Светло-зелёный - цвет свободы

У Элизабет Хармон чутьё развито до предела, она безошибочно делит мир на белое и чёрное (точно шахматные клетки, которые так удобно умещаются на потолке) и убирает из своей жизни лишнее, без всякого сожаления вычеркивает ненужное, даже не оглядывается на то, что когда-то связывало прочной ниткой. Вечеринки где лёгкий коктейль сменяется новым с горькой оливкой, плавающей на поверхности мартини бьющегося о стенки фарфорового бокала, который будет пылится в шкафу до следущей пятницы, — ненужное, напыщенное, и отдаёт старшей школой Кентукки, где ее обувь ценится гораздо больше, чем знание бинарных уравнений. Оно с ее легкой подачи отметается в сторону, будто первая павшая пешка поставленная под бой и отданная за преимущество в темпе. Оно заменяется крепким алкоголем звенящем в бумажном пакете, и пачкой «Лакки Страйк», в которой наполненности больше, чем во всех ее бывших одноклассницах, мысли которых уже в двадцать один год заняты лишь пеленками, готовками и желанием поскорее накрутить бигуди и лечь спать. Новый журнал о шахматах за пол бакса, — это то немногое, без чего Бет, не Бет. Он необходим ей намного больше, чем так горячо любимый «Вог» Альмы, которая все же привела маленькую Хармон в мир моды, для которого в жизни Бет мало место, но вот сама Альма отправлялась на белую сторону, и там умещается гораздо больше, чем запах текилы и две даты через короткую черту. Хармон помнит и любит, нежное «мама» давно забытое ей до встречи с Альмой, которое до сих пор слетает с тонких губ когда во время пьяного угара, глаза натыкаются на их совместные фото, и слёзы так непривычно жгут кожу, будто та испещрена мелкими ранками, словно тонкое кружево на майке, в которой она бегает по дому, подтанцовывая под Элвиса Пресли из старенького радио, настроенного на одну неизменную волну. На этой же стороне остаётся ее пианино, Бет не умеет играть на нем, но бледные пальцы стараются воспроизвести движения мамы. Не получается. Бет взрывается вместе с новой пробкой, что вылетает из тонкого мутно зелёного горлышка. Делить мир на добро и зло, ее учил сиротский приют, вместе со стрижкой под горшок и монотонными пениями в часовне, где сосредоточиться на потолке у неё не получалось. Она не знала полутонов, лишь белое, чёрное, и светло-зелёное — цвет свободы в руках, которая стояла на первом месте всегда. Бет решительно продолжает расставлять в своей жизни все четко по полочкам, где Гарри Белтик и близнецы, никогда не соприкоснуться с Таунсом, который хоть и пылиться на верхней полке, но все же из сердца никуда не собирается. Но свободу она продолжает любить больше. Все в ее жизни просто, до жути, до рвоты в собственный кубок, полученный вместе с титулом чемпионки Кентукки. И все это рушится вместе с наглым —Ты Бет... Бет Хармон? — будто ее не печатали в том идиотском журнале о шахаматах, будто бы ее партии не идут вслед за его. Будто бы Бенни действительно с трудом может вспомнить о ней. И глядя в его глаза, она не видит ни чёрного, ни белого. Это пугает так сильно, что она проигрывает за тридцать ходов, не думая ни о своём ферзе, ни о пешечной структуре. Бет Хармон умеет делить мир на добро и зло, Уотсс замирает где-то посередине. Она далеко не глупая девочка, знает, о чем думают люди сидя напротив неё. Прочитать Бенни — сравни разгадке кода Давинчи, где-то под пальцами легко и немного покалывает. Но она не может отсечь свои глупые чувства, трезво мыслить не получается даже после пяти самодельных коктейлей из водки и водки. Бенни не вписывается в ее книжные полки от слов Бет-ты-влипла-по-полной. Ни его кимоно, ни матрас, на котором спать практически невозможно, ни холодный пол, который идёт в тон к его глазам, где восхищение мелькает лишь глядя на то, как она спасает слона одной своей пешкой. Бет знает, что это значит, но позволяет ему вести. Она делит мир на белое и чёрное, точно зная, на какой стороне окажется в конце концов, и его слова о сициалиснкой защите на ее собственных правилах тому лишь подтверждение. Она проигрывает Боргову, точно зная, что Бенжамин Уотсс влюблён в шахматы и ее возможность стать первой чемпионкой Мира среди мужчин. А ещё Хармон знает, во что влюблена она сама, также ясно, как знает и то, что цвет Бенни — светло-зелёный. А светло-зелёный — цвет свободы.