***
Чиун ранее не встречался с вавилонской жрицей, лишь слышал от Гоуста немного поверхностных упоминаний о ней. Но даже зная, что та представляет собой медленно гниющее создание, Хак и предположить не мог, что в реальности она окажется настолько мерзкой. То, что он видит – отвратительно. Ужасно, скверно, отталкивающе и еще тысяча и один синоним, да только они не смогут передать всего спектра эмоций. Сморщенная серая кожа, покрытая гноящимися язвами. Некоторые части тела и вовсе предались некрозу, источая отвратный запах, от которого хотелось зажать нос рукой или вовсе низвергнуть содержимое желудка. В такт симфонии капель дождя о землю раздавались будоражащие кровь удары отвратительной гнилостной жидкости о холодный камень. -И это – убийца? – Хак вскидывает бровь вверх, брезгливо морщится. Чиун ожидает, что Дэнни усмехнется вместе с ним. В идеале вовсе сообщит, что эта едва живая женщина просто местный злой дух, массовая галлюцинация, которую видно лишь в определенную фазу луны. Да что угодно, но никак не одна из них. Только ничего из желаемого не происходит. Джонсон наоборот, согласно кивает, подтверждая слова собеседника. Убийца, самая настоящая. -Да не смеши меня! Быть того не может, чтобы это гниющее чудовище было одним из нас, – Трюкач закатывает глаза, недовольно скрещивая руки, - Мало того, что выглядит как восставший труп, так несет от нее хуже, чем от помойной ямы. Давай уйдем отсюда, я только от одного запаха блевать готов. -А ты думаешь почему ее все время тошнит? – насмешливо отвечает Дэнни, - Как раз поэтому. Ты-то издалека все это чувствуешь, а представь каково ей. Если не веришь – подойди, посмотри поближе. Хак не верит, но ближе не подходит. Лучше наоборот, уйти от неизвестной ходячей дамы как можно дальше и забыть подобно страшному сну. Но стоит сделать шаг в сторону, как Гоуст ловко подхватывает убийцу под локоть. -Не торопись. Хак грубо вырывает руку, с раздражением в глазах вглядывается в темные прорези маски. Будь на месте Дэнни кто другой, бедняга давно бы ощутил себя в роли дикобраза, у которого вместо иголок из спины растёт тысяча метательных ножей. -Хочешь, чтобы я насквозь пропах этим дерьмом? – Чиун язвит, с вызовом смотрит на собеседника. Вместо ответа Джонсон прикладывает палец ко рту застывшей в крике маске. Трюкач лишь закатывает глаза, находя подобное таинство бессмысленным. Если здесь и правда должно быть что-то интересное и это не гниющая уродина, то самое время сказать об истинной цели их визита. Но Дэнни молчит. Опять. Чиуну ничего не остается делать, кроме как терпеливо ожидать. Прислонившись к холодному камню стен, Хак хмурится, раздраженно скрещивает руки и абсолютно всем своим видом выражает недовольство сложившийся ситуацией, демонстративно смотря куда угодно, только не на развернувшееся в храме шоу мерзкой жрицы. Чиуну кажется, что его одежда насквозь пропахла кислым запахом гнилой плоти Адирис. Что эта отвратная симфония ароматов впиталась в саму кожу, проникла в каждую клеточку. Позади раздается лязг металла, непонятное шуршание, но Чиуну глубоко плевать. Какая разница что ходячий труп вытворяет – да пусть хоть повесится, интересного в этом ничего нет, только еще сильнее «благоухать» начнет. Вот совсем другое дело неизменное ночное небо. То самое небо, которое Чиун предпочел бы лицезреть из более защищенного от непогоды места и в котором охотнее бы наслаждался записанными на плеере проявлениями истинных эмоций. Но нет. Вместо этого он промокший до нитки стоит в полуразрушенном достоянии пещерного человека и вдыхает полной грудью запах разлагающегося трупа. Дэнни был прав. Чиун не разочаровался, он познал мировую скорбь. Из собственного негодования о полученной фрустрации заместо чего-то впечатляющего Трюкача выводит тычок локтем в бок. Хак недовольно вскидывает бровь, ожидая от Дэнни объяснений столь грубому невежливому действию, но ответом служит как всегда чертов язык жестов. Гоуст кивком головы указывает на восседающую в центре разваливающегося храма жрицу. Вокруг нее – различные свечи, тлеющие травы, а из свисающей курильницы молочными ручьями клубится пар. Если жрица таким образом пытается заглушить собственный тошнотворный запах, то получается так себе. -И это то, ради чего мы пришли? Посмотреть на то как… Чиун не договаривает. В следующую секунду он понимает, что Дэнни был прав. Чертовски прав. Кровь стынет в жилах, стоит до прекрасного уха музыкального дарования донестись тихой мантре. Это… Восхитительно. Слишком прекрасно. Трюкач застывает на месте, ощущает, как, словно парализованное, тело покрывается мурашками. Симфония звуков медленно окутывает Трюкача в плотный кокон забвения, дарует непередаваемые ощущения наслаждения. Хак рвано выдыхает, облизывая пересохшие губы. По телу то и дело пробегает мелкая дрожь, отдаваясь неприятным покалыванием в кончиках пальцев. Чиун смотрит прямо на жрицу и не может поверить, что подобное чудное пение может исходить от столь мерзкого существа. Однако слух не обманешь. Это – великолепно. Песнь льется из изувеченных уст жрицы, обволакивая своей чистотой все сущее вокруг. Впервые за столь долгое время Чиун может ощутить своеобразный покой, легкость. И гребанное невероятное наслаждение, отдающееся электрическим разрядом по всему телу. Он слышит что-то донельзя прекрасное, отчего невозможно оторваться. Не хочется. Тихий мелодичный голос на неизвестном Трюкачу языке поет божественные песнопения, и в них – самая настоящая искренность. Настоящие эмоции, томящиеся глубоко в душе. Чувства, что через молитвы жрица доносит миру, и в них нет ни единой капли горькой лжи. Только… Резкая тишина эхом отскакивает от высоких стен полуразрушенного храма. Чрезмерно сильно поддавшись под чары пленяющей мантры, Хак имел неосторожность излишне открыто выглянуть из-за колонны, за что и поплатился. Жрица прервала свою молитву, прожигая взглядом незваного в свою обитель гостя. И даже когда Адирис делает шаг в сторону Трюкача, тот не сдвигается с места, продолжая пребывать в некой сладостной неге от услышанного. Дэнни треплет друга по плечу, но, когда тот не проявляет должной реакции, банально хватает под руку и силком утаскивает прочь. Беспокоить жрицу во время ее молитвы – идея плохая. Джонсон однажды имел неосторожность поступить примерно так же, как и Трюкач, и по итогу пришлось избавиться от одного из любимых костюмов из-за невозможности убрать въевшийся тошнотворный запах выделений вавилонянки. Второй потери Дэнни не хотел. Отбежав на безопасное расстояние, Джонсон наконец отпускает неожиданно покорного Чиуна. Жрица не стала преследовать нарушителей, отдав предпочтения продолжению ритуалов. Гоуст в недоумении смотрит на кардинально зависшего Трюкача, не понимая в каком именно тот состоянии. Неужто надышался благовоний и словил трип? Джонсон щелкает пальцами подле лица убийцы, ожидая объяснений. -Ты… Ты слышал ЭТО? – тихим подрагивающим от переизбытка эмоций голосом вопрошает Хак, и тут Дэнни понимает, что результат превзошел все ожидания. Джонсон кивает. Слышал, далеко не один раз. И именно поэтому привел Трюкача в это место; заставил услышать молитвенные песни вавилонянки. Руки у Трюкача подрагивают; лицо искаженно безумной гримасой. Чиун смотрел практически полностью расфокусированным взглядом куда-то вперед, в пустоту, и неестественно хищно скалился. -Это было восхитительно… - наконец произносит он, прекращая созерцать пустоту и взглянув на явно очень довольного таким положением дел Дэнни, - Почему ты раньше не показал мне ЕЕ? В ответ Джонсон разводит руками, но Чиун совершенно не злится. Наоборот. Он счастлив. Тело словно пылает сладострастным огнем наслаждения, стоит только вспомнить о том что только что он услышал. Хак мечтательно прикрывает глаза, прокручивая в голове фрагмент воспоминаний снова и снова. Раз за разом. То, как жрица молилась, низвергая песнь истинных эмоций, отдавала всю себя жалкому неведомому божеству. Но так не пойдет. Подобный голос не должен отдавать всю свою любовь мифическому существу. Только не тогда, когда рядом есть вполне осязаемый Бог. Каждый вздох, каждая нотка и каждое слово должно принадлежать только ему, Чиуну. Жрица должна произносить божественные песнопения лишь ему одному, отдать всю себя поклонению музыкальному идолу. И никому иному. К черту несуществующих богов, всех вокруг. Этот голос должен быть направлен только на восхваление, на усладу Чиуна. -Я хочу еще, - Трюкач искоса смотрит на Дэнни из-под полуприкрытых век, - И ты расскажешь мне о ней все, что знаешь. Понял? -Непременно, только вот, прежде чем задавать вопросы мне, - в несколько шагов Гоуст преодолевает разделявшее двух убийц расстояние, встав непозволительно близко пред Чиуном, - Сначала разберись со своим вставшим вопросом. Короткий кивок вниз от Дэнни, и Хак в порыве эмоций ударяет Джонсона по голове.***
Чиун никогда не считал себя верующим, не тратил драгоценные крупицы времени на идолопоклонство. К чему все это, когда Бог – это ты сам? Поклоняться самому себе занятие скучное, гораздо лучше наблюдать за скотом, выкрикивающим имя Хака всуе и подносящим бесчисленные дары дабы их божество соизволило обратить свой взор на них. И теперь оставалось лишь обратить жрицу на его сторону. Походы в храм и наблюдение за проведением ритуалов богослужения стали происходить с завидной регулярностью, а Чиун раз за разом пытался приблизиться к Адирис, дабы позволить той понять, что настоящий Бог именно перед ней. После услышанных песнопений в убийствах привычного удовольствия нет. Поют жалкие выжившие, конечно, все еще неплохо, боль позволяет услышать многое, но все равно не то. Это как есть деликатес в заводской столовке. Вкусно, да не торт. А Трюкач хочет именно торт. Сладостный искренний торт с кислым запахом тошнотворной гнили. Впрочем, со временем даже запах прекратил ощущаться столь резко, как в первые разы. Привык. Теперь наслаждение сладостными песнопениями не нарушало абсолютно ничего. Только он, Адирис и истинные эмоции, льющиеся из недр самой души. Чиун хочет больше. Хочет, чтобы все молитвы для неведомых богов были адресованы лишь ему одному. Хочет быть Богом для вавилонской жрицы. Словно самый верный последователь, Чиун старается не пропускать ни единой молитвы жрицы. Записывать каждый момент на плеер, а после под покровом ночи вдали от любопытных глаз предаваться наслаждению от льющихся прямо в уши симфоний, удовлетворяя себя как и в моральном плане, так и в физическом. В его фантазиях Адирис в сладострастной истоме шептала адресованные только ему мантры; называла его богом, вкладывая в каждое слово безмерное количество искренности, буквально оголяя каждый изгиб души пред ним. Выкрикивала мольбы, умоляя Чиуна дать ей большее. Стать ее единственным Богом. Постепенно границы в голове окончательно стираются. Внешность… Какое она вообще имеет значение? Внешняя оболочка обманчива. Эмоции. Вот что правит балом. Искренность, изобличение собственной сущности – нет ничего более прекрасного. И Адирис давала Чиуну это сполна. Что наяву, что в самых потаенных фантазиях. Мантры, являющие собою песнь искренней любви к божеству, каждый раз трогали все фибры души музыкального дарования. Слишком прекрасно, чтобы быть правдой. Слишком мало, чтобы удовлетворить ненасытную тщеславием душу. Со временем Трюкачу удалось если и не завоевать доверие жрицы, то хотя бы получить разрешение присутствовать при совершении ритуалов богослужения. Стоило это, к сожалению, нескольких своих костюмов и кучи остальных, «одолженных» у других убийц, но цель оправдывала средства. Чиун готов был отдать гораздо большее, нежели какие-то чужие тряпки, просто чтобы иметь возможность приблизиться к Адирис и в конечном итоге воплотить все свои желания в реальность. Трюкач вальяжно сидел на ступенях подле алтаря, и огромных усилий стоило ему сдержаться, дабы не запеть в такт жрице. Однажды он не смог обуздать рвущееся изнутри желание, и это едва не стоило ему очередного костюма. Но с каждым днем сдерживаться становилось все сложнее. Терпения оставалось меньше и меньше. Фантазии – все грешнее и грешнее. Из раза в раз Трюкач приносил подношения не сколько для выдуманного жрицей божества, сколько для Адирис. Чиун был далек от религии, так что дары оставляли желать лучшего, но жрица с благодарностью их принимала. Постепенно все усилия дали свои плоды. Адирис разрешила Чиуну подобраться непозволительно близко – находиться практически подле нее, вдыхать приятный запах благовоний и, что стало самым неожиданным, совершенно не препятствовала желанию подпевать. Когда некоторое время спустя Чиун впервые коснулся редких каштановых волос, с благоговением перебрал в руке прядки, его не оттолкнули. Когда неожиданно оказался на непозволительно близком расстоянии – тоже. И даже когда Хак рискнул коснуться губ жрицы сопротивления не было оказано.***
-Вот эти цветы, - Чиун сидит на холодном камне храма и указывает на лежащие подле цветы с желтыми лепестками, - Являются прекрасным подношением богам. Так ты показываешь им свою благодарность за все дары, выказываешь благоговение пред их милостью. А это вот, - палец перемещается на еще одно неизвестное Трюкачу растение, но на этот раз с белыми лепестками, -Это… А это для того чтобы показать твою самоотверженность, желание отдать себя полностью во власть богов. Хак откровенно блефует. Он не имеет ни малейшего понятия о значении этих цветов, их свойствах и уж тем более не знает как они вообще называются. Но единственное, что ему известно – это то, что эти растения при сжигании источают очень сильный запах, который наверняка перебьет все остальные запахи тела вавилонской жрицы. Адирис стоит рядом, вслушивается в чужие речи и запоминает абсолютно бесполезную информацию. Она снисходительно, в полуулыбке, смотрит в лицо наглому лжецу, не замечающему ничего за своим увлечённым рассказом, и улыбается ему только больше. -Я собрал их специально для тебя, - Хак сам расплывается в лучезарной улыбке. Так, как учили его на курсах. Как бы не бесил тебя раздражающий фанат, стоит уметь держать лицо. И Хак как никто другой умел это делать. -Я ведь заслужил благодарность за это? За руку притянув к себе жрицу, Чиун невесомо касается устами бледной кожи на нетронутой болезнью половине лица. -Спой для меня, моя жрица.~ Хак готов поклясться всеми известными богами, что Адирис смущенно краснеет. В полуприкрытых глазах жрицы Чиун видит свое собственное отражение, и он там – донельзя счастливый, самодовольный. -Спой для своего нового Бога.