Крик чаек

      У маленького Эрена есть лишь мечта: увидеть море и выбраться за стены. Мир для него черно-белый: ты либо враг, либо друг — никак иначе. Когда он становится подростком, сны из волшебного места, где сбываются все мечты, становятся кошмаром, что не хочет отпускать. Черные когтистые лапы держат его веки, руки и ноги. «Смотри… смотри», — шепчет скрежущий голос, а Эрен не может отвести взгляд от титана, что поедает его мать. У него все еще есть мечта, надежда, что ему хватит сил отомстить, но жизнь лишь усмехается над ним и тычет смертями и беспомощностью в лицо, как котенка. У него даже нет времени на отчаяние, каждая секунда уносит не по одной жизни. Его черно-белый мир рушится в дребезги, когда он узнает, что сам является одним из титанов, которых обещал уничтожить. Осколки топчут ногами в стеклянную пыль и бросают в глаза. Люди, которым он доверял, которыми он дорожил, оказались его главными врагами.       Он ломается, ребенок внутри него умирает — теперь все серое. А серее всех придется стать ему. Главный герой, но убийца стольких людей. Ложь во благо? Придется стать хорошим актером.       Эрен рисует себе улыбку каждым утром у зеркала, но его губы дрожат, поблек розовый цвет, оставляя от себя лишь былой бледно-фиолетовый. Другие красят их кровью, своей или вражеской —неважно, другие распаляют и жгут их ложью и гневными речами, другие пытаются выжить, а он пытается умереть, чтобы выжили другие.       У Йегера отрасли волосы. Да он бы и рад как раньше чувствовать то, как мешаются развивающиеся по ветру пряди, но он собирает их в тугой хвост, потому что его глаза и так запеленает боль и еле сдерживаемые слезы, потому что другие должны смотреть ему прямо в глаза, чтобы видеть его колючий взгляд. Они должны поверить в то, что он умер и предал их. Поэтому он смотрит на них уже болотно зелеными без блеска.       У сына Гриши Йегера болит каждый мускул от перенапряжения, ноет шея и зажаты плечи. Он чувствует себя атлантом, на котором держится небосвод, но даже если бы он мог обменяться местами с кем-либо, он бы ни за что этого не сделал. Недоверие, излишняя жертвенность, эгоизм? Когда все настолько приблизилось к концу, он перестал думать об этом.       У бывшего друга кровь Армина на руках и во рту яд, что плещется словами ненависти в Микасу. Всю ту бурю, что взрывает его изнутри от ее слез, он направляет на Армина, они дерутся по настоящему, не как с Жаном когда-то. Но легче не становится. Да он на это и не рассчитывает, наоборот, слышит тиканье в ушах, будто счетчик отсчитывает, сколько осталось времени до взрыва бомбы.       У былого кадета плотно сжаты зубы до того, что мышцы лица болезненно сводит. Но это ничего, это даже радует, это хоть на пару секунд отвлекает его, это позволяет уверить себя в том, что мир не так уж и хорош: в нем есть боль и разочарование, в нем есть война и смерть, в нем есть…       В нем было все это. Но он сделает так, чтобы это прекратилось: назовется общим врагом, нацепит на лоб мишень, оголит шею, но его план свершится. И тогда в мире останутся его друзья, они смогут прожить полную жизнь, останется его возлюбленная, останется небо и море, о котором они раньше так мечтали.       У Эрена над головой кричат чайки, испуганно и отчаянно. И от этого ярость вскипает внутри. Чертовы птицы, жалкие трусы. Такое уже было с ним, но тогда он не сдержал себя и сорвался, но потом сам понял свою ошибку, на задворках сознания пронесся крик: «Ну и живи словно скот в загоне, чертов слабак», следом еще тише: «Я ведь знал, что на самом деле ты смелее всех остальных». Переносить на других собственные переживания, видеть свои слабости и страхи в других — так по-человечески. Но он сам знает, что ярость возникает лишь потому, что он сам боится и не хочет умирать, он хочет быть здесь, с ними, с ней…

Но он не может.

      И лишь белыми крыльями он напомнит о себе, лишь быстрым мгновением пронесется перед глазами, по воздуху и ветру которые дуют куда хотят и не задумываются ни о чем, лишь вкусив горькую свободу, которую он хотел почувствовать всем телом, но что так жжет кровь, что он сгорает в ней и остается пеплом.       Фантомная боль отдается в затылке, словно корни деревьев пробиваются к нему через череп. Он не знает, кажется ему, или он видит прошлое или будущее. Иногда он теряется в этих реальностях.        Когда он умирает, то не чувствует облегчения, он радуется за дорогих ему людей, завидует белой завистью. Но все то, что он прятал, то, что не позволял себе, вываливается наружу и он чувствует страх, чувствует горечь, обреченность, чувствует себя снова тем маленьким мальчиком, на чьих глазах съели родную мать. Он открывается с этой стороны перед Армином, потому что не смог бы сделать этого перед другими. Арлерт забудет эти слова, но воспоминания вернутся, когда он проиграет в смертельной битве:       «— Я хочу быть с Микасой… со всеми вами. Я не хочу умирать…»       «— Никто из погибших не хотел умирать. Как… меня вообще можно простить?»       «— Даже если бы я не был уверен в том, что вы в итоге меня остановите… то, думаю, все равно бы раскатал бы этот мир в труху. Вы топтали бы все леса… оставив после себя лишь полчища могильных червей, копошащихся в мертвой плоти. Я хотел, чтобы осталась лишь пустынная равнина.»