Хрупкие дети Земли

Ночью, наступившей после того вечера, когда Уильям пришел к ней с новым букетом цветов, Ава так и не смогла уснуть. До раннего утра, избродив дом вдоль и поперек, и окончательно измучившись от захлестнувших ее эмоций, она собрала вещи, вызвала такси и уехала в Лиссабон. Поездка по пустынной, утренней дороге, подернутой восходом холодного, красного солнца, заняла около сорока минут (вместо привычных девяноста). И вот, она в столице. Не об этом ли просил недавно ее внутренний голос? Поехать, развеяться, походить по музеям, магазинам или остовам старинных монастырей и замков? «Да», — тяжело вздохнув, ответила себе Ава. Вот только теперь она здесь по делу. Иначе у нее не получается. Иначе она не может. Ей обязательно нужно чем-нибудь себя занять. Желательно — большим и сложным, чтобы не было времени на мысли о… «ладно, кого я обманываю? Как будто дело мешает мыслям кружить мне голову», — заметила Ава, и поставила сумку с вещами на софу в ногах большой, двуспальной кровати. В отеле Four Seasons ей, столь ранней гостье, нисколько не удивились. И даже напомнили, что она может зайти на завтрак в ресторан, расположенный тут же, недалеко, на первом этаже. Ава кивнула, забрала карточку-ключ от номера, и, поблагодарив любезную девушку, встретившую ее на ресепшн, поднялась в свой номер на пятом этаже. Просторный, большой и светлый, он стал, — как и все номера или дома, где когда-либо останавливалась или жила девушка за время своей самостоятельной жизни, — отражением ее нехитрых вкусов, заключавшихся, главным образом, в том, чтобы в комнатах было много пространства и света. Может, так сказывались скученность и темнота, — часто в прямом смысле слова, — тех детских домов, в которых она побывала, а, может быть, в этом было простое баловство внезапно разбогатевшей девочки. В любом случае, именно в такой обстановке: минималистичной, с большими, панорамными окнами, преимущественно со светлой мебелью, и с большим количеством свободного места, Ава чувствовала себя лучше всего. И, буквально, дышала полной грудью, впитывая ту уверенность, что давала ей подобная обстановка. «А все-таки, зачем мы здесь? — медленно проворковал внутренний голос девушки. — …Опять бегаем?». Ава покраснела и отвела взгляд в сторону. Хотелось бы ей сказать, что это совсем не так, но… голос был прав. Отчасти. Измучившись от накрывших ее чувств и мыслей, она придумала себе дело в том, что не требовало никакой спешки, и уехала в Лиссабон под предлогом оформления и получения франшизы на Spider в Португалии. Ну а если совсем просто, то… да, она почти сбежала. При этом зная, что сбежать не получится, и что выдержать происходящие перемены, — для нее по своему масштабу они были поистине великими, — ей, все-таки, придется. Рано или поздно. Ава, стараясь себя подбодрить, медленно улыбнулась и подошла к окну, выходившему в парк Эдуарда VII. Лучше, конечно, разобраться со всем поскорее. Хотя… «разбираться не в чем, милая моя, — пропел голос Авы, — вас тянет друг к другу так, что все остальное — лишь вопрос ближайшего времени. Мелочь. Легкий ветер в пустыне. Все равно вы будете вместе, не отрицай». Ава и не отрицала. Она знала, ясно чувствовала: ее решение, как и то, что, по словам Уильяма, «ты же узнаешь, правда?» — стоит на пороге, на расстоянии ближе, чем ее вытянутая рука. Как там поется в песне? Смерть на расстоянии выстрела, Любовь — на расстоянии поцелуя. Все так. И все равно она уехала. Желая перед неотвратимостью громадных перемен в ее жизни побыть с собою наедине. Напоследок. У нее не было сомнений в верности происходящего: она любила Уильяма, и хотела быть с ним, но в ее сердце все равно оставалось что-то бегущее этого счастья. Что-то крохотное, окончательно испуганное, одинокое и все еще не верящее в то, что настоящая любовь, застывшая на пороге ее дома, предназначена ей и именно ей. Эту самую крупицу неверия, почти незаметную, всегда ускользающую и раненную до основания, Ава и поехала врачевать в Лиссабон. Лечить, успокаивать и уговаривать тем, во что ей, все-таки, до конца еще не верилось: она любит Уильяма, а он ждет ее. Будут ли они счастливы? И как именно все сложится? На эти вопросы у Авы не было ответов. Но вместо них было, пожалуй, самое главное, — готовность рискнуть. Да, думала Ава, разглядывая номер, всем этим переживанием можно было бы поделиться с Уильямом. Но… он посмотрел бы на нее своими ясными, чудесными глазами, и сказал бы наверняка что-то вроде: «Ты зря переживаешь, Ава Полгар». И улыбнулся. И от улыбки этой ей стало бы, как всегда, очень тепло и почти спокойно, но… та малая, самая раненая часть ее души и сердца осталась бы в одиночестве. Без ее внимания, которое вполне могла дать ей только сама Ава. Без того внимания, которое она обязана была ей дать. А сделать это, в полной мере, возможно было только в одиночестве. И Ава, как бы сильно она не любила Уильяма, не была уверена, что он поймет это. И не примет ее желание побыть одной за каприз, страх перед ним или мелочь, не стоящую внимания. Ава хотела побыть и остаться наедине с собой накануне любви. И тех неотвратимых, больших перемен, что — девушка чувствовала, — она несет с собою. Ей хотелось уделить внимание каждой частице своего сердца, глубоко раненного прежними событиями, одиночеством, недоверием и болью. Побыть со своим сердцем, и сказать ему, убедительно и твердо: «Все хорошо, прошлое позади. В твою жизнь приходит большая любовь». И даже сейчас, просто думая об этом, Ава чувствовала внутри великое волнение. Но чтобы сказать это себе твердо и спокойно, ей нужно время. Вот зачем она приехала в Лиссабон. Мрачно улыбаясь, Ава подумала еще о том, что, может быть, нечто подобное ощущала перед замужеством героиня Шарлотты Бронте, говоря себе шепотом: «…и я перестану быть Джен Эйр». Она боялась потерять себя, перестать быть собой? Ава, в отличие от нее, подобного страха не испытывала. Она лишь хотела уделить себе еще немного сокровенного внимания перед великой переменой. Но, может быть, все это глупости? И во всем, что сейчас ее тревожит, нет и четверти волнений, действительно заслуживающих внимания? В этом Аве и предстояло разобраться. Но сколько она пробудет в Лиссабоне? Губы девушки пошли мягкой улыбкой, которая означала: недолго. Потому что как одна часть ее сердца требовала от нее еще внимания и уединения, так другая рвалась к Уильяму, и — в любовь. И Ава иногда совсем не знала, какая половина ее сердца победит в этом начатом споре в тот или иной момент. В любом случае, для волнения нет никаких причин. Именно для подтверждения этого Ава, уезжая утром в Лиссабон, пришла к безмолвному дому Уильяма, и оставила у двери конверт с краткой запиской:

«Уехала в Лиссабон. Скоро вернусь».

Некоторое время ушло на сомнения о том, как закончить эту записку? Строгая часть сердца Авы, еще смущенная близостью настоящего чувства, говорила, что простого указания имени будет вполне достаточно. А другая его часть, уже безвозвратно влюбленная в Уильяма и ушедшая в любовь, шептала, чтобы она непременно написала еще что-то. «Напиши, хотя бы, «целую». «Нет, это пока слишком. Сейчас все еще слишком зыбко», — замечала строгая часть. «Да замолчи ты со своей «зыбкостью»! Ничего не зыбко! Уильям будет рад!». Девушка, разрываясь между этими доводами, прислушалась к строгой своей части, и потому подписала записку просто: «Ава». Невозвратно влюбленная часть сердца разочарованно вздохнула и отозвалась румянцем на щеках девушки, которая, не будучи робкой по характеру, непонятно почему, но именно в отношении Уильяма испытывала порою жгучее, непередаваемое смущение. «Так уж и непонятное!» — ворчала любящая часть сердца, надеясь, что Уильям найдет оставленную записку сразу же, у двери своего дома. — Прекрати, — шепнула тогда Ава и еще тверже зашагала к ожидавшему ее такси. Девушка сделала глубокой вдох. Срочных дел в Назаре сейчас не было, с Келсом она и так всегда на связи… пожалуй, только прием у Дворжака стоит перенести на несколько дней. Да, именно так. А потом она вернется из Лиссабона, и сразу же придет к нему на заключительную встречу. Заберет свои права, сядет в машину, и… неужели у нее все получилось?! *** Уильям посадил Хэма в нагрудный карман рубашки, и чеканным, быстрым шагом пошел к входной двери. Он придумал кое-что интересное, и надеялся, что Аве Полгар это понравится. Закружив ему голову, мысль, никак его не останавливая, позволила ему выйти за порог дома, и… да, черт возьми, холодно! Шепнув под нос что-то нетерпеливое и нелицеприятное, андроид вернулся в дом за курткой. Затем сбежал по ступенькам крыльца вниз, надел куртку на ходу, одним рывком выправил воротник, проверил сохранность Хэма… операционка шептала ему, что дом Авы, к которому он уже почти подбежал, выглядит подозрительно темно, но Уильям ее не слушал: с той вечерней встречи с Авой Полгар на крыльце дома, ему звенел и пел только один набат. И пел он о том, что все идет прекрасно, и лед ее неприступности и замкнутости — тает, непременно тает!.. С этими мыслями Уильям подбежал к дому Авы. Позвонил. Постучал. И дождался разве что Иду, которая, оробев перед своим бывшим работодателем, коротко сообщила ему, что «мисс Ава уехала». Ладно, — решил андроид, — ничего страшного не произошло. Да, немного досадно. Потому что он рассчитывал пригласить девушку на завтрак в недавно открывшееся кафе (там было какое-то несметное количество видов мороженого, и Уильям со временем планировал попробовать каждый из них), а затем, зная неравнодушие Авы Полгар к скорости, прокатить ее по-настоящему быстро по тому треку, где однажды она уже ездила в компании с каким-то невнятным типом, сказавшим, кажется, что если она любит скорость так же, как он, то они сработаются. При мысли об этом Уильям усмехнулся и вернулся в свой дом. Но чем ему заняться? Что делать? «Успокойся, и не трать энергию зря, на пустое волнение», — заметила ОС андроида, с хмурым неудовольствием отмечая бесцельный и высокий расход сил на беспокойство и размышления о том, что происходит. Уильям только махнул рукой. Остановившись посреди гостиной, он огляделся, думая над тем, чем теперь ему занять себя? Заранее пригодных вариантов для ответа на этот вопрос у него не было. Потому, что он был настолько увлечен мыслями и представлениями о том, как он и Ава Полгар проведут этот день вместе, что даже не мог предположить, что все изменится и пойдет не так, как он планировал. Целый день они проведут вместе! Только он и Ава Полгар. Впервые. От этого предощущения Уильям испытывал то величайшее нетерпение, то какое-то удивительное и глубинное чувство тишины, чем-то похожее на замирание перед последним шагом, ведущим к воплощению давней мечты. Но теперь… к чему все это? Ава Полгар уехала, даже ничего ему не сообщив!. Что ж, хорошо. Он тоже не будет терять времени. День подходил к концу. Ава Полгар, насколько мог судить Уильям, так и не объявилась в Назаре. А он не звонил ей. Из принципа, вредности и непонимания того, зачем и куда она уехала. Единственное, что позволил себе андроид, — после измотавших все его силы прогулки, пробежки и тренировки, — это еще раз узнать, дома ли она? И снова встретить робкую Иду, знающую, по-прежнему, только одно: «мисс Ава уехала, а куда и когда вернется, не знаю». Уильям молча кивнул, сверкнул глазами и слетел с крыльца дома, в котором жила девушка. Нет! Звонить ей он не будет! Но что это? И что это значит?! Диего, не видевший шефа весь день, и, — чего не было за все время их знакомства, — не получивший от него ни одного сообщения, снова начал донимать Уильяма своими телефонными звонками. Но у мальчишки ничего не вышло. Андроид был слишком взвинчен и зол, чтобы говорить с ним любезно, а срываться на своем помощнике он совсем не хотел и не планировал. Потому Диего еще немного позвонил и умолк. «Наверняка, только до завтрашнего дня», — подумал Уильям, не слишком охотно думая над тем, что сказать мальчишке такого, чтобы он оставил его в покое. Хотя бы на небольшой промежуток времени, пока Уильям не придет в норму, и не придумает, какое задание дать Диего. «Или отвезти его в Лиссабон?», — вернулся андроид к давнему варианту, еще более вероятному теперь, когда Ава Полгар опять исчезла и черт знает, где находилась! …Напряжение, возникшее в Назаре после известия об отъезде Авы, достигло своего апогея к концу второго, такого же пустого и безвестного, как и первый, дня. Записку, оставленную девушкой для него, Уильям не нашел. И Диего, который так и не сумел ни дозвониться до своего шефа, ни встретиться с ним, терялся в догадках и беспокойстве. А Уильям… восстановив «затраченную впустую» энергию, и не умея сидеть без дела, все-таки отыскал себе прелюбопытное, — как он был убежден, — занятие. Оно настолько его захватило, что андроид продумал план своих дальнейших действий до самых мелких подробностей. А ОС, вздумавшая ему в том возражать, была выключена им мгновенно и полностью. Потому что в том, что Уильям Блейк собирался теперь делать, он не терпел ни возражений, ни предостережений. Очень скоро у него все было готово. Осталось дождаться только одного. Возвращения Авы Полгар в Назаре. *** Ава провела в Лиссабоне всего два дня, и приехала в Назаре рано утром, ничего не подозревая о настроениях, царивших здесь в ее отношении. Ни оформления франшизы для Spider, ни настоящего уединения у нее, слишком взволнованной, конечно, не получилось. «Конечно» потому, что сердце ее, абсолютно побежденное любовью к Уильяму, больше не выносило ни одиночества, ни уединения, ни промедления. И требовало от Авы возвращения в Назаре. И пусть она, как и прежде, — как, должно быть, и все влюбленные, — не знала, как именно все произойдет, она не только была готова рискнуть, но и хотела этого, хотела любви. Любить самой и быть любимой таким удивительным молодым человеком, как Уильям… при мысли об этом сердце Авы замирало от восторга и счастья. Потому возвращение в Назаре было очень волнительным. А когда первая волна эмоций сошла, Ава и вовсе была уверена в том, что уезжать ей не стоило. Не отдыхая после дороги, девушка быстро приняла душ, переоделась в короткое, темно-зеленое платье с высоким воротом (а к нему, впервые за очень долгое время, она выбрала черные, бархатные полусапожки на небольшом каблуке), с помощью двух канзами, — одна не удержала бы густые и длинные волосы Авы, — на конце украшенными белыми жемчужинами, собрала волосы в высокую прическу, накинула любимую темно-коричневую куртку с меховой оторочкой, которую Хэм успел полюбить за теплые карманы, и выбежала из дома. Сегодняшний маршрут Авы состоял из двух пунктов. И первым из них была встреча с Уильямом Блейком. Конечно, девушка рассчитывала застать его дома. И, подходя к дому андроида, она не думала ни над предлогом для визита, ни над тем, что именно она ему скажет: душа ее была полна счастьем, и ей просто хотелось увидеть Уильяма и улыбнуться ему перед тем, как она, наконец-то, пойдет на последний сеанс к психологу. И еще ей хотелось узнать, как он. И как у него дела. «И все?» — многозначительно уточнил внутренний голос девушки. — Нет, — тихо улыбаясь, ответила Ава. — Еще… еще я очень хочу обнять его. И поцеловать. А, может быть, мы прогуляемся по Назаре? Как думаешь? Голос не стал ничего отвечать: Ава теперь подошла к входной двери дома Уильяма, и он, всегда немного недоверчивый, хотел знать, а дома ли Уильям? Если да, то голос, конечно, ответит на ее вопрос, а если нет, то и незачем тратить силы на сотрясание воздуха пустыми словами. «Ну, так что? — нетерпеливо спросил голос, — А-а, уже ничего, Уильяма нет дома!». Ава, не ожидавшая такого поворота, грустно улыбнулась и покраснела. — Ладно, идем к Дворжаку, — шепнула она, и ускорила шаг. *** Кабинет психолога, в котором обычно проходил прием, был закрыт. И коридор медицинского центра — пуст. Ава постояла у закрытой двери пару минут, посмотрела на часы (до начала встречи оставалось пять минут), осмотрела пустой коридор, и спустилась на первый этаж. — Мистер Дворжак должен быть на месте мисс, в своем кабинете, — проверив какой-то список, ответила девушка за стойкой регистрации. — Спасибо, — Ава улыбнулась и пошла вверх по лестнице. Коридор второго этажа был все таким же пустынным, а вот дверь кабинета, — к удивлению, и, почему-то возникшему волнению Авы, — на этот раз оказалась приоткрытой. В самом кабинете стоял приятный полумрак. Правда, из-за того, что на улице было прохладно и бессолнечно, он ощущался еще более мрачным, холодным и неуютным. Ава прошла по кабинету, мысленно удивилась необычно тихой обстановке, и, по привычке, села на диван: на то место, где она обычно сидела во время предыдущих сеансов. — Мисс Полгар? — голос Дворжака прозвучал отрывисто и так неожиданно, что Ава вздрогнула. — Здравствуйте. — Доброе утро. — Я приготовил для вас кресло. Пройдите, пожалуйста. Голос психолога шел из смежного кабинета, что девушку совсем не удивило: в начале прошлых встреч Дворжак часто выходил к ней именно из этой комнаты отдыха. Но… Ава повернула голову чуть влево, к голосу… он сейчас звучал так учтиво, так вежливо и предупредительно… «Странно», — подумала Ава. Но на кресло, — с мягкой, высокой спинкой и деревянным окружьем подлокотников, — пересела. «Странно… — снова, чувствуя внутри возрастающее волнение, подумала девушка. — Кресло развернули к окну… и там, в конце кабинета, — еще одно, точно такое же, и тоже — к окну…». Словно подслушав ее невысказанные мысли, Дворжак, шагая в легком шорохе халата, тихо вернулся в кабинет. — Пусть вас не удивляет столь причудливая обстановка нашей сегодняшней встречи, Ава. Сегодня последний сеанс, и мне хотелось организовать его особенно. Как вы знаете, я поклонник идей Карла Густава Юнга… — Не знала, — словно сомневаясь во всем происходящим, тихо и отстраненно заметила девушка. — Вы не говорили раньше. — В таком случае, будем считать, что говорю теперь. Судя по голосу, Дворжак усмехнулся, и Ава, следуя молниеносной догадке, быстро оглянулась на него. И не заметила никого и ничего, кроме психолога. Окруженный мягким полумраком так же, как и она, он уже занял свое место на стуле у двери, сидя за спиной девушки. Черты его лица, все от той же мрачности кабинета, не были видны четко, и Ава, испытывая неясную неуютность, повела плечами и снова повернулась к окну. А Дворжак, отчего-то продолжая молчать, долго наблюдал за ней, а затем сказал то, что очень удивило девушку: — Вы совершенно чудесно выглядите, Ава. Впрочем, как и всегда. — Спасибо… — сбитым от изумления голосом, хрипло ответила Ава, даже примерно не представляя, как трактовать подобный комплимент психолога, и еще не задумываясь о том, как в царящем полумраке он сумел разглядеть ее внешний вид настолько подробно, чтобы делать такие, пусть, безусловно, и приятные, заключения. Голос Дворжака, помолчав еще немного, утратил прежнюю сокровенность тона, поднялся в ироничную высоту, и повторил уже громче: — Итак, я — поклонник Юнга. И его идей, конечно же. И потому сегодняшнюю встречу я придумал организовать согласно одному методу ведения разговора, который он активно использовал в своей практике. — И что это за метод? — спросила Ава почти неслышно от не отпускающего ее беспокойства. — Назовем его «активным слушанием» или просто разговором с клиентом, — миролюбиво пояснил Дворжак. — Как вы уже успели заметить, обстановка в кабинете сегодня тоже нестандартная. Все это сделано для проведения нашей последней беседы в как можно более уютной обстановке. — Но она не слишком уютная, мистер Дворжак, — с долей упрямства продолжала настаивать Ава, удивляясь и собственной словоохотливости, и внутренней тревоге, захватывающей ее все больше, с головы до ног. Ей показалось, что психолог снова улыбнулся. Или, как минимум, хмыкнул. А через секунду он бесшумно возник рядом, оставляя на широком, деревянном подлокотнике ее кресла чашку с горячим, дымящимся напитком. — Надеюсь, чай увеличит для вас степень уюта, мисс Полгар. Это особенно важно для нашей сегодняшней встречи. — Спасибо, — поблагодарила Ава, обнимая руками чашку, и отводя уголок губ в мягкую полуулыбку. От чая вверх, — тонкой, причудливой дымкой, — вился пар, и девушке показалось, что одно только наблюдение за ним сделало обстановку в кабинете, и в самом деле, гораздо комфортнее. — Почему сегодня это «особенно важно»? — спросила Ава, осторожно пробуя губами насыщенный, терпкий чай с ароматом лесных ягод. — Печенье, пирожные или шоколад, мисс Полгар? На столике, рядом с вами. Если желаете. — Спасибо, — повторила девушка, отламывая дольку темного шоколада, выложенного полукругом на изящном, фарфоровом блюде. — Потому что этот разговор — последний. И после него мне нужно решить: возвращать вам водительские права или нет. — На прошлой встрече вы сказали, что с учетом моего нынешнего состояния, трудностей с этим не возникнет. — Вот как? — весело и удивленно отозвался Дворжак, привычно листая свои записи. — Какой я, оказывается, молодец!.. И какое же оно, ваше состояние, Ава По… Ава? После этих слов девушка сделала новую попытку рассмотреть лицо психолога, но он, заметив, как она оглянулась, сказал: — Нет-нет, Ава. Вы не должны поворачиваться назад или смотреть на меня. Иначе беседа не состоится, и я не смогу вернуть вам права. — Похоже на шантаж, доктор. Не находите? Дворжак снова весело рассмеялся, — уже знакомым Аве по прошлым сеансам смешком, — и уточнил: — Я всего лишь следую заветам великого доктора Юнга. Так как насчет вашего состояния? Опишите, пожалуйста, детально. Ава сделала глубокий вдох и замолчала. Дворжак ее не торопил. — Я… не знаю, доктор. Все так… удивительно и странно. Помните, на прошлой встрече я говорила, что мне подарили бесконечно много прекрасных цветов? — Да, помню, — с легкой паузой во фразе отозвался психолог. — Оказалось, что цветы — от того, о ком я вам говорила. От того, от кого я хотела, чтобы они были… Ава глубоко вздохнула. — Простите, я говорю так путано… — Ничего, Ава. Не торопитесь. Я жду вас. От последней фразы девушка неожиданно вздрогнула. — Я… он проводил меня до дома. Знаю, в наше время, когда все доступно, это звучит очень наивно, но это было так… так… Доктор вытянулся на стуле, и, глядя в одну точку на спине Авы, подался вперед, чтобы расслышать ее, — так тихо теперь она говорила. — …Чудесно. Какое-то теплое, невероятное ощущение было… а потом… — Что потом? — осевшим шепотом, который Ава едва ли слышала, потому что была полностью погружена в свои воспоминания, спросил Дворжак. Ава мягко, мечтательно улыбнулась. — Внешне, вроде бы, и ничего, но… было очень тепло на душе, понимаете? — Да… понимаю, — отозвался Дворжак, делая какие-то пометки на листе. — А что после? — А утром мне прислали цветы. Потом, уже после прошлого разговора с вами, я узнала, что они — от него. — Как вы об этом узнали? — Он сам сказал. Вернее, он пришел ко мне, с новым букетом таких же цветов. У них только лепестки другие, другого цвета… и я поняла, что все те цветы — тоже от него. — Что вы испытали, когда он к вам пришел? — «Испытала»? — Вы что-нибудь почувствовали? — Да, я… волновалась. Очень сильно. — Почему? Ава смутилась и поправила и без того аккуратно собранные волосы у виска. — Думаю, вы понимаете, почему. Я говорила об этом в прошлый раз. — Можете повторить? — Я… не хотела бы… Не поймите меня неправильно, но для меня это слишком личное. А сейчас у меня такое чувство, как будто повторив то, что вы и так уже знаете, я выставлю это напоказ. А я не хотела бы. — Хорошо, — чеканно произнес Дворжак таким резким тоном, что любому стало бы ясно, что ничего хорошего в том нет. — Если говорить о своих настоящих чувствах вы не хотите, то обсудим тогда ваше прошлое. — Я не «не хочу»… я… — начала Ава, и фразы не закончила: не знала, зачем повторять уже сказанное снова, вслух. От этого, как ей казалось, ее любовь действительно словно выставлялась напоказ, и — на всеобщее обозрение. Она же хотела совсем иного, — сохранения сокровенности и чистоты той любви, в которой, к тому же, так долго не была уверена. — Мое прошлое? — переспросила Ава, поспешно отпивая из чашки остывший чай. — Да. Насколько я помню, ничего, что относилось бы к этому времени вашей жизни, на наших сеансах мы так и не коснулись… — Дворжак кратко прочистил горло, — …так что теперь — самое время. Ава вздрогнула, дернулась в сторону и уронила чашку на пол. Остатки черного чая, выплеснувшись небольшим пятном с дорожкой мелких капель, быстро начали впитываться в темно-красный, с узором, ковер. — Простите, я… извините! Девушка быстро поднялась из кресла, и торопливо принялась поднимать и чашку, и блюдце, и блестящую серебром маленькую ложечку. — Ава, не беспокойтесь, — ровным, абсолютно безразличным к такой мелочи, как разлитый чай голосом, заметил Дворжак. — Не беспокойтесь и садитесь на место. Фраза «садитесь на место» вызвала в девушке неожиданную реакцию: она предельно выпрямилась, быстро оглянулась по сторонам и перевела испуганный, беспокойный взгляд вверх, на потолок. Выглядела она при этом так, будто искала пути отхода или тропу для побега. — Это, это… обязательно? — тихо спросила Ава, оттягивая высокий ворот платья в сторону. — Что именно, Ава? — Говорить о прошлом? Моем прошлом? Девушка выглядела теперь совсем потерянной, и только после нескольких неудачных попыток, которые заключались в том, что Ава, замерев на месте, с ужасом смотрела прямо перед собой, — застывшим, страшным и испуганным взглядом, — она заставила себя сесть на прежнее место. В кресло Ава опустилась очень тяжело. Упершись одной рукой в край сидения, девушка буквально затащила себя на сидение, но, как бы ни старалась, она так и не смогла сесть как раньше, — спиной к Дворжаку. Теперь она сидела к нему в профиль, в пол-оборота, и заметно, сильно дрожала. Рука, которой Ава упиралась в сидение, тряслась мелкой дрожью, но девушка осталась как прежде, — без единого движения, вполоборота к психологу, с подкошенными и уложенными на сторону, ногами. — Да, мисс Полгар. Прошу вас отвечать предельно ясно и открыто. В конце концов, именно от этого сейчас зависит мое заключение. Ава кивнула, опустила невидящий взгляд на свою руку, которой по-прежнему держалась за сидение, и тихо сказала: — Раньше вы никогда не были так жестоки. Я готова. Что вы хотите знать? Дворжак задержал на профиле девушке долгий, блестящий взгляд, и четко произнес, не отводя глаз от лица Авы: — Расскажите о своей семье. О родителях, братьях и сестрах, если они у вас есть. Ава, не отводя взгляда от невидимой точки, резко закачала головой из стороны в сторону. — У меня никого нет, доктор. Ни родителей, ни сестер, ни братьев. Я одна. — Как это вышло? — Они бросили меня. Родители. Воспитатель в детдоме, в который меня однажды привезли, сказала при осмотре, что меня бросили сразу, как я родилась. В родильном отделении. Ава закончила фразу и схватилась за живот. Глаза ее были широко раскрыты, и слезы свободно, крупными и глухими каплями падали на пол. Дворжак, замечая все детали реакции девушки, дернулся, очевидно, желая как-то ей помочь, но с явным усилием вернул себя на место. — Сколько детских домов вы посетили за время своего взросления? — «Посетили»?… — усмехнулась Ава. — Если считать каждый, и каждое попадание в тот же дом как новое приключение, то… восемь, доктор. Ава подняла на Дворжака заплаканное лицо. — Я была в четырех детских домах, доктор. В некоторых из них — по два, иногда по три раза. Меня возвращали снова и снова, как мусор. Психолог смял страницу в блокноте, и, напряженно рассматривая получившийся бумажный шар, уточнил: — Почему ваши родители бросили вас? Вам говорили? Ава полоснула Дворжака совсем больным, потерянным взглядом. — Нет, мне не говорили. Я сама узнала, когда выросла. Нашла тот родильный дом, и все узнала сама. Из архива. Забрать их отказ мне не разрешили, сослались на то, что это — «документ», — Ава рассмеялась. — Но я забрала его сама. Вырвала из подшитого дела и выкрала… называйте, как хотите. А потом сожгла. — И? Девушка глубоко вдохнула и задержала воздух в легких. Вытолкнув его нервными, рваными толчками, она сдавленно и еле слышно произнесла, крепко держась за горло: — «Мы хотели сына, а не дочь. Эта узкоглазая гук нам не подходит, она совсем некрасивая. Такой ребенок нам не нужен». Ава подняла глаза на психолога, на тот уровень, где, невидимые в полумраке, должны были быть его глаза. — Это прямая цитата, доктор. Они бросили меня потому, что я — урод, «совсем некрасивая»... Я — урод! А такие, — девушка жутко засмеялась, — сами видите, никому не нужны! Взгляд Авы, далекий и пустой, снова опустился вниз, — бесцельно заскользил по руке, сидению кресла, изящным цветочным узорам, вышитым на обивке… — Мне нужна! — прохрипел, срываясь с места, Дворжак. — Ты мне нужна! Ава не смотрела на психолога. И едва ли слышала его, утопая в своей глубокой задумчивости и давней боли. Она обводила указательным пальцем цветочный узор и улыбалась дрожащей, сломанной улыбкой. Понимая, что девушка его не слышит, Дворжак опустился перед ней на одно колено, осторожно обнял за плечи, и, поцеловав в волосы, прохрипел: — Ты мне нужна, Ава Полгар! Ты мне очень, очень нужна! Ты такая красивая! Он крепко обнял Аву, — она позволила это, нисколько не сопротивляясь, — и только когда психолог, уложив ее голову на свое плечо, начал что-то ей шептать, Ава пришла в себя, и, почувствовав аромат туалетной воды, который ни с каким другим нельзя было спутать, отпрянула от поклонника Юнга так резко и быстро, что, если судить по выражению его голубых глаз, он не на шутку испугался. — Ты! Ава смотрела на Уильяма, и не верила своим глазам. — Так и знала, что это ты! Девушка сбросила с себя руки андроида и поднялась. И почти упала от резкого подъема, — Уильям подхватил ее, удерживая за руку и крепко обнимая. — Затемненный… кабинет… метод Юнга… «самое время»! — зло шептала Ава, колотя андроида кулаками по груди и вырываясь от него. — Ава Полгар, позволь объяснить! — Лучше верните мне мои права, «доктор Пол Дворжак»! — девушка выкрикнула фразу с яростью и пошла к двери. — Я все знаю о тебе! Абсолютно все! И я люблю тебя! — с диким, бесконечным отчаянием то ли выкрикнул, то ли простонал Уильям. Ава остановилась, постояла на месте секунду, и выбежала из кабинета. *** С тех пор прошло еще два дня. Два мучительных, долгих дня, в которые Уильям не знал, чем себя занять, и что — делать. Ава Полгар, что было вполне логично для произошедшего в кабинете психолога, убежала и скрылась от него. Он не стал ее догонять. И теперь, исходя в злости на самого себя, видел ясно: все потеряно. И ничего больше нет. И не будет. Он все выяснил, все узнал. Он мог позвонить Келсу, сообщить причину, по которой… но не делал этого. Только шатался по дому и городу, ожидая непонятно чего. «Что теперь, Уильям Блейк? Что ты наделал? Какая теперь польза от того, что ты знаешь основание того, почему эти ублюдки бросили Аву Полгар?». Операционка, тщательно подбирая формулировки, пробовала убедить его, что польза есть, — нужно только все сообщить Келсу, но Уильям ее не слушал. Он понимал, что снова, — «как, прочем, и всегда, Уильям?!» — поступил непозволительно. Извинения. Извинения. Извинения перед Авой Полгар, и снова — абсолютная недопустимость. За которую, теперь уж точно, она его не простит и не извинит. Никогда. «Ослепленный дурак!» — таким эпитетом андроид называл самого себя, и не находил себе места ни днем, ни ночью. Мысленно он давно объяснялся с девушкой, добивался разговора с ней, а в реальности… только смотрел на ее дом, расцвеченный электрическим светом даже глубокой ночью, и изнывал от осознания того, что своими собственными руками он разрушил все, что было добыто и достигнуто им с таким трудом. А ведь у него был настоящий шанс! Но злость, нетерпение, непонимание того, почему Ава уехала тогда, когда только все между ними началось и, кажется, началось хорошо, снова завладели им. И он, не остановив их, и поддавшись им, совершил фатальную ошибку: не останавливаясь и зная, как сильно ранена девушка, он не только не сдержал себя, не посчитал нужным это сделать, но и завершил всю свою невозможную грубость самым ужасным образом! В сознании Уильяма, поглощенном стыдом и сознанием своей невыразимой вины это выглядело так, словно он не просто коснулся открытых и незаживающих ран Авы, но разорвал их еще больше, — заново, по первым следам. А теперь, как всегда, ему жаль? Или даже «очень жаль»? Испытывая к себе глубочайшее отвращение, Уильям не знал, что с собой сделать. «Кто, как ни ты, — отчитывал он себя, — должен был знать и понять боль Авы Полгар?! Кто, как не ты?!». Так он думал, так ужасно он чувствовал себя. Но никакие оскорбления, обращенные андроидом к себе, не помогали, и не избавляли его от чувства невыносимой вины и горечи. «Все это не выдерживает никакой критики!» — кипел Уильям, восходя до последней степени ярости, и действительно, — в самом деле, — не представляя, что ему теперь делать. Ава Полгар, конечно, на связь не выходила. И нигде не показывалась. Ожидание и боль тяготили Уильяма. Пока неожиданно, — самым внезапным и непредвиденным образом, — не разрешились на диком пляже Назаре одним холодным и ветреным днем. В то утро Уильям, как обычно, следил за Диего. Мальчишка был настырным, и не оставлял попыток взять вершину небольшой, почти прибрежной волны приступом широкой доски, предназначенной для новичков. Погода была неприветливой, ветреной и холодно-серой, — в лучших традициях зимнего, промозглого дня. Впрочем, Уильям был ей под стать: замкнутый, молчаливый и злой. Взгляд его сосредоточенных глаз, не упускающих из виду Диего в черном гидрокостюме, ясно говорил всем другим, кто мог наблюдать за ним или даже пожелать заговорить, что делать этого не стоит: для сохранения жизни и здоровья постороннего человека. После краткого отдыха Диего зашел в воду во второй раз. Уильям, наблюдая за его движениями на воде, повел напряженный взгляд вправо. Именно в это мгновение его боковое зрение, заметив Аву Полгар, отправило ему отчаянный и громкий сигнал. И андроид, — как Ава во время их прошлой встречи на этом же самом пляже, — с той минуты смотрел на нее неотрывно, и не мог думать ни о ком другом. Если бы в этот день Хэм, оставленный Уильямом дома, был с ним, то он, рассмотрев фигуру Авы Полгар, затянутую в черный, длинный гидрокостюм, наверняка заключил бы, что теперь и она, вслед за Диего, похожа в этом виде на тюленя. Не такого большого, как мальчишка, и очень миниатюрного, но все же. Девушка завела руку за спину и повела собачку замка, — с продетым в него ярко-желтым флажком из ткани, — вверх. Замок легко застегнулся, и молния закрыла Аву до самого верхнего, шейного, позвонка. Уильям все это видел, все замечал, но не решался сойти с места и заговорить с девушкой. Да и что он скажет? Это вечное свое «прошу простить меня, Ава Полгар»? От этого ему самому тошно, что же говорить о ней! Ава тоже заметила андроида. Вернее, тот взгляд, которым он наблюдал за ней. Сосредоточенный и пристальный, силой которого, вполне вероятно, можно было бы зажечь саму землю. Она ответила на взгляд Уильяма, но не вздрогнула и не испугалась. В душе ее за эти дни, прошедшие после их «встречи» в кабинете настоящего Дворжака, расцвели пустота и молчание. Сердце, правда, больно дрогнуло, заметив андроида, но Ава приказала себе не двигаться и не сходить с места. Ответив на его горячий взгляд, она увела взор на океан, который, — как и вся погода в этот ледяной день, — как нельзя лучше подходили к состоянию девушки. Ава наклонилась, проверила как застегнута молния на высоких, черных гидроботах с толстой, черно-красной подошвой, которая обеспечивала в воде хорошее сцепление с доской, а на суше оберегала ноги от камней, острых ракушек и еще неизвестно какого мусора, и выпрямилась. Доска, на которой Ава собралась покорять Атлантический океан с дикого пляжа в Назаре, была вертикально вбита девушкой в темный, влажный песок. С ее небольшим ростом это удалось ей тем проще, что при виде Уильяма девушку охватили злость и боль. Одно четкое движение, — и белая доска с черными плавниками вошла в песок. Ава знала и чувствовала, что Уильям продолжает неотрывно наблюдать за ней. От этого знания кровь в ее венах билась дикими точками, разгоняя волнение и жар по всему телу. Она посмотрела на него еще дважды. И снова едва не заплакала. Почувствовав подступающие слезы, Ава резко отвернулась к воде, тоже, как и Уильям, рассматривая удаленную фигуру Диего. Около тридцати секунд он шел плавно, совсем неплохо для нового серфера удерживая равновесие на доске. Волна, лизнув океан, накрыла мальчишку с головой, и Ава непроизвольно охнула. И отняла ладонь от лица только тогда, когда Диего показался из воды: черная фигурка среди пены, волны и не стихающего шума пляжа, сплетенного из человеческих голосов, криков и взведенных катерных моторов, то подвозящих серферов к опасным волнам, то вытягивающих их из пены океана. Балансируя на доске, Диего, безрассудно осмелевший после покорения маленькой волны, двинулся дальше. Он отходил в океан все дальше, и ни знаки, ни громкие крики Уильяма его уже не достигали. Ава, испугавшись, бросила взгляд на андроида. Он давно сошел со своей прежней точки обзора, и теперь стоял у самой воды. Девушка заметила, как, пенясь, волны подкатывали к его ногам. И пока она смотрела на Уильяма, случилось именно то, чего оба они, не сговариваясь, опасались: Диего закрутила большая волна. Профессиональные серферы сказали бы, что это был «неслабый wipe-out». Слабый или нет, а Диего ушел под воду, и, судя по его хаотичным, резким движениям, начал захлебываться и тонуть. Страх мгновенно перешел в панику. Ава не помнила, как оказалась рядом с Уильямом, у самой воды. Не помнила и того, как, обогнув его, она бросилась в воду и поплыла к Диего. Ледяная вода охватила ее со всех сторон. Преодолевая волны, стараясь делать широкие и плавные, без лишнего напряжения, броски руками, Ава, переплывая воду, и все равно, — когда водяной вал подхватывал ее и нес, как песчинку, — чувствуя, как мало, наверняка мало! — этих ее усилий, боялась одного: ей не успеть. И Диего, еще мелькающий среди пенной воды, не дождется помощи, и утонет… До мальчика оставалось совсем чуть-чуть. Обессиленный, каким-то чудом, он еще держался на поверхности океана, на том месте, с которого уже сошла прежняя, но в любой момент могла найти новая, волна. Напрягая все силы, Ава вытянулась вперед как струна, и зацепила руку за плечо Диего. В первое мгновение он не протестовал, и выглядел как обездвиженная кукла. Но когда сознание вполне вернулось к нему, он снова запаниковал, и забился в воде, судорожно цепляясь за Аву, и не давая ей подхватить себя так, как нужно: под руку, со спины. Продлись безумие перепуганного мальчишки еще немного, он бы не только пошел ко дну сам, но и утащил бы за собой девушку. Но, к счастью для Диего и для Авы, Уильям подплыл к подростку с другой стороны, и, нисколько не церемонясь (и крепко удерживая мальчишку над водой), сначала отхлестал незадачливого то ли серфера, то ли утопленника по щекам, — чем резко и окончательно привел его в чувство, — а потом, захватив Диего именно так, как это не вышло у Авы, быстро повел его к берегу. Ава, мысленно поблагодарив то ли бога, в которого не верила, то ли провидение за помощь Уильяма, плыла за ними. И все шло хорошо: Уильям, прекратив тщетные попытки остановить паническую болтовню Диего, молча и сосредоточенно тянул его к берегу, собираясь, скорее всего, отчитать его так, что он забыл бы не только о том, что такое океан, но и то, что существует на свете такой вид спортивного увлечения, как серфинг. Ава шла следом за ними, наблюдая за Уильямом и Диего. До берега оставалось не так много, когда… Уильям, отвлеченный голосом не утихающего мальчишки, посмотрел туда, где была девушка, именно в ту секунду, когда ее и еще нескольких человек накрыл водный вал. Раздались крики, — то ли тех, кого закрутило волной, то ли тех, кто это видел и испугался за находящихся в воде людей. Блейк вскинулся над водой и замер на мгновение, оглядывая диким взглядом пенное безбрежье океана. Авы не было. Или от страха, взрезавшего его сознание и тело, он не мог ее разглядеть? Перехватив Диего поудобнее и покрепче, Уильям поплыл к берегу еще быстрее, и буквально выбросил мальчишку на песок, — к ожидающей, перепуганной толпе людей. — Присмотрите! За ним! Уильям указал на мальчишку, отметил, как люди, столпившись вокруг него, хором прокричали ему, Блейку, чтобы он не беспокоился, и возвращался за девушкой, и… андроид снова бросился в воду, ушел на небольшую глубину, чтобы плыть еще быстрее, и, поднявшись наверх, снова стал переплывать ледяные волны сильными, мощными бросками. Рассмотрев окружающее водное пространство, Уильям поплыл туда, где заметил Аву перед тем, как вывести Диего на берег. Девушки там уже не было. И никого другого, в обозримом пространстве, рядом с ним не было тоже. Мимо помчались, — уходя из слишком бурной воды к берегу, — два катера. На расспросы Уильяма (больше похожие на крики безумного человека) о темноволосой девушке водители обоих катеров знаками ответили, что не видели ее. Прокричав блондину, чтобы он возвращался, они вильнули катерами, оставили за собой пенные пути, и укатили к берегу. Уильям нервно вздохнул, вздрогнул от холода (океан был таким ледяным, что уже ощущался андроидом как разгоряченное тепло) и снова бросился в воду, на глубину. Безуспешно пытался он блокировать то ощущение огромного холода, который чувствовал всем телом, то панику, что захлестывала его с каждой секундой все больше и больше. Обессиленный, андроид бросался в воду без отдыха и передышки, — снова, снова и снова. От происходящего Уильям уже не осознавал себя. Страх и усталость вышли за все возможные, самые немыслимые пределы: он начался теряться в пространстве и времени, замирая и замерзая между неразличимыми небом и водой. Но он продолжал искать. В конце концов, что ему будет? Уйдет на дно, скованный холодом или усталостью? А как же Ава Полгар?! Он должен ее найти!… Черная, распущенная водой, прядь волос, мелькнула в пене как мираж, которому Уильям уже не верил. Он вытянул руку вперед, погладил сначала воду, в которой темнела прядь длинных волос, страшно улыбнулся, опустил ладонь вниз, чтобы подхватить волосы… Операционка, захлебываясь в помехах и напряжении, отправила разряд прямо в его солнечное сплетение. Именно это привело Уильяма в чувство. Он пришел в себя, снова ушел под воду, и мгновение спустя поднял из воды Аву Полгар. Она была без сознания. Но она была здесь, с ним. Он нашел, нашел ее! *** Уильям вынес Аву на берег тогда, когда там никого уже не было. Мысли и беспокойство о Диего туманной вязью вились на кончике его измотанного, едва зацепленного за реальность, сознания. Да-да, надо узнать… все узнать… как Диего… и где он… Уильям бросил его на берегу, не сдержал своего долга, не позаботился о нем, как нужно… а что оставалось… Ава Полгар! Ава Полгар в воде! Но нет, уже нет… вот же она, — в его руках. В обмороке. Это обморок, конечно обморок… только глубокий обморок… она обязательно придет в себя, она обязательно…на ней теплый гидрокостюм, она пробыла в воде не так много, чтобы… Осознание того, что девушку нужно осмотреть и привести в чувство, и только потом уносить с пляжа, остановило андроида. Покачиваясь на месте от усталости, Уильям как можно аккуратнее опустился на песок, еще бережнее, — будто она состояла не из плоти, а из невесомо-звездной пыльцы, — уложил Аву перед собой, осторожно, дрожащими от напряжения руками, поправил ее голову, отвел с лица мокрые, спутанные пряди волос, посмотрел на нее всего одно, самое краткое мгновение, и наклонился, чтобы послушать сердце. Оно не звучало, и по губам андроида дернулась краткая улыбка, вызванная нервным спазмом. Укладывая свои руки на груди девушки строго определенным образом, Уильям начал непрямой массаж сердца, сосредоточенно, едва заметным шевелением губ, считая количество сделанных нажатий. Отчаяние, возникшее от того, что девушка не приходит в сознание, пыталось напасть на него со спины, — морозом по ледяной коже и ужасом. Но Уильяму было не до него. Он очень занят. Он сделал паузу, и начал заново — считать количество нажатий на грудную клетку Авы Полгар, и смотреть на нее, чтобы знать, она пришла в сознание или… Вода толчками вырвалась из ее рта, и Ава, резко очнувшись, начала захлебываться. Уильям, прекратив массаж, повернул ее в сторону, и вода, скопившаяся в легких девушки, вышла на песок. Уильям навсегда запомнил тот взгляд Авы. Он был наполнен удивлением, но не страхом. Паники в нем тоже не было. Только серьезное, сосредоточенное и жесткое желание понять, что происходит. «Скажите всю правду, сразу», — говорили глаза Авы, и, возвращаясь в реальность из водного небытия, наконец, вполне различили Уильяма. Тогда во взгляде девушки мелькнуло облегчение, и первый вздох вышел из ее груди. Еще рваный, прерывистый, неглубокий, но — без воды и хрипов, он вызвал у андроида счастливую и болезненную улыбку. Склонившись над Авой, Уильям смотрел на нее несколько мгновений молча, а затем тихо сказал: — Все хорошо, Ава Полгар. Ты в безопасности. Ты узнаешь меня? Девушка кивнула, чувствуя, как руки Уильяма, которыми он держал ее за голову, теплом отзывались на ее коже. — Ты — Уильям Блейк. — Ты меня помнишь? — А как я могу забыть тебя?.. От этого краткого вопроса в глазах андроида собираются слезы. Тонкой, невысокой и прозрачной гранью они показываются у кромки его нижнего века, и он больно, измученно улыбается. — Сейчас я отнесу тебя домой, в мой дом. Ава совсем не возражает, она только смотрит на Уильяма неотрывным, не совсем земным взглядом, и мягко покачивается в его руках. Под ее взглядом, спокойным, задумчивым и далеким, Уильям передергивает плечами, смотрит в хмурое, совсем серое небо, и надежнее подхватив Аву, как можно скорее уносит ее с пляжа. Он чувствует, как девушка рассматривает его, не отводя глаз. И от этого его электронное сердце, почти целиком поглощенное черным страхом всего несколько минут назад, заходится в волнении. — Ты волнуешься. Из-за меня? — тихо спрашивает Ава, наблюдая за тем, как вена на шее Уильяма нестройно бьется под толчками крови. Девушка расслабленно улыбается, скользит медленным взглядом по чертам его напряженного, — и от этого еще более красивого, — лица, и думает о том, что ей очень, нестерпимо хочется поцеловать Уильяма. Его шею, и эту самую вену, исходящую беспокойством из-за нее. Андроид слышит вопрос, — при звуке голоса Авы он непроизвольно наклоняет голову в ее сторону, и чуть ниже, — но не отвечает на него. Только крепче сжимает губы (и выглядит от того еще более серьезным и сосредоточенным), и шагает вперед. — Ну вот, — шепчет Уильям, открывая пинком входную дверь своего дома, и усаживая Аву на диван в гостиной. Быстрый поворот, звук закрытого замка, и андроид, остановившись напротив девушки, с беспокойством смотрит на нее. — Как ты себя чувствуешь, Ава Полгар? — Уже хорошо, Уильям. А ты? — Я? — удивленно переспрашивает андроид и молчит. — Ты вытащил меня из воды. А значит, тоже мог пострадать. Как ты? Ава встает с дивана и подходит к Уильяму, пытаясь поймать его взгляд, который он от нее то старательно прячет, то, — под предлогом рассматривания какой-нибудь посторонней детали в интерьере, — отводит в сторону. — Я в порядке, Ава Полгар. Я совсем не пострадал, — быстро отвечает Уильям и отходит от девушки при ее приближении. — Ты… я… ты наверняка замерзла, не так ли? Вода ледяная. Я сейчас принесу тебе полотенце и новый, теплый халат, чтобы ты могла принять душ и быстрее отогреться, я читал, что душ, горячий душ помогает… — Почему ты меня сторонишься, Уильям? Что происходит? — Ничего не… кроме того, что уже произошло, и я… я… не имел права вот так, грубо, сразу… и теперь ты не поверишь, если я скажу, что мне очень жаль, что я сделал все это так, выдал себя за психолога… Я был так зол твоим отсутствием, я думал, что все пропало и исчезло, а ведь мы только… я не имел права так обращаться с тобой, влезать в твое прошлое… и если ты мне не поверишь, и не простишь меня, я пойму, хотя… я сам себе противен. Я снова и снова извиняюсь перед тобой, и опять делаю не то, и не так, как это следует! И если ты не простишь меня, как я сам себя не прощаю… Мне так страшно и мерзко от всего, что тебе пришлось выдержать!.. Я закипаю от злости сразу же, когда только думаю об этом! Обо всем, что они с тобой делали! Я порвал бы их всех, собственными руками, Ава Полгар! Ты, такая крохотная! Как они могли… а эти «родители»! Бросили тебя после рождения! Я всех, всех!.. Ава снова подошла к Уильяму. Спросила очень тихо, не глядя на него. — Это правда, что ты сказал тогда, в кабинете Дворжака? Уильям очнулся от своего гнева и растерянности, и переспросил: — Что я тогда сказал? Я много всего наговорил, я был не прав, я… — Ты сказал: «я знаю о тебе абсолютно все, Ава Полгар. И я люблю тебя». Это — правда?.. Ава прерывисто вздохнула и застыла перед Уильямом, опустив голову вниз, — готовая услышать о том, что она ошиблась. — Я действительно знаю, Ава Полгар. Все. И я люблю тебя. Очень сильно. Так сильно, что мое солнечное сплетение плавится при мысли о тебе. Буквально. Я пытаюсь это контролировать, но не всегда получается, и часто… — Уильям, — прошептала Ава, поднимая на него глаза, полные слез. — Ты знаешь обо мне абсолютно все, и все равно любишь меня?… — Да. Больше всех на свете. Люблю. Давно. Уильям с трудом произнес слова, и замолчал. Он решил быть честным. Окончательно. И будь, что будет. Наконец, он осмелился посмотреть на Аву, и сердце его дрогнуло. Вот сейчас она скажет, что не прощает его, и он… — Я тоже тебя люблю. Очень. Я думаю, что ты — самый чудесный. И я не могу поверить, что ты, такой прекрасный… любишь меня, и… — Ты лю… меня? — сорванным, хриплым шепотом спросил Уильям. Изумление его было таким бесконечным, что окончание главного слова затерялось. — Да! Ава пылко произнесла крохотное слово и заплакала навзрыд. — Ава Полгар, только не плачь! Я не могу выдерживать твоих слез! Не плачь! Ава кивнула и бросилась к Уильяму, обнимая его так крепко, что даже он, обладающий идеально развитым вестибулярным аппаратом, пошатнулся. — Я тебя очень люблю! — Это я тебя очень люблю! — Мы будем спорить, Ава Полгар? — Теперь — да… только об этом и будем!.. …Ава горько, открыто плакала, впервые за все время своей жизни не скрывая ни своих слез, ни всей громадной бури эмоций, что владела ей. И Уильям, не в силах выносить ее страданий, заплакал тоже. Ему это было совершенно удивительно, но, как бы он ни старался остановить себя, у него это не вышло. Слезы отдельными строчками бежали по его щекам, и он обнимал Аву все крепче, еще не в силах поверить в ее признание. Значит, все оказалось правдой? Значит, она, самая особенная во всем мире, тоже любит его? За что? И когда? И как это случилось?.. Невысказанные вопросы Уильяма сбились и исчезли, смешиваясь с поцелуями и горячими объятиями. Великое счастье пришло для обоих, захватило, и стало длиться, длиться и длиться… нежность переменялась страстью, порывами нетерпеливых, скорых движений. — Не торопись… пожалуйста! — жарко шептала Ава, теряясь в великой нежности и смущении. — Я хочу на тебя посмотреть… — Я хочу тебя… хочу всегда тебя… — летело в ответ, прерываясь. Ава и плакала, и смеялась. И отвечала со всей любовью и нежностью. Так время летело и длилось, замирая. И оба они, и Уильям, и Ава, смущаясь еще смотреть друг на друга долго, как того им очень хотелось, пока прятали в своих сердцах взаимное и молчаливое изумление того, что они — любят. И любимы друг другом.