Яблоневый сад

Майклу де ла Полю, третьему графу Саффолку, к моменту битвы при Азенкуре исполнился двадцать один год. Он успел прожить не так много. Совсем недолго проносил графский титул. И — всего единожды полюбил. По воле отца его обвенчали с Элизабет Моубрей, когда они оба были ещё детьми — Майклу было всего десять. Консумация брака состоялась ещё шесть лет спустя, в тот же год родилась старшая из их трёх дочерей — но хотя юные Майкл и Элизабет стали полноправными мужем и женой в глазах Господа и света, ни пылкой страсти, ни глубокой и искренней любви между ними так и не возникло. Они относились друг к другу без неприязни. Между ними не вспыхивало ссор. Всякий сказал бы, что их брак удачен — плохо разве то, что Господь никак не пошлёт им сына, но ведь они ещё совсем молоды и всё впереди… И всё же порой Майклу казалось, что они с Элизабет так и остались друг другу совершенно чужими людьми — несмотря на то, что проводят время за совместными трапезами и пусть не еженощно, но довольно часто делят ложе. Несмотря на то, что у них уже родились дети. Ему казалось, что и Элизабет испытывает те же чувства. Впрочем, они мало разговаривали друг с другом — и никогда не затрагивали подобные щепетильные вопросы. Они исполнили волю родителей. Их брак куда более удачен, нежели многие другие. Им нечего больше ждать друг от друга — и от своего союза, освящённого Господом. Разве что рождения сына и наследника. Майкл хорошо относился к Элизабет. Она была юна, красива, почтительна. Она была матерью его дочерей. Но он так и не полюбил её — как и ни одну другую женщину. Более того: с ранней юности Майкл начал ловить себя на том, что заглядывается не на красивых девушек, а на мужчин. Поначалу собственные наклонности испугали его, но вскоре он перестал о них задумываться. Помыслы о грехе — ещё не грех. А если бы он и согрешил, то разве был бы в этом грехе единственным? Но Майкл не стал искать греха сам. И жизнь шла своим чередом — пока ему не сравнялось девятнадцать и грех не нашёл его. В лице сорокалетнего Эдуарда, герцога Йоркского, королевского родича. В прошлом — фаворита короля Ричарда Второго. Впервые поймав на себе пристальный взгляд герцога, Майкл почувствовал, что краснеет. Возможно, Эдуард был уже немолод и несколько дороден, в его густых тёмных кудрях на висках серебрились седые пряди — по слухам, они появились тогда, когда после второго неудачного заговора против него покойный Генрих Четвёртый бросил кузена в темницу… Возможно, в тот вечер Майкл выпил слишком много вина. Но, пока герцог ощупывал его взглядом, он внезапно для самого себя представил, каково было бы ощутить на себе тяжесть его тела… и как кололась бы окладистая курчавая борода, если бы герцог… Майкл покраснел сильнее. И Эдуард, герцог Йоркский, — всё ещё весьма привлекательный мужчина, несмотря на возраст и лишний вес, — улыбнулся ему. В тот вечер всё и произошло впервые — в покоях герцога. В тот вечер Майкл де ла Поль поддался греху, которого давно втайне жаждал, — ни на миг не задумавшись ни о том, стоит ли это делать, ни о том, чтобы выбрать другого любовника. В тот вечер он влюбился. Влюбился в герцога Йоркского, кузена двух покойных королей и двоюродного дядю нынешнего, молодого короля Генриха Пятого. — Не смею спросить, кто обучил вас всем этим любовным ухищрениям, милорд, — сказал Майкл, когда они, отдыхая после любовных утех, лежали в объятиях друг друга. По всему его телу разливалась сладостная нега, которой он никогда не ведал прежде, не ведал после соитий с законной супругой; он чувствовал себя счастливым, он улыбался… Он просто хотел похвалить искусность герцога в любви. Сделать ему приятное. Немного поддразнить. Он не ожидал, что Эдуард смутится, и счастье в его глазах — отражение того счастья, что испытывал Майкл — сменится тенью давней и неизбывной печали. — Король, — негромко сказал он, и Майкл замер. — Король?.. — на краткую долю мгновения ему привиделась нелепая картина того, как Генрих Пятый обучает собственного дядю любовным премудростям, но тут Эдуард пояснил: — Покойный король. Ещё более нелепым стало для Майкла видение подле Эдуарда старого короля Генриха Четвёртого, но затем он наконец понял. — Король Ричард, — тихо произнёс он, и Эдуард кивнул. — Ты его любил, — мягко добавил Майкл. Снова кивок. — Я не смог бы его не любить. Майкл понимал: несмотря на то, что Ричард Второй мёртв вот уже полных тринадцать лет, Эдуард любит его по-прежнему. А также он понимал, что не смог бы ревновать Эдуарда, даже если бы Ричард был жив и сейчас. — Я его не помню, — сказал Майкл. — Я был совсем ребёнком, когда он… — Майкл чуть было не произнёс «был убит», но решил выразиться иначе: — …умер. Говорят, он был необычайно красив. — Да, — подтвердил Эдуард. — Это признают даже те, кто был его врагом. — Государь наш Генрих Пятый велел перезахоронить его останки… Эдуард вздохнул. — Наш Хэл был привязан к королю Ричарду. А тот любил его как родного сына. Возможно, сложись всё иначе, Генрихом Четвёртым стал бы не Болингброк, а его сын. — Милорд, вы хотите сказать… — забывшись, Майкл даже приподнялся на локте. Слишком поразительна была для него мысль о том, что король Ричард мог бы назначить сына Генриха Болингброка своим наследником. Эдуард пожал плечами. — Ричард об этом подумывал. Правда, в ту пору его преемником был назван другой, но со временем можно было бы… он ведь не собирался покидать этот мир столь рано… А, что говорить. Всё сложилось как сложилось. — Да продлятся годы правления государя нашего Генриха Пятого, — проговорил Майкл. — Да продлятся, — охотно откликнулся Эдуард. — Его — да продлятся. Майкл вспомнил: говорят, что герцог Йоркский так и не простил Генриху Четвёртому свержения и убийства их кузена, хоть после второго провалившегося заговора и не пытался больше бунтовать против него. Но Генриха Пятого он, кажется, и впрямь любит — как и тот своего «доброго дядю». Пару мгновений они лежали в постели молча. — Тебя я тоже люблю, — внезапно сказал Эдуард и, улыбнувшись Майклу, погладил его по щеке. — Я будто… — он чуть смущённо рассмеялся, — будто розовый куст, что расцвёл, много лет простояв сухим. Майкл тоже засмеялся и крепче прижался к плотному горячему телу герцога. — Я тоже тебя люблю… — сказал он и совсем тихо добавил: — …Эдуард. Они поцеловались снова — сладко, глубоко, бесстыдно. Майкл тоже чувствовал себя розовым кустом, простоявшим сухим девятнадцать лет и наконец выбросившим свой первый бутон. Два года. Два года продлилась связь Майкла де ла Поля с Эдуардом Норвичским, вторым герцогом Йоркским. Вместе они отправились с молодым Генрихом Пятым на войну с Францией. Франция… Трижды проклятый Гарфлёр, на осаду которого ушло слишком много времени — и в процессе оной осады они потеряли слишком много людей. Одни погибли в бою, другие умерли от болезней… От болезни умер и отец Майкла, его тёзка, второй граф Саффолк. Тогда юный де ла Поль и наследовал титул. Франция… Поход от Гарфлёра к Кале… Битва, которой король Генрих, понимая немногочисленность и изнурённость своей армии, попытался избежать — и не смог… Дождь, который, казалось, не прекратится никогда, которому суждено стать вторым Всемирным потопом… Раскисшая после ливня земля… Кровь и смерть… Раны, которые — Майкл чувствовал — станут для него смертельными… Упавший прямо на него герцог Йоркский. Их последний — предсмертный, они оба это понимали — поцелуй. Грязь, кровь и смерть… Неприветливое небо и раскисшая земля Франции… Тяжесть тела Эдуарда… Они с Элизабет так и не родили сына, но у Майкла есть младшие братья, Уильям наследует титул… А потом глаза Майкла де ла Поля закрылись, и всё исчезло. …Майкл поморгал и недоумённо огляделся вокруг. Ярко светило солнце — сквозь сплетавшиеся над головой ветви, образуя кружевную тень. Похоже, стояло лето — ясное, тёплое, но нежаркое. Висели на ветках, пригибая их к земле, тяжёлые наливные яблоки — розово-алые, словно пронизанные ласковым солнцем. Где-то неподалёку шумела река, и от неё веяло приятной прохладой. Совсем рядом с Майклом, на поросшем мхом валуне, сидел красивый молодой человек — должно быть, чуть старше его самого. Майкл невольно отметил богатую, но несколько старомодную одежду. Гладко выбритое, чуть смуглое лицо казалось Майклу смутно знакомым. Должно быть, он встречал этого молодого вельможу прежде — но где? Незнакомец — или позабытый знакомец — смотрел на Майкла и улыбался беспечной улыбкой человека, не изведавшего горестей и бед. Растрёпанные каштановые кудри падали ему на лоб. — Хочу есть, — весело сообщил он. Протянул руку, сорвал с ветки краснобокое яблоко и впился в него крепкими белыми зубами. — Вкусно. Будто никогда в жизни такого не ел. Майкл почувствовал, что и его рот наполняется слюной. Тоже сорвав яблоко, он в свою очередь откусил от него большой кусок; яблоко и впрямь оказалось невероятно вкусным. — Языческие суеверия, — неожиданно произнёс молодой вельможа и откусил от своего яблока ещё. — Будто пока не отведаешь в загробном мире тамошних яств, ещё можешь вернуться… Но, полагаю, нам возвращения в любом случае можно было не ждать. Майкл вспомнил Францию — казавшуюся сейчас такой далёкой. Военный поход Генриха Пятого. Раскисшую после дождя землю, на которую упали они с его возлюбленным Эдуардом. — Франция, — осторожно сказал он и, получив кивок, уже смелее добавил: — Мы с вами погибли во Франции, милорд? Пали в бою? По красивому лицу молодого вельможи пробежала тень. Похоже, он тоже вспоминал. — Да, — в его голосе более не было весёлости, но не слышалось и сожаления. — Выходит, что так. Майкл снова огляделся. Яблоневый сад, журчание реки… — Не такими я представлял себе райские кущи, милорд, — вырвалось у него, и собеседник весело рассмеялся в ответ. — Вообще-то, я тоже. Тщетно стараясь не пялиться с откровенной невежливостью, Майкл ещё раз всмотрелся в полузнакомое лицо. Если здесь Небеса, то кто сказал, что этот вельможа пал в той же битве, что и он? Он одет по моде прошлых лет; может, он воевал с французами ещё во времена Эдуарда Третьего? Может, Майкл знал при жизни кого-то из его потомков — и поэтому ему кажется знакомым его лицо? Эдуард Третий… Эдуард… И тут Майкл всё понял. И окончательно вспомнил: эти тёмные кудри, черты лица, смуглая кожа — наследие матери-испанки… В самом деле: отчего бы в раю не возвращаться молодости? — Я едва узнал вас, милорд герцог Йоркский, — сказал он, тоже улыбнувшись, и шутливо поклонился. Помолодевший, изменившийся — но всё тот же — Эдуард на миг замер, будто снова припоминая. — Я — герцог Омерль, — внезапно поправил он. Герцог Омерль. Титул, которого Эдуард лишился пятнадцать лет назад, когда Генрих Четвёртый сверг Ричарда Второго. Но… — Но меня ты помнишь, — сорвалось с губ Майкла. Эдуард выбросил яблочный огрызок в яркую изумрудную траву, спрыгнул с валуна и подошёл к Майклу вплотную. Поднял руку, коснулся ладонью его щеки. — Я помню всё, — тихо сказал он. — Даже то, чего помнить не хотел бы… впрочем, здесь обо всём удаётся вспоминать без боли. Должно быть, я умер чуть раньше тебя, чуть раньше всё вспомнил… А тебя не смог бы забыть ни за что. Рискнув, Майкл потянулся за поцелуем. Эдуард охотно ответил, Майкл положил руки ему на пояс, и хотя странно было целовать его нынешнего — более молодого, красивого, стройного, — всё равно он оставался тем, кого Майкл любил при жизни. Эдуард отстранился первым. Снова улыбнулся, снова погладил Майкла по щеке. — Пойдём. Я должен представить тебя королю. — Королю?.. — Майкл почувствовал боль в груди, горечь утраты — хотя, казалось, и не должен был испытывать подобное на Небесах. — Значит, всё пропало… если король Генрих тоже… — Король Генрих?.. — Эдуард, казалось, был удивлён. — Нет, наш Генрих Пятый жив. Эта битва останется за ним. Мы его ещё увидим… — снова тень на лице, будто Эдуарду на миг открылось грядущее, — но не сейчас. Я собираюсь представить тебя королю Ричарду. Майкл сглотнул. Прислушался к журчанию воды — и только сейчас различил в отдалении чей-то ещё смех и неразборчивые голоса, будто болтали и шутили несколько людей. — И как он… — Майкл слишком хорошо помнил о том, что Эдуард был любовником своего кузена, об их взаимной любви, — как он… меня… примет? — О, — Эдуард рассмеялся — тем беспечным и заразительным смехом, которого Майкл ни разу не слышал от него при жизни. — Уверен, что вполне благосклонно. И что сложившаяся ситуация его позабавит. — Хорошо, — Майкл улыбнулся и встряхнул головой. — Тогда я готов. Он вложил руку в ладонь Эдуарда и пошёл за ним туда, откуда доносился смех.