Полная Луна

      Невообразимо. Эти белые лучи, прорезающие осязаемую тьму ночи, совершенно её разгоняли своим бесконечным всепроникновением. Нельзя было скрыться от этого серебристого сияния, что разгоняло темноту, не оставляя шанса чёрной мгле скрыть истинную суть вещей. Под этим светом, да под дуновением мягкого и холодного ветра, медленно прижимались к земле и вновь возвращались в своё положение травинки и цветы, скрывающие свои бутоны от прохлады. Ветер, словно готический любовник, несущий такой знобящий, но такой желанный холод слабо, но настойчиво, проникал всюду, заставляя волка слегка потирать ладонями, пытаясь хоть немного найти в своих руках остатки вечернего тепла. Листья шумели под ним свою нескладную, но совместную песню, а прямо в его глаза отсвечивала одна из самых близких и поэтичных дочерей Зеры — Виндикара.       Глоток. Ещё глоток. Горькая, но утоляющая жажду жидкость заполнила рот и медленно спустилась по горлу, оставляя после себе неожиданно приятное послевкусие, отдающее лёгкими нотками мёда и слегка уловимого жара. Волк взглянул на коричневую бутылку в своей руке и заметил, как серая поверхность планеты отражалась на этом грубом стекле. Его взгляд вновь приковался к еле заметному грубому ландшафту холодной и мрачной планеты. Поэты воспевали её, как госпожу суровой романтики, чей свет озаряет лишь истинные чувства, выявляя своим холодным и безжалостным серым цветом всю фальшь и подлость. Другие же корили её за жестокость. Суровость. Она — снежная королева, прожившая тысячи лет и изведавшая столько ненависти, что вобрала её в себя и лишь её тоска не даёт излить холодный гнев прямо на цветущую Зеру. Грозная Виндикара…       — Скажи мне, что я хочу?       Ещё один глоток. Вопрос медленно растворился в пролетающем холодном ветре. Будто гонец забрал послание. Долетит ли оно до холодной госпожи и обратит ли она внимание на душевное терзание волка, столь охотно стремящегося опьянить свои высшие чувства?       Водоём под светом луны выглядел сплошным ровным зеркалом такого же странного и необычного цвета и такой же природы, отражающие мириады мерцающих точек, вместе плывущих в необычном зеленоватом далёком звёздном тумане. Только стоит о нём помыслить — и в голову лезут десятки образов: близких и далёких, знакомых и чуждых и все они сплетаются между собой в самые необычные сети, в которых разум теряется и стоит только очнуться — они пропадают. Таинственное наваждение? Или сон? А может, знак? Свет стал будто ярче, а луч прямее. Он указывал на выход с прудной поляны, и Сайкару оставалось лишь проследить за его направлением и увидеть необычное зрелище, которому он тем не менее ухмыльнулся.       Серовато-каштановые холодные локоны, не достающие до плеч, выглядели очаровательными завитками серебра, свитыми на теле статуи. Мягкая и аккуратная мордочка освещалась искусственным светильником: круглым и светящимся шариком, который словно огибал темноту и создавал ещё один источник ледяного света. Яркие голубые сапфиры глаз медленно изучали окрестности и лишь спустя секунду они нашли, что искали — взгляд Сайкара. Уши встрепенулись, крылья аккуратно расправились и ноги, обутые в ажурные сапоги на необычно высоком каблуке, устремились прямо к Сайкару, неся с ними и самого восторженного летучего мыша, который при виде волка улыбнулся настолько приятной и честной улыбкой, что это даже смутило волка. Такой искренностью разбрасываться опасно, порой даже с теми, с кем ты ешь за одним столом.       Пока он шёл, полоска ткани, свисающая с его наряда и прикрывающая его пах, болталась и извивалась порывами ветра, грозясь открыться. Но необычное сочетание идеалов готики и республиканизма, с налётом восточной эстетики, отказывалась пасовать перед своенравной силой природы и миру ещё не открывались тайны тела этого господина. Встав около волка, держа в левой руке слегка левитирующий и издающий свет белый шар, он наклонился к своему собеседнику и нарушил тишину:       — Сайкар, мой дорогой друг, что тебя заставило быть здесь в столь поздний час?       Сайкар улыбнулся, как влюблённый идиот, смотря прямо на мягкую мордочку голубоглазого и вслушиваясь в то, с какой невероятной лаской он произносит каждое слово. Звучащие как лиричный и аккуратный инструмент, они вылетали в окружающий мир, и если бы они обладали магической силой, от их звука тотчас бы распускались бутоны цветов и на мёртвой земле произрастала бы жизнь! Пришлось помотать головой, чтобы мысли перестали гулять окольными тропами и начали наконец служить волку.       — Эль. — Просто ответил Сайкар, показывая бутылку алкоголя, ненароком звеня стукнутой первой бутылкой. Для волка ночь только начиналась. — Задам тот же вопрос.       — Я был очарован этим восхитительным небом! Только посмотри, о, Сайкар, как любопытно Виндикара встаёт на место Алькара в созвездие Провидца! А этот свет, это сочетание нежного серебра с благородными малахитом и изумрудом, соединяющий это всё в сплошную осязаемую дымку: разве это не чудесно? Это — самая настоящая песнь вселенной, выражаемая голосами десятков цветов палитры, воплощённая в единую картину космоса, изливаемую на нашу Зеру!       — Ага… ты это каждому встречному говоришь? Бухнёшь?       Их взгляды встретились. Холодного, но такого радостного сапфирного голубого цвета и такого горячего, но в этот же момент — смущённого цвета маджентовых глаз. Борьба была недолгой. Еле слышный вздох сорвался с аккуратных и красивых губ летучей мыши и он неторопливо присел рядом с волком, с некоторым недоверием принимая бутылку из его рук. К его удивлению, недоверие было лишь поверхностным и только лишь хотел он немного поиронизировать над «трусостью» своего будущего собутыльника, как тот резко приложился к горлышку, подняв бутылку повыше, и громкие несколько глотков явно оповещали о том, что немало содержимого было испито. Прервав сей ритуал, мышь качнул головой, присел поудобнее и вернул бутылку в руку волку и тут же серьёзно закашлялся. Лёгкая паника заиграла свой бал внутри Сайкара. Он же такой хрупкий, такой аккуратный, словно горный цветок, и он так накинулся на это пойло? Источник света погас в его руке от недостатка концентрации, а очередное тихое прочищение горла оказалось и последним как раз в тот момент, когда волк приблизился вплотную и готовился бить аристократа по его спине. Голубоглазый резко повернул свою голову в сторону беспокоящегося багрового волка и их носы невольно столкнулись. Маленький и ровный нос романтика скользнул и остановился на плотном и большом тёмном шаре волка. Он невольно вдохнул. Аромат нежных цветов и спелых фруктов… Хотелось прижаться и вкусить ещё немного этого необычного сочетания запахов, погрузить себя в это великолепие. Но этот момент продлился слишком долго, и в резком смущении волк был вынужден прервать сей контакт, слегка отстраниться и немедленно утопить неожиданный стыд в очередной волне холодного эля. Мышь лишь невинно хихикнул, переводя свой взгляд на поверхность озера.       — Ветер есть, но поверхность не колеблется. Порой даже у такого безжалостного и бездумного явления есть своё понятие нежности. — Мечтательно сказал аристократ, ставя руки позади себя и улыбаясь непонятно чему.       — Ты романтизируешь ветер, Хазур? — Волк подозрительно поднял бровь и перевёл свой взгляд на романтика.       Почувствовав на себе этот взгляд, он вновь повернулся к Сайкару и его голубые сапфиры заглянули в его душу. Что же в нём было такого необычного? Волк краем глаза посмотрел на его руки. Маленькие, аккуратные, постоянно в этих странных перчатках, висящих на одном пальце. Такая деталь — столь огромная конструкция и всё на одном пальце. Красота, которая держится столь ненадёжно и в тоже время крепко. И вновь — взгляд на мордочку. Глаза у него выглядели необычно большими, что придавало ему лишь больше этой неописуемой миловидности, которую ощущаешь, когда смотришь на нечто милосердное и невинное. Страшно было касаться даже такую фигуру, такие щёки. Тронешь — и оно развалится. Как дорогущая и крайне качественная фарфоровая статуя. Хрупкая красота.       — Разве он этого не заслуживает? То, что он родился свободолюбивым и в своих порывах порой теряющий рассудок — это лишь следствие его природы. Порой, мы забываем взглянуть глубже. Ветер, опасный ветер, который может задуть пыль в глаза или даже выдирать с корнем деревья, в другой момент ласковый и аккуратный. Остужающий и словно заключающий в свои объятия. Он свободный. И одинокий. И иногда ему нужно хоть как-то показать свою бесконечную любовь?       — Ты же понимаешь, какую ты сейчас чепуху несёшь? Ветер, любовь, пхе… Ветер ещё тот засранец. — Под эту мысль, озвученную развязным и наглым тоном, Сайкар пригубил бутылку и неспешно выпил.       — А ты пришёл сюда, на берег чистого пруда, во время полнолуния Виндикары и света тысячи звёзд, только чтобы испить эля? — Когда мягкий голос звучит ехидно, сразу ощущается паника.       — Ну ладно… — Сайкар отставил бутылку и поднял руки в знак примирения. — Ты меня раскусил. Мне просто нужно было подумать.       — О чём же?       — Обо всём.       Сайкар окинул взглядом тело Хазура. Худощавое, тонкое и при этом такое плотное и крупное в бёдрах. Необычное сочетание, тем более для мужского телосложения. Но чем больше ты смотришь на эту необычность, тем больше хочется её изучить и прикоснуться к ней. В мыслях закружился вихрь эмоций, что хотели себя реализовать. Ощущение мягкости, пока рука скользит по шерсти. Чувство контроля, когда ты берёшь на себя такую красоту. Поразительная и еле уловимая страсть. Неужели в нём говорил алкоголь? Или же он просто подсказывал чувствам, как именно нужно давить на душу? Так хочется почувствовать эту мягкую ласку, заткнуть любовную тоску кротостью. Когда в последний раз волк вообще что-то чувствовал, что не пожиралось пламенем страсти и не рассыпалось в приступах ярости?       — Я чувствую в тебе тревогу. — Его голос звучал флейтой и под аккомпанемент этой флейты, маленькая кисть Хазура накрыла большую лапу Сайкара, сжимая её. Сердце пропустило пару ударов, заставив воздух в лёгких стать горячее. Смущение особенно необычно ощущалось сейчас. Столь забытое чувство напоминало о себе довольно прямо и жестоко.       — Что же… Я… С этого сложно начать, но… — Всё красноречие позорно пряталось за ширму стыда, вынуждая волка чувствовать себе косноязычным остолопом. Но с каждым словом поток мыслей выравнивался и возвращалась прежняя уверенность. — Мне не хватает чего-то… спокойного, как бы это выразить. Последний месяц я только и делаю, что ору, бью, рву, прижимаюсь. Всё это какая-то горячка ёбанная…       — Горячка. Забавное слово. — Сайкару показалось или он придвинулся поближе? Стало теплее.       — И… что же. Я не романтик нихрена. Но порой так не хватает просто чего-то такого… спокойного и мягкого. Вот как этот зефир республиканский. Сладкий. Мягкий. Во рту тает. Всё это такое… Знаешь? — Будто эти вопросы звучали не в сторону всезнающего Хазура, а в сторону самого волка. Знает ли он сладость, а не обманное послевкусие после горечи? Знает ли он мягкость, а не просто отсутствие грубого давления?       — Когда мы встретились, Сайкар — Их взгляды вновь столкнулись. Его голубые глаза сверкали в лунном свете, как две маленькие цветные звёздочки. — Ты всегда был горяч. Ты полностью соответствовал своему цвету. Дерзость и энергия, свойственная твоему племени, била из тебя живым ключом. Ты требовал свободы. Не только для себя, но и для всего вокруг себя. Но ты не знал, зачем тебе эта свобода. Ты позволил мне присоединиться к себе, но что потом — ты не знал. Ты прямо как этот ветер, который постоянно идёт и идёт. И также, как и ветру, тебе просто нужно заключить кого-то в объятия. Проявить столь забытое чувство любви.       Волк и сам не понял, как он повернулся в сторону Хазура почти полностью и положил свою руку на его бок. Такой аккуратный. Красивый. Желанный. Они соприкоснулись носами. Теперь уже специально сладкое и горячее дыхание было так близко и так далеко, что сводило с ума своим существованием. Они приблизились ещё немного.       — Что мы делаем? — Задал ему вопрос волк.       — Радуем Виндикару.       Они оказались опасно близки и на последнем слове их дыхания соединились, как и губы. Мягкий и аккуратный поцелуй, столь нежный и страстный, столь неторопливый и тщательный. Такую хрупкую красоту нельзя было разрушать, и поэтому Сайкар действовал как можно деликатнее, дозволяя себе почувствовать, насколько же Хазур желанный. Насколько он томный. Сладкий. И он это чувствовал в поцелуе, в котором его чувства расцветали ярким цветком. Он заключил его в объятия. Летучий мышь поступил так же. Их близость оказалась горяча и при этом тиха. Под мягким серым светом они постигали глубины чувств друг друга, позволяя стать ещё немного ближе, ещё чуть-чуть страстнее. И этот момент не хотелось завершать. Поцелуй медленно переходил в следующую фазу и их тела соприкасались в той желанной страсти, которую вожделеют любовники. Их рты слегка приоткрылись и языки устремились к друг другу, сплетаясь в едином мягком танце. Пока их поцелуй с каждым мгновением становился всё глубже и глубже, волк позволял себе касаться его тела, проникнуться этой хрупкой красотой. Скользнуть по мягкому боку, довести свою руку до упругих, плотных ягодиц, опуститься на округлые бёдра. Его формы были скорее созданы искусным скульптором, нежели капризной и своенравной природой. Как он только мог вообще думать об этом, пока его язык скользил по ласковому язычку Хазура? Пока он с интересом изучал его щёки, небо, обходил чувствительные дёсна и касался острых клычков? Единение, столкновение двух горячих и таких кротких порывов он воспринимал как объятия самого счастья, и с какой же досадой, с каким же разочарованием он принял, что поцелуй медленно разорвался, стоило им обоим одновременно отстраниться, чтобы восстановить своё дыхание. Сапфир голубых глаз и аметист маджентовых глаз устремились друг на друга и лёгкая улыбка украсила их губы. Сайкару хотелось поскорее овладеть столь ласковым и страстным аристократом, но его действия поразили багрового ещё больше. Сильный толчок заставил его завалиться на спину и не успела его голова подняться, как свет серебряной Виндикары оказался заслонён восседающим на нём образом довольного голубоглазого. Волк устремил на него свои руки и летучий мышь с мягким вздохом их принимал, позволяя им аккуратно скользить по одежде, от живота до груди, медленно переходящую на выделяющуюся шёрстку в районе ключиц. Такая мягкая. Такая нежная, словно шёлк. Не говоря ни слова, они приступили к тому, чего так желали. Одежда им мешала, она красива, но скрывала истину их тел за этими бесполезными тканями и кожами. Звон пуговиц. Шелест развязываемых узлов. Шорох падающей на изумрудную траву одежд.       Они вновь посмотрели друг на друга. Мышь видел, как он гордо восседает на крепком торсе волка, чьи кубики доказывали его крепкую физическую форму и лишь подчёркивали его сложную и полную захватывающих историй жизнь. Волк же видел аккуратность. Красоту. Худощавый, мягкий живот; пушистая грудь, аккуратные и правильные формы. Сами боги должны были приложить силы для создания такого произведения искусства жизни! И они были возбуждены. Страсть демонстрировалась через налитые кровью и силой достоинства, которые пульсировали каждый раз, когда они соприкасались с телами друг друга. Хазур позволял себе наглость касаться мускулистого торса своим аккуратным органом, пока волк со всем усердием сжимал его мягкие ягодицы и проводил своим крупным стволом между ними, скользя и стимулируя себе. Акт любви только начинался и они стремились использовать его полностью.       Серебристый свет Виндикары вновь ударил по маджентовым глазам волка: аристократ медленно наклонился и прильнул к шее своего любовника. Сайкар слегка вздрогнул: маленький и прыткий, при этом горячий язычок мыша неспешно скользнул по его шее, огибая мышцы, проводя по тем точкам, которые волку казались наиболее приятными и чувствительными. Лёгкий вздох вырвался из его груди, пока ласки продолжались и спускались всё ниже и ниже. Аккуратные зубки мягко прикусывали его крепкие мышцы, оставляя эти еле заметные любовные отметины. Слегка болезненные, довольно необычные и при этом в соединении с проходящими по ним язычком — столь приятные, столь желанные! Он отвечал на эти ласки своими руками. Они двигались по его телу, гладили и сжимали, надавливали и ласкали: он стремился выразить все нахлынувшие эмоции, налетевшие чувства, теми искренними действиями, которыми он желал принести ему удовольствие. Они соединялись в ласке каждый раз, действуя синхронно друг с другом, лишь иногда прерываясь на минутку соединения в самом честном акте. Лизнув крепкую грудь, Хазур аккуратно подтянулся, и вновь нос Сайкара уткнулся в мягкий и аккуратный носик мыши. Улыбка, ощущение горячего дыхания… И вновь они сливаются в нежном поцелуе. Таком аккуратном, таком страстном и при этом жар в нём не иссушающий, не парализующий, а согревающий, мягкий, кроткий! Сайкар чувствовал комфорт с ним. Он ощущал себя защищённым. Он ощущал себя *любимым*. И после этого небольшого поцелуя он спускался всё ниже и ниже, позволяя своему язычку такое, что волка даже пыталось захватить чувство стеснения, но это тёплое ощущение любви и вовлечения не давали этому деструктивному чувству и пяди ощущений. Багровый уже предполагал, как же сладко будет ощущать, наслаждаясь светом Виндикары и лёгким шелестом ветра, получать столь милые ласки на своём органе от язычка и ротика этого усердного голубоглазого аристократа. Но планы его оказались смешаны необычным обстоятельством.       Практически дойдя до органа Сайкара, мышь внезапно ухмыльнулся и развернулся на сто восемьдесят градусов, приподнимаясь над телом Сайкара и наклоняясь к его органу. Волку удалось полностью лицезреть мягкое тело мыша, но самое главное — это висящее прямо над его лицом напряжённое и возбуждённое достоинство. Сильное ощущение удовольствия, ощущение влаги и жара заставили его издать сдавленный стон удовольствия: его орган уже полностью оказался под вниманием Хазура, который столь любовно и старательно принялся его обрабатывать своим языком. В это же время, вокруг его губ болталась оголённая головка достоинства голубоглазого аристократа. Он был таким ласковым, таким страстным, он так стремился принести ему удовольствие и принести это необычное тепло, что это было только правильным — принести ему в благодарность такое же тепло. Неуверенно высунув свой язык и приоткрыв рот, он им коснулся мягкой и солоноватой головки Хазура, заставляя её забавно вздрогнуть. Это будто стало тем моментом, когда мышь понял, что можно двигаться больше. Одновременно с резким наплывом удовольствия Сайкар ощутил, как ему слегка сдавило дыхание: тело Хазура медленно опустилось, а вместе с ним и в открытый рот волка опустился орган мыши, занимая своё место внутри него. Необычный, развратный и в тоже время странно-приемлемый акт взаимных ласк… волку оставалось лишь с энтузиазмом принять внутрь себя ствол своего крылатого любовника и показать, как он хочет ему сделать приятно, как он хочет стать к нему ближе.       Это ощущалось так странно. Он одновременно принял доминацию кого-то над собой, дозволял ему принуждать себя к таким действиям, и при этом — он получал тоже самое. Он получал ни с чем не сравнимое, то самое жаркое чувство страсти, даримое горячим и тугим ртом, мягкими и старательными ласками языка. Волк чувствовал себя неуверенно и необычно, и его действия скорее были продиктованы попытками эти действия визуализировать и повторить. Обжать орган губами поплотнее, заскользить по всей его поверхности своим языком, попробовать двигать головой, чтобы ствол скользил внутри его рта и он таким образом его стимулировал. Как он вообще думает об этом?! Где вся эта доминантность, всё это желание и вожделение контроля? Всё оно забывалось, пока он ощущал необычный мускусный аромат своим носом, пока в его рту пребывал орган, несущий в себе это странный, но с каждой секундой всё более желанный вкус. С течением времени Сайкар стал замечать, что орган стал двигаться дальше внутрь него, как и его ствол стимулировался всё больше и больше. Асфиксия стала проявляться, нёбный язычок запротестовал и хотел уже трубить тревогу, но правильное положение головы немного облегчало такую неприятную реакцию. Это вопрос удовольствия, вопрос страсти, тело не может и не должно мешать! C каждой фрикцией, с каждой секундой он ощущал эти страстные движения. Он позволял достоинству мыша наслаждаться его ртом, покрываться его вязкой и горячей слюной, пока он старательно ему отплачивал тем же. Взаимное удовольствие стремилось к своему апогею, оно ощущалось в мелкой дрожи, в распаляющемся жаре, в усиливающемся желании. Ещё немного… Ещё чуть-чуть…       Кульминация оказалась такой же неожиданной, как и начало. Очередное глубокое движение и в один момент — рот волка стал наполняться чем-то необычным. Горячее, вязкое и крайне мускусное, оно прибывало и прибывало, пока не начало стекать вниз в горло и даже из рта, настолько обильно он заполнялся. Тоже самое должен был чувствовать и Хазур, пока он терпеливо продолжал ублажать орган волка, что обильно истекал тем же вязким белым семенем, которое он не мог удержать. Оно медленно стекало по самому стволу, до основания и вниз — на холодную траву.       Вскоре, они оба освободились от этих горячих ласк. Мышь вновь повернулся своим милым, но уже запачканным лицом к лицу волка, явно держа немного семени внутри своего рта. Что же он собирался делать? Он не хотел держать интригу и лишь стоило ветру слегка подуть, как он вновь приник к губам волка. Яркий и горячий поцелуй перешёл сразу же глубокий и тут-то они и объединили оба своих мускусных вкуса. Слегка сладкий и слегка солоноватый. Необычное, странное и даже грубое сочетание, но они находили в нём яркое удовольствие. Они соединялись телами, позволяя своим губам и языкам вновь и вновь сливаться в горячем, но таком сладком танце страсти, что даже разум вынужден был оставить свою попытку это проконтролировать и оставить тело руководить этим процессом. Ещё один поцелуй, ещё одна ласка языком — они хотели поделиться всем, что они получили взаимным актом любовной похоти и это чувствовалось. Отдавалось жаром. Отдавалось… мягким, но настойчивым желанием, толкающим к ещё одному единению.       Они активно дышали. Они обменивались поцелуями и объятиями столь долго, столь страстно, что счёт времени и сил совершенно оказался потерян в совершенном водовороте противоречивых и горячечных чувств. Осознание пришло вместе с холодным дуновением ветерка. Этого постоянного их спутника, неспешно преследующего и напоминающего о своём присутствии. В этот раз, мягко он остудил их жар и позволил им взглянуть в глаза друг-другу вновь, словно пытаясь найти ответ на вопрос — что же они делают и для чего? Они медленно устремили руки друг к другу. До сих пор сидящий на волке мышь мягко соединил свои кисти с кистями волка и сжал их нежно и ласково. Они чувствовали в этом простом и небольшом действии что-то, что позволило им вновь вернуться на бренную землю из забытья разврата. Им не нужны были слова. Достаточно было взгляда. Движения. Улыбки. Ещё одного касания. Они разъединили свои руки и в этот момент волк смутился, а Хазур сначала ярко удивился, а затем ухмыльнулся.       Сайкару достаточно было любоваться августейшим телом голубоглазого, чтобы его чувства пробудились и выразились так пошло и физиологически, но абсолютно честно. Руки аристократа опустились на груди волка и упёрлись в них, позволяя телу немного приподняться и нависнуть самым лоном прямо над головкой напряжённого и мокрого достоинства. Издавая тихие, сокровенные стоны, он медленно тёрся своим уязвимым местом прямо по самому чувствительному кончику органа, вынуждая жару вновь набирать свои обороты внутри груди Сайкара.       Он делал это долго, со вкусом. Он хотел совместить предвкушение с лаской, и при этом не утонуть вновь в океане нахлынувшей похоти. Он возжелал, чтобы их единение было гармоничным, а их порыв страсти — чистым, и поэтому он не торопился отдаваться животному желанию, позволяя волку насладиться картиной его уже слегка мокрого и горячего тела. Но сложно было бороться против чувств столь неизменных и сильных, чтобы в один момент не упереться в головку и позволить ей скользнуть внутрь, позволяя ему слегка расширить его лоно и пройти дальше. Сладких стон раздался практически одновременно. Самое интимное, самое сокровенное, оно происходило прямо сейчас и вновь кружило голову двум самцам. Сайкар медленно обхватил его упругий и мягкий торс своими руками, позволяя себе направлять его движения и сделать их чуть быстрее, чуть увереннее. Он двигался неторопливо, хватаясь за сильные руки волка и когда он полностью расположился на паху своего любовника, сильное чувство пронзило его. Он ощущал страсть и удовольствие, смешанное с ощущением лёгкой боли и дискомфорта. Это было похоже на транс, лёгкое помешательство. Но руки волка, такие сильные и при этом такие аккуратные, выводили его из этого странного состояния, стоило им немного помассировать его бока. Он устремил взгляд своих сапфировых глаз на мордочку Сайкара и тот ему улыбнулся. Тепло, ярко. Они были вместе, в такой необычной, но правильной форме, что хотелось шептать слова самой искренней любви. Но слова — что такое слова, когда всё можно показать? Медленная, первая фрикция далась ему с трудом, заставляя его постанывать, чтобы не держать в себе все эти забавные ощущения, и всё-таки, он продолжал. С каждым движением он погружал внутрь себя того, к кому пропитался стойким чувством симпатии. Похоть и страсть, разврат и жажда удовольствия не могли перебить это желание сблизиться с тем, кто смотрел на него с таким вожделением, с таким обожанием. Они держались за руки, обменивались ласками и при этом — не прекращали двигаться, позволяя друг другу получать столь чистое чувство, что его невозможно было перебить ничем.       Внезапно, всё произошло очень быстро. Резкие движения. Быстрое поднятие. Неожиданное головокружение. Даже не успев понять, он ощутил, как ногами прижимался к волку, который уже стоя, держа его за ягодицы. Он прижался к нему ещё сильнее, дозволяя ему брать полный контроль над собой. Он так хотел обнять его покрепче, почувствовать его жар, пока он приносит ему столь смешанное, но яркое удовольствие. Кульминация была близка, он это понимал и хотел, чтобы она ему запомнилась надолго. Почувствовав, как часто орган пульсирует внутри него, он одной рукой взялся за щёку Сайкара и соединился с ним в ярком и горячем поцелуе. В этот самый момент, внутри него стало будто бы теснее и горячее… Он оказался заполнен результатом любви волка.       Лёжа на спине, Сайкар глядел на Виндикару. Суровая госпожа, дочь Зеры; её свет больше не казался ему таким враждебным, холодным и таинственным. Он будто бы был смущён, покрывая его багровое тело серебром, придавая ему необычный оттенок. Слева от него лежал Хазур, своим мягким телом прижимаясь к боку Сайкара и мягко массируя ему грудь. Он часто и тихо дышал, носом шебурша в помятой длинной причёске волка. Они оба ещё долго восстанавливали силы после столь яркого и быстрого акта, но ясность пришла ещё раньше, так что они лишь наслаждались компанией друг друга.       — Сайкар? — Робкий голос Хазура скользнул по ушам волка.       — Да?       — А что для тебя любовь? — Задал он нетривиальный вопрос.       — Слово из шести букв? — Выдавил из себя шутку волк.       — Мы же выше подобных колкостей, мой дорогой друг.       — Я не знаю… — Честно ответил волк, поворачиваясь к мыши и вновь сталкиваясь с ним носом. Он хихикнул. — Любовь — это безопасность. Это доверие.       — Неужели столь возвышенное чувство для тебя значит лишь безопасность? — Слегка погрустнел Хазур, явно ожидая более поэтичного ответа.       — В этом жестоком мире, безопасность и доверие стоит куда дороже, нежели пустая лирика или эта возвышенная чепуха, которую любят петь барды. — Он повернулся к мыши и прижался к ней, накрывая её своими могучими руками и позволяя ей обхватить его свободной рукой. — А что для тебя любовь?       — Пожалуй, это то, что я чувствую, когда твои руки меня накрывают. Безопасность. Доверие. Тепло…       Ветер уже не мог побеспокоить эту лежащую нежную парочку. Найдя в друг друге яркую и кроткую нежность, они углубились в мягкие поцелуи и тихие объятия. И пусть эта ночь не может быть бесконечной, память об этих ощущений не покинет их уже никогда.