ванна на львиных лапах

на улице уныло. небо тучится, отчего дома как-то совсем посерели. воздух холодно хлещет по щекам. август, а как будто совсем уже осень. шостакович склоняет голову, прижимаясь подбородком к груди, пряча озябший нос в шарфе и тепло выдыхая ртом. помогает слабо. а ладони, спрятанные в карманы легкого пальто, все равно продуваются ветром. он идет быстро, хотя хочется лечь и уснуть. медленнее — совсем замерзнешь. и потеряешь действительно драгоценное время. тепло парадной обхватывает его, как вода, но еще не успевает отогреть, когда он подходит к нужной двери. соллертинский отпирает почти в ту же секунду, как слышится дверной звонок. как будто ждал. — здравствуй, иван иваныч, — шостакович улыбается с порога. внутри как будто что-то расцветает. становится одновременно волнительно и спокойно.  — так? — он делает шаг и тянется к замку, пытаясь вспомнить, как тот запирается. к новой ваниной квартире он еще не привык. — так, так, — в голосе слышится ласка и будто нетерпение. дверь, сначала запереть дверь. дважды щелкает замок. они сгребают друг друга в объятия, встречаясь губами. соллертинский теплый. шостакович чувствует его ладонь, гладящую волосы. как будто стряхивающую из головы весь сон. в ванной шумит кран. в голове всплывает концовка короткого письма. приходи часикам к восьми, к семи — если успеешь. посмотришь ванну. — погода — дрянь, — заявляет шостакович, вешая на крючок пальто со шляпой и стаскивая ботинки. — да, я пятнадцать минут как вернулся, — соллертинский берет его ладони в свои и, сцепив их, опускает в карманы своего смешного, но теплого домашнего халата. целует холодный нос. — гадость несусветная. но мы тебя отогреем. — ага, — прижимается к ваниным губам. — пошли, я ее почти набрал. там все и расскажешь. — пошли. соллертинский обнимает его за плечи. шостакович на несколько секунд укладывает ладони в карманах на его бедра. усмехается про себя. чувствует искру возбуждения внизу. под халатом у вани ничего нет. подготовился ведь, соблазнитель. пусть и в ванну все равно раздеваться. — и не холодно так тебе? — вынимает ладони из карманов и касается локтя. отопления в доме, конечно, нет. — прохладно. — заболеешь, а я виноват буду. иди давай, эта ведь дверь? — с этими словами шостакович ведет его по коридору и почти заталкивает в ванную. запирается на крючок. от тепла у него даже чуть запотевают очки. ванна длиннее и шире обычных, поэтому едва влезла в ванную комнату и заняла значительную ее часть. шостакович внутренне удовлетворен. опускает взгляд на львиные лапы. улыбается, любуясь подарком. — хорошо стоит. соллертинский зарывается носом в волосы, согревая дыханием правое ухо. усмехается, но молчит. шостакович стаскивает с шеи шарф и вешает на крючок. затем — галстук. пиджак. брюки. соллертинский стоит, опираясь локтем на стену и оглядывая его снизу вверх. шостакович неловко возится с манжетами, поглядывая на него, но тот все стоит и смотрит. любуется. шостакович вспоминает, как ваня любит его ноги и едва сдерживает улыбку. он расстегивает рубашку медленно, и это долго, слишком долго. хочется снять через голову, но он сдерживается. закончив, вешает к пиджаку на крючок. белье он снимает быстро. делает шаг, тянет за край пояса ваниного халата и тот развязывается сам. целует губы, залезает под халат, обвивая руками талию. чувствует телом его бедра, живот и грудь. теплый. родной. плечи обхватывают мягкие халатные рукава. губы целуют висок, шею и плечо. — когда они вернутся? — шостакович спускает халат с ваниных плеч. тот подхватывает его и вешает рядом с митиными вещами. спровадить сразу всю семью на ночь дело нелегкое. — послезавтра. на даче у какой-то анны михалны. послезавтра. два дня. — спасибо анне михалне. холодно для дачи, правда, — он оглаживает волосы на лбу и виске, снова обращая внимание на замеченные уже в коридоре яркие синяки под глазами. то, как белки от усталости покрылись сеточкой лопнувших сосудов, он тогда не заметил. внутри что-то больно колет. — не высыпаешься? — чуть наклоняет ванину голову и целует прикрытые веки. глупый вопрос. конечно он не высыпается. — спрашиваешь. — он горько усмехается и становится в ванну. они держатся за руки, не столь ради помощи, сколько ради самого жеста. — пойдем завтра вместе на бетховена, потом вернемся. — ага. — шостакович опускает в ванну правую ногу. вода кажется слишком горячей в первую секунду, но потом становится даже приятно. утром соллертинский уйдет на работу. шостакович вернется на это время домой. домой… секунду его колет совесть, но он тут же забывается, видя, как ваня опускается в воду, взмахом головы зовя к себе. он усаживается между его ног, ложась на грудь. соллертинский тут же обвивает его руками. лежать удобно. даже почти не нужно сгибать ноги. замечательно. — знаешь, вань, а я, все-таки, не прогадал. — он довольно улыбается. — да, вкус у тебя есть. особенно эти лапы. шостакович усмехается и кусает его за четвертый палец правой руки. спустя секунду целует — его же. горячая вода мгновенно гонит обратно в сон. она и ваня. теплый и свой. долгого страстного вечера любви и разговоров почти расхотелось. спать бы. под ваниным мягким боком. и чтобы тому завтра с утра ни на какую работу не идти. он кладет руку на колено соллертинского. тот поливает из пригоршни плечи, не скрытые водой — согревает. по-детски. заботливо. они лежат лениво и тихо, какие-то полусонные. соллертинский то водит кончиками пальцев по левой ключице, то кладет ладонь на грудь. там шостакович тут же перехватывает ее, сплетает пальцы и прикладывает к губам. идут минуты. кажется, время остановилось. слышны только редкие поцелуи и плески воды. шостакович почти задремывает, когда соллертинский целует его шею. раз другой, проводит языком, скользит ладонью по левому боку. облизывает и чуть прикусывает шею рядом с ухом, у позвоночника, плечи. сон почти слетает. шостакович наклоняет голову, подставляясь языку и губам. гладит ладонями вытянувшиеся по сторонам ноги. он поворачивает голову и чуть разворачивает корпус, ловя ванины губы. он неловко пытается перевернуться на живот, отчего вода громко плещется. в таком положении ему непривычно, и на секунду кажется, что в такой ванне можно просто взять и поплыть. удерживаться, не уходя под воду сложно и неудобно, и соллертинский поддерживает его за плечи. они целуются глубоко, но немного лениво. — подожди. мне так, все же, не нравится. дай перевернусь. — шостакович отстраняется. — давай хватит? вылезем. я скоро превращусь в изюм. шостакович переворачивается и садится. оглядывается через плечо. — я люблю изюм. — вообще-то не любишь. — а ты особенный. — спасибо. — соллертинский выпрямляется, обнимает плечи и льнет к ним на несколько секунд. вставать не хочется. кажется, будто с выходом из ванной станет ближе какой-то жуткий конец. глупо, как глупо. они поднимаются на ноги и выходят по очереди, сцепившись мокрыми ладонями. когда соллертинский становится на коврик, он дает мите большое зеленое полотенце. они вытираются, поглядывая друг на друга. влезают в тапочки. соллертинский надевает халат. — принести тебе что-нибудь? шостакович мотает головой, нацепляя на нос очки. сейчас будет холодно. он раскрывает дверь ванной, и квартирный холод как будто ударяет по ним. тоже мне, август. — черт, быстрее пошли. — торопит шостакович. они почти добегают до заправленной постели, ныряя под одеяло, не сняв покрывало. со стороны это точно должно выглядеть смешно. до заправленной постели вани и ирины францевны. — а я предлагал тебе одеться. соллертинский укрывает дрожащего митю полами халата. целует в лоб, щеки, нос. тот прячет очки под подушку. небезопасно, зато не высовываться из-под одеяла. обвивает ваню за талию правой рукой, за шею — левой, и целует сначала влажную макушку, потом — сухие губы. они целуются минуту или две — мокро и чуть лениво. кажется, им одинаково хочется и заняться любовью, и просто уснуть. шостакович отстраняется и касается шеи губами, языком, гладит ладонью бедро, чуть сжимает зад. соллертинский прижимает его к себе за пояс и пытается поцеловать, но не дотягивается. шостакович поднимает голову, подставляя губы. соллертинский целует их, забираясь сверху. становится совсем тепло. халата тот так и не снял. он целует плечи, ключицы и грудь, долго по очереди облизывает соски. шостакович коротко стонет. — вань, давай ты… соллертинский возбужденно перебивает: — хочешь, чтобы я тебя взял? — ну, вообще да. но мне еще и, — он чуть смеется, — лень вставать, давай уже ты. — ах ты… — соллертинский незло кусает его бедро, тут же облизывая и целуя. шостакович хватается пальцами за волосы на его макушке и разводит в стороны ноги. соллертинский облизывает внутреннюю сторону бедра и почти сразу спускается ниже. ему не хочется переходить к делу так скоро, но под одеялом становится душновато дышать. между митиных ягодиц жарко и мокро. тот вздрагивает, чувствуя внутри ванин палец и подается бедрами вверх. добавляя пальцы, соллертинский медленно вылезает из-под одеяла, двигаясь поцелуями по телу выше и выше, встречаясь наконец с губами. войдя, соллертинский приподнимается на локтях, глядя в лицо. шостакович то близоруко поднимает взгляд, то прикрывает глаза. он тихо стонет и ползет ладонями по ваниной спине ниже, чуть сжимая. тот громко выдыхает, немного ускоряя темп. они кончают почти одновременно, и соллертинский в следующую секунду с досадой думает о том, что нужно выйти в холод за платком. — мить, я сейчас. он исчезает секунд на десять, и вдруг становится как-то пусто. шостакович придерживает одеяло над собой, чтобы не испачкать. прикрывает глаза. соллертинский ложится обратно, пуская под одеяло холод. он вытирает митин живот и оставляет платок на тумбочке у кровати. снова вылезать ему не хочется. даже за чаем. он закидывает на шостаковича ногу, целует плечо. тот гладит его волосы, плечи, устало любуясь из-под опущенных век. они замирают; соллертинский — с закинутой ногой, шостакович — с ладонью на ванином плече. они лежат так несколько минут, пока не начинают задремывать. — мить? тот сонно мычит. — я засыпаю. — я тоже. глупо как. его могла бы мучать совесть за то, что он просыпает эти редкие часы наедине. но он видел ванины уставшие глаза и плечи. тому сон точно нужнее болтовни. значит, засыпать не так уж стыдно. он улыбается соллертинскому в макушку и переворачивается на правый бок, давая обнять себя со спины. теперь в макушку улыбается уже ваня. они лежат тихо, дыша почти бесшумно. пустота мыслей сменяется странными полусонными образами, абсурдными, но далекими и почти не воспринимаемыми критически. картинки на экране в конце стены. несколько минут спустя они засыпают.