под расстёгнутой курткой

наверное им в голову просто ударил алкоголь. потому что ну не могли же они быть хоть немного трезвыми, чтобы дойти до такого? нет, точно нет. не могло произойти и секунды всего этого, если бы у них в головах было хоть что-то кроме алкоголя. на балконе было холодно. это пожалуй хизаши запомнилось больше всего. кроме оборо конечно. потому что на этом чёртовом балконе ямады не было бы, если бы не он. но они там стояли, разговаривали о чём-то. к ним даже пару раз зашли сказать, что их слышно чуть ли не с другого конца дома, и не дай бог мик перестанет контролировать свой голос — его сразу скинут с этого балкона. в какой момент они замолчали, находясь друг на против друга — не понятно. а хизаши сидел на перилах, — и как-то всё равно, что там падать три этажа если что — выводя большим пальцем по щеке оборо какие-то узоры, пока тот смотрел на него. в доме бодорствующих людей к тому времени практически не остаётся: пол пятого уже всё таки, может позже. вряд ли их кто-то увидит, даже если учитывать, что ещё есть те, кто не спят. и почему в один момент хизаши наклоняется вперёд, чтобы поцеловать ширакумо — не понимает даже он сам. а оборо зачем-то отвечает, запуская руку в мягкие золотистые волосы. они лезут в лицо (теперь уже не только ямады), потому что укладывать их мик не посчитал нужным. да и собственно, правда, зачем? второй рукой оборо чуть тянет хизаши на себя за плечо, чтобы тот спрыгнул с перил на ноги, а то грохнуться назад он серьёзно может, и там будет не смешно. парень конечно спрыгивает, на несколько секунд разрывая поцелуй, а потом снова касается губ ширакумо и обхватывает его лицо руками. они пару раз стукаются зубами, а ещё хизаши может отметить, что губы у оборо шершавые и искусанные. ямада несколько раз чувствовал на языке ширакумо ваниль со своих собственных губ. губы просто обветривать не очень хочется, и ванильная гигиеничка была самой приятной. и, чёрт, хизаши кажется дёргало каждый раз, когда ширакумо несильно кусал его за нижнюю губу. — заши… — выдыхает оборо в губы мику, и того наверняка всего трясёт. обычное «заши», такое «заши», знаете, ломающее кости и пропускающее через сердце миллион ударов в секунду. такое уже практически родное, тёплое. а на улице темно и очень холодно, а они стоят тут целуются пьяные и оба наверное ничего не понимают ещё. и хизаши зачем-то последний раз чмокает оборо в губы — эти, чёрт возьми, горячие искусанные губы, которые он поцеловал уже все — и кладёт голову ширакумо на плечо, произнося короткое «блять». дрожит конечно от холода, обнимая друга (какого нахрен друга?) под расстёгнутой курткой. и тот пытается укутать его ей, не снимая ещё и с себя, обнимает в ответ. потому что стоит хизаши тут в одной футболке с какой-то рокерской группой, без своей кожанки, которую отдал шоте, чтобы тот нормально дошёл до дома и не замёрз. а алкоголь уже будто бы выветрился, и ямада не хочет признаться в этом самому себе, потому что тогда придётся признать, что всё это (ладно, не всё, но конец точно) происходило на трезвую голову, и он хотел этого. и очень надеется, что у оборо не так же и утром он всё забудет. надеется, но где-то в глубене души хочет, чтобы это было не так. боится. — пошли спать, заши, — говорит оборо где-то над головой, кажется, поцеловав его в макушку. — ага, — бормочет мик, утыкаясь громооблаку в воротник куртки. уходить, конечно, никуда не собирается. на улице уже ноябрь, пахнет холодом, а от куда-то из дома несёт коньяком; в коридоре напротив балкона выключается свет — наверняка все пошли спать. но они продолжают стоять здесь, немного расскачиваясь из стороны в сторону. и хизаши может только улыбаться своим мыслям, поджав губы. оборо потом начинает что-то рассказывать, и они снова два идиота, которые смеются слишком громко. * * * утром хизаши очень рад, что проснулся хотя бы одетым, даже если на плечах у него появилась куртка оборо, а он спал с ним в обнимку. сейчас надо вылезти, а когда ширакумо проснётся, делать вид, будто ночью ничего не было. так будет легче. наверное. только в груди что-то больно щемилось даже от мысли об этом.