Перипетии

Ганса Ланду нельзя было назвать человеком мягкосердечным, и его прозвище оправдывало сию черту в достаточной степени. «Охотник на евреев». Звучало весомо, и Ланда всегда чуть ли не мурчал от удовольствия, когда слышал этот неофициальный титул. Однако сейчас, держа на мушке девушку-еврейку, отдалявшуюся с каждой секундой, штандартенфюрер убрал пистолет, не отрывая цепкого взгляда от хрупкой фигуры, перепачканной в крови и бегущей из последних сил. И кто знает, какова была истинная причина такого поступка? Наверное, сам он знал. Как знал и то, что рано или поздно они снова встретятся. Восторги Фредерика Цоллера по поводу прекрасного камерного кинотеатра и его не менее прекрасной владелицы довольно быстро дошли до ушей штандартенфюрера, и тот со свойственной ему педантичностью стал проверять кинотеатр Эммануэль Мимьё… Красивое, но такое неподходящее имя для давней знакомой! Впрочем, сам театр был вполне сносен, и Ланда в приподнятом расположении духа спешил в ресторан, где уже должны были собраться Геббельс со своей переводчицей-шлюхой Мондино и Цоллер с мадемуазель Мимьё. Удовольствие, испытываемое Гансом Ландой, в значительной степени основывалось на предвкушении. Раньше подобной силы эмоции могли захватить его только в моменты удачно захлопываемой еврейской мышеловки. Однако в этот раз причина была не только в очередной удачной ловушке. Ланда вполне отдавал себе в этом отчёт. Стоило только зайти в ресторан, он услышал немецкую речь, безошибочно определяя, откуда она доносилась, и, с улыбкой отказавшись от сопровождения официанта, направился именно туда. С каждым шагом речь становилась всё более отчётливой, кажется, мальчишка Цоллер всё же смог уболтать Геббельса и перенести премьеру в заведение лже-Мимьё. Тем лучше. Ланда даже не собирался скрывать полу-ухмылку, появляясь в уединённой столовой под радостное восклицание рейхсминистра. Остановившись у самого плеча Шошанны, Ланда всеми фибрами ощущал, как молодая женщина напряглась от одного только звучания его имени. «Значит, не забыла», — самодовольно подумал штандартенфюрер, подхватив её ручку, словно невзначай скользнув пальцами на запястье, и поцеловал тыльную сторону ладони. Пульс, заходящийся в панике, прекрасно ощущался сквозь тонкую светлую кожу, вызывая у Ганса подрагивание краешков губ. Пара фраз — все встали из-за стола, но ладонь Ганса вовремя скользнула на плечо Мимьё, удерживая её на месте. Штандартенфюрер позволил себе задержать руку на несколько секунд дольше положенного, проведя по ткани кончиками пальцев. Фредерик попытался было возразить нахождению своей новой знакомой наедине с охотником, но Хелльштром, посмеиваясь, отпустил едкий комментарий по поводу совершенно потерявшего голову рядового. Тому просто не оставалось ничего другого, как поцеловать пальцы Мимьё и оставить чрезвычайно довольного Ганса наедине с Эммануэль. Молоко, немецкие сигареты… Ланда прекрасно видел, как женщина начинает нервничать с каждой секундой всё больше, как она старается, чтобы голос звучал ровно — и это лишь усиливало его наслаждение. Игривое лукавство наполняло его до кончиков пальцев, соединяясь с предвкушением в гремучую смесь, заставлявшую дрожать внутри. Данных им намёков с лихвой хватило, чтобы практически прямо сказать Шошанне: «Я знаю, кто ты. Я прекрасно тебя помню». Та явно не была дурой, раз смогла за три года стать несуществующей племянницей безвременно почивших владельцев кинотеатра. Штандартенфюрер очень на это рассчитывал. Губы едва ощутимо дотронулись её пальцев при прощании, и Ланда, удаляясь, услышал тяжёлое дыхание и сдавленный всхлип. Поражение. Она поняла. Закрытый показ его интересовал мало, штандартенфюрер то и дело поглядывал на затемнённое окошко оператора. Шошанна стояла за камерой, хоть Ганс и не мог видеть этого своими глазами, и управлялась с техникой довольно мастерски. Это было важно для Геббельса. Не для него. И когда они покидали показ, Ланда настойчиво предложил мадемуазель Мимьё пройтись с ним до бара и немного выпить. — Всё же завтра такой важный день. Надо хорошенько отдохнуть, Эммануэль, — улыбка не могла скрасить фальши прозвучавшего имени. Шошанна кинула взгляд в спину удаляющегося Цоллера, которого Геббельс увлёк разговором об актёрах и сложностях работы. Штандартенфюрер терпеливо ждал положительного ответа, и Шошанне пришлось выдавить из себя улыбку и даже принять предложенный локоть. Марсель остался в театре. С удивлением она обнаружила, что Ланда неплохо ориентируется как в современном кинематографе, так и в картинах эпохи немого кино. Тема увлекла её. Кино позволяло отвлечься от невесёлой реальности, и Дрейфус пересмотрела, кажется, все плёнки, что были в кинотеатре. Вино, почему-то упорно не кончающееся в её бокале, значительно расслабило Шошанну, как и компания до ужаса интересного врага, с ленцой потягивающего пиво. Она не замечала блеска льдисто-голубых глаз, на удивление трезвых, цепко подмечающих порозовевшие щёки и лёгкую заторможенность. Вызвавшись проводить девушку до кинотеатра и увидев, как она подрагивает от прохлады, Ганс, не слушая возражений, стянул китель и накинул его мадемуазель на плечи. Шошанна не поморщилась даже внутренне. Будто на руках этого человека не было крови евреев. Не было крови её собственной семьи. Оставшийся в белой рубашке, контрастировавшей с тёмной стеной за ним, и чёрном галстуке, Ланда будто не чувствовал холода, насвистывая какую-то знакомую мелодию. Абсолютно расслабленный, будто находился не в сердце Франции, а на родных лугах Австрии. — Это «Frère Jacques»? — вопросительно пробормотала Мимьё, пытаясь понять, в какой стороне кинотеатр и как он далеко. Пара кварталов?.. — Простите, мадемуазель? — Ланда остановился, чуть подавшись вперёд. — Я не расслышал. — «Братец Жак», так ведь называется эта мелодия? — чуть громче произнесла она, едва не ударившись лбом о подбородок штандартенфюрера. Тот позволил себе тихо рассмеяться, увернувшись от неловкого нападения. — У нас она называется «Bruder Jakob». Но да, мелодия та самая. Заметив сложности Шошанны от пребывания в вертикальном состоянии, Ланда потянул её к стене, прислоняя к ней спиной. Молодая женщина тяжело привалилась к кирпичной кладке, неосознанно плотнее запахиваясь в китель Ганса, стараясь унять дрожь. Тот остался сбоку, оперевшись на стену рукой. Мимо прошла компания подвыпивших солдат. При их виде Мимьё постаралась слиться с обстановкой, но белая рубашка Ланды их выдавала за километр. Она пропустила момент, когда он оказался напротив, прижимая её к стене и глядя прямо в глаза. Вдоль позвоночника прошли мурашки, пока светлые глаза изучали её реакцию, а губы выдыхали почти в губы. — Как же ты так легко попалась, Шошанна? — насмешливо протянул Ганс, пригвоздив её холодом глаз к месту. — Вы сами сказали «au revoir»… — прошептала Дрейфус, снова став той девчонкой, бегущей по полю в слезах и крови. Берет съехал набок, едва держась на светлых волосах. — Как я мог забыть, конечно… — Ланда долго смотрел в глаза девушки и внезапно повернулся в сторону, отступая на шаг: — Автор, это невыносимо! Его взгляд был направлен на фигуру, занимавшую подобие режиссёрского кресла в стороне от разворачивающегося у стены действа. Сидящая по-турецки с ноутбуком на коленях и описывающая всё происходящее… кому-то она могла показаться безобидной девчонкой с криво завязанными в хвостики светлыми волосами. Кому-то, но не тем, кто «снимался». Остальные присутствовавшие на площадке приблизились к действующим лицам, не желая пропускать интересное событие. — Га-а-анс… — протянула автор, со вздохом закрывая крышку. — Что не так? Всё же шло прекрасно. — Если бы я не остановился, ты бы сделала так, что рассвет я встретил в постели Шошанны, — он не спрашивал, а утверждал. — Или в своей постели с ней… И что? — она убрала компьютер в сторону, на автомате левитируя его рядом с собой. Это был её мир, и не было границ её способностям. Не здесь. — Я — не трепещущий юнец, чей мозг перестаёт работать при виде любой симпатичной мордашки, — пока Ланда говорил спокойно, но те, с кем он уже был знаком, чувствовали, что ещё немного — и начнётся стрельба. Это предвкушал и Хелльштром, оказавшийся позади автора. — Я согласна! — неожиданно встряла Дрейфус. — Что за спонтанные приливы возбуждения при его виде? — она бесцеремонно ткнула полковника в плечо. Тот поморщился, но ничего не сказал, всем своим видом стараясь показать, что выше всяких тычков. — Это же так глупо и абсурдно — влюбиться в убийцу своей семьи! — Вы вообще видели рейтинги? А популярные направления фанфиков? — вопросила автор. — Кинки всё больше набирают популярность. И это я ещё не планировала БДСМ и другие фетиши. Радуйтесь, что я стараюсь соблюдать дух времени. Что-то не вижу проявления радости на ваших физиономиях. И вообще, — она вскочила с места, сверкая то и дело меняющими цвет глазами. — Как можно не замечать все его прикосновения? Поглаживания? Или то, что он отпустил тебя с фермы Лапедитта без единой пули в спину? Разве это недостаточное проявление… чего-то потенциально романтического? — Нет! — в один голос ответили Ганс и Шошанна и неодобрительно покосились друг на друга. — Ложь и провокация! — автор явно актёрствуя воздела руки к небу-потолку. Здесь её стиль одежды словно повис между фэндомами и эпохами: белый топ с укороченной накидкой из футуристичной ткани в шестиугольниках, кожаные обтягивающие брюки, белоснежные сай-фай кроссовки на платформе — и это сочеталось с почти безвкусными массивными серьгами, золотым ожерельем и кожаными наручами от доспехов. На лице были то ли нарисованы, то ли вытатуированы белые линии, контрастирующие со смуглой кожей. Всё окружающее также было слишком сюрреалистично. Ганс всё ещё не мог привыкнуть к автору, не зная, как на неё реагировать. Поэтому он молниеносно достал вальтер и трижды выстрелил в неё. Пули зависли напротив лица, на котором на секунду промелькнул страх. — Да ладно тебе, полковник… — нервно хихикнула автор, нацепив маску весёлости. Ставший бесполезным металл с жалобным звоном упал на пол. Что сказать, ссориться с Ландой девушка совершенно не хотела — всё же новый любимчик. — Давай закопаем топор войны? Или утопим… Где там топор? Война, где он? — крикнула она куда-то вглубь гигантской съёмочной площадки, плавно переходящей в городок персонажей. Ответа от Войны она не услышала, зато со «сцены» послышалась неразборчивая и явно нецензурная тирада на немецком, после которой последовало заявление, что сегодня он, Ганс Ланда, более не намерен терпеть произвол, а намерен напротив оставить сию обитель скорби. Вместе с Шошанной они покинули съёмочную площадку, провожаемые голодным взглядом замеревшей на месте автора. Всё остальное напротив пришло в движение: декорации ночных улочек Парижа споро разбирались, свет сменился дневным. Хелльштром, желавший увидеть продолжение балета, стряхнул с чёрной формы Вермахта несуществующие пылинки и обменялся с автором прощальным кивком. То и дело кто-то сновал мимо самопровозглашённого режиссёра, вернувшейся в кресло и положившей компьютер на колени. Каллены пересекались с фон Кролоками и Лестатом, обмениваясь опытом, Шепард с командой спорил о допустимости убийств с Клодом Фролло и Серыми стражами из Ферелдена. Где-то в стороне мелькала золотая накидка Грандмастера, который был судьёй в споре Магнетто и Карла Хайзенберга, а в направлении, куда ушёл штандартенфюрер вместе со своей спутницей, явственно ощущались ангельско-демонические волнения реальности. Наверняка Аластор, Фенцио, Гавриил и Кроули спорили, какая система лучше применима в райско-адском контексте. Всё как всегда. Многолюдно, непонятно, но очень… вдохновляюще. При виде всех этих персонажей, автор открыла ноутбук и кликнула на черновой документ с набросками идей. Локи же, в этот момент находившийся под пологом невидимости и смотревший через плечо в экран, заметил некоторые из них и, содрогнувшись, поспешил убраться подальше. Его психика была ему ещё дорога. Он и не заметил усмешку и короткий взгляд в свою спину от автора, на секунду оторвавшейся от экрана. Будущее в её воображении начинало играть приятными красками.