Женя пахнет потом. Артём жмётся к нему, уставшему и беспокойному, лоб на груди, крепко сжимает полы поношенной ветровки и слушает, как гулко бьется чужое сердце. Женя дышит шумно и тяжело, кажется, немного дрожит. Побуревшие пятна высохшей крови над верхней губой и сбитые костяшки пальцев. Артем беспокоится, но совсем немного.
Идут в сторону парка. Артем поправляет очки и осуждающе (так кажется Жене) молчит – руки в карманах, блеск глаз скрыт под челкой. Женя думает, что сказать в своё оправдание, но мысли хаотичны, скачут по голове, не формируя чётких предложений. Да и должен ли он оправдываться? Должен ли чувствовать вину за то, что Артему приходится видеть его разбитую рожу? Артем не помогал ему вытирать кровь, не бился с медсёстрами за обезбол (Марку выдали только половину таблетки, но и она, горькая и абсолютно непроглатываемая, была утешением. А может, облегчение пришло из-за той теплоты и ласки, с которыми он пытался поддержать пострадавшего сокурсника — Женя ужасно растерялся (скорее смутился, но этого слова он избегал), даже ватку с перекисью уронил, и Марику пришлось ходить отбивать новую. Женя пообещал себе, что обязательно его нарисует), Артем даже не спросил, что случилось на этот раз, он просто шёл рядом, сжимая ладонь Жени особенно крепко. Костяшки горели.
— Тебе так намного лучше,— тихо, скорее для себя, будто не имея цели донести мысль до собеседника, но поделиться наблюдениями. Неважно, с кем.
— Ты о чем сейчас?
— Я терпеть не могу твою обычную укладку.
— Можешь найти Рому и лично его поблагодарить,— Женя огрызается. Артём удовлетворенно кивает.
Грунт хрустит под ногами.
— Я защищал Марика.
Потребность быть оценённым по достоинству. Потребность в похвале. Он был хорошим человеком, он следовал выученной в детских советских книжках морали, он был тем, кем были его любимые герои, но в отличие от них, Женя не чувствовал уверенности в том, что делает. Когда несёшь в руках свет, по колено стоя в грязи, становится мерзко. Это не было привычной герою преградой, нет, болотная грязь не пугала его. Эта липкая жижа лилась из людей. Из бьющихся за фальшивую популярность подростков, из умирающих от голода старух, из давящихся дешевым бухлом за гаражами мужиков, из набивающих карманы перепачканными чужой кровью деньгами ментов, из пробитых парней и вывернутых наружу девчонок. Грязь прибывала, густела и липла к берцам. Грязь захватывала пространство, и Женя не знал, что нужно сделать, чтобы убежать [перечекнуто] победить ее.
Вопреки образу хулигана, который он выбрал сам, Женя не мог отступиться от морали, впитанной с материнскими причитаниями. В жизни нужно быть хорошим человеком. Работником, другом, мужчиной. По ГОСТу.
— Молодец.
В этот раз почти без иронии. Артему не нравилось, как Женя пытается уместить себя в образ «плохого парня». Это было чертовски нелепо, и первое время Артем смеялся, пока это не стало раздражающим.
Жалкий, какой же жалкий он был за этой маской. И ведь девчонки реально велись. На фальшивку, в которой мальчик-мамина-гордость боролась с подсмотренным в каком-то дешевом американским фильме бэдбоем. Поэтому Артем пытался поощрять такие порывы дурака, живущим по понятиям. Дурака, который имел какие-то бабушкинские понятия о добре и зле и пытался делать первое.
Чуть громче,— Молодец, Жень.
— Издеваешься?— смешок. Нотка обиды, пальцы в чужой ладони замирают.
— Почти,— ускоряет шаг, уводит с парковой дорожки в траву. Наверное, нужно уточнить, расспросить Женю о ситуации. Артем чувствует, что ему нужно внимание. Не сочувствие и жалость, нет, только возможность быть услышанным. Ещё приласканным, но Артем ему не девушка, чтобы подставлять грудь для плаканья и мурлыкать что-то слащаво приятное. Артему по большей части все равно, чего хочет Женя. Пока Артему интересно – он будет исследовать, находить нужные слова и смотреть на реакцию. Когда наскучит, он найдёт нового испытуемого и начнёт новый опыт. Гипотез у Артема много. Но сейчас нужно быть здесь и продолжать пустой диалог. Вдох-выдох, серьёзное лицо. — Чем Марик успел насолить Роме?
Марик был одним из самых спокойных старшеклассников, и Артему нравился. Рассудительный, наивный, миролюбивый мальчик с веснушчатым лицом. Ходил в библиотеку, украдкой рисовал анимешек в тетради, любил Мельницу и Квинов. Чем он мог спровоцировать здоровяка Рому, Артем догадывался – умел замечать мелочи. Как бы хорошо Рома и Берт не скрывались, иногда что-то да проскользнёт – в жестах и взглядах. Марк, так хорошо ладивший со всеми, мог что-то услышать и захотеть уточнить. А Рома, боявшийся за свою репутацию, мог принять необдуманное решение.
— Я не очень понял, если честно. Сказал что-то не то, как это обычно и бывает. Непривычно для Ромы, конечно, он рациональный до чертиков и слабых никогда не тронет. Видимо, Марик за больное задел.
Идут по обочине, плечо к плечу, ладони крепко сжаты. Женя пытается быть безразличным, но то и дело оглядывается по сторонам. Артем смотрит под ноги, мысленно смеётся. Однажды их увидят. Не одноклассники, так местная алкашня. Интересно, что Женя будет делать? Отнекиваться? Огрызаться? Отшучиваться? Или просто покрепче стиснет руку Артема и побежит? Люди так по-разному ведут себя в стрессовых ситуациях, и это не может не интриговать.
— Считаешь Марка слабым?
Женя смущается.
— Ну... Рома в весовой категории побеждает...
Артём тихо смеётся, и Женя наконец позволяет себе расслабиться. Улыбнуться вместе с ним. Тёма ужасно сложный в последнее время (или он всегда таким был), но когда он смеётся, Женя чувствует, что по-настоящему счастлив. Снова оглядывается и быстро целует Артема в уголок губы. На ходу получается как-то смазано и по-детски, но Женя все равно ужасно довольный.
— Не поспоришь, ладно,— достаёт из кармана побитый плеер. Пытается распутать наушники одной рукой под Жениным взглядом. Тот не выдерживает, отбирает наушники. Артём наблюдает за его попытками молча, с каким-то странным удовольствием. — Есть догадки, что Марик мог сказать?
Женя молчит. Молчит долго, и Артему кажется, что он уже не услышит ответа.
— Иногда мне кажется, что мы зря так скрываемся,— они никогда не скрывались по-настоящему. Целовались на верхнем пролёте в левом крыле универа, ждали друг друга после занятий, приходили на тусовке в шмотках друг друга. Но Артём не стал это комментировать. — Потому что... Ну, люди по большей части бисексуальны. В той или иной степени. И в школе мы ведь не одни такие, Тём. Ты ведь замечаешь это. Не зря стекла в очках толстые.
— Какие – такие?— откровенная насмешка, но Женя сам виноват.
— Педиковатые, Тём, педиковатые,— шуточно лупит собеседника по заднице. Разумеется, предварительно оглянувшись.
Артём ускоряет шаг. Улыбается:
— И к чему этот задушевный спич?
— Ты понял, о чем я,— поворочивают к выходу из парка. — В контексте Ромы и Берта, Марка.
Перед последним именем Женя немного мешкается, и Артём мысленно ставить засечку. Забирает плеер, втыкает наушник в ухо, включает «август» стереополины и смеётся:
— Тогда чего ты стесняешься?
Женя выгибает бровь и тянется в карман за сигаретной пачкой. Пока прикусывает ракопалочку, Артём находит ему зажигалку.
— В плане?
— Почему не говоришь прямо, не называешь вещи своими именами?
Женя затягивается. Нащупывает второй Тёмин наушник и молчит, подбирая слова. Думает о концерте, на который они с Артемом могли пойти, если бы жили в городе побольше и поближе к центру. Так и не сходили, и Женя показывал Артему чужие записи, но тот не был заинтересован в русской синти-поп исполнительнице. А сейчас Женя слышит знакомый мотив из чужого наушника и думает, за что все-таки Артема любит.
— Меня так воспитали,— дешёвые сигареты, мерзкий привкус во рту и пропахшие пальцы. М-да, это не гвоздичные изящные палочки, которые Егору привозит старший брат. — Дурацкое оправдание для взрослого человека, но я хочу напомнить, ГДЕ мы живем.
— Тебе страшно?— Артем перехватывает пальцы Жени у самых губ и делает затяжку. Артему не нравится курить, но нравится, что от них с Женей пахнет одинаково противно. Бедностью, смиренным бунтом и душной кухней в часы рассвета.
— Терпеть тебя не могу за умение задавать вопросы,— проходят поляну. Женя морщится и стряхивает пепел в траву. — Да, мне страшно.
— Почему?
Это было самым приятным. Находить оголенный нерв и касаться его кончиком пинцета, смотреть, как реагирует испытуемый. Потом можно снять кожу и подергать за сосуды, посмотреть, насколько они спутаны и крепки. Можно подать ток к мышце и следить за сокращениями. Можно сделать надрез и положить на зрительные бугры хлорид натрия. Метафорически, конечно. Практика намного интереснее теории. Раньше Артем ограничивался чтением. Дедушка учил ценить жизнь и не жертвовать ей зря: изучать внутренности лягушки можно по энциклопедии, без причинения вреда. Повзрослев, Артём узнал об этичности исследований и понял, что найти лазейку в экспериментах, где вскрытия не происходит, куда проще. А копаться в чужих головах и смотреть на последствия взаимоотношений после твоего вмешательства интереснее, чем наблюдать за предсмертными судорогами несчастной лягушки.
— Почему мне страшно?
— Да,— бояться можно разных вещей. Страх столкнуться с консервативными идиотами возле гаражей и быть избитым значительно отличался от страха погрузиться в себя и признать наконец свою идентичность. — Чего ты боишься, когда используешь эвфемизмы, но говоришь о естественности бисексуальности?
У Жени снова кровоточит губа. Чертыхается и ускоряет шаг, утягивая за собой Артема. Наушники волочатся по траве, сигаретный бычок остался в кармане ветровки. В парке непривычно тихо, только сверчки надрываются.
— Я боюсь, что позволю себе слишком многое,— крепче сжимает ладонь Артема, пока они продираются через кусты. — И однажды это аукнется мне. Ты слишком много времени проводишь в сети и забываешь кое-что. Мы живем далеко не в столице, Тём. Да даже там открытые гомо ребята вряд ли ходят по улицам, держась за руки. Закон не на нашей стороне. Я боюсь за маму. За тебя.
— Почему ты полагаешься на закон? — Артем смотрит, как Женя сплевывает кровавые слюни.
— Потому что я вырос на сказках о справедливом государстве. И я люблю свою страну, хоть она и не готова меня принять.
— Ты всегда можешь уехать и не бояться, — хорошее утверждение. Бегство как копинг-стратегия. Выглядит ли Женя как человек, который хочет быть в комфорте, не рискуя лишний раз? Скорее да. Из воодушевлённых какой-то идеей и готовых ради неё жертвовать всем у них на курсе всегда был только Егор, но даже в нем Артём не уверен.
— И кем я буду? — достаёт вторую сигарету. — Бежать все могут. А исправить то, что было сделано до нас, использовать ресурсы своей страны и строить будущее, которое мы заслуживаем, кто будет? Нельзя просто ждать нужного человека.
— Какие-то Егоровские идеи,— смеётся. — Ты же понимаешь, что толпа воодушевлённых придурков ничего не решит?
Женя затягивается слишком сильно. Приходится откашливаться. Неловко? Да. Не для себя же он давится этими дурацкими сигаретами.
— Ты действительно думаешь, что можешь уехать?— вопросом на вопрос, как Артему нравится. Поэтому, наверное, Артем и заинтересован в Жене. Многие даже на вопросы отвечают с трудом, а Женя заставляет думать и прививает свою позицию аккуратно, без радикальности.
— Если я захочу, я уеду,— качает головой и снова перехватывает ракопалочку. Такой самоуверенный. Женя смотрит на него сверху вниз, улыбается уголками губ. Они почти вышли из парка.
— Нет, Тём, — Как-то тоскливо. — Мы ведь все хотели. Поступить в столицу, обязательно в лучший вуз страны и на бюджет. Уехать из этого проклятого городка, выбиться в люди, разбогатеть. Квартира, машина в кредит, дорогие курсы.
Артём хмурится, Женя делает затяжку и продолжает:
— Хоть кто-то, Тём? Весь наш выпуск остался здесь. Два вуза на весь город, два вуза, черт тебя побери. А все так хотели вырваться, хвастались репетами и сданными пробниками.
— У тебя была возможность уехать, ты один из лучших. Почему не поступил в столицу? Ты по баллам проходил, но даже документы не подавал.
Артем знал ответ. Он тоже проходил по баллам и тоже подал только в местный филиал окружного университета.
— А смысл? Корочка мне сейчас нужна только чтобы в армейку не загреметь. А интересующие меня курсы можно проходить онлайн.
На самом деле, они просто не хотели покидать город. Он жил только в тёплое время года, когда начинался сезон курортов. Он знал всех своих жителей и каждому дарил по секрету. Он цвёл и разрушался, имел свою уникальную историю, винные погреба и пару-тройку снятых фильмов, которые все пересматривали по несколько раз и тыкали в экран, узнавая родные улицы. Казалось, если их выпуск сбежит в мегаполисы, город совсем опустеет. Некому будет танцевать на набережной, разрисовывать стены и обкатывать лошадей. Иллюзия, конечно. Молодняк бойко завоевывает улицы, пока студенты спиваются в одном из городских парков.
Раньше Женя не понимал, почему Рома, Берт и Аня и не хотят вернуться в столицу, откуда их увезли родители лет семь назад. Неужели удобную инфраструктуру, профессиональные возможности и наличие выбора можно променять на построенные в прошлом столетии неотапливаемые домишки, невозможность скрыть что-то от соседей и хреново работающий интернет? Да, у них было море и персики, но море и персики можно видеть месяц в году и наслаждаться, зачем превращать их в рутину? Разве они стоят этой болотной скуки? Да, летом здесь легче найти подработку (старшеклассниками они вместе выезжали собирать яблоки в садах или работать в поле) и найти тусовки (приезжие ребята приносили с собой истории), но зимой делать в городе абсолютно нечего: развлечения для пенсионеров и случайных приезжих, редкие странные концерты, шахматный клуб однорукого командира в отставке, один задрипанный кинотеатр (к началу сезона открывались ещё два). Город славится хорошим воздухом, но с чем это связано? У них нет ни одной фабрики, рабочих мест, соотвественно, тоже. Никакого карьерного роста. Ты либо организовываешь бизнес, либо ищешь что-то на удаленке.
Вырваться тяжело, но возможно. И когда двое из всего выпуска сдают три экзамена на 290+ баллов, у них есть все шансы сбежать из курортного городка на юге огромной страны в совершенно другую по своей структуре столицу. Получить достойное образование, найти стабильную работу, завести полезные знакомства. Остаться и дать своему потомству все возможности жить лучшей жизнью.
Поэтому мама Жени очень расстроилась, когда он сказал, что не будет уезжать в Москву. Когда ты одна вкладываешь в ребёнка все ресурсы, работаешь в две смены, занимаешься его образованием в городке, где за место в саду готовы глотку порвать, тяжело смотреть, как он отказывается от лучшего будущего. Она была не в праве решать за него и была готова принять любое решение. Но как же больно это давалось.
Женя не уехал, потому что знал, какие для этого нужны большие деньги. Дорога, комната в общежитии, время освоиться, прежде чем он найдёт работу. Совмещать учебу со сменами в общепите не хотелось, искать новых знакомых в незнакомом месте не хотелось, быть облапошенным мальчиком из глубинки не хотелось. Первые траты легли бы на мать, вторые тоже, третьи...четвёртые...пятые... Женя сомневался, что нашёл бы работу. Большие города развращают.
Кроме денег было ещё что-то.
Здесь Аня –
та самая девочка с гитарой, слишком дикая, чтобы петь «мурку», слишком холодная, чтобы быть в прибрежной но тусовке, но достаточно крутая, чтобы играть на ночных концертах с 16 лет, получать уважение учителей и раскидывать по подворотням бухих придурков. Кем она была бы в столице? Одной из многих. То же и с другими, с каждым из них. Женя не хотел быть одним из многих. Артём не хотел быть одним из многих. Столько времени вложено в построение репутации, в создание целостной личности и проецирование ее для остальных. Столько времени вложено в завоевывание авторитета, в получение права быть фриковатым и не быть осуждённым и осмеянным.
Все сначала? Ради кого? Маленькой тусовки, которую он [любой из них] надеется найти?
Стряхивает пепел, встряхивает головой.
У выхода из парка стоит мотоцикл Жени. Купленный на деньги, отложенный матушкой для его переезда, совсем новенький, характеристики выше среднего.
— Ко мне?— оба бычка летят в мусорку. Женя протягивает Артему шлем.
— Отвези меня к морю,— уставший? раздражённый? С Артемом ужасно сложно в последнее время.
Жене нравится, как тепло рычит под ним мотоцикл и как крепко держит его Артем. Жене нравится, что до моря ехать совсем немного. Набережная в пяти минутах отсюда, но зачем им людная набережная, когда есть дикие пляжи, пустующие в октябре. Ради них нужно пересечь город и выехать на окраину. Жене нравится, что он здесь и сейчас. Жене нравится, что Артем тоже есть в этом «здесь и сейчас».
Артем, наверное, не переезжал по другой причине.
Аню, Рому и Бертольда привезли в Краснодарский край из-за хвойного воздуха и особого климата. Забавно, что примерно в одно время. Рома объяснял это тем, что познакомились ребята в клинике, все наблюдались у докторов с одним диагнозом и подвергались экспериментальному лечению. Впрочем, не особо успешному. Доктора настоятельно рекомендовали сменить место жительства, и родители Московской троицы прислушались.
У старшего брата Егора было то же заболевание, но он периодически катался в столицу и обратно, приезжал убитый, напичканный лекарствами, зато привозил всякие плюшки и нормальные сигареты. Сигареты ему курить нельзя было, но кого это останавливало?
Стоило старшему брату Егора начать кашлять, парня тут же запирали в «Голубой бухте». Там же с определённой периодичность оказывался и сам Егор, и столичная троица.
Не было секретом, что Артем и Егор все детство вместе провели, Женя был уверен, что его ненаглядный не только носитель болезни, как и большинство их компании, но и имеет открытую форму. Кашлял Артём отвратительно, и если бы Женя не навещал его в период обострений (без приглашения Тёмы, естественно, и тайно от его дедушки), он бы никогда не узнал об этом. Такие визиты, кстати, породили в Жене ипохондрические замашки, которые, в прочем, не мешали ему курить.
Но столичный климат был им всем противопоказан, а разносить заразу по стране в угоду своему желанию развиваться было нелепо.
В любом случае, Женя был рад, что они с Темой остались в городе. Помимо Артема Жене были дороги и другие ребята, и не хотелось терять придурковатую дружбу с Костей и Сашей, нежное и поддерживающее общение с Мариком, полушутливые стычки с Ромой и странное покровительство язвительному Феде из-за какого-то переезда. Ребята их выпуска, старшекурсники, деды. Все они были дороги Жене, и он признавался себе, что по-детски трепетно относится ко всем этим почти родственным связям маленького города.
Шумят волны.
***
Подмятая под тощую задницу одежда и холодные, в тон октябрьскому морю, глаза. Артём перебирает в пальцах гальку, думает о чем-то своем и молчит мрачно, бесцветно. С грохотом разбиваются волны, надрывается одинокая чайка. Ветер холодный и мокрый, пахнет далёкой грозой.
У Артема тёплая кожа, подтон – карамель с персиками, слишком яркое пятно для серо-коричневой гальки. Аккуратные стопы, волосы на лобке – белое золото, остаток детской кривизны в позах, багровые синяки на коленях и соски почти вишнёвые, настоящая южная жемчужина, золотой мальчик.
Женя смотрит на гусиную кожу и промерзшие глаза, Женя расстегивает ветровку и накидывает ее на голые плечи сокурсника.
С Артемом так сложно в последнее время.
Артём елозит по выцветшей куче и вытаскивает из кармана плеер. Включает «На палубе» Ады, и Женя морщится. Приглушённый писклявый голос, пробивающийся через громыхание волн, раздражает. Женя Артему Аду и показал, но из всех песен именно эта отзывалась в Теме больше всего. Женя знал слова, они действительно должны были откликаться в сокурснике, но монотонно и надрывно поющий ребёнок слушался по настроению. Сейчас его у Жени не было.
Все равно садится рядом.
Слушает, как дышит Артём, наблюдает, как море и лирика растворяются друг в друге, в голубых глазах.
Хорошо.
Песня подходит к концу, Артём прячет плеер. Суетливый? Нет, совсем не так. Делает все быстро, почти незаметно, Женя ловит его движения лишь за счёт шелестящей ветровки.
— Почему ты не разденешься?— Льдинки в глазах мерцают.
— Зачем?— Женя умеет отвечать так, что Артем не может различить искреннее недоумение от насмешки.
Пожимает плечами. Делает это так часто для знакомых, запирая в себе невысказанную, одному ему понятную мысль. Жене это не нравится. Его раздражает обособленность и закрытость бывшего школьного фрика, так пугающая Марика. Было в этом что-то эгоцентричное.
Женя отличается от других. Для него Артем говорит.
— Это бессмысленно объяснять. Нужно чувствовать.
Сложно. Раздражает.
Сигарета как-то незаметно оказывается в пальцах. Смеётся нервно.
— Какой же ты придурок, Тём. Ебаный октябрь, а ты жопу морозишь.
Пожимает плечами. Опять.
С ним так нельзя, и Женя почти корит себя за фразу.
Это что-то на другом уровне, несоциально, дико, странно. Если он приносит тебе грязь в ладонях, ты должен проявить интерес, иначе ты такой же, как те, однородная мясная куча, случайные звуки и мерзкие всхлипы, он не будет чувствовать обиды, он просто перестанет выделять тебя из среды, ты растворишься и исчезнешь в его картине мира.
Неуклюжая затяжка, мазнул по губам.
Женя стягивает футболку. Холодные капли по коже, чаячий крик, сопение Артема.
— Чувствуешь?
Пока воздушные ладони хлестают по телу, пальцы Жени нащупывают пальцы Артема. Пахнет водорослями. Давящее чувство в груди – тревога, усталость, сомнение – рассасывается. Мурашки, твердеющие соски, табачный привкус. Дышится сложно, приходится захлебываться воздухом – судорожно делать затяжки и смотреть широко раскрытыми глазами. Сердце перекрикивает рокот волн. Снова шелестит соскальзывающая на гальку толстовка, Артём перебирается на сидящего Женю, а Женя перекладывает ладони на ягодицы Тёмы. Ощупывает их с осторожностью, словно впервые — иначе ощущается текстура кожи замерзшего придурка. Пока его руки заняты, сигарету держит Артём, то и дело крадет затяжки и дымит в губы сокурсника, никогда не оставаясь на них дольше положенного. Дразнится мягко и нагло, лохматит Женины волосы свободной рукой, то и дело сжимая пальцы до больного крепко. Иногда ластится вперёд – грудь к груди, живот к животу, шумный вдох. Женя чувствует собирающееся тепло, ругается беззвучно. Их с Артемом разделяет два слоя одежды – Женины джинсы и боксеры, избавится от которых он сейчас не может – Тёма прилип к нему и улыбается в самые губы, чувствует, мерзавец, что в него упирается теперь все Женино внимание.
— Нагрел себе местечко, да?— Вымученный прищур, шепчет, касаясь Теминых губ. Тот довольный и хитрый, откидывается, чтобы затянуться, и ёрзает на месте.
Женя выдыхает шумно, крепче сжимает пальцы и толкается вперёд, насколько это возможно. Артём хватается за его плечо, чтобы не упасть, и выдыхает дым. Горячее табачное облако и мокрый морской ветер заставляют сомкнуть глаза.
— Так ты чувствуешь?— в самое ухо – губами по мочке, совсем тихо, прижимается крепко-крепко, вздрагивает и окутывает руками, успевая срывать с сигареты последние затяжки. Тело холодное, иногда мелко бьется сократившимся нервом, приходится поменять местоположение ладоней и переместить их выше, на поясницу, талию или лопатки. Растирать медленно и сильно, почти снимая верхний слой эпидермиса. Морской ветер постепенно смывает границы, смешивая людей с табачным дымом, туманно, мокро и бесформенно. Уткнуться в острое плечо и не дышать, пытаясь вжаться в холодное тело со всех сторон, игнорируя горячее ядро, образовавшееся между ними, попытаться слиться, доверившись диффузии и ветру, отречь время.
— Чувствую,— на выдохе и с очередным нелепым толчком. Все, что сейчас чувствует Женя отчетливо – это Темин член, утыкающийся в его живот. Артём это знает и смеется в Женины губы.
— Врешь,— кусается и ёрзает на Женином паху, заставляя его болезненно охнуть.
— Возможно. — Внизу живота тянет томно и почти болезненно, тесно находиться в штанах и между Артеминых бёдер. Пытается поймать тёплые смешливые губы и задержаться на них дольше нескольких секунд, но Артём уворачивается и оставляет на Жене слюнявые пятна.
Женя расцепляет руки и откидывается назад, укладывая спину на ледяную гальку. Капли пота раскрываются морозными цветами от потоков воздуха. Камни неприятно упираются в тело, но куда неприятнее упираться в Тему.
Тот сползает с него и ложится рядом, утыкается носом в Женино плечо (член касается бедра) и дышит глубоко, медленно. Мокрый и быстро холодеющий, бесстыдно нагой, лежащий на дикопляжной гальке в середине октября, ворующий сигареты, имея проблемы с легкими, такой маленький для этого берега и такой большой для Жениной жизни. Поглаживает Женину грудь кончиками пальцев.
— Может, все-таки ко мне?— пытается приподнятся, но Артём останавливает его, вдавливая в камни.
— Нет,— тихо и настойчиво. — Нужно здесь.
Женя устало выдыхает.
— Тем. Я беспокоюсь за твоё здоровье. Холодно, жестко, влажно. Простудишься и будешь дома сидеть, а мне в окна лазить, джинсы рвать.
— Так за мое здоровье или за свои джинсы? — улыбается, прижимаясь крепче.
— Укушу сейчас,— укладывает руку поудобнее, чтобы можно было обнимать Артема.
— Давай.
На этот раз никуда не убегает. Губы податливые и сухие, вкусом – Женин табак.
Так легко подмять его под себя, впечатать в гальку, перехватить руки, исцеловать виски, лоб и шею. Артем беззвучный, держит губы сомкнутыми, только дышит громче и отрывистей.
— Ты уверен?— кусает запястье. Артем кивает, потом повторяет вслух, специально для Жени, для которого это имеет значение.
Женя приподнимается и идёт к брошеным сумкам за презервативами. Оглядывается по сторонам и нехотя стягивает джинсы с трусами. Кажется, все-таки чувствует то, о чем говорил Артем. Он сейчас больше, чем все побережье, он сейчас шире, свободнее, ярче и громче, он в кусочках и во всем воздухе, дрожит и раскрывается, пахнет солью, водорослями и свободой, звучит как чайка и волны, дышит светом, водой и случайными ракушками.
Тёплое пятно на серой гальке — Артем – солнечная краска, разлитая по грозовому асфальту. Но только глазами. Под пальцами он становится холодным и едким, кусается, жжется, сжигает кожу. Такой сложный, живущий внутри себя и за пределами мира.
Артем приподнимается на локтях, выбеленные пряди закрывают лицо, но он улыбается безмятежно, лежит весь такой открытый и спокойный, ждёт, пока Женя разберётся с презиком.
— У меня смазки с собой нет,— виновато, но без особого раскаяния. В конце концов, он предлагал поехать домой.
— Жень,— протягивает ладонь, Микеланджеловский Адам, такой же текучий и с запертым в грудной клетке секретом. Захватывает Женино запястье, притягивает к себе, роняет, вбивая себя в гальку чужим телом. Женя успевает его повернуть, колени уколоты галькой, к утру посинеют и будут болеть, а сейчас… Медленно и с тихим стоном (чьим? кажется, выдохнули оба). Артем прогибается, взрыкивает что-то тихое, одному ему понятное.
Губы Жени по пояснице, зубы Жени на холке, несколько толчков, несколько приглушённых стонов, прерваться, снова перевернуться — хочется видеть лицо Жени и небо, грозовое и бесконечное, саднят колени, отяжелевшее дыхание, сдавленные под чужим телом ребра – и все равно прижимать к себе крепче, сильнее, не давать сделать вдоха, обкусать язык и губы, обхватить ногами и вбивать в себя методично, пока кожа на спине сползает из-за прибрежных камней. Под грохот волн глохнуть от набата собственного сердца, стать волнами, раскинуть руки, раскрыть глаза, дышать, в нем сейчас не Женя, нет, в нем сейчас все побережье: и небо, и море, и камни, и чаячий крик; в нем сейчас целый мир и один промёрзший мокрый горящий сокурсник, такой незнакомый такой родной, иногда умеющий удержаться на плаву.
Женя замирает. Руки, так долго искавшие опору на камнях и Темином теле, сжимаются, лоб потный, облепленный мокрыми прядями, такие же сбитые галькой колени и расширенные зрачки. Нужно вернуться на берег. Не успевает.
Судорожный вдох. Ноги подрагивают, использованный презерватив остаётся где-то между гальки, остаётся надеется, что чайке хватит ума не сожрать его, пока идёт процесс разложения.
Ложится рядом, накрывает член Артема рукой. Несколько мягких движений, Темин стон, пальцы размазывают сперму по животу, находят Темину ладонь, липкие и потные, цепляются за чужие холодные пальцы. Солнце не слепит, но вынуждает жмуриться, воздух тяжёлый и мокрый, нужно проталкивать в лёгкие, ветер срывает остатки жара с двух тел. Женя пытается ощутить бесшумное дыхание Артема и ловит его на своём плече.
— Как ты до этого додумался? — мурлычет, перебирая золотые локоны. Знает примерный ответ на свой вопрос.
— Всегда думал об этом, когда приводил сюда Егора. Но он не чувствовал.
Лежат, пока не станет совсем холодно.
Тогда Артем медленно встаёт и утягивает Женю за собой, в море.
— Октябрь, придурок!
И все равно врезается в волны с разбега (дыхание останавливается), оказывается погребённым водой, обхваченный гибкими руками, исцелованный посиневшими губами – обласканный пустыми прикосновениями, закрутившийся, смешливый, вытаскивает Артема к поверхности, заставляет наполнить лёгкие воздухом и снова оказаться на дне, подбросить его, прижать к себе, выкинуть глупую шутку. Надрывается чайка, и они кричат вместе с ней, бушует море, и они дикие вместе с ним, садится солнце, и они возвращаются на сушу, дельфин и его море, мальчик с разбитым носом и мальчик с грандиозными идеями, два студента, нашедших в друг друге что-то интересное.
***
Кеды на влажной стопе ощущаются по-дурацки, саднит травмированная губа и скользит под ладонью руль мотоцикла (пора бы прикупить перчатки, но сначала – новая гитара). Артем будто прикорнул на его спине – слишком вяло ощущаются ладони, поэтому ехать нужно осторожно, несмотря на отсутствие лишнего времени. Вечером Женя должен быть в компании Феди — тот снова приготовил что-то интересное, а рассказывать не хочет, сказал приезжать.
— Как себя чувствуешь?— почти кричит, чтобы вопрос не пропал в потоке воздуха.
— Хорошо,— чуть крепче сжимает руки. Женя этого не видит, но Артем действительно куда довольнее обычного. Сегодня он подарил Жене море.
