парня это совсем не расстроило. Он посмотрел в чёрный экран, пожал плечами и снял наушники. После этого, сразу стало слышны непонятные шорохи и шептания. Неужели кто-то пришёл? Нужно проверить. Он встает, поправляя бежевое пальто и идет на звуки. — Готовы? — спрашивает знакомый голос. Ответа не было слышно парню. Наверное, остальные бесшумно кивнул. Только вот, к чему все остальные готовы, он не знал и даже представить не мог. Выйдя к ним, все обернулись к парню. Джуничиро и Кенджи сзади всей группки держали плакат с большой надписью: «С днем рождения, Дазай!». Наоми и Кирако держали торт, а у всех остальных в руках по шарику, наполненные гелием. И только у Ацуши букет белых лилий. — Три, четыре! — С днем рождения! — заорали все хором, улыбаясь и смеясь, наблюдая за ошарашенным видом Дазая. Но совсем скоро он пришёл в себя, улыбнулся и даже смутился. — Неужели ты смутился? — удивился Куникида. — Спасибо вам! — воскликнул Осаму, пропуская мимо ушей вопрос Доппо, и подходя к остальным. — не думал, что вы помните, что-… — А думать и не надо, — перебил именинника Рампо, хищно посматривая в сторону тортика, — давайте уже праздновать!***
— До завтра, Дазай! — кричат коллеги, не вставая с места. — Не опаздывай завтра! — отделяется от всех голос Куникиды. — Да-да, до завтра! — отвечает, закрывая дверь. Дазай выходит из офиса, поглядывая на бродячих собак, что пробежали около него, нюхая территорию в поисках еды. Подмечает себе, что, коричневый щенок с белыми пятнами по всему телу чем-то похож на него самого. Рядом бегал щенок такого же размера, только шерсть неестественного, бордового цвета, а глаза — голубые. Наверное, в краску угодил, подумал Осаму. Третий был щенок с черной шерстью, с пятнами у глаз, напоминающие очки. Шоколадные глаза смотрели им вслед. Он бы и пошел себе дальше, если бы не последний, маленький, рыжий щеночек, с большими, голубыми глазами, что еле-еле поспевал за теми тремя, и вскоре не делал попыток догнать их. Развернулся и ушёл прочь в другую сторону… — Тц… — Дазай ускорил шаг. Но его остановил приятных голос: — Дазай-сан! Он обернулся. На всех парах к нему мчался Ацуши. — В-вы забыли цветы! — в поклоне отдает букет красивых, белых лилий, потом поднимает голову и улыбается так искренне и преданно… Дазай чуть ли не умирает от умиления. — Спасибо, Ацуши. — берёт в руки цветы и нюхает их. — Красивые. Сам выбирал? — Да, сам. Рад, что вам нравится! — повисло молчание. Ацуши сказал, что ему пора, развернулся и уже собирался уходить. — Ацуши, — начинает Осаму, тот оборачивается обратно, — Оставайся всегда таким. Дазай улыбнулся, затем развернулся и пошел всей дорогой. Накаджима не понял, к чему эти слова, и что вообще нашло на Осаму. Странный как-то. Хотя, не страннее, чем обычно. Пожимая плечами, Накаджима отправляется обратно в офис. Глаза пустые, неживые. В них можно зарыться с головой, словно в землю. Парень не хочет спать, не хочет есть. Он ничего не хочет. Только одно единственное желание, с которым он живёт по сей день, заставляет его сердце биться чаще, — смерть. Он сидит на бортике белой ванны, запачканной кровью, слушает стук капель о раковину. Держит в руке холодное лезвие. Оно обжигает руку. Рывками, он режет её. Не жалея. Кровь течёт маленьким ручейком. Он усмехается, стараясь сдержать слезы от боли. Сколько тогда ему было лет? Шестнадцать? Казалось бы, ещё вся жизнь впереди, но в тот день он реально чуть не умеет. — Дазай, ты где? Опять, небось, спер что-то у Мори из медикаментов! — к нему кто-то зашел. Проходит через всю квартиру, но не может его найти. Парень слышит шаги, слышит голос, но не откликается. Открывается дверь в ванную комнату. — Осаму!!! Дальше все как в тумане. Возможно, он даже упал в обморок от потери крови. Хотя крови не так уж и много было. Нормальное восприятие мира к нему пришло только тогда, когда рыжий перевязывал ему руку. — Ну зачем… зачем?! — восклицает Чуя. Осаму молчит, корчась от боли, когда тот затягивает бинты слишком сильно. — Больно? Он знал, Чуя спрашивает не про перевязку руки. Вовсе нет. Он не настолько глуп. — Нет, — отвечает, отворачивая голову. Из ниоткуда накатывают эмоции. Словно лавина сошла с горы. Глаза в слезах. Они стекают по щекам, замедляясь у подбородка а затем падая на пол. Чуя пододвигается ближе, разворачивает Дазая и осторожно обнимая, делясь своим теплом. — Лжец… Осаму ничего не ответил, лишь утонул в объятиях друга. И почему именно сейчас, именно в этот день, Осаму вспоминает это? Можно же было сделать это в любой другой день, но нет. Воспоминания, что решили посетить своего хозяина, выбрали самый «лучший» для день. Решили добить Дазая до конца. Пробить на эмоции, которых, к сожалению, уже не осталось. Не осталось больше слез — ни грусти, ни радости. Не осталось смеха, — ничего. Лишь несколько, пропитанных болью и отчаяньем, улыбок. Идет дальше, правую ногой догоняя левую. Как казалось прохожим, это человек не знает забот. Идет с букетом белых лилий, завернутые в красивую бумагу, и ничего не боится. Доходит до набережной и идет к воде. В это время все купаются, веселятся. Над головой пролетают раздражающе кричащие чайки. Выпрашивают у людей хлеб, и те великодушно делятся. Осаму усмехается, качая головой и идя дальше. Проходит по мостику, с которой любил прыгать в воду, в попытках утопиться. Но сейчас их не будет, как ни странно. Идет вдоль высоких домов, осматривая их величие и отходит от них немного подальше, не отводя взгляда. — Снова что-то задумал? — выводят из равновесия знакомый голос и знакомые, протертые до дыр, слова. — А как же, — саркастично усмехается Дазай, бросая взгляд к источнику звука. Перед ним стоял тот, кого Осаму хотел видеть сейчас меньше всего. « Вспомнишь солнце, — вот и лучик» — думает про себя, но ничего более не говорит, лишь смотрит. Чуя уходить не спешит, тоже смотрит. Так бы они и глазели друг на друга, если бы голубые глаза не заметили цветы. — Коллеги подарили? — кивает в сторону букета, проедая взглядом, словно кислота. — А? Да, Ацуши-кун подарил. С цветами не ошибся. Снова молчание. Накахара подходит ближе, Дазай стоит на месте, смотря на это. — С днем рождения, придурок. Желаю жить вечно! — он протягивает ему маленькую коробочку. — посмотри дома. — Ах! — театрально вздыхает тот, — как, с твоей стороны, Чуя, жестоко мне такое желать! Но за подарок спасибо, не думал что-… — Заткнись! — Кстати, — Осаму только сейчас заметил изменении в облике Чую. Ничего кардинального. Просто шляпа украшена полевыми цветами разного раскраска. — Красивенькое преображение… — Чего? Подумав, что Дазай снова издевается над его вкусом, Чуя уже захотел ударить по голове, но вовремя остановился. — Думаю, это подойдет, — шатер достаёт из букета один цветок, протягивая Накахаре. Тот лишь ошарашено смотрит, боясь какого-то подвоха. Цветок не брал. — Что ж ты такой не расторопный? Детектив снимает шляпу с рыжей головы. — Эй! Верни сейчас же! — Да подожди! Голубые глаза заворожено смотрят на руки бывшего напарника, что ловко вплетают лилию к остальным цветам. Затем, Дазай подходит ближе и надевает её обратно. — Так красивее, — и наконец, лицо озаряет улыбка. Чистая, на первый взгляд невинная, — ну, пока. — он уходит, оставляя Чую одного. Тот снимает с себя шляпу, смотря на него. И в правду, красиво. Затем, направляет взгляд на Осаму, что медленно уходит вдаль, повиливая бедрами. Чуя чернеет, сжимает руки в кулаки, резко разворачивается и уходит, выронив небрежное: « идиот». Осаму сидит дома, дожидаясь темноты. В одной руке чаша саке, в другой — фотография. Рядом валяется коробочка, что два часа назад отдал Накахара. Почему именно эта фотография? У Чую фантазия закончилась? Эта фотография – единственная, что осталась у Чуи после ухода Осаму. Он специально её оставил на рабочем столе Накахары. Там не было ничего такого, что могло смутить. Просто два парня стоят вместе, пока их фотографирую. В памяти сразу всплывает Коë, что рявкает на них, чтобы те встали ровно. Мори лишь тихо смеется в стороне, пока Элис капризничает. Спустя долгий час, у них выходит фотография. Дазай высунул язык, подставляя Чуе рожки. Он усмехнулся. Пригубил чашу, затем встал, положил фотографию рядом с цветами, что стояли в вазе, и ушёл.***
Ночной город так красив: бесконечность огней заполняют темноту. Горящие неоновым светом названия магазинов и кафе, свет от фар автомобилей, — всë бросалось в глаза. Россыпь звезд в ночном небе, словно кто-то рассыпал сахар на чёрном столе, создавали некую атмосферу. Дазай смотрит на них завороженными глазами, пытаясь успокоить бешено стучащее сердце. В голове всплывают все моменты из жизни, как хорошие так и плохие. Как он впервые встретил Чую. Уход из мафии. Агентство, подколы для Куникиды. Смех, веселье. Ацуши, что помешал умереть а потом съел бесконечно много порций отядзуки. Он засмеялся. Долго, очень долго… Словно пытаясь замедлить этим время. Крыша...Пора… Сначала, чувствуется некая паника. Мозг не понимает, что происходит. Хочет спастись и ищет выход. Но очень скоро это проходит. Свист в ушах, слишком сильный ветер — все это сопровождает Дазая. Все плохие и хорошие мысли постепенно уходят, оставляя за собой лишь пустоту. Осаму закрывает глаза, цвета горького шоколада, расслабляя все тело. И ждет… — Дазай! — кто-то кричит. Кто-то зовет его. « Неужели? »... Он поспешно открывает глаза, словно от страшного сна и видит… Впереди него Чуя. Глаза словно море. Из них течёт вода. Он протягивает руку, что-то говорит, но тот не слышит из-за свиста в ушах. От нахлынувших чувств, губы расползаются в улыбке, на глаза накатывают слезы. Он протягивает руку в ответ, и Накахара падает в объятия Осаму, прижимаясь всем телом. — Дурак что-ли? Ты ведь тоже умрешь! — Я и без тебя знаю!! — орет он на детектива, поднимая голову и улыбаясь ему. Сжимает его руку в своей. Шляпа с рыжей головы давно слетела, как и пальто. Волосы быстро развиваются на ветру, будто огонь. Осаму поправляет одну прядку, целуя в губы. Поцелуй с примесью слез — такой себе поцелуй, честно говоря. Но в сложившейся ситуации, это поцелуй стал для Дазая самым ценным сокровищем за всю жизнь. — Спасибо тебе, Чуя…***
Глаза режет яркий свет. Парень прищуривается, поднимая руку и закрывается ей. Медленно приподнимается, боясь, что после такого полёта, он тут же развалится на мелкие части. В голове все два вопрос: как он смог выжить, и где это он сейчас? Комната очень похожа на лазарет. В глазах все плывет, но совсем скоро, зрение Осаму приходит в норму и он понимает, это вовсе не комната. Он лежит в холодной воде, где одиноко плавают цветки лотосов. Сам он одет во все белое, словно монах. Дазай открывает рот, не зная что подумать или сказать. Слышит голос, и снова на глаза накатывают слезы, а сердце начинает ныть от боли. — Привет, Дазай, — говорит тот. Осаму оборачивается. Перед ним, в белых одеяниях, стоит Ода, протягивая руки. — Одосаку… — улыбнулся Дазай, подскочил и через секунду оказался в объятиях старого друга. — Я так скучал! — плакал он.***
Острая боль поразила все тело. Люди, что проходили мимо, кричали от ужаса, что видят сейчас. Но ни Чуя, ни Осаму, больше этого не услышат. На асфальте, в распустившемся, алом цветке крови, лежат два тела, держась за руку. По щекам ещё текут слезы, а на лице Дазая блаженная, говорящая всем, что об этом он всю жизнь мечтал, улыбка…