И когда-нибудь я пробужу воспоминания о преступлении, смерти и любви

По узкую щиколотку утопая в снегу Сибири, По ком те тоскливые колокола пробили? Ровно по полуночи, в час ведьмовской, Точно правда была порождением воли бесовской. Замело по колени, обнажённые, обожжённые холодом и огнём - Не шелохнуться, не вырвать своего из лап, изгрызанных червём. Сгнивших, изломанных и кривых чёрных щупалец. Но дух не дрожит, прозябая в плену белых пальцев - Духу закалённому, сто раз в кислоте крещённому, чтоб наверняка, Отнюдь не страшна смертельных тисков зима. Он с нею на "ты" отныне и впредь. Так разве велено было гореть? И, в пепел развеянной, улечься лицом в полол бела - Неужели осталась б цела? А гроб бархата белоснежного уже совсем достаёт до тиары красна: Смешались скорбь лба, слёзы и алых губ Синева. Навечно осталась одна, Хранимая болью ожога костра. И тайно похороненной вспышкой тепла В морозном сердце давно потерянного бойца.