Разъедающее пламя

Теплым вечером птицы возвестили город о ее прибытии. Он нашел ее в лесной пещере. Юная королева слишком красива, чтобы быть земной женщиной, но молодой король слишком влюблен, чтобы задумываться об этом. У юной королевы пышные белокурые локоны и хрупкие изящные плечи. Архиепископу хотелось поверить, что она святая, но руки ее в свежих волдырях и мозолях, пусть юная королева уже несколько дней во дворце. У архиепископа бледные руки, и теперь он едва унимает дрожь – он собственными руками сдавил юной королеве голову тугим жгутом из драгоценного металла, а она смотрела так благодарно и покорно, что даже немного жаль – могла быть хорошей женой короля, не будь лесной ведьмой. Околдованный король ничего не слышит, а ведьма из леса не проронила ни слова – ее не в чем упрекнуть, за исключением нитей из крапивы, что с кладбища. Слезы короля жгут дорогие ткани и мраморное лицо – юная королева каждую ночь возвращается к жгучей колдовской пряже. Архиепископ не верит снисходительно-безучастным ликам святых: ему ли не знать, как лживы бывают идолы. В ушах его нарастает гам: «Она невиновна, она невиновна!» - архиепископ не слушает. Он сам видел, как юная королева бродит ночами по кладбищу. Уж не связана ли она с самим Дьяволом? Юная королева склоняется к образам и, едва шевеля губами, просит их о чем-то. Архиепископ не верит, а народ ему вторит: «С ней что-то нечисто» - за спиной королевы растет полупотаенный шум неумолкающих губ, ведь редкая девушка не мечтала бы и сама оказаться на троне. С уст юной королевы не слетело ни звука. Король склоняется перед иконами низко и просит – пусть его жена одумается, пусть сожжет пряжу из крапивного волокна и скажет, что невиновна. Архиепископ его ждет на исповеди, но говорить им не о чем. Кроме… – Ваше величество, это все происки ведьмы! – архиепископ шепчет горячо и смотрит по-отечески грустно. Молодой король целует распятие, но без толку – глаза его пустые и безжизненные, а мраморное лицо горит от ярости. Архиепископ кричит, злится, бормочет бессвязно: он одержим твердой уверенностью в том, что юная королева нечиста душой. – Если не верите мне, так убедитесь сами! – Будь по-вашему. Но я уверен, что вы глубоко заблуждаетесь, – молодой король не колеблется. Полночь – время бесов и ведьм, время чертовщины всех мастей, убийств и страшных открытий. Молодой король бьется в исступлении, мечтая, чтобы увиденное оказалось ночным кошмаром – они стали его часто донимать последние дни. Архиепископ молча вглядывается во тьму и торжествует. Элиза нутром чувствует неладное и теребит острую крапиву пальцами, плачет на коленях младшего из братьев – ради него она пришла на кладбище последний раз. Юная королева едва не раскрывает рот, с каждым днем ей страшнее смотреть на собственные руки. Младший из старших братьев осторожно касается ее волос, но не смеет сказать и слова. Он молится, чтобы с рассветом ее мучения окончились. – Пусть ее судит народ. Народ вынес ей приговор заранее: сжечь, и на рассвете юная королева лишится титула. Архиепископ торжествует, не может заснуть даже под утро. Лики святых качают головами, и теперь он жалеет, что не узнал имени ведьмы, обрекшей короля на мучения. В пылающем небе со стороны дворца летит стая диких лебедей, но архиепископ не замечает их человеческих глаз, все его мысли занимает лесная ведьма, прядущая рубашки из крапивы, не прерываясь. Король настоял, чтобы ей не дали ничего кроме. Юная королева склоняет голову, не чувствуя себя униженной и виноватой. Солнце окрасило небо алым, времени почти не остается – она смеется горько и в полузабытье шепчет молитвы. Младший из братьев стучал в окно сырой темницы – значит, она не одна и значит, не может подвести, пусть на руках давно уже не осталось живого места. Она не успевает до зари, и первые лучи солнца пробиваются в темницу. Народ жаждет крови, сбивается в стаи, сопровождая процессию. За городом, где уже заготовлен хворост для погребального костра, оживление – бывшая королева лишится последнего, что у нее осталось, у всех на глазах. Грязные обозленные толпы, настолько ненавистные себе, что готовы разорвать кого угодно; что готовы купаться в крови жертв безумных суеверий и выкрикивать проклятия вместо погребальных песен, смеются. У них праздник. Элиза не видит их и не слышит, не поднимает глаз, в исступлении шепчет молитвы. Она любит молодого короля, но братьев – еще сильнее. Особенно – младшего, рубашка для которого все еще не закончена. В спину летят камни. Невдалеке уже виднеется капище – богам всегда нужны жертвы, даже тем, которые стыдливо прячутся за длинными тряпками и позволяют желающим приобщиться пить свою кровь до дна и зубами вырывать куски плоти. Боги всегда требуют обрядов и крови, боги ничего даруют безвозмездно. Архиепископ устало поднимает голову к фрескам – скоро начнется. Севшие на края повозки лебеди смотрят с надеждой. Она не успела. Десять братьев обращаются принцами, а младший, который приходил в темницу, закрывал от солнца, прижимал груди – младший так и остался с крылом вместо руки. Король не смеет пошевелиться: ведьма обратилась святой. – Теперь я могу говорить! – собственный голос кажется ей чужим и непривычно режет слух. – Я невиновна! Когда церковные колокола начинают звонить сами по себе, архиепископ вздрагивает. Над капищем, что за городом, нет дыма, и не пахнет огнем. Образы святых о чем-то шепчут, смеются, выкрикивают проклятия. Архиепископ с силой прислоняет руки к ушам, падает на пол, бьётся, швыряет распятие по полу. Все кончено. Лесная ведьма опять королева, архиепископ себя проклинает за то, что даже имени ее не знает. Смотрит на бога – единственного и предательски умиротворенного теперь. Его маска давно стала плохо скрываемым символом смерти и крови. Архиепископ сжигает тонкую кожу запястий слезами гнева, но уже не боится. Ведьма все у него забрала. Когда над городом расстилается туман, архиепископа забирает стража – всем богам нужны жертвы. С рассветом ко дворцу стаями потянулись птицы.