Драконы и тигры

Тогон отбыл сразу после трапезы. Он не старался скрыть, что она ему мало интересна, что прибыл он с определенной целью, и теперь, когда она достигнута, хотел бы двинуться к новой. Однако он сидел за столом, поддерживал беседу и ел не спеша. Первое он делал по-дикарски, упираясь локтем в выставленное вверх колено. Вторым показывал, что не лишен образования, пускай и отличного от принятого здесь — он был не чужд поэзии, знал историю и труды мудрецов. Ел же он сдержанно и ничего о себе этим не сообщал. Однако Цзян Чэна все его действия раздражали в равной степени, потому что он тоже предпочел бы перейти к следующей цели, и тоже был слишком хорошо для такой торопливости воспитан. Потому наблюдал, беседовал, пил вино и ждал, когда с этим можно будет покончить. Ожидание скрашивали мысли о сделанном ему подарке. Не о дарах, конечно. И не о клятве, хотя с ней сложилось удивительно удачно. Думал ли он сам о союзе с Тогоном? Думал, разумеется. Иноземная армия легла как меч между ним и тремя кланами побратимов, кто бы не хотел взять его в свою руку? Однако Цзян Чэн склонен был думать, что Тогон пойдет на переговоры не с ним, ведь по сравнению с союзом он более легкая добыча, предложить ему чужеземцу нечего, и война ему не выгодна. Но Тогон здесь, а значит, без Вэй Усяня не обошлось, и это понимание раздражало тоже. Цзян Чэн разглядывал и женщину. Тогда, в храме, сначала было не до нее, а после того, как она юркнула за щиты солдат, интересоваться ей стало поздно. Теперь же ничто не мешало, и Цзян Чэн смотрел, удивлялся. Как вообще Вэй Усянь мог считать ее сестрой? Невысокая, густобровая, скуластая и очень смуглая, как и Тогон. Ничего общего с высоким светлокожим Усянем, разве что два передних зуба крупноваты, как у него. И ещё, может быть, сходна дерзость — встречаясь с ним взглядом, она и не думала опускать глаза или кокетливо их отводить, смотрела прямо, и было в ее взгляде острое, проницательное внимание. Цзян Чэн помнил женщину, у которой был такой же взгляд. От этого воспоминания стало совсем горько, он невольно поморщился. Когда, уже прощаясь, она через Тогона попросила дозволения послушать его пульс, то заставила остолбенеть на миг. Должно быть, только от неожиданности он разрешил, и она взяла двумя руками его ладонь. Пробежалась по запястью широкими короткими пальчиками, ничем не похожими на заклинательские, повернула к себе ногтями, потом потерла кожу ладони. После чего быстро подхватила его вторую руку и разом воткнулась ставшими жесткими пальцами в те места на каждой, где кисть переходит в запястье. Нажала несколько раз, передвинулась по руке дальше, нажала снова, теперь не с силой, а мелко-мелко, словно дрожа. Выпустила его и сделала шаг назад. — Главе Цзян должно помочь, — перевел ее гортанную речь Тогон. — Цэцэг лекарь, она спасла меня однажды. Буду рад, если и главе Цзян пригодится ее умение. Помочь в чем? Гости распрощались и вышли из ворот, а Цзян Чэн раздраженно тер руки. Он совершенно здоров! Бессонница не болезнь, это просто… Это у него давно, сто раз слышал от лекарей — темный огонь беспокоит дух сердца, нужно ложиться спать до третьей стражи и пить их дурацкие настои. До третьей стражи, как они это себе представляют? Ничего, в темнице его дожидается надежное средство от этого досадного сбоя в организме. От одной мысли в животе теплеет. И он, пожалуй, не начнет сегодня с пленника, для начала он сделает это при нем. Да, именно так. Пускай примеряет происходящее на себя, пытается придумать защиту… Вот это будет по-настоящему горячо. Ничто так не радует, как достойный враг! Но это позже. Сначала похороны и завершение обрядов. *** — Совсем стыд потерял? — Цзян Чэн попытался заслонить собой вход в церемониальный зал, но вышло так, словно он устремился в объятия брата, на самом деле совершенно для него неожиданные. Замер, вжатый подбородком в плечо Вэй Усяня. Разве так делают? Кто хватает людей, даже не поздоровавшись? Ну понятно, кто! Полюбуйтесь на него, набросил на плечи белую холстину, лоб лентой перевязал, будто приличия что-то для него значат. И Ванцзи здесь, конечно же, стоит с постным лицом. А между прочим, никто его сюда не звал. Вот и все хваленое воспитание клана Лань, являться без приглашения. Ну в самом деле, отчего бы не зайти, ему ведь и наряжаться не нужно, он и так вечно в трауре. Так, это ещё кто? А, этот мальчишка был тогда в пещере, как там его зовут... Он, хоть тоже наряжен в белое, вовсе не трудился изобразить скорбь, вместо этого шарил глазами по стенам, светильникам, одеяниям присутствующих, и у Цзян Чэна аж рука начала зудеть, так хотелось привычно выдать затрещину, как ученику-невеже, что ведет себя в господском доме будто на рынке. Глазеть сюда пришел? Где воспитание? Тут мальчишка встретился с главой Цзян взглядом, но не смешался, как это обычно случалось, а продолжал смотреть, только отступил чуть ближе к Лань Ванцзи. Ну конечно, под такой защитой можно быть смелым. Только ума нет понять, что недостойным поведением он позорит своего покровителя. Или кто он там ему, господин, родственник? — Для меня важно оказать почести людям, которые защищали мою семью, — Вэй Усянь разжал наконец руки, отпуская Цзян Чэна. Ванцзи церемонно поклонился, мальчишка так и продолжал таращиться. — Шихо, где твоя вежливость? Точно, Шихо. Не имя, а собачья кличка. — Приветствую главу Цзян, — бодро протараторил паршивец, склоняясь. Говорил чисто, а руки сложил неправильно. Если воспитания нет, в нужный момент из рукава его не вытащишь. Цзян Чэн кивнул и вышел из поминального зала, не желая смотреть, что эта троица будет делать дальше. То есть понятно, что: зажгут палочки, отобьют перед свежими, пахнущими лаком табличками поклоны, но с таким воспитанием… За его спиной раздались хлопки, сначала несколько вразнобой, потом все три одновременно. Это же надо, явился! Специально ждал, когда Тогон покинет Пристань? Наверняка ведь без сговора не обошлось. Цзян Чэн посмотрел на слуг и адептов, которые так и застыли с полными ужаса лицами. Не каждый день этот дом посещает давным-давно убиенный Старейшина Илина! Ну, теперь от слухов и шепотков продыху не будет. Глава Цзян повел бровью, показывая, что всем пора бы вспомнить о своих делах, а не ждать неизвестно чего. Почти все поняли, потащили прочь тех, кто медленно соображает. — Накрыть трапезу в Вишневом зале, — велел он в спины, а сам так и стоял у дверей, пока трое незваных гостей не вышли. Тогда он молча двинулся первым. Раз они решили не соблюдать приличий, и ему незачем. Тем более, что кое-кто и без него здесь не заблудится. Стоило им войти в Вишневый зал, слуги моментально исчезли из виду, будто в стены попрятались. — А чего они нас боятся? — громким шепотом спросил мальчишка. — Боятся только меня, — беспечно пояснил Вэй Усянь. — Ты вот меня чего боишься?. — Ты вообще-то умер, — с досадой буркнул Цзян Чэн. Устроит он кое-кому выволочку за эти прятки посреди трапезы. — Ещё и умер! — согласился Вэй Усянь, пальцами выхватил из тарелки кусочек мяса и кинул в рот. Цзян Чэн возмущенно на него уставился, но Лань Ванцзи оказался занят тем же, пришлось отвернуться. — Давайте я налью чай, — предложил мальчишка, и Ванцзи кивнул, позволяя. Получалось у него и в самом деле довольно ловко. Слуга? Но почему Вэй Усянь считает его членом семьи? Опять кто-нибудь кого-нибудь спас или подобная чушь? Для слуги мальчишка слишком вызывающе смотрит и прямо держит спину. Для пришедшего из-за Северного Рубежа слишком чисто говорит. Кто он такой, гуй его раздери? — Вина, конечно, нет? — вздохнул Вэй Усянь, покрутил в пальцах чашечку, без особой радости выпил. А чай, между прочим, с гор Да Бе, такой пойди найди сейчас. — Знаешь, где взять, — проворчал Цзян Чэн. — Как видишь, никто тебе не подаст. Вэй Усянь немедленно хлопнул его по плечу и вскочил. Вернулся с кувшинчиком, очень довольный. — А я думал, в этом мире вина вовсе не осталось! Ох и скучал же я по нему. — Больше-то причин скучать нет, — Цзян Чэн произнес это едва слышно, но локтем в бок все равно получил, и в груди стало так горячо, будто он это самое вино хватанул прямо из горлышка, аж глаза запекло. — Лань Чжань, тебе не предлагаю, а на тебя вообще только добро переводить, — Вэй Усянь налил вино в две чашки, и не через край, как в былые времена, бережно, ни капли мимо. — Выпей со мной, Чэн-эр, давно у нас случая не было. И Цзян Чэн выпил. Разом, прикрываясь рукавом, не давая себе размякнуть, засмотреться на улыбку. Как он это делает, паршивец, как? Пришел будто к себе домой, будто не было всех этих лет, смертей, войн, улыбается! — А ведь раньше я не любил грушевое. — Потому и осталось, что не любил, — проворчал Цзян Чэн. Врал, понятно, вино куплено было недавно, но именно грушевое. Чтоб не воображал себе. — Чэн-эр, мне показалось, по дороге сюда я видел деву Ло. Не позвать ли ее выпить с нами? Цзян Чэн сжал губы. Сразу к делу, значит. Ну, так даже лучше. Он обернулся, пытаясь найти глазами слуг, но как назло, всех будто гуи пожрали. — Я схожу, — мальчишка вскочил и выбежал из зала прежде, чем Цзян Чэн успел ему запретить. А он бы запретил, такого только пусти, везде нос сунет! — Я бы и молодого господина Не пригласил, — сказал Вэй Усянь. — Но с ним мы уже беседовали, и весьма подробно, ни к чему отвлекать его снова. Да и вина не так много! Глава Не ещё не присылал за младшим братом? — Я получил письмо от главы Не, он просил позволения посетить Пристань Лотоса по пути на Большой совет. Я нашел это разумным. Вэй Усянь подумал, склонил к плечу голову. — Позволишь нам с Лань Чжанем присутствовать? Нам с Лань Чжанем. Цзян Чэн успел сомкнуть губы, пока не вырвалось что-нибудь лишнее. Это рука, сказал он себе, Вэй Усянь протягивает руку, он готов помочь. Разве не глупо будет по ней ударить просто потому, что хочется? — Тебя не пригласи, все равно явишься, — процедил он и поспешил встать, в зал вошла Мянь-Мянь. — Дева Ло! — Вэй Усянь просиял. — Пускай трава теперь не зеленеет, ещё скучаю я по долгому пути! * И Мянь-Мянь заморгала, порозовела. — Господин Юань Дао! — улыбнулась она, и Цзян Чэн нахмурился. О чем они говорят? Ванцзи со всем уважением поклонился, мальчишка таращился, пока не получил от Вэй Усяня сапогом по ноге. — Мянь-Мянь, у нас гости, — Цзян Чэн нажал на последнее слово, но Вэй Усянь, конечно, притворился, что не заметил. — Присаживайся, выпей с нами. Думаю, настало время и гостям послушать то, что ты когда-то мне рассказывала. — Будем признательны, — ожил Лань Ванцзи. Вэй Усянь тем временем разлил вино на три чашечки. — Желаю всем нам хороших собеседников, — провозгласил он, откинул ото рта выбившуюся из прически прядь волос и выпил. — Думаю, и в самом деле пора рассказать, — Мянь-Мянь поставила чашку, поерзала, тронула рукой шею. Жутких пятен на ней уже не было, но Мянь-Мянь все время пыталась чем-то ее прикрыть, и Цзян Чэна это злило — казалось, что он должен что-то сделать, а он не знал, что. — Просто расскажи, да и все, — сказал он, наливая снова вина и протягивая ей чашку. Пусть ещё выпьет. — Если в моем присутствии тебе сложно…— начал Вэй Усянь и привстал, готовый уйти, но тут девушка поспешила его остановить. — Нет-нет, я просто… — она смущенно взмахнула рукой. — Занималась другими делами, и не была готова к этому разговору… Простите. — Чэн-эр прав, выпей ещё, — Вэй Усянь улыбался так ярко, что Мянь-Мянь оттаяла, снова порозовела. — Мне достаточно, молодой господин Вэй, а то совсем не смогу рассказывать, — она села прямее, сложила на коленях руки. — Как вы знаете, я много лет была адептом Ланьлин Цзин, но так как происхождение у меня низкое и за мной нет богатой семьи, я была скорее служанкой, чем заклинателем. Мне, признаться, это было горько, потому что я, ну… Я могу больше, чем застилать постели и украшать охранной вышивкой одежды. Не сочтите меня самонадеянной, я, конечно, не принадлежу к числу самых... — Слишком скромен — уже горд, — провозгласил Лань Ванцзи, и Мянь-Мянь заморгала от неожиданности. — Да, простите, я заговорила об этом лишь для того, чтобы оправдать свою наивность в те годы, — пробормотала она. — Объяснить, что когда однажды сам герой войны, Цзинь Гуанъяо, заговорил со мной, ничтожной, и сказал, что я достойна лучшей судьбы, я не помнила себя от счастья. Нас отобрали пять человек, три девушки и два юноши. Сказали, что нам предстоит послужить на благо клана, что наши достоинства позволяют нам совершить нечто особенное, чего никто не делал прежде… Это принесет нам почет и уважение, а клану — величие… Конечно, мы были очень горды! Нас поселили отдельно и запретили рассказывать другим о наших особенных занятиях. На самом деле, в них не было чего-то тайного, нас просто учили сражаться скрытым оружием — ножами, веерами, дротиками, не используя духовные силы. А ещё в отдельном доме содержались люди неизвестной народности, у них мы учились их языку и обычаям. Через какое-то время нас впервые переправили через Северный Рубеж и научили возвращаться с помощью Черных солнц. Потом это стало обычным нашим делом. Мы завели себе одежду, какую носят на той стороне и часто уходили разведывать нужные клану сведения. Мы узнавали цены на товары в разных городах, как они движутся, куда и что возят, какие где ремесла… Ничего особенного. Меня даже удивляло, отчего наше занятие окружено такой таинственностью! Думала, наверное, чтобы другие кланы не могли начать свою такую же торговлю. Даже когда двое из нас пятерых погибли, меня это не насторожило, обе смерти выглядели случайными. К тому же нас действительно продвинули по службе и назначили хорошее жалование, мы даже сопровождали Цзинь Гуанъяо на советы кланов. Для дочери служанки это было… О большем нельзя было мечтать! Мянь-Мянь замолчала, и Цзян Чэн подумал, что она и сама изменилась со своим рассказом, теперь она была спокойна и собрана, от смущения не осталось следа. — Сейчас мне самой удивительна моя тогдашняя наивность, — сказала она задумчиво. — Но где было мне, простой девушке, учиться хитростям и уметь думать, как правители? Я верно служила и была счастлива. От разведки мы перешли к делу, переправляли туда и обратно людей, грузы. Сначала понемногу. Когда пригоняли рабов, я говорила себе — такова их судьба, они и здесь рабы, а там их жизнь может быть благополучнее и сытнее. А вот когда однажды через Рубеж погнали лютых мертвецов, мне трудно оказалось понять, зачем это и откуда они взялись. Всем известно, кто таким промышлял — клан Вэнь и Старейшина Илина! Ну то есть.. Почему же мы… — она помолчала и продолжила решительней. — Пожалуй, я лукавлю, когда говорю, что была очень наивна. Может быть, мне просто не хотелось терять положение, которого я достигла. Я бы и дальше закрывала глаза на неприглядные обстоятельства, придумывала им объяснения. В конце концов, что я понимаю в делах кланов, верно? Правитель выясняет свойства нового мира, разве это не естественно? Теперь я понимаю, что тогда велись наблюдения, как именно пересечения Рубежа влияют на здоровье главы клана. Слишком много показателей следовало учитывать — количество проходящих в кольцо, заклинатели они или простолюдины, откуда и куда направляются, с каким грузом, какой пол и возраст… Я ведь даже слышала разговоры об этом, но не придавала значения. Для Цзян Чэна ее рассказ не представлял особого интереса, все это он знал, они не раз это обсуждали, и потому он снова, второй раз за день, искал, чем занять ум. Ванцзи сидел нефритовой статуей, ни движения, Вэй Усянь же, напротив, всем своим видом показывал горячий интерес. Так и тянуло сказать — где ты был такой внимательный раньше, когда Мянь-Мянь по тебе вздыхала? Тебе не была интересна простая девчонка, тебе ведь давай цель повыше! Чтобы не раздражаться, Цзян Чэн перевел взгляд на мальчишку и окаменел: тому тоже явно было скучно, он сидел, скрестив ноги, и водил пальцем над огоньком свечи. Огонек тянулся за пальцем, будто щенок за вкусным куском, ластился, вытягивался, сплетался спиралью. Мальчишка облизнул губы, подвигал пальцами, и огонек распался на три язычка, один тонкий короткий, два пошире и повыше. Миг — и огненная птичка захлопала крылышками, силясь взлететь с фитиля. Цзян Чэн торопливо отвел глаза, сделал вид, что смотрит на соседний светильник, но краем глаза следил, как мальчишка спохватился, отдернул руку, и птица пропала, словно не было. Все снова выглядело невинно, только огоньки ближайших свеч тянулись не вверх, как прочие, а чуть клонились к мальчишке. Мянь-Мянь закончила рассказ на том, как передала Вэй Усяня на лечение местному доктору. — Я до сих пор не понимаю, почему лекарь вдруг снялся с места и уехал из города, — сказала она. — Я пыталась найти следы, мне сказали, что искать лекаря Дамдина следует в Найи, там как раз начался мор, и он, наверное, вызвался помочь. Она замолчала, а Цзян Чэн молчать не стал, сказал прямо в глаза Вэй Усяню: — Тебя она в Найи не нашла, зато нашла неприятности. Пролежала в горячке половину луны, Ху Линь притащил ее обратно едва живую. Тебя мы потеряли окончательно. Вэй Усянь побледнел. Поднялся, поклонился девушке, то же сделал и Лань Ванцзи, мальчишка поздно спохватился и поклониться не успел, а Мянь-Мянь уже бросилась всех останавливать. — Это была моя неосторожность, я должна была подумать о последствиях! Не стоит благодарить за неразумность! Вот если бы я нашла… — Лекарь Дамдин не стал входить в Найи, — сказал Вэй Усянь. — Он не мог оказать помощь больным, потому что сам нуждался. Он терял зрение, его старший сын умер, а младшие дети были ещё слишком юны, чтобы врачевать самостоятельно. От меня же не было никакого проку. Прости, я навлек на тебя неприятности. — Ну вот, я же тебе говорил, — Цзян Чэн хлопнул себя по колену. — Все ты хорошо этому лекарю объяснила! Просто старый хитрец решил и деньги взять, и его себе оставить! Взамен старшего сына, бесплатный работник! — Я считаю лекаря Дамдина отцом, — лицо Вэй Усяня стало жестким, и он вдруг неуловимо напомнил Лань Ванцзи. — И раз мы не можем знать причин его поведения, следует воздержаться от домыслов. — Простите, господин Вэй, — щеки Мянь-Мянь порозовели. — Предлагаешь ей и дальше считать себя виноватой? — Цзян Чэн вклинился между ней и Вэй Усянем. — Предлагаю успокоиться, — веско и громко оборвал их Лань Ванцзи. — Здесь нет вины и умысла. Только обстоятельства, они в прошлом. Все сели. Лань Ванцзи разлил вино на три чашки и снова замер, всем своим видом выражая готовность слушать беседу дальше. — Мэрген и Цэцэг дети этого лекаря, — сказал Вэй Усянь, и Цзян Чэн со вздохом закатил глаза. Ну, чего-то такого он и ждал! Его бесстыже своровали, если разобраться, а он считает себя им обязанным. Вылечили, конечно, вон какой бодрый, но ведь не даром! — Ты не меняешься, — сказал он вслух и взял свою чашку. — Если бы, — усмехнулся Вэй Усянь, подмигнул притихшей Мянь-Мянь и выпил. — Разрешите спросить, дева Ло, — произнес Лань Ванцзи, дождался ее позволения. — Вы сказали, что вам довелось услышать разговор, после которого вы поняли, что ваша жизнь в опасности. Не потому ли вы решились заговорить на совете кланов? — Именно поэтому, — кивнула Мянь-Мянь. — После того, как я случайно услышала разговор Цзинь Гуанъяо с Су Ше об управлении лютыми мертвецами с помощью дицзы, я была замечена ими. Это произошло по моей неосторожности, я, отступая от двери, сбила светильник. Они увидели не меня, а только край одеяния, но такое было только у членов нашего отряда, и нас к тому времени в нем осталось всего двое, я и дева Шан. Когда я попыталась быстро перейти в другие покои, я наткнулась на племянника госпожи Цзинь. А у него Цзинь Гуанъяо выведал бы все, что угодно, этот господин не слишком умен. И я очень испугалась, я просто чувствовала, что узнала то, что лучше мне не знать, потому на всякий случай не вернулась в свои покои, а забралась в одну из кладовок и спала там. Признаться, толком и не спала, все размышляла о том, что произошло на тропе Цюнци и что это значит. Понимание, что молодой господин Цзинь, наследник главы клана, был убит вовсе не господином Вэй, все во мне перевернуло. Просто… раз сам наследник. Тогда я впервые задумалась, по каким признакам в отряд набрали нас пятерых. Как я ни старалась, общий признак находился только один — все мы были сироты или из бедных семей, случись с нами что-то, кто станет искать? Трое уже погибли, и ясно было, что мы с Шан теперь долго не проживем, потому что Цзинь Гуанъяо что-то готовит, он прямо говорил Су Ше — когда это произойдет, никто не сможет нас заподозрить, наш облик будет чист, как утреннее небо. А раз он узнал, что его подслушали, он, конечно, примет меры. Когда вершатся дела на самом верху, кто станет жалеть таких, как мы? Наследников не жалеют. К тому же необходимости в нас уже не было, переправа через Рубеж была хорошо налажена. В общем, утром я отправилась прямиком на совет кланов, уже понимая, что нужно сделать. Дева Шан была жива и здорова — вы помните ее, она сидела позади меня? Меня это удивило, я даже засомневалась, не придумала ли я себе глупостей, а потом узнала, что и она не ночевала у себя, у нее есть близкий друг, с которым она той ночью встречалась. И я решила не отступать от своего плана. Он воплотился довольно легко, слова о Вэй Усяне и в самом деле были несправедливы, я увидела повод уточнить их значение и привлекла к себе внимание всех в зале. Многие смотрели на меня с удивлением, они даже не знали, кто я такая, ведь приглашенные заклинатели никогда не выступают на советах, но одежды клана Цзинь защитили меня от вопросов. Я возмутилась и вышла из клана при свидетелях умышленно, так я заставила всех себя запомнить, и если бы вскоре о моей смерти стало известно, это бы дурно отразилось на репутации клана Цзинь. Выгадав себе этим немного времени, я тем же вечером обратилась к главе Цзян с предложением служить ему. Так я стала приглашенным заклинателем Юньмэн Цзян. Лицо Мянь-Мянь осветилось нежной улыбкой, и Цзян Чэн решительно налил всем вина. Кувшинчик почти опустел. — После рассказа девы Ло я жду ответного жеста, — сказал он и поочередно посмотрел в глаза Вэй Усяню и Лань Ванцзи. — Думаю, лучше начать с меня, — Вэй Усянь задумчиво постучал себя по кончику носа. — О происходившем здесь все вы знаете, о происходившем после моего падения не знаю я. Давайте начну с того места, где я себя снова помню, только не Вэй Усянем, а Нэргуем. Это имя дали мне в семье лекаря Дамдина. Нэргуй означает “нет имени” и обычно так называют больных и слабых младенцев, чтобы демоны не могли отыскать их по имени. Им казалось, меня нужно защитить от демонов, — рот его скривился в невеселой улыбке. — Но я и в самом деле был как младенец, очень слабый, ничего о себе не помнил, к тому же не знал языка… Цзян Чэн скосил глаза на мальчишку. Если деву Ло ему слушать было не слишком интересно, теперь он ни на что не отвлекался, глаз с Вэй Усяня не сводил. Что это значит? Он мало о нем знает, но хочет знать? Почему, они ведь семья? После рассказа Вэй Усяня, длившегося добрых полстражи, он понял, что мальчишка и в самом деле знает его шисюна очень мало, потому что он слуга Лань Ванцзи. После того, как Вэй Усянь закончил свою историю, сухую и сжатую, без привычного Цзян Чэну артистизма, хвастовства и привирательства, заговорил Второй нефрит. Он добавил только, что поиски Вэй Усяня заняли почти год, они с Шихо двигались от города к городу, разыскивая в них красивых молодых мужчин высокого роста и стройного сложения, но нашли того, кто требовался, только в маленькой пустынной крепости. Лань Ванцзи коротко описал оборону и падение Сапжун, переход Рубежа и путешествие на огромном дзями к Илину, и замолчал. Если бы эти двое решили написать книгу о своих приключениях, вышло бы скучное перечисление событий на немногих листах. — Я поймал самку, А-Чэн! — пожаловался Вэй Ин, и Цзян Чэн едва не выдохнул с облегчением, узнавая наконец своего шисюна. — Но знаешь, это оказалось даже хорошо. Боюсь, самец мчал бы так быстро, что мы уехали бы к южному морю! Кстати, о южных морях… — Погоди, — Цзян Чэн выставил ладонь. — Я хочу узнать о нем. Он указал на мальчишку. Тот воровато зыркнул на Усяня и придвинулся к хозяину. Лань Ванцзи повернулся к нему всем телом и посмотрел в глаза. — Шихо, я когда-то говорил тебе, что однажды попрошу тебя рассказать правду. Мне бы хотелось, чтобы ты сделала это сейчас, как и все мы. Цзян Чэн прищурился. Сделала? Так это девочка? — Какой бы она ни была, никто тебя не осудит, — добавил Вэй Усянь, и Цзян Чэн кивнул на всякий случай. Не было похоже, чтобы мальчишка его боялся, но мало ли. К тому же это девчонка. — Если сначала вы мне скажете, — с каким-то вызовом в голосе произнесла Шихо, но в глаза никому не смотрела. — Скажем что? — уточнил Лань Ванцзи. — Зачем вы убили всех, — сказала она совсем тихо. Помолчали. — Боюсь, сначала ты должна рассказать, кто ты, — Лань Ванцзи поднял ее лицо за подбородок. — Чтобы мы поняли, о чем ты говоришь. Я обещаю тебе, что отвечу. Шихо долго смотрела ему в глаза, потом кивнула. — Меня зовут Вэнь Шихо, — сообщила она с вызовом. Мянь-Мянь в удивлении приоткрыла рот. Цзян Чэн только кивнул, чего-то такого он и ждал. Вэй Усянь возмущенно уставился на Лань Ванцзи. Что, тоже не знал? И не догадывался? Как такое возможно? Ах да, это же Вэй Усянь, который вечно смотрит за облака и не видит ничего под носом. Шихо, кажется, такая реакция приободрила. — Я уже знаю, что вы все уничтожили клан Вэнь, когда у вас тут была война. Я теперь думаю, что это от нее мы бежали через Рубеж в поисках места для нового поселения. Ну, правда, помню я плохо, потому что была ещё маленькая. Я уже говорила господину, что мы сначала поселились в одном месте, нас оттуда выгнали, а потом нам дал приют джабгу Мур-Яви. Но я не сказала, что потом в селение пришли люди… — Шихо поежилась, подтянула колени к груди. — Это я помню лучше, мне было почти десять. Они говорили со старостой, спрашивали про Птицу… Говорили, что им нужны люди, которые умеют петь Птице, они им хорошо заплатят. А мы… Мы все, ну то есть все женщины, умели петь, но не стали бы торговать этим. Мы стражи, а не артисты, какие дают представления на площадях. И тогда староста… Он попытался их обмануть… — Шихо прерывисто вздохнула, слова давались ей все труднее. — И они его убили. Повесили на воротах. И сказали… Ну, что если им не выдадут тех, кто им нужен, они убьют всех. И тогда несколько женщин пошли с ними, чтобы остальные успели убежать… Но они не успели... Слезы потекли по смуглому лицу, Вэй Усянь быстрым движением перетек к девочке и обнял за плечи. Она дернулась, испуганная, но он держал крепко, и она вдруг заревела в голос, некрасиво скалясь и вздрагивая. — Вэй Ин! — Лань Ванцзи попытался было вытащить девочку из его рук, но она уже перестала вырываться, обмякла и просто плакала, свесив голову, а Вэй Усянь гладил ее по спине. — Она меня чуяла, ты понимаешь? Все это время, — сказал он Лань Ванцзи. — А я все думал, чего отпрыгивает, давно должна привыкнуть. Она не просто Вэнь, у нее природный дар, и сильный. Сколько тебе лет, эй? Двенадцать, тринадцать? Девочка кивнула. — Если тебе трудно рассказывать, давай не будем про это. Те люди вернулись, чтобы убить всех, да? Ты смогла сбежать? Только ты? Девочка снова кивнула. Мянь-Мянь сунула ей платок в ее смуглую руку. — Из какого рода была твоя мать? — тихо спросил Лань Ванцзи. — У. У Мин. — Шихо вытерла слезы и отодвинулась от Вэй Усяня. — Вэни всегда брали в жены женщин из рода У и оставляли им детей. Она…. Мама была из тех женщин, что пошли с этими людьми, а я потихоньку кралась следом… И все видела. Как их… Я побежала… Не знаю, куда, просто в степь. Меня поймали на второй день, но не эти, а меркиты, небольшой и небогатый род. Я прожила у них лето, а к зиме они меня отвезли в город и продали, так я и оказалась в караване. Когда узнали, что я способная к языкам, меня продали снова, теперь купцу, и с ним я два раза прошла от Темраза до Архая, а потом сбежала. Он мне не нравился. Я решила, что буду жить одна. — Зачем же ты напросилась ко мне в слуги? — спросил Лань Ванцзи. — Ну, — Шихо шмыгнула носом. — Украсть что-нибудь хотела. Меч там или подвеску... — Украла? — рассмеялся Вэй Усянь. — Да у него и слепой бы украл! — Шихо стрельнула ещё зареванными глазами на Лань Ванцзи, убеждаясь, что он не сердится. — Разве можно господину путешествовать одному, да ещё ни одного языка не зная, когда у него в поясе столько серебра, и меч дорогой, и одежда хорошая! И в лошадях не разбирается. Куда это годится. Тут уже и Цзян Чэн не удержал лицо, улыбнулся — безупречный Хангуанцзюнь оказался на попечении бродяжки! — Я благодарен Вэнь Шихо, — склонил голову Лань Ванцзи. — Твоя помощь стала залогом моего успеха в поисках. Девочка покраснела и поклонилась тоже. Руки, конечно же, опять сложила неправильно. Цзян Чэн поймал ее пальцы и поправил. — Если ты девочка, эта рука сверху, — сказал он. — У мужчин наоборот. Шихо покосилась на него покрасневшими, но злыми глазами и отодвинулась. — Ты думаешь, твою семью убили мы? — спросил ее Лань Ванцзи. — Ну вы же убивали Вэней… — Кто убивал, а кто и защищал, — проворчал Цзян Чэн. И на удивленный взгляд Шихо кивнул на Вэй Усяня. — Вот он. Чем нажил неприятности и себе, и… всем. — Я не понимаю… — Скорее всего, твое селение уничтожил отряд клана Цзинь, — вмешалась Мянь-Мянь. — Я помню, как несколько раз через Рубеж переправлялись вооруженные люди, они возвращались без добычи, я ещё думала, зачем же они ходят. Видимо, искали вас. — Хотел бы я понять, зачем им понадобилось всех вас уничтожить, — нахмурился Вэй Усянь. — Я помню, ты пела Птице. Значит, ты умеешь в одиночку открывать Огненные врата. Так? — Я слабая…— пробормотала Шихо. — Я плохо умею. Мама открывала и закрывала песней и кровью, а мне нужна помощь, чужая сила… — Поэтому ты хваталась за бусину и шар? — Вэй Усянь заглянул ей в глаза, она кивнула. — Ты сказала, вы стражи. Что это значит? — Не знаю. Правда, не знаю, только слышала, что так говорили. Были какие-то дни, когда все собирались и открывали врата… Вроде праздников, это я помню. А потом закрывали. Я не знаю, зачем, это знали только взрослые женщины. — Ты знаешь, что значит успокоить Птицу? — спросил Лань Ванцзи, и девочка покачала головой. — Нет, помню только… — Она вздохнула. — Люди кричали, что нас нельзя убивать, без нас никто не успокоит Птицу… Их не слушали. Все помолчали. Цзян Чэн покосился на огоньки свечей — склоняются к Шихо. Было ли такое с теми, прежними Вэнями? Он никогда не обращал внимания. — Вернемся к разговору о южных морях, — Вэй Усянь посмотрел брату в глаза. — Ты ведь знаешь, о чем я говорю? — Догадываюсь, — Цзян Чэн не спеша вынул из рукава свиток, раскатал на столе. Это была небольшого размера карта Поднебесной с нанесенными на нее разноцветными точками. — Где селение Золотого человека мне неизвестно, где-то во внутренних землях. Возможно, в Хэнань. Где-то вот тут была деревня стражей Солнечной птицы, северо-запад, Цишань Вэнь. Вот тут, северо-восток, Цинхэ Не, селение стражей Белого тигра, Не-сюн его видел. Тоже пострадало в войне, кстати, это свалили на Вэней, но тигра давно не видели, значит, его смогли успокоить. — Вот почему случилась нехватка не только жара, но и сухости, — протянул Вэй Усянь. — Мир залило и заморозило. Цзян Чэн кивнул. Лишенная покоя Черепаха иссушила бы мир, Дракон разодрал бы ураганами, Человек — землетрясениями. — Черная черепаха тут, — Лань Ванцзи указал пальцем на деревню Токчи. — Юго-восток. — А тут, — Цзян Чэн обвел место на Юго-западе, — Лазурный Дракон. — Ты был там? — заинтересовался Вэй Усянь. Цзян Чэн скривил губы. Конечно, был. Толку только никакого не было. — В Токчи со мной не стали говорить, — сообщил Лань Ванцзи, чем изрядно удивил главу Цзян. Чтобы безупречные Лани признавались в неудачах? Вот это новости. — Едем, — Вэй Усянь вскочил на ноги. — Едем сейчас же. — Да с чего ты взял, что с тобой они будут говорить! — возмутился Цзян Чэн. — И с ума сошел, какое едем, уже темно! — А вот посмотрим, заговорят или нет! — Отправиться завтра более разумно, — Лань Ванцзи повернулся к Мянь-Мянь. — Дева Ло, вы в силах долететь до Южного Рубежа? — Я… — Мянь-Мянь растерялась. — Да, думаю, я могу, но не очень понимаю… — Да просто никто здесь кроме А-Сяня не верит, что с ним станут разговаривать, — пояснил Цзян Чэн. — Может, они к женщинам больше расположены. И немедленно удостоился возмущенного взгляда шисюна. Ничего-ничего, завтра все выяснится. Вот только досадно, что его, Цзян Чэна, планам на эту ночь не суждено сбыться. *** Утро встретило перестуком капели, и Цзян Чэн вышел во двор, жадно принюхиваясь к давно забытым запахам сырой земли, мокрого дерева, потяжелевшего снега. Успевшая уже где-то перемазаться Хэйцы проскакала по двору, ткнулась холодным носом в руку. Цзян Чэн привычно потрепал мягкие уши, ухмыльнулся, услышав за спиной испуганный вскрик. Старейшина Илина, ну конечно! Могущественный и ужасный! — Надеюсь, никто не догадается привести на Большой совет собаку, — сказал он злорадно и нарочито громко. С крыши капнуло за шиворот, он поежился и отошел от двери. Настроение было до отвратительности прекрасным, он хорошо спал и теперь готов был скакать по двору, разбрызгивая грязь, как Хэйцы. Не то чтобы он и в самом деле стал бы. Слева от входа с протяжным шуршанием по черепице прополз пласт снега и тяжело плюхнулся на землю. Да что происходит? Цзян Чэн окинул взглядом двор, пошевелил пальцами, которые не мерзли. И слуги все опять растеклись по углам! — Хон Ши! — рявкнул он. — Здесь, господин, — управляющий мигом выкатился под ноги. Значит, далеко убежать не посмели, однако на глаза попадаться боятся. — Простите, господин, люди напуганы… Старейшина… — Потеря места не пугает? — уточнил Цзян Чэн. — Простите, господин! Я виноват, я… — Хон Ши не с первого раза поймал с упоением катающуюся в грязи Хэйцы. — Я мигом. Прикажете лошадей? — Нет. Он смотрел, как собаку загоняют в сарай, торопливо заметают от грязи дорожки, сгребают упавший с крыши снег, и все со втянутыми в плечи головами. Великий и страшный Старейшина Илина, как же! Хмыкнул. Из-под двери сарая высунулся рыжий собачий нос, потом замельтешили лапы. Того и гляди снова выскочит. Первым вышел Лань Ванцзи, Вэй Усяня было не слышно и не видно. Мянь-Мянь тоже удивленно принюхивалась, смотрела на бахрому ледяных игл по краю крыши, на каждой из которых висела капелька. Столь бурной оттепели никто из них давно не видел. Служанки с поклонами такими низкими, что свертков в их руках было не разглядеть из-под голов, высыпались из дверей, замерли, предлагая гостям взять с собой еду. Цзян Чэн заметил, как одна, проходя мимо выбравшегося наконец из дома Вэй Усяня, с трепетом коснулась края его одежд и прижала эти пальцы к своему лбу. Цзян Чэн громко цокнул, и служанка, как вспугнутая мышь, тут же исчезла из виду. Вконец распустились. Цзян Чэн бросил под ноги меч и за локоть притянул к себе брата. Полетит с ним. Косо глянул на Лань Ванцзи, ожидая возражений, но тот без единого слова взял с собой Шихо. Широким треугольником они взмыли в небо, одновременно решив, что вперед нужно встать Мянь-Мянь, она самый слабый из них заклинатель, ей может быть трудно рассчитать силы. Мягкий влажный ветер отбросил назад волосы и полы одежд. Цзян Чэну хотелось сверху посмотреть, насколько велика оттепель, не потемнел ли лед на реке, но с прижатым к груди шисюном оборачиваться было неудобно, и он решил, что выяснит это при возвращении. — Как будем объяснять на совете твой чудесный способ восстановления сил? — негромко спросил Вэй Усянь, и тут Цзян Чэн порадовался, что его лицо некому видеть, наверняка пошло пятнами, вон даже меч качнулся. Ванцзи мгновенно оказался рядом, и Цзян Чэн раздраженно на него уставился — этому точно тут делать нечего! Какое-то время летели молча. — Меня ты не удивил, если ты из-за этого переживаешь, — продолжил Вэй Усянь, делая Лань Ванцзи знак, что все в порядке. Незваный помощник кивнул и снова встроился в треугольник. — И я никому не рассказывал. — Как ты понял? — хрипло спросил Цзян Чэн и рукой, обнимающей Вэй Усяня, почувствовал, как тот хмыкнул. — Помнишь, как ты меня поцеловал? Ещё бы он не помнил. Хотел бы забыть, но ведь не выходит. И ведь получилось все как-то само, он даже не хотел! Ну то есть… Не хотел, пока разбитые губы не оказались совсем близко. Они подрались тогда, причину теперь не вспомнить, да она иногда им не требовалась вовсе, они дрались как щенки, которым нужно драться. И удар этот был случайным, вскользь, оставлять следы на видных местах мама запрещала, а за нарушение наказывала так, что драк долго не хотелось. И не сильно Вэй Усянь губу разбил, просто зубы все залило алым, и пахло кровью, и… Так вышло. Они ведь не говорили об этом ни разу с того дня. — И служанок ты выбирал, у которых красные дни, они потом все отстирывали и жаловались друг дружке, а слух у меня такой же хороший, как все остальное, — спокойно продолжал Вэй Усянь, будто разговор этот самый обычный. Цзян Чэн грудью чувствовал, как ровно бьется его сердце. Конечно, про других говорить легко! Он тоже постарался дышать ровнее. — Шрамы на пленниках я видел. Так что догадаться было несложно. Ци передается совпадением дыхания, и если обернуть нужным образом техники парного совершенствования, все это довольно просто. Но Совету об этом догадываться не нужно. Я не хочу, чтобы способ стал известен, сам понимаешь, к чему это приведет. Цзян Чэн не хотел этого по своим причинам, но кивнул. Усяню тоже не нужно догадываться, что дело вовсе не в его тяге к крови. До войны он и в самом деле баловался подобным, но там… Там их будущее стало другим, а прошлое — детскими играми. Там все сделалось можно, потому что месть — свята, боль требует боли, а кровь смывается кровью. Скажи любому из них до войны, какие вещи они станут делать, когда она разгорится, ни один бы не поверил. Наивные щенки, молодые господа в шелковых одеждах. Цзян Чэн своими глазами видел — звериное упоение кровью не миновало никого, и не всех потом отпустило. Прошлой осенью ему пришлось лично казнить Шу Хуаньи, одного из лучших своих военачальников, героя Низвержения Солнца, и только тогда по округе перестали находить отрубленные головы женщин с выколотыми глазами. Да и его самого спасла, может быть, только многолетняя привычка к удержанию в узде своего гнева. Он ведь все же научил себя не убивать пленных заклинателей. Летели молча, Вэй Усянь разглядывал мир под собой, Цзян Чэн думал о пленнике. Предвкушение тлело жадным, жарким огнем — ему так давно хотелось по-настоящему сильного заклинателя! А Сюэ Ян должен быть очень силен. Но если это подарок от Тогона, нельзя поддаваться порыву, нужно подумать, как воспользоваться им с большей выгодой. Притащить на Совет кланов и заставить свидетельствовать? Показательно казнить? Не стоит ли обсудить с Не Хуайсаном? А что, если Тогона на это решение навел Вэй Усянь? Что, если это его… благодарность? — Скажу, что дело в духовном оружии, — сказал Цзян Чэн вслух, — Я не обязан отчитываться о собственности клана. Мы использовали один из пяти артефактов, откуда нам знать, почему другие кланы не поступили так же. — Хорошо придумано, — после короткого раздумья согласился Вэй Усянь. — Но они будут давить. — Не сомневаюсь, — ухмыльнулся Цзян Чэн. Пусть попробуют ещё раз, если на прошлом совете что-то о нем недопоняли. Вэй Усянь легонько ткнул его локтем в бок, и Цзян Чэн улыбнулся. Спокойно, не сжимая губы — никто ведь не видит. *** На берегу Южного моря снега почти не было, и когда оно раскинулось впереди, все долго смотрели, пораженные необычным зрелищем. Огромное болото — чудовищное, бесконечное и безжизненное, отгородило мир от моря, которое виднелось вдали чистой, нежно голубой полосой. Однако до него невозможно было добраться через мертвую топь, отражающую небо зеркальцами луж среди присыпанных грязным снегом кочек и редких, жухлых пучков травы. Эта неопрятная, сырая и стылая пустошь не держала никакой вес, по ней невозможно было ни проплыть, ни проложить гать. Даже пересечь на мечах не удавалось, уже на подлете начинала кружиться голова. Селение Хицзю выглядело немногим лучше пустоши — тоже грязноватое, широко разбросанное, оно впилось сваями в последний клочок твердой земли перед болотами, разбежалось настилами-дорожками над краем бесконечной грязи. Чем здесь жили люди, можно было лишь догадываться, в здешних мхах ничего не росло, однако наверняка тут было много птиц или мелких животных. И уж наверняка много лягушек и змей. Они приземлились в некотором отдалении от Хицзю, к домам пошли пешком, чтобы не выглядеть совсем уже незваными гостями и дать время жителям подготовить встречу. Дорога была узкой, застеленной плетеными щитами из рыжеватых прутьев, из них же здесь были сделаны ограждения помостов. Их уже ждали — несколько мужчин и женщин в одеждах, расшитых камушками. Такие же привязаны были к их волосам. Низкорослые и круглоголовые, эти люди были полны достоинства и держали руки сложенными на груди. Поклоны приняли, не шевельнувшись. То ли не считали нужным ответить тем же, то ли имели другой обычай. Вперед вышла женщина, возраст которой Цзян Чэн не мог бы определить — старше, чем он, но насколько? Не глядя на него, будто не заметив даже, она мелким суетливым шагом прошла прямиком к Шихо и села перед ней на пятки. Долго смотрела молча и вдруг запела без слов. Ее сильный, низкий голос растекался по безмолвной пустоши, и Цзян Чэну показалось, ему вторит эхо. Он нахмурился, прислушиваясь, но женщина уже замолчала. Удивительно, но Шихо совершенно ее не боялась, позволила взять себя за руки, погладить по лицу. Женщина что-то снова пропела, и девочка кивнула, соглашаясь. Она что, понимает? Все молчали, боясь спугнуть это странное, неожиданное общение. Женщина взяла Шихо за плечо, поднялась и повела ее к селению. — Шихо! — воскликнул Лань Ванцзи, и девочка обернулась. — Я их понимаю, — сказала она, широко улыбаясь. — Я помню эту речь. — Ты вернешься? Тут женщина вдруг выпустила Шихо и посеменила обратно. Она снова прошла мимо Цзян Чэна, он услышал мелкий цокот камешков на ее одежде, Мянь-Мянь она тоже не заметила, ее целью оказался Вэй Усянь. Она тоже взяла его за руки, как прежде делала с Шихо, долго держала его ладони в своих, потом улыбнулась. — Пойдем, — вдруг совершенно чисто произнесла она. А ведь Цзян Чэн уже свыкся с мыслью, что люди этого странного селения общаются пением! И Вэй Усянь пошел, не задумываясь. — Вэй Ин! — Ну я-то точно вернусь, — сказал он и улыбнулся Лань Чжаню, потом брату. Три человека с мечами провожали взглядами три удаляющиеся фигуры: высокую тонкую и две много меньше ростом. И понятия не имели, что им делать. Над пустошью стелилась еле слышная песня.