_____________________________
Во-вторых, это разговор о том, о чем они, кажется, не хотят говорить. Или, во всяком случае, Кастиэль по-видимому не горит желанием говорить об этом. Дин же немного заинтересован. Вернувшись в Бункер, они устраивают хорошее воссоединение. Сев с пивом, Кастиэль объясняет, как Джек вытащил его из Пустоты, чтобы помочь восстановить Рай. Дин считает, что это имеет смысл, потому что как бы малышу ни хотелось, Кастиэль всегда был для него исключением. Дин очень благодарен этому факту, и не только потому, что Кастиэль спас ему жизнь. Снова. Кастиэль также рассказывает им, на что похожи Небеса, кто там и как там спокойно. С одной стороны, Дин счастлив быть живым так, как не был вчера; с другой, он вроде хотел оказаться на Небесах, хотя бы для того, чтобы снова увидеть тех, по кому скучает. Но Кастиэль уверяет их, что на Небесах время течет по-другому, что тем, кто ждет, не придется делать это долго, пока Сэм и Дин не доберутся туда. Так что, конечно, жить до тех пор, пока они могут, не кажется такой уж плохой идеей, особенно когда они знают, что ждет после. И хорошо, что Кастиэль вернулся. Дин, конечно, не говорит вслух, но это заставляет его с еще большей неохотой бросаться на Небеса. Просто приятно, вот и все. Ничего странного. Ладно, это немного странно. Отсюда и разговоры. Дин первым принимает душ и все время крутит плечами, пытаясь дотронуться до спины. Он даже больше не знает, где была рана. Он помнит боль, но ничего не осталось. Ни малейшего укола. Черт, Кастиэль хорош в исцелении. После вышеупомянутого душа Дин садится напротив Кастиэля, в то время как Сэм заканчивает их разговор и уходит принять душ самостоятельно. В тишине, оставшейся позади, Дин очень ясно вспоминает о том, что произошло перед смертью Кастиэля. — Хочешь поговорить об этом? —спрашивает Дин - на его взгляд довольно смело. Кастиэль косится на него. — Это? Что ты подразумеваешь под этим? Что именно ты имеешь в виду, Дин? — Ну, ты знаешь…— Дин откашливается и немного нервно машет пивной бутылкой, скорчив гримасу. — Это. То, что ты сказал мне перед тем, как уйти. — А, — говорит Кастиэль, его лицо разглаживается. Он замолкает, потом отводит взгляд. — Нет, я не хочу. Дин облизывает губы и с глухим стуком ставит бутылку на стол. — Хорошо. Да, просто… я не знаю, Кас. Мне кажется… Мне кажется, что мы должны. — Ты думаешь? — прямо спрашивает Кастиэль, выгибая бровь, будто полностью закончил с дерьмом Дина, хотя тот только пытается быть разумным хотя бы один гребаный раз. — Ты, Дин Винчестер, считаешь, что нужно говорить, а не избегать? — Я имею в виду, это довольно серьезно, чувак. Кроме того, я всегда говорил, ты можешь разговаривать со мной. Ты знаешь это. Я не знаю… Просто кажется более правильным не, хм, избегать в этот раз. — Если бы мы обменялись ролями, ты бы не думал так. Ты бы предпочел избегать, не обращать внимания и притвориться, что этого никогда не было. — Да, но это не так, так что…— Дин слегка пожимает плечами, нисколько не смущаясь раздражения Кастиэля, — Все же, давай поговорим. Ты будешь рядом какое-то время, и это то, что мы должны просто…отпустить? Кастиэль вздыхает, откидывая голову назад. — Действительно ли местоположение важно для отказа, Дин? — Я…я действительно не знаю, — неловко признается Дин. Чувство вины начинает грызть его изнутри. Дерьмо. Черт. — Думаю, лично я предпочёл бы, чтобы меня отвергли в моей комнате. Где-нибудь в укромном месте. Наверное, там, где я смогу зализать свои раны. — Твоя точка зрения убедительна, — соглашается Кастиэль. Он кивает и встает. — Ладно, давай поговорим. Дин с шумом вскакивает на ноги и, оставив пиво, следует за Кастиэлем в его комнату. Такое чувство, будто тебя ведут на виселицу. Дину никогда не приходилось делать ничего подобного. Он почти уверен, что Холли в одиннадцатом классе не в счет— он бросил ее, как придурок, и она дала ему пощечину, но это не идет ни в какое сравнение с тем, что его ждёт сейчас. Он сомневается, что Холли действительно была убита горем. Он был дерьмовым парнем. Хотя Кастиэль… Да, Дин не идиот. Он, вероятно, разобьет ему сердце, и это не… ну, Дин не рад этому. Он знает, что это необходимо, он просто не чувствует этого. На самом деле он чувствует, что облажался. Каждый шаг приближал к разочарованию, и это разбивало его собственное сердце. Просто Кастиэль — его лучший друг. У них есть годы истории, и теперь у них есть годы впереди (надеюсь). Дин причинил Кастиэлю много боли, и наоборот, но никогда не было такого прямого, эмоционального удара, как этот. Он не хочет этого делать, но знает, что в конечном счете будет только хуже, если они не справятся с этим сейчас. Когда они добираются до комнаты Кастиэля, Дин так отягощен страхом, что его плечи поникают. Он кусает нижнюю губу, постукивает кулаком по ладони и неловко стоит посреди комнаты. Кастиэль прислоняется к столу, скрестив руки на груди не глядя на него. Это уже катастрофа. — Кас, — говорит Дин как можно мягче. — Я знаю, — ответил Кастиэль. Он наклонил голову и посмотрел Дину прямо в глаза, — Я знаю, Дин. Сглотнув, Дин бормочет: — Это не, ты понимаешь — я не… И ты, Кас, ты… я имею в виду, ты знаешь, что ты важен для меня. Мне все равно, если ты… Мне даже все равно, что ты так ко мне относишься. Ну, не совсем так. Я не говорю, что это не имеет значения или что-то подобное. Это важно. То, что ты чувствуешь— — Дин, — спокойно вмешивается Кастиэль, — ты не влюблен в меня. Ты не хочешь быть со мной ни сексуально, ни романтически. Ты заботишься обо мне, но это все. — Я знаю. — Ты мой лучший друг, Кас, — беспомощно говорит Дин, потому что это все, что он может сказать. Кастиэль кивает. — Это я тоже знаю. Я очень хорошо осведомлен обо всех этих вещах. Все в порядке, Дин. — Если я… — Дин захлопывает рот, потом откашливается. — Просто, если есть что-то, что я могу сделать, чтобы тебе было легче не…любить меня, я бы сделал это. Я просто полагал, что то, что я — это я, будет достаточной причиной. — Ты это ты, именно поэтому я люблю тебя, — говорит Кастиэль, будто это самая простая вещь в мире, и будто это абсолютно не влияет на Дина. Так оно и есть, и в этом все дело. Если бы Дин был в любовном романе, он бы, наверное, упал в обморок. Но он не там, так что не делает этого, все же немного понимая, почему люди в романах делают это. Очень мило со стороны Кастиэля говорить подобное, и Дин не может справиться с тем, как приятно это слышать. С его стороны эгоистично хотеть услышать это снова, ещё и ещё. Он не может ответить взаимностью, так что это просто… это очень хреново с его стороны, на самом деле. Поэтому он просто стоит, сознавая, что краснеет, как чертов идиот, взволнованный больше, чем когда-либо прежде. Кастиэль такой откровенный, такой открытый и такой чертовски милый. Кастиэль, по крайней мере, кажется, находит его реакцию смутно забавной. Его взгляд скользит по лицу Дина, задерживаясь на том, что Дин знает является румянцем. Его губы кривятся. — Хорошо,— хрипло говорит Дин. Он смотрит на свои ботинки. — Я не собираюсь учить тебя, как жить, парень. Это… ты знаешь, твое. Делай свое дело, люби того, кого любишь, что угодно. Я не могу помешать тебе любить меня, если ты так решил, но я не… не могу... — Я знаю, — пробормотал Кастиэль, все еще слегка улыбаясь и совсем не выглядя убитым горем. Он наклоняет голову и опускает руки, испуская легкий вздох. — Не беспокойся об этом, Дин. Это все, о чем я прошу. — Значит, у нас… — Дин рискнул поднять глаза и судорожно сглотнул. — У нас все хорошо? Кастиэль хмыкает. — У нас все хорошо._____________________________
В-третьих, Сэм знает. Дин никогда не упоминал об этом, в основном потому, что об этом было слишком трудно говорить, а также он предполагал, что Кастиэль не хотел бы, чтобы кто-нибудь знал. Он ошибался. Первая неделя, после возвращения Кастиэля, проходит довольно спокойно, учитывая все обстоятельства. Он легко вписывается в их рутину, как и должен был, потому что всегда так делал. Он не выказывает абсолютно никаких признаков того, что его сердце разбито, и не делает свои чувства слишком очевидными. Это одновременно и облегчение, и какая-то смутная печаль для Дина, хотя он не может точно объяснить почему. Он не рассматривает это слишком пристально, и пытается переключиться на что-то другое, что удается только наполовину. В любом случае Кастиэль каждый день сидит с ними перед своим собственным ноутбуком и телефоном, чтобы найти дело, иногда переписываясь с Клэр и Эйлин — С первой по очевидным причинам, а со второй потому, что, очевидно, они с Кастиэлем друзья. Дин наблюдал за ними по видеосвязи. Эйлин называет их зомби-приятелями, потому что они оба восстали из мертвых, а Кастиэль позволяет ей это, несмотря на то, что это неточно (он бы запротестовал, если бы кто-то другой сказал то же). Сэм говорит, что Эйлин нравится разговаривать с Кастиэлем, потому что он знает язык жестов — на самом деле он знает все языки, — так что это правда довольно мило. Объективно. То что Кастиэль дружит с девушкой Сэма. Не то, что... Все равно. Во всяком случае, у Дина новая кофта. Это настоящая толстовка с капюшоном, без молнии или чего-то еще и с одним большим карманом спереди. Он купил её только потому, что на стороне спины были перечислены все величайшие хиты Led Zeppelin. Она черная и очень удобная, почти везде свободная, и он никогда не скажет ни одной живой душе, что обычно чувствует себя в этой чертовой штуке тепло, уютно и безопасно. Он никогда не наденет ее наружу, но часто носит в Бункере. Практически каждый день. Иногда он даже спит в ней, накинув капюшон и натянув рукава на руки. Хуже того, он даже заснул за столом с картой, уткнувшись лицом в теплые рукава, накинув на голову капюшон. Он просыпается от сна, когда широкая теплая рука сжимает его плечо, мягко встряхивая. Он мгновенно просыпается, смутно моргая, пока не замечает Кастиэля, стоящего рядом с ним. Кастиэль улыбается, совсем чуть-чуть, нежно. Раздается тихий стук, когда он ставит чашку кофе прямо перед Дином. — Я опять спал? — бормочет Дин с гримасой, протягивая руку, чтобы потереть лицо, рукав его толстовки мягко и тепло прижимается к щеке. Кастиэль кивает. — Да. Ты плохо спишь по ночам, Дин? По правде говоря, Дин не спит. Он не знает, почему, но продолжает доводить свое изнеможение до тех пор, пока не устает настолько, что проваливается в сон так глубоко, что даже не может видеть сны. Он не знает, что именно его беспокоит: то, кого он увидит во сне, или то, о чем они будут. Просто принимает все, как есть. — Я в порядке, — говорит Дин, потянувшись за своим кофе и делая благодарный глоток. — Спасибо, Кас. — Всегда пожалуйста, — легко отвечает Кастиэль, садясь в кресло рядом с ним. Сэм с другой стороны стола фыркает. Глаза у него яркие, игривые. — Почему я не получил свою чашку кофе, Кас? Ты что, теперь его жена? Это шутка. Дин знает, что это шутка. Сэм никогда бы не сказал ничего подобного, если бы знал всю историю, если бы знал о предпочтениях Кастиэля. Он не такой жестокий. Он дразнится, точно так же, как дразнил бы Дина, просто потому, что он в хорошем настроении и хочет пошутить, не имея ни малейшего представления, что это может ранить чувства Кастиэля. Несмотря на это, Дин немедленно ощетинился. Он напряженно сидит в кресле, стиснув зубы. Они с Сэмом и раньше ссорились. Черт побери, они даже дрались с кулаками, ногами и делали много всякого дурацкого братского дерьма вроде этого. Это даже не первый раз, когда Дин хотел ударить Сэма по лицу из-за Кастиэля, и, вероятно, не последний. Однако Кастиэль только хмыкает и говорит: — Нет, это не точно. Я буду мужем, а не женой. Кроме того, Дин никогда не женится на мне. — Да, — поддразнивает Сэм, все еще смеясь, — кто вообще захочет жениться на этой сволочи? Опять шутка. Это не задевает Дина. — Я бы хотел, — просто отвечает Кастиэль, глядя прямо на Сэма с невозмутимым выражением лица. Он не смотрит на Дина, не выказывает ни капли беспокойства. Он говорит спокойно, как весенний бриз. — На самом деле, для меня это было бы честью. Дин прихлебывает кофе, прячась за чашкой, его лицо пылает. Он опять чертовски взволнован. Кастиэль слишком прямолинеен. Ну, не прямой, но все же. Он просто не боится сказать, что, черт возьми, имеет в виду, и, по-видимому, имеет в виду, что абсолютно готов жениться на Дине, что… На самом деле это очень важно. Дин не слишком задумывался о женитьбе. Он просто…не думает об этом. Он не думает, что хочет этого. Его немного удивляет, что это делал Кастиэль. Или, по крайней мере, он так готов к этому. Боже, он должно быть имеет чертовы стальные яйца, потому что полностью смирился с мыслью, что Дин Винчестер будет его цепью и шаром. Господи Иисусе. И все еще это очень мило. Вообще-то, это довольно приятно. И что должен делать Дин? Делать вид, будто это не по-настоящему очаровательно слышать, что кто-то действительно хочет его таким? Так что, да, он немного взволнован, подайте на него в суд. Все поддразнивание исчезает с лица Сэма, когда он понимает, что Кастиэль говорит серьезно, и он очень тихо говорит: — Я имею в виду — хорошо, хорошо. Оставить вас наедине, чтобы поговорить, или…? — Господи Иисусе, тут не о чем говорить, — отвечает Дин, качая головой в сторону Сэма. — Правда, нет? — с сомнением спрашивает Сэм. — Дин уже знает о моих чувствах к нему, — услужливо сообщает Сэму Кастиэль. Сэм бросает взгляд на Дина, его глаза широко распахнутые и ошеломленные, в них также примешано беспокойство. — Ты знаешь? — Ага, — кашляет Дин. — Мы уже говорили об этом, Сэм. Все в порядке. Не беспокойся. — О, — говорит Сэм, — верно. — Я могу приготовить тебе кофе, если хочешь, — немного смущенно предлагает Кастиэль. — Признаюсь, сначала я подумал о Дине, потому что я люблю его. Я не влюблен в тебя. Извини. Дин давится смехом, снова прячась за кофе. Кастиэль очень серьезно относится к этому. Это не должно быть так смешно, потому что он просто извергает свои чувства повсюду, но когда он кажется таким извиняющимся за то, что не влюблен в Сэма вместо него. — Нет, все в порядке, — бормочет Сэм, поднимая брови и маша рукой. — Это… То есть я рад. Ну, и вообще-то, немного обижен, не буду врать. Дело в моих волосах? Я слишком красив? Это потому, что я слишком хороший, не так ли? Кас, мы должны поговорить о твоем вкусе в мужчинах, чувак. — Я бы предпочел этого не делать, — устало говорит ему Кастиэль. Дин почти втягивает носом кофе от того, как сильно он фыркает, и Сэм от души хихикает, прежде чем сказать: — Да, достаточно справедливо. Кастиэль делает паузу, затем отвечает: — Дело не в волосах. — Ха, — заявляет Сэм, торжествующе ухмыляясь Дину, самодовольный, без всякой на то причины, — ты это слышал? Дело не в волосах. Дин сбит с толку. И это, как ни странно, так и есть._____________________________
В-четвертых, Дин начинает ревновать. Он не знает почему. Он не готов к этому. А Кастиэль, кажется, даже не замечает. Вторая неделя после возвращения Каса пролетает незаметно, и Дин впадает в легкую рутину. Винчестеры негласно приняли, что Кастиэль теперь просто будет с ними все время. Никто не просит его уйти, и Дин не хочет позволять такому случиться, даже если не говорит этого вслух. К счастью, Кастиэль не пытается никуда уйти, так что это избавляет их от разговора. Кас сейчас здесь, и, в идеале, вероятно, будет здесь до тех пор, пока они все вместе не умрут от старости. Дин не поднимает и эту тему. Так что все довольно просто. Это даже намного проще, чем Дин предполагал, учитывая, что Кастиэль признался в своей любви и с тех пор не делал абсолютно никаких шагов, чтобы скрыть это. Он не тычет этим Дину в лицо, но и не прячет. На самом деле он вообще не стесняется Дина, по-дружески касаясь его, как они делали всегда. Он как всегда стоит рядом, достаточно близко, чтобы их руки и локти соприкасались. Они смотрят фильмы вместе, и Кастиэль все еще приходит в гараж, когда Дин моет импалу, просто чтобы сидеть и полоскать губку, слушая, как Дин рассказывает о машинах, никогда не запоминая никакой информации, потому что на самом деле его не интересует, даже если он явно наслаждается заинтересованностью Дина. Честно говоря, у них все точно так же, как раньше. Единственная разница в том, что Кастиэль иногда прямо говорит о своих чувствах так, что Дин каждый раз краснеет и испытывает вину. Это всегда волнует, как бы он ни старался подготовиться. Он просто нравится Кастиэлю. Сильно. Он очень, очень любит его. Это серьезная, честная, бесконечная вещь, которую Дин едва может понять. Это неоспоримо. На самом деле Кастиэль не дает ему шанса отрицать это, бросая факты, что ему нравится смех Дина, или его глаза, или то, как он ходит и говорит, или просто существует. Так, как будто ничего из этого не должно заставлять Дина ярко краснеть и вызывать у него желание спрятаться. И ещё хуже, что на этом все не заканчивается. Если Дин говорит что-то плохое о себе, Кастиэль спорит с ним. Он не может сказать, что считает себя идиотом, чтобы Кастиэль не вмешался, добавляя, что на самом деле он очень умный. Он не может сказать, что он мудак, чтобы Кастиэль не сказал ему, что он лучше этого, что он хорошо ладит с детьми, добр и прост в общении и на самом деле довольно забавен. Он не может сказать, что выглядит дерьмово без того, чтобы Кастиэль не уставился на него и безучастным и очень ровным голосом не заявил, что он должен заткнуться, потому что нет никого красивее. В какой-то момент Дин собирается попросить Кастиэля перестать говорить такие вещи, хвалить его, но это действительно трудно сделать, когда ты теряешь дар речи и не можешь говорить в течение нескольких минут после похвалы. К тому времени, как его румянец исчезает, и он снова может говорить, Кастиэль уже сосредотачивается на чем-то другом, совершенно не беспокоясь о сказанном. Сэм, конечно, находит все это невероятно смешным Когда вторая неделя после возвращения Каса подходит к концу, они находят дело недалеко, на обычном ранчо в Оклахоме. К ним за помощью обратился охотник, которого они никогда раньше не встречали, но он, по-видимому, слышал о них от Клэр и Кайи. Ему сказали, что они ищут какое-то занятие, а он нуждался в некоторой помощи, так что их сотрудничество выгодно для всех. Охотника зовут Шон, и в его лошадей вселились демоны. Когда они впервые приехали и встретились, Дин в первую очередь понял то, что Шон действительно чертовски крут. У него большие карие глаза и растрепанные волосы, вьющиеся вокруг ушей, в одном из которых торчит серьга, там, где должна быть ямочка, есть небольшой шрам, чуть углубляющийся, когда он улыбался им. Он носит ковбойскую шляпу и ковбойские сапоги с розовой строчкой и шпорами, которые немного звенят каждый раз, когда он идет. На самом деле, он полностью придерживается ковбойской темы, в комплекте с чарами поверх джинсов и кожаным жилетом поверх фланели. У него даже на ремне есть большая пряжка с бычьими рогами. Сэм бросает на Дина понимающий взгляд в тот момент, когда он начинает ухмыляться, потому что это потенциально одно из лучших дел, которые были у них за последнее время. Диново одобрение Шона, его ранчо и ковбойского костюма довольно быстро сошло на нет. У Шона медовый голос, являющий собой что-то среднее между южным протяжным и среднезападным. Дин знает все о растягивании слов, и знает, как углубляется их растягивание, когда идешь ловить что-то или кого-то. Он сам использовал это в барах, когда охотился на женщин, позволяя своему голосу понижаться и становиться замысловатым с чем-то сладким и немного опасным одновременно. Он довел его до совершенства. Это означает, что Дин точно знает, что происходит, когда Шон бросает один взгляд на Кастиэля, а затем очень твердо, не отводя взгляда, говорит: «Ну, привет, а ты кто? Клэр не упомянула, что Винчестеры путешествуют с ангелом.» Это, конечно, всего лишь удачная догадка, но он черт возьми, серьезно? Отвращение быстро наполнило Дина. Это лучшее, что у него есть? По крайней мере, Кастиэль, кажется, тоже не впечатлен. Он косится на Шона в явном замешательстве. — Если она не упоминала об этом, то как ты так быстро узнал? — спрашивает Кастиэль. — О, вау, — говорит Шон, его брови взлетают вверх. Его ухмылка возросла, став немного резче, но довольней. — Кое-кто уверен в себе, не так ли? Ладно, довольно честно. Я и правда думаю, что наткнулся прямо на него. У тебя есть имя, ангел? Кастиэль хмурится, но послушно говорит: «Кастиэль», — и позволяет Шону пожать ему руку, не замечая, что контакт длится слишком долго. Зато Дин замечает это. Шон довольно разговорчив обо всем, но в особенности, если дело касается Кастиэля. Он полностью сосредоточен на нем. Зачем удостаивать Сэма и Дина вторым взглядом, когда, очевидно, вместо этого куда приятнее смотреть на Кастиэля. Самое печальное, что он на самом деле не знает, что Кастиэль - ангел, но дело даже не в этом. Он просто... Просто ему нравится Кастиэль. Открыто. Очевидно. Бесстыдно. И это прекрасно. Это круто. И кроме того, это не дело Дина. На самом деле ему все равно. Он просто хочет, чтобы Шон и его дурацкие сапожные шпоры заткнулись на пять минут, чтобы они смогли понять, почему лошади одержимы. Шон приглашает их в дом, прежде чем вывести посмотреть на лошадей, и настаивает на том, чтобы принести им выпить. Он рассказывает им, как получил шрам на лице: не из-за охоты, а скорее из-за езды на быке, потому что он, по-видимому, тоже так делает, но кого это волнует? Только не Дина. Шон рассказывает им о себе (Он на пять лет моложе Дина, но кто считает), как он жил (сбежал с несколькими вампирами в семнадцать лет), о его долгом и волнующем путешествии, призванном исполнить великое стремление быть владельцем ранчо, охотящимся на монстров по выходным (его цели достигнуты, потому что у него были мечты, и он был достаточно решителен, чтобы претворить их в жизнь, а значит, он, вероятно, не так плох, как Дин. Хотя не то, чтобы кто-нибудь сравнивал). Как бы то ни было, Дин внезапно осознал, что ковбоев (или, по крайней мере, некоторых из них, современных, тех, кто намного моложе его) переоценивают. — Что насчёт тебя? — спрашивает Шон, адресуя свой вопрос, конкретно Кастиэлю и никому другому. Кастиэль моргает. — Что насчёт меня? — Ну знаешь, — настаивает Шон, — как жизнь к тебе относится? Что приносит тебе удовольствие? Хобби? Интересы? Часто бываешь в Оклахоме? Он тонок, как кирпич в лицо. — Жизнь как…жизнь, — медленно и неловко произносит Кастиэль. Он, кажется, не знает, как ответить на эти вопросы, —Я…читаю? Смотрю фильмы? Мне нравится проводить время с Сэмом и Дином. Охота. Наверное, я часто бывал в Оклахоме. Поблизости. Глаза Шона загораются. — Ты когда-нибудь ездил верхом? — Не в этом веке, — говорит Кастиэль. — А, точно,— Шон смеется так, словно Кастиэль рассказал самую смешную шутку, из всех, что он когда-либо слышал. Он наклоняется вперед, ухмыляясь и показывая Кастиэлю свой дурацкий не-крутой шрам. — А ты хочешь? Кастиэль хмурит брови. — Это безопасно? — Я не дам тебе упасть, — заверяет его Шон. — Ладно, — внезапно выпаливает Сэм, роняя бокал на стол в очень милой, деревенской кухоньке Шона, которую Дин ненавидит еще больше за то, что она бесспорно хороша, он откашливается, — Кхм… Э-э, мы здесь по делу, так что, может быть, нам стоит сосредоточиться на этом? Итак, лошади? — Именно об этом я и спрашивал, — повторил Кастиэль, хмуро глядя на Шона. Он наклоняет голову, и губы Шона раскрываются в глубоком вздохе. Мечтатель. — Безопасно ли ездить на лошадях, если они одержимы? Шон прочищает горло, быстро моргая и смотря на Кастиэля, как будто он-следующее пришествие Иисуса или что-то в этом роде. —Я имею в виду, что некоторые лошади одержимы, а некоторые нет. Я действительно не знаю почему. — Именно это мы и хотим выяснить, — говорит Сэм, словно напоминая. — Итак…лошади? Подталкивая, Шон ведет их в конюшню. Всю дорогу он пытается поговорить с Кастиэлем, и тот, кажется, совсем не возражает, но Сэм протискивается между ними и берет разговор под свой контроль. Кастиэль также не противится этому, просто позволяя Сэму делать это. Дин отстраняется и слушает вполуха, в основном отвлекаясь на наблюдение за ботинками Шона, вышитыми розовым с прищуренными глазами. Объективно, это очень хорошие ботинки— аккуратно порванные, изрядно поношенные, и хотя розовый цвет является сюрпризом (и явным заявлением), на самом деле они довольно хороши. На Шоне, однако, они смотрятся глупо и вовсе не нравятся Дину. При встрече с лошадьми они много говорят об исследованиях и знаниях— они одержимы только ночью, что должно иметь какое-то значение. Шон настаивает, чтобы они остались на ранчо и подключились к Wi-Fi вместо того, чтобы ехать полчаса назад в город, только чтобы развернуться и вернуться обратно, когда солнце начнет садиться. Кастиэль говорит, что это хорошая идея (в его защиту, это действительно так), и Сэм соглашается с натянутой улыбкой и отрывистым кивком. Тем временем Дин впивается взглядом в шляпу Шона. Она черная, украшена перьями и бусинками, и, к сожалению, выглядит круто: сама по себе, а не на Шоне, разумеется. — Как я уже сказал, — говорит Шон Кастиэлю, — только некоторые лошади становятся одержимыми. Тех, кто не ходит через пастбище, я перевожу на ночь в другую конюшню, но утром мне приходится возвращать их обратно. Они что-то вроде семьи, им нравится быть рядом друг с другом. Кастиэль хмыкает. — Ты оставляешь в покое одержимых? — Да, — Шон хмурится, отодвигая шляпу, чтобы почесать затылок. — Духи, или привидения, или что там еще — не моя специальность. Я в основном о твердых монстрах—вампирах, оборотнях и тому подобных вещах. Но Клэр сказала, что Винчестеры смогут помочь. Очень мило, что вы все пришли сюда ради меня. — А Клэр сама не заинтересовалась? — спрашивает Кастиэль, прищурившись. Шон усмехается. — Она не любит лошадей. Не сказал бы, но у меня такое чувство, что она их боится. Ее подруга, Кайя, занималась с ними и даже ездила верхом. Мне показалось, что глаза Клэр в тот момент могли выкатиться из орбит. Я почти уверен, что она пускала слюни. — Ох, — неловко произносит Кастиэль. — О, верно, — бормочет Шон, слегка поморщившись. Он кашляет и застенчиво улыбается. — Она похожа на твоего ребенка, не так ли? Когда я спросил, с чего это Винчестерам помогать мне, она вроде как намекнула, что ты настоишь на этом. Что-то о том, что ты чувствуешь себя обязанным помогать ей и заботиться о ней. Полагаю, ты не хочешь слышать о том, что ребенок, которого ты взял под свое крыло, был сексуально активен и все такое. Но послушай, парень, это действительно здорово, понимаешь? Хорошо, что ей с этим комфортно, и что ты ей в этом помогаешь. Кастиэль моргает, с каждой секундой выглядя все более потерянным. Дин не знает, то ли это потому, что Клэр каким-то образом нечаянно намекнула, что Кастиэль присматривает за ней, то ли потому, что Кастиэль только сейчас вынужден думать о том, что Клэр сексуально активна, то ли потому, что Шон сказал что-то о том, что он взял Клэр под свое крыло— он бы воспринял это буквально, даже если это не так. Как бы то ни было, Кастиэль выглядит ошеломленным, глядя на Шона с широко раскрытыми, соблазнительными глазами и приоткрытыми губами, и Дину это совсем не нравится, большое спасибо. Шону, очевидно, это нравится, потому что он ухмыляется и подмигивает Кастиэлю, прежде чем продолжить: Ты же сказал, что знаешь, как это делается, верно? — Да, знаю, — говорит Кастиэль. — Отлично,— Шон подходит к еще одной ковбойской шляпе, висящей на крючке на одном из столбов, на этот раз темно-коричневой. — Ну, без шляпы ездить нельзя. Правила дома, извини. Кастиэль прищуривается, обмениваясь взглядом с Сэмом, который приподнимает брови и поджимает губы. Когда Шон подходит к нему, снимая свою собственную шляпу, он хмурится и говорит: Что ты… — В моей ты будешь выглядеть лучше, чем я, — сообщает ему Шон, протягивая руку, чтобы поправить свою шляпу на голове Кастиэля, заменив свою на снятую с крючка. — Давай, я для начала дам тебе Безмятежность. Она самая спокойная из всех. Шон прав в одном—на Касе шляпа смотрится лучше. Просто объективно. Как бы то ни было, Кастиэль вскоре выводит лошадь из конюшни, а Дин просто смотрит на него, и в его груди происходит что-то чертовски странное. Но Шон и Кас не задерживаются, и вскоре лошади набирают скорость, чтобы галопом пересечь пастбище и ускакать. Дин некоторое время смотрит им вслед, а потом целую минуту воображает, как помещает кирпич в лицо Шона— грубо, конечно, чтобы показать ему искусство чертовски тонко. И только после того, как он раскрывается в этой, надо признать, бурной фантазии, он приходит к довольно внезапному осознанию того, что ревнует. Ну что ж. Это не очень…здорово. Конечно, ему это не нравится, но это еще не самое худшее. Нет, дело в том, что он этого не понимает. Он никогда, ни разу, не заботился о том, что кто-то был с Кастиэлем. Около него было много женщин. Это имеет смысл, потому что Кастиэль—просто объективно—красив. На самом деле, просто невероятно. Так что это просто… это имеет смысл, вот и все. Женщины не слепые. Очевидно, Шон тоже. Дин тратит секунду своего времени на панику, что он недостаточно прогрессивен, или как там, черт возьми, дети называют это в наши дни. Дело в том, что он мужчина? Нет, нет, в этом нет никакого смысла. Кас любит мужчин, и Дин абсолютно спокоен по этому поводу, так же как он был спокоен с Чарли, и Клэр, и Кайей, и Джесси, и так далее, и так далее. Он действительно хорошо к этому относится, так что призрак папиного прошлого может пойти прямо на хрен. Может быть, это просто мысль о том, что Кастиэль чувствует к кому-то еще то же, что и к Дину? Это, наверное, одна из самых эгоистичных вещей, которые Дин когда-либо испытывал. Что, он так отчаянно хочет, чтобы кто—то действительно любил его—даже если он не любит его в ответ. Он что злится из-за конкуренции? Не то чтобы Дин вообще представлял какую-то конкуренцию, потому что он даже не участвовал в соревновании. Шон выигрывает по умолчанию, и это тоже почему-то раздражает. Он, должно быть, довольно очевиден, потому что Сэм подходит к нему и бормочет, — Не думаю, что когда-нибудь видел, чтобы ты так ревновал раньше. — Заткнись, Сэмми, — машинально говорит Дин. — Чувак, у тебя чуть дым из ушей не повалил, — весело замечает Сэм. — Мне стоит волноваться? Ты ведь не собираешься принести Шона в жертву его одержимым лошадям? Теперь это кажется хорошей идеей. Дин тут же морщится от этой мысли и быстро обрывает ее, качая головой. — Я в порядке. Это… ну, знаешь, неважно. Кас уже большой мальчик. Он может постоять за себя. — Ух ты, — брови Сэма поднимаются на лоб, руки засунуты в карманы. — Это очень…по-взрослому с твоей стороны, парень. Круто. — Странно, — бормочет Дин, хмуря брови. Он не хочет этого говорить, но ничего не может с собой поделать, потому что это странно. — Для меня это… странно, правда? — Нет, я так не думаю. В этом есть смысл, — уверяет его Сэм, пожимая плечами. Это, по крайней мере, немного успокаивает нервы Дина. Если Сэм не считает это странным, то, может быть, так и есть. Во всяком случае, он лучше, чем Дин, оценивает социально приемлемое. Одержимые лошади, оказываются, каким-то образом связаны с Безголовыми Всадниками, скачущими, чтобы обезглавливать людей, за исключением того, что они, по-видимому, не могут понять, как покинуть ранчо, поэтому здесь Шон— единственная доступная цель. Дину поручено найти вещь, приведшую их всех сюда, и оказывается, что это старая подкова, купленная Шоном на аукционе родео и лежащая в столе на удачу. Дин должен посолить и сжечь её, в то время как Кастиэль и Шон поедут на лошадях, чтобы отвлечь одержимых, пока Сэм будет пытаться убежать от приближающегося обезглавливания. Так что это прекрасно. Во всяком случае, все в ночной работе. Все сделано довольно мило и аккуратно — ни одна лошадь не пострадала, все головы по-прежнему прикреплены к шеям, и Дин даже позаботился о том, чтобы справиться со своей ролью, не ища причин пожертвовать Шоном. Объективно, это был бы отличный, веселый случай, от которого Дин чувствовал бы себя лучше, уходя. Но затем Шон предлагает им остаться на ночь, бросая на Кастиэля очень неуверенный взгляд, так что настроение Дина ухудшается. У Шона нет абсолютно никаких проблем с тем, чтобы прояснить свои намерения, и это только больше бесит Дина. К счастью, Сэм—самый лучший брат на свете, потому что он отказывается ради всех и настаивает, чтобы они уехали. Прежде чем они уходят, Шон улыбается Кастиэлю и говорит: «Если ты когда-нибудь снова будешь здесь, ты должен заглянуть ко мне, ангел. Жду тебя в любое время». Кастиэль моргает, делая паузу, а затем отвечает: «Спасибо, Шон, я сделаю это». Этот очень короткий обмен репликами портит настроение Дину на следующие три дня подряд, и хотя Сэм достаточно умен, чтобы держаться от него подальше, Кастиэль—нет. Это означает, что он— мудак для Кастиэля абсолютно без причин, не имея на это никакого права, и поэтому они проводят три дня, споря о вещах, в которых позже ни один из них не сможет найти смысла. Дин слишком много говорит о Шоне. Кастиэль раздражается, когда он продолжает это делать. Сэм морщится и медленно пятится из комнаты. Но в конце концов все это проходит. Кастиэль никогда не узнает, почему Дин был зол с самого начала, и Дин предпочитает, чтобы так оно и было._____________________________
В-пятых, Кастиэль становится человеком. Его повторное очеловечивание становится болезненным, и это не лучшее время для всех приближенных. Прошел месяц после возвращения Кастиэля, когда он приобрёл очень настойчивый кашель. Дин замечает это первым, слегка удивившись, но Кас отмахивается, заявляя, что он в порядке. Два дня спустя Кастиэля находят в ванной очень больным, и Сэм, нашедший его, очень взбесился и позвонил Дину. Кастиэль определенно болен. Кажется, у него есть все симптомы, описанные в книгах: головная боль, лихорадка, кашель, неспособность удерживать пищу, ноющая боль во всем теле. Это очень быстро (и удивительно) превращает его в большого ребенка. Очень сварливого, большого ребенка. Дину в значительной степени поручено заботиться о нем, что кажется немного несправедливым, но Сэм просто поднимает руки и заявляет, что это его работа. Почему он так думает, Дин не знает. Он вроде как уверен, что Сэм просто устал от того, что Кастиэль метафорически откусывает ему голову едкими замечаниями только потому, что он явно плохо себя чувствует. Так что Дин должен терпеть. На самом деле все не так уж плохо. С его точки зрения, Кастиэль имеет все права быть капризным. У него больше нет благодати, так что он справляется с этой потерей вдобавок ко всему остальному. Кроме того, Дин чертовски уверен, что Кастиэль никогда раньше не болел, так что это, вероятно, не милое введение в человеческую жизнь, когда его иммунная система снова подключается к сети и заставляет его пройти через ад. Дин невольно жалеет его. Заставить Кастиэля принять лекарство труднее, чем заставить малыша сидеть спокойно, когда ему делают укол. Он всегда в плохом настроении, и категорически отказывается, потому что это невкусно или заставляет его желудок чувствовать себя хуже. Дин-единственный, кто может убедить его сделать это, так что Сэм вовсе оставил попытки, что также может быть еще одной причиной, по которой он умыл руки и предоставил это Дину. Тошнота достигает пика примерно через три дня, и Дин даже начинает подумывать о том, чтобы отвезти Кастиэля в больницу, когда тот стал спать почти целый день и его температура стала такой высокой, что простыни промокают от пота. Однако на следующий день его лихорадка спала, и продолжила постепенно сходить на нет, постепенно возвращая Каса в нормальное состояние. Однако пока ему все еще не очень хорошо, в основном он измучен и чувствует себя дерьмово, но ясно, что ему становится лучше. Несмотря на это, Кастиэль все еще сердит. — Нет, — бормочет Кас, слабо отталкивая запястье Дина, когда тот протягивает ему пару таблеток. Дин вздыхает. — Брось, парень, ты прошел через самое худшее. Прими это, и через пару дней ты будешь в полном порядке, обещаю. — Нет, — повторяет Кастиэль, щурясь на него с явным раздражением. —Я собираюсь спать дальше. — Ты можешь снова заснуть после того, как примешь это. Перестань спорить со мной об этом, Кас, — говорит ему Дин, поднимая брови и протягивая таблетки более настойчиво вместе с чашкой воды. — Дин, — рыча, протестует Кастиэль, тут же срываясь на хриплый кашель. Так чертовски упрям. Напрягает голосовые связки, делая еще хуже. Дин бросает на него многозначительный взгляд и пододвигает таблетки поближе. Кастиэль прижимает ладонь к груди, пока кашель утихает, но смотрит на Дина так, словно тот лично оскорбил его. С легким ворчанием, чтобы показать свое неодобрение, он позволяет Дину передать ему таблетки и воду и проглатывает их с хмурым видом. Он с раздражением плюхается обратно на подушку, после чего, нахмурившись, ложится спать вновь. Долгое время Дин просто сидит и смотрит на Кастиэля, подмечая его постоянное напряжение между бровями и то, как влажная от пота прядь волос падает ему на лоб. Он выглядит очень усталым и несчастным, и от этого у Дина в груди какая-то странная, необъяснимая нежность, которую он не может понять. Она теплая, как тлеющий под ребрами уголек, мягкий и яркий. — Мне жаль, что это происходит с тобой, Кас, — мягко говорит Дин. —Этого не было бы, если бы ты не… если бы ты не стал… Слегка затуманенные голубые глаза Кастиэля скользнули к нему, губы дернулись вниз. — Это часть человеческого бытия, Дин, и я решил принять его. Это не…весело, конечно, но я бы не стал выбирать иначе, чем тогда. У тебя нет причин извиняться. — Да, но… — Дин делает паузу, чтобы облизнуть губы, прочищает горло и отводит глаза. — Ты сделал этот выбор только для того, чтобы спасти меня, из-за того, что ты…что ты чувствуешь. Если бы я не был при смерти— — Я не жалею об этом, — хрипит Кастиэль, притягивая его взгляд. Глаза у него мягкие, ласковые. — Прости меня за такие слова, но я чувствую себя почти…благодарным. Твоя близкая смерть— это не то, за что стоит благодарить судьбу, и это не те обстоятельства, в которые я желаю вернуться, но я, честно говоря, лелею возвращение туда. Быть здесь с тобой— это… Я счастлив, что сделал свой выбор, и с радостью болел бы каждый день в обмен за него. Так приятно это слышать, что Дин чувствует, как его лицо мгновенно вспыхивает в ответ. Он неловко поигрывает руками на коленях, покусывая нижнюю губу, сидя на краю кровати Кастиэля, примостившись у его бедра, и изо всех сил пытаясь подавить приятный всплеск восторга, дрожащий в его груди. И все потому, что Кастиэль счастлив остаться здесь с ним, потому что ему так нравится Дин, потому что он явно считает, что Дин того стоит. И это— Черт, просто приятно это слышать. Кастиэль так открыто говорит об этих вещах, что Дин почти хочет, чтобы он этого не делал. Он думает, что скоро привыкнет к этому, к ощущению, что в нем видят не худшие части. Кастиэль сказал ему, что он знает, как Дин видит себя, что он видит Дина по-другому, лучше, и любит его как за то, что он видит, так и независимо от этого. Дин не думал, что он из тех, кто чувствует всплеск самоуважения из-за похвалы, потому что он все еще плохо думает о себе большую часть времени— но это просто так, так приятно слышать, как Кастиэль выражает свои чувства к Дину, как он ощущает его. И конечно, есть естественный инстинкт отрицания, и отказ верить всему, что говорит Кастиэль, потому что, честно говоря, почему, черт возьми, он должен любить такую катастрофу, как Дин Винчестер? Также есть жесткая ответная реакция и внутренний дискомфорт, потому что, возможно, Кастиэль на самом деле не имеет этого в виду, просто не может иметь это в виду, ведь он знает, как Дин ужасен, знает, что он предатель. Но потом Кас говорит такие вещи, такие вещи, типа той, что он готов болеть каждый день, если будет проводить их с Дином, и это просто—это то, что заставляет его принять это. Он не может отрицать, не тогда, когда Кастиэль так искренен, не тогда, когда он имеет в виду то, что обещания— не будут нарушены никогда, надежно убаюканные доверием, способным заставить кого угодно плыть, совершая прыжок веры в пустоту с завязанными глазами. — Ты по-настоящему очарователен, да? — шепчет Дин, глядя на Кастиэля с комком в горле. Губы Каса дрогнули. — Я делаю все, что в моих силах. Пытаюсь ухаживать за тобой, Дин. Это работает? Издав слабый смешок, Дин качает головой и бормочет: Ты должен перестать говорить такое дерьмо, чувак. Если ты не будешь осторожен, то в один прекрасный день сбежишь с моим сердцем, и тогда мне придется надрать твой ангельский зад. Кастиэль смотрит на него с легкой улыбкой, немного удивленный и все еще такой невыносимо любящий, и такой усталый. — Оно того стоит. — Постой, сырный шарик, — бормочет Дин, закатывая глаза. — Твои лекарства начинают действовать. Кастиэль напевает. — Да, мне тоже так кажется. — Тебе надо поспать. — Это было бы здорово. Дин на мгновение отводит взгляд, потом вновь вглядывается в лицо Кастиэля, его глаза двигались под веками. У него длинные ресницы. Дин никогда раньше этого не замечал. Морщинка между бровями медленно разглаживается, но упрямая прядь волос не шевелится. Дин тянется к ней прежде, осознает это, а поняв останавливает руку в воздухе. —Хей, Кас, — бормочет Дин. — Хм? — Глаза Кастиэля приоткрываются, он смотрит полуприкрыв веки, взглядом сразу же натыкаясь на руку, нависающую над лбом. Он медленно моргает, лениво глядя на неё с легким интересом, а затем его глаза постепенно поворачиваются, чтобы встретиться с глазами Дина. — Да? —У тебя… волосы… — Дин делает беспомощный жест рукой, пальцы подергиваются. — Извини, я просто… Э—э… могу я это исправить? Кастиэль снова закрывает глаза. «Да.» Дин делает это, скользнув пальцем под прядь волос, убирая ее со лба Кастиэля. Он осторожничает, чтобы не коснуться кожи. — Вот. Поспи немного, Кас. Завтра тебе станет лучше. — Ладно, — бормочет Кастиэль. — Спасибо, Дин. —Нет проблем, — отвечает Дин, а потом просто… не двигается. Он собирается встать, но отвлекается, наблюдая, как лицо Кастиэля разглаживается во сне. Дыхание Каса выравнивается, слегка булькающий звук в легких становится менее отчетливым. Его хрипы уходят. Напряжение вокруг глаз, вызванное головной болью, тоже сглаживается. Ему становится лучше. С ним все в порядке. Человек, но в порядке, и, по-видимому, рад этому, и все из-за Дина. В этом есть что-то…глубокое, особенное, дорогое. Дин не знает, заставлял ли его хоть кто-нибудь чувствовать себя… ну, любимым. Нет, только не так. — Как бы то ни было, — тихо говорит Дин, наблюдая, за мирным сном Кастиэля, — я тоже благодарен._____________________________
В-шестых, Клэр бьет его в лицо—полноценный правый хук, который приземляется довольно эффектно и выбивает из него все дерьмо. В свою защиту могу сказать, что Дин этого совершенно не ожидал. Через два месяца после возвращения Каса они сидят в пещере Дина и смотрят «Би Муви» —потому что Дин совершил ошибку, позволив Кастиэлю выбрать, что посмотреть на этот раз, посреди сцены в зале суда начинает звонить телефон. Дин ничего не подразумевает, вообще ничего, но он все равно бросает раздраженный взгляд на Кастиэля, пока ищет свой телефон. Дин не понимает этот фильм. Это глупо. В нём речь идет о человеке, влюбившемся в пчелу, и в этом нет ничего интересного. Тем не менее, он скучал по разговорам с Касом, о чем бы то ни было. Он тратит время но то, чтобы убедиться, что это не Шон, —делая данный ритуал инстинктивно, сам того не желая, —а потом вообще перестает обращать внимание на звонок. Он просто наблюдает за происходящим на экране, чтобы потом рассказать Кастиэлю о том, что он пропустил, вот и все. Мгновение спустя, однако, Кастиэль тянется к пульту и выключает телевизор, даже не моргнув глазом, игнорируя немедленный протест Дина, встаёт на ноги и говорит: — Клэр и Кайя проезжают мимо. Они решили заглянуть, раз уж были так близко, будут здесь минут через двадцать. Готовьте на пятерых. — Да, дорогая, — сухо отвечает Дин, закатывая глаза и тяжело поднимаясь со своего чертовски удобного стула. — На шестерых, — говорит Сэм, просунув голову в дверной проем. — Эйлин едет. Эй, это был фильм про пчелу? Эйлин обожает его. Дин скрещивает руки. — Кас заставил меня посмотреть. В любом случае, — бормочет он, хлопая в ладоши и кивая, — готовлю на шестерых, понял. Полный зал. Кажется, будет весело. И это действительно так. Клэр и Кайя прибывают на час раньше Эйлин, и обе кажутся счастливыми от небольшой передышки. Судя по всему, они только что вернулись с охоты в Колорадо и работают уже больше недели. Дин сочувствует им, поэтому раздает пиво и приглашает их сесть за стол, где Кастиэль может играть роль хозяина, а Сэм— продолжать смотреть на дверь, ожидая появления Эйлин. Он похож на щенка, ожидающего возвращения хозяина—в основном это очаровательно, так что Дин неустанно дразнит его по этому поводу, как того требует работа старшего брата. Эйлин, приходит в конце концов, суетясь и говоря со скоростью мили в минуту, проносится мимо собственного парня, чтобы сначала обнять Дина, потому что она— Динова любимая маленькая хулиганка во всем мире. Эйлин обнимает Кастиэля, пряча улыбку, в то время как Сэм хмурится в своей грустно-щенячьей манере, а затем продолжает говорить с девочками и игнорировать его еще немного. Дин обожает ее. Он никогда никого так не обожал. В конце концов, Сэм привлекает внимание Эйлин, и она поворачивается с широкой улыбкой, говоря: Ох, извини, Сэм. Ты что-то сказал? Я тебя не слышала. Она любит эту шутку. Дин любит её. Приятно слышать ее звонкий смех, когда Сэм бросает на нее равнодушный взгляд и тащит из комнаты, чтобы, по-видимому, заняться тем, что не может делать в приличной компании. Дин подумывает подразнить его, но Эйлин за спиной Сэма отвлекает его, поэтому он слишком занят, попытками сдержать смех, чтобы придумать что-нибудь хорошее. Иногда Дин убежден, что Сэм даже не понимает, насколько проказлива и смешна его девушка. Кастиэль остается развлекать Клэр и Кайю, хоть это и не кажется большой задачей. Они обе, по-видимому, очень рады выпить свое пиво и поговорить, как обычно препираясь друг с другом в манере, кажущейся странно знакомой. Дин остается заниматься ужином. Это не просто, учитывая, что он должен накормить шесть человек, приспособившись к отвращению Сэма ко всему жирному и обойти странные, придирчивые привычки Кастиэля в еде. У него есть пунктик насчет определенных текстур, поэтому Дин должен работать с немногим. В конце концов, идеальным решением становится — завтрак на ужин. Блины — это просто, и Дин даже копается в запасе Сэма со свежими фруктами, чтобы украсть немного черники. У него также есть шоколадные чипсы, припрятанные на черный день— это значит, что они спрятаны от Каса, который наслаждается ими, ожидая следующего марафона фильмов ужасов. Это небольшая жертва, но шоколадные блинчики — слишком хороши, чтобы не использовать их. Остальное— это куча яиц и яичных белков, чтобы заранее заткнуть брату рот, —а также колбаса, бекон и по-настоящему высокая стопка тостов. Он даже делает Сэму сэндвич из его особого, полезного бекона и колбасы— все в духовке, чтобы уменьшить количество жира—потому что он чувствует себя щедрым. Дин заканчивает пик своей кулинарной карьеры, доставая две банки варенья—клубничного и виноградного, —чтобы воткнуть в них ножи для масла и позволить всем делать всё, что вздумается. — О, Дин, — говорит Сэм, увидев яичные белки, очевидно, тронутый. Дин усмехается. — Заткнись к чертовой матери. — Чувак, ты залез в мою чернику? Оплёвываясь зашипел Сэм, найдя блинчики с черникой, к которым больше не прикасался. — Пфф, — говорит Дин и, не вдаваясь в подробности, поспешно ныряет в разговор с Эйлин. Это действительно хороший ужин, учитывая все обстоятельства. Дину нравится иметь семью, подобную этой, даже если он не говорит этого вслух. Клэр и Кайя в общем просто весело проводят время с ними. Они молоды и непринужденны, разговаривают об охоте и о жизни, или вообще ни о чем, и Дину приятно следить за ходом их диалога. Эйлин, конечно, чувствует себя соучастницей преступления. Они много смеются вместе, дразня друг друга и работая в команде, чтобы мягко и любовно унижать Сэма. У Кастиэля тоже есть место рядом со всеми. У них с Клэр странные, не-говорим-об-этом отношения, которые скрывают глубокую привязанность друг к другу. Кайя иногда нервничает рядом с Кастиэлем, как будто она беспокоится о том, чтобы произвести хорошее впечатление, что—объективно—забавно. Кастиэль и Эйлин, конечно, сразу поладили, потому что Кастиэль знает язык жестов, и потому что они оба ценят одни и те же книги. К концу ужина все насытились и расслабились, по крайней мере один раз чуть не рассмеявшись до слез, хотя возможно и больше—даже Кастиэль, редко смеётся так сильно, как сегодня. Дин чувствует себя хорошо. Очень хорошо. Эйлин освобождается от обязанности по уборке кухни, вытаскивая Сэма из комнаты и многозначительно шевеля бровями, заставляя Дина хихикать, Сэма краснеть, а девочек свистеть им вслед, пока Кастиэль едва моргал или вообще хоть как-то реагировал. Дин готов справиться с огромным количеством посуды самостоятельно, но Клэр быстро кладет этому конец. — Нет, мы с Касом разберемся, — говорит Клэр Дину, затем бросает острый взгляд на Кайю. — Ты же, все еще не знаешь, как проверить масло в машине, и я не знаю, кто может быть лучшим учителем, чем Дин. Дин тут же поражается, глядя на Кайю безнадежно. — Подожди, серьезно? — Да, — признается девушка, робко пожимая плечами. — Она вздыхает. — Не похоже, чтобы у меня был отец, который учил бы меня таким вещам. Или, ну, я пыталась, но… ты знаешь. Он так и не удосужился это сделать, и я убежала, а потом я… да, так что меня нельзя винить. Клэр фыркает активно жестикулируя, показывая на Дина с Касом и в направлении, куда исчезли Сэм и Эйлин. — Да, да, у всех нас есть свои травмы, детка, становись в очередь. Но эй, у тебя сейчас полно запасных отцов на выбор, так что возьми одного и научись проверять чертово масло в машине, чтобы не повторилось то, что было на прошлой неделе. — Да, дорогая, — бормочет Кайя, закатывая глаза и поднимаясь на ноги. Она смотрит на Дина, улыбка играет на ее губах. — Ну же, папа, ты ее слышал. Занимайся отцовскими вещами и научи меня, как проверить масло, прежде чем моя девушка задушит меня в следующий раз, когда моя машина сломается, а она застрянет в отеле и не сможет добраться до места встречи. Дин кашляет, чтобы подавить смех, и встает, галантно протягивая руку. — Конечно. После тебя, моё дитя на протяжение следующего часа. Мы еще научим вас важности технического обслуживания автомобилей. Кайя хихикает, когда они направляются к гаражу. Они действительно тратят следующий час на то, чтобы просмотреть основные сведения о техническом обслуживании автомобиля, и немного ранит, что Кайя многого просто не знает. Дин чуть не разбил себе голову о капот Детки, когда она призналась, что не знала, что машинам вообще нужна вода. Это агония для его глубоко любящем автомобили сердца. Кажется, что с Кайей все в порядке. У них довольно шаткая история, учитывая, что Дин однажды приставил пистолет к ее голове, но она, очевидно, не держит на него зла, что очень мило с ее стороны. Он все равно извиняется за это, потому что знает, что должен, и она слегка улыбается ему, просто принимая это, спокойно и без заморочек. Дин думал, что Кайя застенчива, но либо Клэр немного вытащила ее из своей раковины, либо девушка чувствует себя более комфортно в своей собственной шкуре, потому что она оказывается действительно забавной и легкой в общении, такой непринужденно доброй. Отцовские шутки органичны и забавны, но Дин не может не думать о том, насколько это жизненно для многих людей—а охотников, особенно. У них нет нормальной жизни, поэтому они не всегда обучены обычным вещам, таким как обслуживание автомобилей. Они были выбиты в начале этого пути, вынуждены искать кого-то, способного обучить их их или учиться самостоятельно, и это отстой. Итак, Дин делает все возможное. Он даже объясняет Кайе, как поменять колесо, что она почему-то находит забавным занятием. Все это время он разговаривает с ней и выясняет, что Клэр в основном знает все эти вещи, потому что Джоди научила ее, и это заставляет Дина улыбаться, но Кайя вроде как просто предположила, что Клэр справится с этим за двоих, и ей не нужно учиться. Это, по-видимому, аукнулось им в самый неподходящий момент позже, и поскольку Дин был тем, кого они увидели первым (до Джоди), он получает честь учить ее. Дин рассказывает ей о том, что у большинства современных автомобилей в багажнике есть рычаги, которые открывают его изнутри на случай, если ее когда-нибудь похитят, ведь такое нельзя предсказать, когда Клэр присоединится к ним в гараже. Она что-то шепчет на ухо Кайе, та поднимает брови, прежде чем покачать головой и двинуться обратно в Бункер, быстро поморщившись в сторону Дина. У него есть всего мгновение, чтобы задуматься над этим, прежде чем Клэр шагает прямо к нему, замахивается кулаком и бьет его прямо в лицо. Сильно. — Какого хрена? — выпаливает Дин, отшатнувшись, пораженный и ошеломленный, наблюдая, как Клэр трясёт рукой и свирепо смотрит на него. — Либо ты самое печальное оправдание для мужчины, либо ты просто тупой, — злобно говорит ему Клэр, сгибая пальцы, как будто хочет ударить его снова. Ее глаза ярко-голубые, яростные. Она похожа на Каса. — Ты кусок дерьма, Дин Винчестер. Дин почти говорит: Я знаю, даже не нуждаясь в контексте, потому что… ну, он знает. Но тем не менее, его любопытство в конце концов побеждает, и он говорит: «Хорошо, но почему?» — Кас — лучшее, что ты когда-либо получишь, Дин, — скрипит зубами Клэр, а затем рубит рукой воздух перед ним, когда он открывает рот. — Нет, заткнись на хрен. Послушай меня, мне плевать, что ты боишься членов. Я тоже, приятель, добро пожаловать в клуб. Даже так, это не меняет того, что Кас— он слишком, слишком хорош для тебя. Тебе невероятно повезло быть с ним, слышишь? Ты должен был умолять, а вместо этого разбил ему сердце. Ты гордишься собой? Разве нет? — Я—что? Клэр, что? — бормочет Дин, потирая подбородок и недоверчиво глядя на нее. Клэр, прищурившись, смотрит на него. — Он любит тебя. Он сам сказал мне об этом и он не сказал—ему не нужно было говорить, что у него разбито сердце. Я вижу это, даже если ты не видишь или просто не хочешь. Это двадцать первый век, Дин, возьми себя в руки. Если бы у него были сиськи и вагина, ты бы уже вышел за него замуж. Жаль, что его сосудом не стала моя мама, да? Винчестер изумленно смотрит на нее, его мысли разбегаются во все стороны, и она не дает ему времени собрать всё воедино. Клэр только усмехается, а затем резко оборачивается, и ее длинные светлые волосы развеваются, когда она топает обратно в Бункер. Дин остался позади, ошеломленный, глупый и одинокий. В конце концов, он начинает убирать инструменты и беспорядок, который он устроил, обучая Кайю автомобилям. Дин делает это бездумно, совершая механические движения, не думая ни о чем. На самом деле он не прячется. Он просто…не торопится убираться, вот и все. Он пытается не позволить тому, что сказала Клэр, добраться до его разума, в основном потому, что он отдаленно знает, что она набросилась только из-за заботы о Кастиэле. В этом есть смысл, особенно если она верит, что он убит горем, а это не так. Он в порядке. Он просто не может. Дин бы заметил, ведь он искал, искал абсолютно любой намек на печаль или обиду, но ничего не нашел. Кас всегда был рядом с ним. Зная, как выглядит разбитое сердце, это точно не то, что переживает Кастиэль. Может быть, Клэр никогда и не— Хотя, скажем прямо, нет. Просто…нет. Клэр определенно была убита горем и её сердце разбивали не раз. Дин это видел. Он видел, как она распадалась на куски, когда думала, что Кайя мертва, так что Клэр определенно знает, что это. Это не объясняет, почему она думает, что Кастиэль чувствует подобное. Черт, Кас даже не плакал. К тому времени, как он мысленно завершает все бесполезные круги и возвращается в Бункер, Клэр и Кайя уже ушли. Сэм, скорее всего, в своей комнате с Эйлин. Кастиэль, однако, все еще на кухне. Скорее всего, он убирает остатки еды, которыми они смогут перекусить с утра, и Дин, стоя в дверях, внимательно наблюдает за ним. Он ищет любые признаки того, что Клэр считает разбитым сердцем, но Кастиэль выглядит просто очень сосредоточенным, складывая бекон и колбасу в один контейнер, чтобы убрать их. Он, кажется…в порядке. Кастиэль в конце концов замечает его в дверном проеме, на мгновение вздрагивая, а затем выглядя немного недовольным из-за этого. Однако он все еще улыбается— теплой, искренней улыбкой, не окрашенной горечью или болью. — Дин, — говорит он, — я тебя не видел. Клэр и Кайя должны были вернуться на дорогу. Кайя просила, чтобы я поблагодарил тебя. — А Клэр? — бормочет Дин. — Никаких сообщений, — отвечает Кас, подходя ближе. Да, Клэр явно не рассказала ему, что произошло. Теория доказывается мгновением позже, когда Кастиэль резко останавливается, пристально глядя на челюсть Дина, где, без сомнения, расцветает синяк, потому что у Клэр довольно сильный правильный хук: «Что случилось? Ты—» —Я в порядке, — быстро перебивает Дин, лениво махая рукой. — Иногда возиться с машинами опасно, чувак. Ты же знаешь, как это бывает. Кастиэль прищуривается, явно не веря сказанному, но, к счастью, не останавливается на этом. — Я не знаю, как это бывает, Дин, ты же знаешь. — Да, я знаю. Дин издает тихий смешок и шаркает на кухню, на самом деле не думая об этом. Кастиэль стоит у стойки, и Дин присоединяется к нему, прислонившись к ней и скрестив руки. —Это было… э-э-э… довольно мило, правда? Я имею в виду ужин. Здесь, со всеми. —Да, — мгновенно соглашается Кастиэль. Дин кивает, упираясь руками в стойку и глядя себе под ноги, и бормочет, — Нам следует делать так почаще. — Следует, — просто говорит Кастиэль. — Тебе понравились блинчики с шоколадной крошкой, да? — смеясь, увлеченно и ласково спрашивает Дин. Кастиэль снова улыбается, — Да, они были хороши. Спасибо за то, что приготовил бекон, как мне нравится. Я знаю, ты предпочитаешь более хрустящий. — Мягкий бекон это просто странно, приятель. Дин качает головой, с легкостью погружаясь в старый спор, к которому они часто возвращаются.— Я знаю, что у тебя есть эта штука с текстурами и подобное, но, черт, серьёзно? Хрустящий бекон хрустит, понимаешь? — Ты жалуешься, — замечает Кастиэль, выгибая бровь, — но сделал бекон таким, каким его ем я. Дин закатывает глаза. — Заткнись, Кас. — Это очень тактично с твоей стороны, — спокойно замечает Кастиэль. — Не думаю, что ты понимаешь, как часто ставишь нужды других выше своих. Для тебя это инстинктивно. Это то, как ты показываешь, что тебе не все равно. Ты показываешь это во многих мелочах, Дин, через маленькие вещи в течение дня. Делаешь дни ярче, и сомневаюсь, что осознаешь это. Лицо Дина мгновенно заливает жар, в этот момент его реакция кажется Павловской. Он машинально опускает голову и пытается засунуть руки в карманы, но промахивается. И снова кладет руки на стойку. В его груди что-то разливается, теплое, как у очага, и яркое, как звезды. Он чувствует, что его видят в лучшем и худшем свете. Часть его думает, что слова Кастиэля— ложь, но эта часть быстро подавляется, потому что Кас просто не лжет о таких вещах. Дин не думал, что доверился бы кому-то еще так искренне, не желая верить, что они говорят правду, но Кастиэль никогда не колеблется в этом, он просто честен. Это комплимент. Похвала. И что-то ещё. Это приятно. Дин хочет, чтобы он сказал это еще раз, и его немного пугает это желание. Это эгоистично с его стороны, он знает это, но желание все равно остается. — Заткнись, Кас, — повторяет Дин, на этот раз чуть мягче, чуть слабее, его лицо пылает. — Это просто бекон. — Очень хороший бекон, — возражает Кастиэль, но в его голосе звучит веселье. Когда Дин поднимает глаза, уголки его губ кривятся. Он качает головой и выпрямляется, делая шаг, как будто собирается покинуть кухню, но останавливается. Его остановила рука. А точнее, рука Дина на его груди. Он просто…хотел задержать его. Кас хмурится и неуверенно смотрит вверх. — Дин? Что такое? — Э-э, — говорит Дин, сам немного неуверенно. На самом деле он не знает, что делает, просто ему хочется сделать что-то. —Могу я, гм… могу я просто— Дин замолкает, потому что, просто слыша себя, ему хочется нырнуть под пол и никогда больше не выползать оттуда. Слова сейчас не работают в его пользу, поэтому он просто решает действовать. Он делает шаг вперед, отталкивается от стойки, поворачивается и обнимает Кастиэля, что не очень на него похоже, но он не может остановиться. Дело в том, что он просто продолжает слышать в своей голове, как Клэр говорит, что у Каса разбито сердце, снова и снова, и ему просто… ему это не нравится. Он и так виноват. Он не хочет причинять боль Кастиэлю, даже в самом гневном состоянии, когда делает самые дурацкие вещи. Может быть, от этого становится хуже, а может, лучше. Дин не знает. Он понятия не имеет, как помочь, но хотел бы. Он не может заставить себя лечь и позволить Кастиэлю трахнуть его, думая об Англии или о чем-то еще, но может обнять его. Он может это сделать, и он это делает, и, может быть, этого достаточно. Может быть, это и не так, но на всякий случай Дин все равно это делает. Через мгновение Кастиэль обнимает его в ответ, и это чувство ничем не отличается от любого другого объятия, которое они когда-либо делили. Он чувствует то же самое, и Дин не знает, что это значит. Любил ли его Кастиэль всё это время? Будет ли так всегда? Самые эгоистичные части Дина надеются на это. Он расстроен, потому что думает, что Кастиэль заслуживает лучшего. Он знает, что это так, и ничего не может с этим поделать. Все, что он может предложить, — это обьятья. Кажется, что этого недостаточно, потому что Кастиэль должен любить кого-то, кто мог бы дать ему гораздо больше, только Кас не может, и Дин боится мысли, что однажды он может передумать. У него есть на это все права, и Дин просто— Он так эгоистичен. — Дин? — нерешительно спрашивает Кастиэль, когда они расходятся, медленно и одновременно. — Да ладно, — бормочет Дин, отводя глаза, — мы так и не досмотрели фильм про пчелу. Давай… э-э, мы должны… Мы должны закончить его. Брови Кастиэля хмурятся, но он опять не комментирует, хотя ему явно есть что сказать. Он просто кивает и бормочет: «Хорошо, Дин.» И они уходят. Дин следует за Кастиэлем, сжав губы в тонкую линию. Слова Клэр петлей проносятся в его голове, просачиваясь в кожу, очевидно, собираясь преследовать его до конца дней. Он не знает, разбито ли сердце Кастиэля; не может сказать, и слишком боится спросить. Но в одном Клэр была права. Кастиэль слишком хорош для него._____________________________
В-седьмых, Дин занимается самосаботажем (даже если он не знает, что это такое в то время), только для того чтобы эффектно потерпеть неудачу в первый раз за свою долгую карьеру ненависти к себе. Через два с половиной месяца после возвращения Кастиэля у Дина возникли некоторые…проблемы. Он плохо спал, все еще доводя свою усталость до предела, чтобы не видеть снов. У них давно не было никаких дел, и последняя охота до сих пор выводит из себя, так что он начинает вести себя немого более скрытно. Он хочет встать, уйти, убраться отсюда подальше. Он хочет что-то сделать, и сделать это в одиночку. Правда в том, что почти всегда рядом с ним Кас. И хотя это намного лучше по сравнению с…его полным отсутствием, Дин не может не задаваться вопросом, в порядке ли Кастиэль, разбито ли его сердце, счастлив ли он, и так далее, и тому подобное. Он проводит большую часть времени, думая о Кастиэле, или задыхаясь от вины, или и то и другое, и он просто… устал от этого. Итак, перерыв. Дин верит, что заслужил его. Вечер в баре, выпивка (не слишком много), игра в бильярд и дартс и какая-то жареная еда. Всего лишь один расслабленный вечер. Это человек средних лет, который в буквальном смысле помог спасти мир; он может себе это позволить. «К чёрту всё» именно эта мысль ведет его к Детке, а после прямиком до бара, и это должно было стать первым тревожным звоночком. Поначалу кажется, что идёт по-плану. Дин просто наслаждается несколькими ленивыми играми в бильярд с различными посетителями бара, которые либо хотели поговорить о его машине, либо не желали говорить вообще, либо болтали без остановки, не нуждаясь в ответе. Он включает несколько мелодий в музыкальном автомате и действительно садится, чтобы насладиться жареной едой из меню, непринужденно болтая с барменом. Все спокойно и просто, никаких проблем. Рушит его планы женщина на несколько лет старше его по имени Зои, которая выглядит моложе его, носит черную помаду на полных губах и имеет дреды до самой талии. На ней полностью кожаный костюм — кожаные штаны, кожаный топ, кожаная куртка. Это, вероятно, не будет хорошо смотреться ни на ком, кроме нее, и Дину даже не нужно смотреть на улицу, чтобы знать, что она водит мотоцикл— но он все равно смотрит, и, конечно же, там есть один, которого не было до ее приезда. Другими словами, Зои, вероятно, могла бы сжевать его и выплюнуть или растереть в пыль под своими сапогами, и он поблагодарил бы ее за это. По какой-то причине она бросает на него один взгляд, а затем проводит с ним остаток вечера. Они разговаривают, вместе едят жареное, играют в бильярд. Устраиваются, начинают пить вместе, и Дин вроде как хочет, чтобы она наступила на него. Если судить по тому, как она на него смотрит, ее, вероятно, можно убедить сделать это. Зои явно знает, какого хрена она хочет, и она не боится идти за этим (что на самом деле очень горячо), потому она опирается локтем на стойку и говорит очень прямо: «Слушай, звезды сошлись, и я в городе на ночь без обязательств. Я почти уверена, что ты должен пойти со мной в мой гостиничный номер сегодня вечером, Дин.» Дин также уверен, что должен сделать это, потому что убежден, что у них будет отличный секс, и он открывает рот, чтобы сказать ей это. Однако, прежде чем согласие сорвалось с его губ, в голове пронеслась мысль, как нежный, но настойчивый ветерок. Только имя: Кас. — Черт, — вместо этого говорит Дин и откидывается назад, чувствуя, как в груди ярко пульсирует чувство вины. — Ясно, это нет. Со мной все в порядке, малыш, — говорит ему Зои, легко кивая, явно не слишком беспокоясь. Дин морщится, — Нет. Я имею в виду, ну, да, но… это сложно. Эм, извини? — О, это должно быть хорошо. — Зои поднимает руку, чтобы подать сигнал о дополнительной выпивке, затем сосредоточенно смотрит на него, ожидая. — Ну? Продолжай. Я люблю драму, о которой можно только слышать, вместо того, чтобы быть её частью. —Тебе повезло, — сухо говорит Дин, вздыхает и хватает стакан, который бармен посылает ему. —Значит, это… э-э… мой лучший друг. Он… он влюблен в меня. Зои поднимает брови. — Это похоже на его проблему, если честно. —Нет, это… он спокойно к этому относится. Я только недавно узнал, — признается Дин. Он хмуро смотрит на свой бокал, потом опрокидывает его и жестом просит еще. Для этого ему нужно быть менее трезвым. — Мы дружим уже много лет. Больше десятка. Мы вместе через многое прошли, понимаешь? И, ну, я думаю, что он любил меня долгое время. Я действительно не знаю, почему, но он—он, гм, делает это по какой-то причине, и я думаю, что я просто…не хочу причинять ему боль, вот и все. — Мило, я думаю, но глупо, — сообщает ему Зои, делая паузу, чтобы опрокинуть свой бокал, даже не моргнув глазом. — Если ты не чувствуешь то же самое, то ты просто не чувствуешь, и это то, что есть. Что ты собираешься делать? Никогда больше не заниматься сексом? Дин беспомощно пожимает плечами. — Не знаю. Я имею в виду, похоже на то, потому что в ту же секунду, как я попытался, я подумал о нем. Я просто…наверное, плохо себя чувствую. И послушай, это совсем на меня не похоже, Зои. — Ты возненавидишь его, — говорит ему Зои. — Ты не хочешь этого, но будешь, потому что тебе придется сдерживать себя ради его блага. Ему придется взять себя в руки и забыть об этом, иначе ваша дружба не выживет. Поверь мне, я знаю. — В том-то и дело, — бормочет Дин, — что я делаю это не ради него. Как я уже сказал, он очень спокойно к этому относится. Он не сказал бы ни слова, даже если бы знал, но я просто… я не хочу— Зои наблюдает, как он подыскивает слова, затем фыркает и делает знак принести еще выпивки. — О, детка, ты настоящая неженка, не так ли? Пойдем, выпьем. — Да, — мрачно соглашается Дин. — Ты сказала, что разбираешься в таких вещах. Твоя лучшая подруга тоже в тебя влюбилась, что ли? — Нет, я влюбилась в свою лучшую подругу, — говорит Зои, кривя губы. — Она восприняла это спокойно, но в конце концов я не смогла с этим справиться. Трудно быть так близко к тому, в кого ты влюблена, зная, что ты не можешь обладать её. Так что дружба не сохранилась, но эй, что-то выигрываешь, а что-то теряешь. Дин морщится. — Да уж, но нет, это не вариант для нас. Он член семьи. — Не обижайся, но поверь тому, кто был в его положении; иногда еще больнее не отпускать. Любовь не всегда взаимна, нет, но это не значит, что кто-то хочет стоять и страдать в тишине, если ты понимаешь, что я имею в виду, — говорит Зои твердо, но искренне. — Я недостаточно пьян для этого, — тут же решает Дин, и боль в его груди скручивается, как нож от ее слов. Зои смеется и сигнализирует о следующем раунде. Итак, планы Дина провести приятный вечер вне дома очень быстро рушатся. Зои, которая соревнуется с ним бокал за бокалом, даже не раскачивалась на месте. Надо признать, что они все еще веселятся, разговаривая так, как это делают незнакомцы, когда им есть что сказать, о чем они не хотят говорить никому, кто их знает. Неудивительно, что они говорят о сексе, потому что, по-видимому, они оба очень любят это занятие и имеют совершенно разный репертуар историй. Пьяный мозг Дина решает, что это довольно интересно. Зои спит и с мужчинами и с женщинами. Она перескакивает с истории на историю, с того на другое, и делает это без малейшего промаха. Не совсем понимая почему, но Дин вроде как хочет, чтобы он был Зои, просто чтобы иметь то количество уверенности, которое она имеет и просто быть женщиной, которая может быть геем (наполовину геем?), и это действительно странное желание. Дин быстро приходит к выводу, что он слишком пьян и у него странные мысли, поэтому обрывает себя таки и не дойдя до финала рассуждений. В конце концов Зои бросает его. Симпатичная женщина входит в бар, и она наполовину встает со своего места, как только замечает ее. — Это было весело, Дин, но я не останусь наедине со своими руками до конца жизни. Хреново быть тобой, детка. Дин кряхтит и жестом просит еще выпить. Ещё один стакан. Хуже же точно не будет? По-видимому, хуже все-таки становится, потому что один этот напиток заставляет его преодолеть порог от легкой головной боли до первой степени опьянения. Дин не чересчур пьян, но всё же достаточно, чтобы осознавать, что это так, вот только ничего уже не исправить. Он знает, что перешёл свои границы, и ему просто все равно. Это тип пьяницы, с которым он, вероятно, мог бы сесть за руль, но не будет. тип, означающий, что на следующий день он все вспомнит и, скорее всего, у него вообще не будет похмелья—всего лишь небольшая головная боль, самое большее. Тип, который гарантирует хорошее самочувствие, немного глуповатое, но не слишком глупое. Это также тот тип опьянения, при котором считается хорошей идеей вытащить свой телефон и написать Кастиэлю то, что выглядит как абсолютно нормальное сообщение, отправленное кому-то почти в полночь. Оно гласит: Хэй Кас. Я больше никогда не займусь сексом в знак солидарности с тобой, приятель. Я хороший лучший друг. Только после того, как он отправляет текст и перечитывает его, Дин отдаленно понимает, что там явно не хватает некоторых ключевых слов, и грамматика (и орфография) просто отвратительна. Он щурится в экран, затем очень неторопливо выуживает ключи из кармана и машет ими бармену, который забирает их с легкой улыбкой. На этот раз, когда он чувствует, что отрубается, он говорит об этом бармену, который отвечает простым кивком. После он остается в баре, подперев щеку ладонью и пытаясь немного протрезветь. Образ качающихся дредов Зои играет в его голове немного тоскливо. Он поворачивается на стуле, чтобы посмотреть, как она флиртует с женщиной, и видит, что она очень хороша и в этом. Это немного забавно, и Дин, как ни странно, болеет за нее. Она заслуживает оргазма, смутно проносится у него в голове. Ему требуется несколько мгновений, чтобы осознать, что его телефон вибрирует на барной стойке, но в конце концов понимает. Винчестер моргает, когда видит имя Кастиэля на экране, а затем неуклюже отвечает. — Привет, Кас, — говорит он, прислоняясь к стойке. Кастиэль некоторое время молчит, а потом отвечает, — Ты пьёшь. Где ты? — Я не плохо себя чувствую, чувак, — говорит ему Дин, находя необходимость указать на это. — Думаю, я просто перебрал, вот и все. Я не собираюсь садиться за руль. Хочешь за мной приехать? — Да, — тут же соглашается Кас. Дин бормочет название бара и его местоположение, смутно довольный тем, что он находится довольно близко к дому. Кастиэль скоро будет здесь. Когда они вешают трубку, Винчестер снова прислоняется к стойке. На этот раз он немного задумчиво думает о развивающемся плаще Кастиэля — он больше не носит его, по крайней мере не так часто, потому что он человек. Его гардероб теперь в основном состоит из джинсов и футболок Дина, а также слишком больших рубашек Сэма для сна. В один прекрасный день они должны будут раздобыть ему его собственную одежду. Внезапно Зои со вздохом плюхается на табурет рядом с ним. Судя по звукам, весьма удрученно. Дин хмурится. — Ох, все прошло не очень хорошо? — спрашивает Дин. Зои прищелкивает языком. — Оказывается, она замужем. Похоже, я возвращаюсь в свою комнату в одиночестве. — Прости, — снова говорит Дин. — Если это хоть как-то поможет, я обычно был бы очень рад вернуться с тобой в твою комнату. — Эх, все в порядке, — бормочет Зои, махая рукой и закатывая глаза. — У меня есть маленькое устройство, которое сделает все, что можешь ты, ровно за две минуты. Честно говоря, если бы оно могло согреть меня ночью, я бы никогда больше никого не приводила в свою комнату. Дин улыбается ей. — Ну как тут не почувствовать себя особенным? Зои хихикает и тянет руку за очередным стаканом, потому что, по-видимому, у нее выдержка чёртовой кирпичной стены. Дин чувствует себя отстраненно, поэтому просто следит за тем, как она пьет, и слегка дразнит ее. Он знает, что Зои нет в его жизни, но если бы она была, ему хотелось бы думать, что им было бы очень весело вместе охотиться. Исходя из того, что сказала девушка, она путешествует, но если бы Зои была местной, он попытался бы встретится снова, потому что приятно быть рядом с ней. Правильное место, неправильное время. Классный человек, но Дин не может. Не может, потому что все время думает о Кастиэле, и, возможно, когда-нибудь это превратится в обиду, но сейчас он в основном просто грустит. Сколько раз у Дина были безымянные, незапоминающиеся свидания на одну ночь, когда Кас был рядом? Как, часто он флиртовал прямо перед лицом ангела, ничего не зная? Сколько раз он был мудаком, не желая этого, лишь потому что это по-видимому его естественное состояние? Он чуть более трезв—но не намного, —когда Зои издает свист сквозь зубы, глядя на дверь. По тому, как медленно изгибаются ее губы, он понимает, что у нее появилась новая цель, и надеется, что, по крайней мере на этот раз, у нее все получится. — Давай попробуем снова, — говорит Зои, соскальзывая с табурета, чтобы встать. Дин внезапно тянется, чтобы схватить ее за руку, потому что Винчестер только сейчас видит, кого она имеет в виду, а это, конечно, не кто иной, как Кастиэль. Он выпаливает, — Нет, ты не можешь. Он мой. Брови Зои медленно поднимаются. — Этот? — Нет, я просто… — Дин быстро моргает и трясет головой, как будто вытирает воду из ушей. — Я имею в виду, что он мой лучший друг. Это тот самый, о котором я тебе рассказывал. — О, — Зои явно разочарована, но в конце концов слегка улыбается. — А ты уверен, что он тебе не нужен? Ты многое упускаешь, Дин. Винчестер просто моргает глядя на неё. Зои смеется и похлопывает его по руке, полностью выпрямляясь и отступая назад. — Сегодня просто не моя ночь. Я собираюсь уйти и смириться с поражением, но буду считать тебя чем-то вроде успеха. Было приятно познакомиться Дин, и удачи с твоим горячим другом. — Спасибо, — говорит Дин. Зои и Кастиэль проходят мимо друг друга в середине комнаты. Она явно смотрит на него с интересом, но взгляд Каса направлен прямо на Дина, и это делает внутри груди Дина некоторые нездоровые вещи. Ему интересно, что видит Зои, когда смотрит на Кастиэля и что именно она находит интересным. Он знает, что Кас—объективно—красив. Это не новость. Нравится ли ей его прическа? В человеческом облике она менее опрятна, чуть больше ассиметрична. Его плечи? Они довольно широкие, на самом деле, и за них легко держаться. Дин знает, на что они похожи, он достаточно прикасался к ним—крепкие и теплые. Его глаза? Да, это очевидно. Кому могут не понравиться такие глаза, как у него? Голубые и широко открытые, иногда прищуренные, иногда яркие от веселья или гнева. Может быть, дело в чем-то другом, в чем-то, что не является для него условно привлекательным—объективно. Может быть, дело в его поведении, в том, что он ходит повсюду так, будто идёт на битву, как он, кажется, знает все обо всем, что его окружает даже не глядя вокруг. Может быть, это из-за его массивных рук, нахмуренных бровей, неумолимого шага, требующего, чтобы все препятствия убрались с его пути, прежде чем он их преодолеет. Может быть, дело в наклоне головы, в легкой улыбке, которая изгибает его губы, в том, как он говорит «Дин». Дин ударяется о стойку, локоть врезается в нее, возвращая его в реальность. Ну, очевидно, Зои не находит интереса во всех этих вещах, потому что она не знает и половины из них. Это может быть что угодно. Возможно, его губы или типа того. Зои уже за дверью, когда Кастиэль останавливается рядом с Дином, и он позорно забывает о ней в одно мгновение. Винчестер просто прислоняется к барной стойке и немного застенчиво улыбается Кастиэлю, который, очевидно, так раздражен им, что это даже забавно. Кас опускается на пустой стул рядом с ним, и Дин видит, как его бедра напрягаются под джинсами. Понравились ли Зои его бедра? — Где твои ключи? — спрашивает Кастиэль. Дин лениво жестикулирует бармену. — В какой-то момент отдал. Я уже сказал тебе, что не буду садиться за руль. Расслабься, я не слишком пьян. Просто, знаешь, расслабился. — Я Вижу, — замечает Кастиэль, качая головой. Он вздыхает и кивает, очевидно, решив поверить ему и не волноваться о том, что он топит в алкоголе свои печали или что-то столь же глупое. — Я отвезу тебя домой, как только будешь готов. — Как ты сюда попал? — На моём грузовике. Мы можем оставить его и забрать завтра. Я знаю, что ты не захочешь оставить детку. — Это действительно… — Дину приходится проглотить комок в горле. — Это действительно чертовски мило, Кас. Кастиэль просто улыбается ему маленькой и теплой улыбкой. Дину вдруг с огромной силой захотелось сделать что-нибудь для Кастиэля, что угодно. Он, вероятно, отсосал бы ему, если бы мог заставить себя и если бы верил, что у него это получится. Какого это: член в твоём рту? На что они вообще похожи по вкусу? Дин узнал свой собственный вкус, вылизывая его из уст разных женщин на протяжении многих лет, но как насчет самого члена, кожи? Как насчет Кастиэля, в частности? Терпимо? Ужасно? Он не знает, но ему хотелось бы, чтобы он был тем человеком, который хотел бы узнать. Кастиэль иногда так чертовски мил, и Дин хотел бы дать ему больше, дать ему хоть что-нибудь. Он, вероятно, был бы плох в минете, предположительно, худший из всех, что у него когда-либо были. Он не помнит, как звали одну женщину, но она использовала слишком много зубов и имела нулевой ритм. Но это было нормально, потому что она была очень хорошим человеком, и ее бедра—ее гребаные бедра— Дину хочется ударить себя. Конечно, вот он, думает о женщинах пока Кастиэль стоит рядом. Просто… это такой идиотский поступок. Почему Кастиэль терпит его? Почему он нравится Кастиэлю? Почему Кастиэль любит его? — Ты действительно любишь меня, — выпаливает Дин, глядя на ангела в замешательстве и немного испуганно. — Да, — тут же отвечает ему Кас, спокойно и серьезно, ни секунды не колеблясь. — Из всех красивых людей в этом зале, — бормочет Дин, небрежно махнув рукой в сторону других посетителей, на которых он не смотрел с тех пор, как вошел Кастиэль, а Кас не смотрел вообще никогда. И все же, даже не оглядываясь, Кастиэль говорит с полной искренностью, — Ты самый красивый человек в этом зале. Дин резко втягивает воздух, наклоняется вперед, кладет руку на колено Каса и сжимает. Он пристально смотрит на друга, ожидая, когда эта вспышка тепла в груди уйдет, и Кастиэль смотрит прямо на него, моргая. — Скажи это снова, — шепчет Дин. — Ты самый красивый человек в этой комнате, — мгновенно повторяет Кастиэль, окидывая взглядом лицо Дина, будто оценивая его, будто это что-то прекрасное. — Даже во всём этом мире. — Иисус чёртов Христос, — выдыхает Дин, откидываясь назад и убирая руку с ноги Каса. Он поворачивается на табурете лицом к бару, сердце бешено колотится в груди, лицо пылает. — Ты не можешь говорить такое дерьмо, чувак. Я собираюсь… я… … — Ты сам меня об этом попросил, — замечает Кастиэль, а затем издает низкий веселый звук. — Это всего лишь правда. Дин с глухим стуком ударяется лбом о стойку. Он медленно бьёт головой снова и снова, зажмурив глаза и бормоча: «Ты даже не знаешь, какие они на вкус, Винчестер, успокойся, мать твою.» — Дин, воздержись от этого. Завтра у тебя будет болеть голова, — говорит Кастиэль. — Перестань быть милым со мной, — Дин поворачивает голову, глядя на ангела, все еще прижимаясь щекой к стойке. Он сглатывает, прикусывая нижнюю губу. — Ты счастлив, Кас? Кастиэль задерживает взгляд на нём, его лицо постепенно смягчается. — Сейчас я больше беспокоюсь за тебя, Дин. Ты готов ехать домой? Я заберу твои ключи. Это не ответ, и Дин понимает это. Он знает, почему это так. Кастиэль не может сказать «да», но и не скажет «нет». Винчестер закрывает глаза, тревожная печаль наполняет его грудь. Ему вдруг стало больно, просто от осознания того, что Кастиэль не счастлив и не был счастлив уже некоторое время. В последний раз и — может быть, единственный — он признался ему в любви. А потом умер. Дин молчит, пока Кастиэль обдумывает ситуацию и берет у бармена ключи, в конце концов выпроваживая и его за дверь. Он устраивается в детку и думает о том, как что-нибудь предложить. Хей, я, наверное, мог бы сделать тебе действительно дерьмовый минет, если бы ты захотел, мог бы сказать он. Но, по какой-то причине, ему не кажется это правильным, поэтому Винчестер держит свой проклятый рот на замке и не говорит ничего. По возвращении в Бункер, Кастиэль провожает Дина в его комнату, хотя на самом деле тот больше не пьян. Он в основном трезв, просто… расстроен из-за всего этого дерьма. Войдя в свою комнату, он с ворчанием плюхается на кровать, думая о Зои впервые с тех пор, как она вышла за дверь. Нет, любовь не гарантированно возвращается эхом, но это не значит, что кто-то захочет стоять и страдать в тишине, сказала она. От этого у него болит сердце. Кто-то дергает его за ботинок, и Дин в смутном удивлении поднимает голову. Кас не смотрит на него, его голова наклонена, когда он осторожно стягивает обувь Дина, пытаясь сделать его положение более комфортным. Такой добрый жест, и Дин не заслуживает этого. Он не заслуживает Кастиэля. — Ты не должен этого делать, — бормочет Дин. Кастиэль хмыкает. — Мне нравится. — Почему? — озадаченно спрашивает Дин. — Тебе не нравится спать в ботинках, и ты будешь раздражен утром, если это произойдёт, — говорит ему Кастиэль, позволяя второму ботинку со стуком упасть на пол. Он смотрит вверх, улыбаясь своей маленькой улыбкой, его глаза мягкие и теплые. — А еще мне нравится заботиться о тебе. Дин издает слабый звук и обеими руками закрывает лицо, борясь с желанием закричать. Этот взрыв восторга, вместе с острой болью в груди, теперь соединяется с инстинктивным желанием сказать Кастиэлю, что ему не нужен кто-то, чтобы заботиться о нём. Но чёрт, чёрт, ему действительно нравится это. Только в тишине его немного помутненного разума и с нежной улыбкой Кастиэля, мерцающей в его сознании, Дин может признать это, но он это делает. Ему нравится. Он хочет этого. — Я начну называть тебя Казанова, — слабо говорит Дин, когда опускает руки и поднимает голову, чтобы посмотреть на Кастиэля немного беспомощно. Губы ангела дрогнули. — Казанова был известен тем, что воровал сердца, Дин. — Да, я знаю. Дин сглатывает. — Он давал тебе персональные советы или что-то в этом роде? — Нет, — бормочет Кастиэль, его пристальный и любопытный взгляд скользит по лицу Винчестера. — О, так ты просто от природы хорош в этом? — спрашивает Дин, приподнимаясь на локтях, а затем полностью подтягиваясь, чтобы сесть. Он откидывает голову назад, глядя на Каса, и в горле у него без всякой причины встает комок. — В… этом? Кастиэль слегка наклоняет голову, глядя на него с легким удивлением. — Да. Это. Дерьмо, которое ты говоришь, чувак, — немного яростно шепчет Дин. — Это… я имею в виду, ты и понятия не имеешь, не так ли? Это, гм… Ну, если бы ты делал подобное постоянно, со всеми подряд, то многие бы влюбились в тебя. Кастиэль открывает рот, потом закрывает. Он снова изучает лицо Дина, прежде чем сказать, — Я не хочу, чтобы кто-то ещё влюбился в меня. Сердце Дина почти остановилось. Кто-то еще. Вот дерьмо. Ну, черт возьми, это просто… это определенно что-то, не так ли? Он пытается отвести взгляд, но ему удается лишь оторвать взгляд от Каса, чтобы медленно проследить за линией его шеи, плеча, вниз по руке, цепляясь за его кисть. У него красивые руки. Объективно, конечно. Пальцы подергиваются под его сосредоточенным напряжением, и Дин задается вопросом, что Кастиэль хочет с ними сделать. Касание. Определенно трогать. Но где? Как? Кастиэль никогда не прикасается к нему неуместно. Он трогает Дина, как всегда, — признание в любви и все такое, похлопывание по плечу, потягивание за руку и тому подобное. У Дина есть чувство, что это не то, что Кастиэль хочет сделать прямо сейчас, и он чувствует, как жар ползет по его щекам от того, насколько он уверен в этом. Взгляд Дина снова устремляется на лицо Каса, и он чуть не прокусывает нижнюю губу изнутри. Лицо Кастиэля треснуло, обнаженное от непреодолимой жажды. Он никогда раньше так не выглядел, даже во время признания в любви, потому что тогда не позволял себе ничего хотеть. Но сейчас, прямо сейчас, в этот момент, Дин видит это ясно как день—Кастиэль действительно, действительно любит его, и он действительно, действительно хочет его. Этого достаточно, чтобы заставить Дина бороться с желанием извиваться. Он не двигается. Это не то, кто он есть, и будь он проклят, если начнет сейчас. Отлично, значит, Кастиэль хочет делать вещи, которые ты не сможешь повторить в церкви, какого блять чёрта. Не то, чтобы Дин не знал этого, глубоко в темных уголках его сознания. Известно, но не признано. Там, но вежливо проигнорировано. Теперь этого не избежать. Дин затаил дыхание, немного истерично думая о членах и о том, какие они могут быть на вкус, о Казанове и о том, даст ли он Кастиэлю хороший результат прямо сейчас, о Зои и о том, как она сказала: «Сложно быть так близко с кем-то, кого ты любишь, зная, что не можешь быть с ним.» Дин прерывисто выдыхает и отрывает взгляд от Кастиэля, глядя на свои простыни. Он только сейчас осознал, как сильно колотится его сердце. У него горит всё лицо. Это хуже, чем комплименты, потому что ты даже не можешь позволить себе роскошь понять, что, черт возьми, происходит. Есть только сильное желание Кастиэля, и Дин, не понимающий, что с ним происходит. Его и раньше желали. У него были люди, которые хотели его, люди приставали к нему, люди улыбались ему медленно и лениво, с непослушными мыслями, крутящимися в их глазах. Это совсем другое. Это так, так сильно отличается. Не только потому, что Кастиэль- парень, но в основном потому, что Кастиэль- это Кастиэль. Немного святой, немного адский, немного человеческий. Лучший друг, семья, что-то важное. Никогда он не выказывал такого желания, такого… такого почти отчаянного. Беспомощного. Он ничего не мог с собой поделать, не мог остановиться, не мог сдержаться — и все из-за Дина. Потому что он хочет Дина, не способен перестать желать его, и не может, блядь, получить желаемое. Это должно быть грустно или вызывать чувство вины. В основном, ощущается просто что-то пьянящее, сильное. Руки Дина дрожат от этого, от осознания того, что Кастиэль так сильно хочет его. Это эгоистично с его стороны (снова), но это чувство, к которому можно пристраститься, даже если никогда не действовать в соответствии с ним или чувствовать то же. Когда Дин снова поднимает глаза, лицо Кастиэля в порядке. Он снова улыбается, маленький и довольный. Он не выглядит ни потерянным, ни убитым горем, ни печальным. Как будто его самообладание никогда не разрушалось. Он так спокоен, что Дин думает, не показалось ли ему. — Тебе надо поспать, — бормочет Кас. — Да, — говорит Дин, и его удивляет, как хрипло звучит его голос. Он откашливается. Дважды. — Да, так я и сделаю. Кастиэль кивает и отступает назад. — Спокойной ночи, Дин. — Хей, Кас, — выпаливает Дин, когда Кастиэль направляется к двери. Когда он оборачивается, Винчестер слегка криво улыбается ему. — Спасибо, что пришёл за мной. И за то, что забрал детку. И за…заботу обо мне. — Всегда рад, — тихо, искренне говорит ему Кас, поджимая губы, прежде чем повернуться и уйти, мягко закрыв за собой дверь. Дин со стоном плюхается на кровать и снова закрывает руками разгоряченное лицо. Конечно, для него это радость. Конечно, это так. Чертов Казанова._____________________________
В-восьмых, — Сэм узнает (снова). На этот раз это правда, вся правда, и Дин понятия не имел, что брат не знал этого раньше. Кажется, младший Винчестер немного неправильно понял некоторые моменты. Через три месяца после возвращения Кастиэля начинается охота. По большей части все идет гладко. Никто не умер, только Каса избили чуть больше, чем хотелось бы Дину. Он спит всю дорогу до Бункера, потом идет в свою комнату и там тоже засыпает. Человек. Измученный и больной. Сэм сочувственно смотрит ему вслед, затем со стоном опускается в кресло напротив Дина. Дин берет пиво из кухни, затем расслабляется в своем кресле, откидывает голову назад и глубоко вздыхает. Раздается шипение Сэма, открывающего пиво, за которым следует звук его глотка. Дин слишком устал, чтобы открыть своё. — В этот раз было не так уж плохо, — наконец говорит Сэм. Дин хмыкает. — Но все еще довольно жёстко. — Да.— Сэм фыркает. — По-моему, мы стареем, старик. Бобби смеется над этим на Небесах, ты же знаешь. — Я практически слышу его, — соглашается Дин, растягивая губы в усмешке, когда он делает грубый голос и опускает брови. — Проклятые идиоты не знают, что они их лучшие дни подходят к концу. Они втаптывают себя в грязь, потому что слишком горды, чтобы уйти на пенсию. Balls. Сэм мгновенно смеётся, слегка хрипя и прижимая руку к груди. У него, наверное, ребра в синяках. Потому что он маленький говнюк, он продолжает с того места, где остановился Дин, и его имитация почему-то даже лучше, чем у Дина, даже учитывая волосы. — Однажды они свергли Бога и вдруг решили, что непобедимы. Стыдно смотреть, как идиоты умирают от привидений или чего-то подобного. — Господи, — выдыхает Дин, смеясь немного неровно. У него тоже могут быть ушибы на ребрах. — Нужно любить Бобби, — говорит Сэм, смех смягчается в легкую улыбку. Дин открывает свое пиво и поднимает его с одобрительным гулом. — Без него мы были бы мертвы. — За пенсию, — бормочет Сэм после нескольких тостов. Его улыбка исчезла, сменившись задумчивым выражением лица. Он бросает взгляд на Дина. — Однажды ты уже думал об этом. Помнишь? Я, ты и Кас на пляже. Ты говорил, что мы это заслужили. — Да, — просто соглашается Дин, потому что сам так сказал. Он помнит. С тех пор он почти не думал об этом, учитывая, что у них никогда не было шанса на это, и теперь Дин знает, что лучше не надеяться на такое дерьмо. Сэм поджимает губы. — Ты не думаешь, что мы заслужили это сейчас, даже больше, чем тогда? Дин лениво пожимает плечами. — Может быть. Наверное, Чак казался последней проблемой. А что? Ты думаешь об отставке? — Да, думаю, — признается Сэм. — Мы стареем, Дин. В какой момент мы просто…остановимся? — Люди не останавливаются просто так, ты же знаешь. Бобби это доказал. Черт, мама доказала это, — говорит ему Дин, поднимая брови. — Притормозить, может быть, но остановиться? Нет, ты будешь в дерьме, пока тебя не выгонят. Большинство уходят в молодости, но нам, наверное, повезло. Сэм вздыхает и кивает. — Ладно, а как насчет притормозить? Ты думал об этом? -Э-э… — Дин делает такой-то жест рукой, затем указывает на Сэма. — Ты? — Иногда, — говорит Сэм, пожимая плечами. — Я говорил об этом с Эйлин. Она не…она не из тех, кто хочет просто… бросить всё и погрузиться в жизнь яблочного пирога с примерно двумя с половиной детьми. Ты же знаешь её. Но… замедление. Она не испытывает ненависти к этой идее. Вообще-то ей это нравится. Брови Дина взлетают вверх. — Вы говорили о детях? Чувак, назови своего первенца в мою честь. — Думаю, одного Дина Винчестера в мире достаточно, — сухо бормочет Сэм и закатывает глаза, Дин хмурится. — Может быть, второе имя. Кроме того, заткнись, все не так. Мы просто… ну, ты понимаешь. — На самом деле не понимаю, Сэмми. — Ну, обычно наступает момент, когда два человека, которые являются парой, решают, хотят ли они вместе строить будущее, каким бы оно ни было. Они говорят об этом. Как и мы с Эйлин. — Вау, — Дин протягивает ему пиво. — Здорово. Продолжай. Сэм закатывает глаза. — У нас нет четкого представления или чего-то подобного. Мы просто вроде как договорились, что хотим сделать это—что бы это ни было—вместе. Полностью выйти на пенсию не просто, ты прав, но есть и другие варианты. Мы могли бы стать информаторами, как Бобби. Бункер имеет много ресурсов. Мы можем помочь молодым охотникам, вернуть фальшивые телефонные линии для правоохранительных органов и тому подобное. В основном сейчас этим занимается Гарт, но он занят своей семьей, ты же знаешь. Мы могли бы помогать ему. — Под мы ты имеешь ввиду себя и Эйлин, — уточняет Дин, слегка нахмурившись. — И ещё тебя с Касом. Конечно, если вы оба этого хотите. Вы уже говорили о том, чем хотите заняться? — спрашивает Сэм, сузив глаза. Дин моргает. — Ух…нет? Зачем нам это? Кас сам себе хозяин. Он может делать все, что хочет. — Вау, — говорит Сэм ровным голосом. — Нездорово. Я даже не удивлен. Опять же, люди, которые находятся вместе, обычно достигают точки, когда они решают, хотят ли они строить совместное будущее. Возможно, ты захочешь поговорить об этом с Касом, просто чтобы быть на одной волне, по крайней мере. — Я… — Дин замолкает. На секунду он почти уверен, что отключился. Мгновение спустя он приходит в себя и обнаруживает, что во рту у него невероятно сухо, разум издает далекий визжащий звук, а сердце стучит по ноющим ребрам, давая понять, что происходит что-то большое. Он делает глоток пива, собираясь с мыслями, затем с глухим стуком ставит бутылку на стол. —Сэмми, ты… ты думаешь, мы с Касом вместе? Как вы с Эйлин? Настала очередь Сэма моргнуть. Он замирает, потом очень осторожно говорит, — А вы…разве нет? — Нет, — хрипит Дин, — это не так. — О, — Сэм медленно закрывает рот, потом открывает его, потом снова закрывает. С каждой секундой он выглядит все более и более смущенным. Наконец он снова открывает рот, чтобы сказать то, что ему нужно. —Но ты сказал… ты сказал мне, что он признался тебе в чувствах. Дин пристально смотрит на него. — Да, Сэм, так и было. Перед смертью он… ну, он как бы раскрыл все карты, так сказать. Вот как он вызвал Билли, признавшись в своих чувствах, или что там еще. Когда он вернулся, нам надо было поговорить. Это… это все. — Дин, — медленно бормочет Сэм, — Ты… ты отверг его? — Ну…да, — отвечает Дин. Сэм опускает голову и глубоко вздыхает. Он протягивает руки и поправляет волосы, качая головой взад-вперед. Через мгновение он даже стонет, очень драматично. Дин хмурится. — Но почему? — Сэм скулит— по-настоящему, болезненно скулит—и поднимает голову, чтобы в отчаянии уставиться на Дина, широко раскрыв глаза. — Дин, серьезно, чувак. Я думал… я не знал, что ты такой— — Скажи глупость, и я тебя ударю, — отрезает Дин. Сэм гримасничает, но замолкает, и Дин фыркает через нос, как разъяренный бык. — Я не знаю, что, по-твоему, я должен был сделать, кроме как прояснить все и убедиться, что все хорошо так как есть. Мы все еще друзья. У нас все в порядке. Сэм долго смотрит на него, прижимая ладонь ко рту, потом медленно выдыхает и опускает руки. — Хорошо. Это… Да, хорошо. — Ты думал…— Дин колеблется, что-то внутри него требует, уйти как можно дальше от этого разговора, но он не может пошевелиться. Он ничего не может сделать, потому что Сэм думал… он думал … — Ты думал, что мы с ним были вместе все это время, и ты просто… — Просто…что? — подсказывает Сэм, видимо, так же осторожно обходя эту тему, как и Дин. Дин смотрит на него, чувствуя себя немного потерянным. — Вместе как пара, как вы с Эйлин. Секс, и свидания, и… любовь. Ты думал так. — Да, — тихо признается Сэм. — Он парень, — хрипит Дин. Сэм опускает взгляд на стол, потом снова поднимает глаза и слегка пожимает плечами. — Да, и что? — И что? И что? — Дин крепко сжимает пиво, позволяя гравюрам на бутылке впиться в ладонь. —Сэм, я не… я не… — — Ладно, — мгновенно отвечает Сэм. Сердце Дина падает в желудок. — Нет, серьезно, я действительно не такой. Я… Я… — — Дин, — твердо перебивает его Сэм, — Хорошо. — Но ты думал… — настаивает Дин. Сэм отрицательно качает головой. — Все не так. Мне просто все равно, такой ты или нет. Мне не все равно, очевидно, но в хорошем смысле. Я не… Дин, я не папа. Это было бы не самым главным в тебе, не для меня. Ты просто… Дин. Мой брат. Дин смотрит на свое пиво, сжав губы в тонкую линию. Его первый инстинкт— защищать отца, говорить, что он вырос в другое время, доказывать, что он просто пытался закалить его. Однако, когда он думает о Джеке, этот рефлекс очень быстро отфильтровывается. Он думает о том, как Джеку нравился розовый цвет, как ему нравились юбки с оборками, как Чудо-женщина была его любимой супергероиней, как он мог быть таким, таким мягким и таким нежным. Джон Винчестер тоже захотел бы его закалить, посоветовал бы ему быть мужественным, но это было бы неправильно. Дин знает это, потому что сам заставил себя никогда не делать этого, не извергать дерьмо, которое ему приходилось слушать. Он отступил и позволил Джеку быть счастливым, как ему этого хотелось, и в этом не было абсолютно ничего плохого. Таким образом, призрак прошлого папы больше похож на полтергейст. Это не должно быть проблемой. Дин не позволит, этому стать проблемой. Что бы ни думал Сэм, он не ожидает, что его младший брат будет похож на их папу. Он изо всех сил старался сделать так, чтобы этого никогда не случилось, и, возможно, облажался в отношении себя— тупого отцовского инструмента и всего остального, —но Сэм оказался просто отличным. — Ну, спасибо, — наконец бормочет Дин, — но я не такой. — А…Кас? — спрашивает Сэм. Дин кашляет. — О да, он… он очень… Он по уши влюблен в меня, чувак, по какой—то дурацкой причине. Черт, если бы я знал почему. — Да ладно тебе, парень. — Сэм пинает его под столом, нахмурившись. — Не говори такого дерьма. Я имею в виду, ты грубый и часто ведёшь себя как ребенок, но ты хороший человек. Почему бы ему не влюбиться по уши? — Потому что это Кас, — говорит Дин немного горячо, дергая рукой перед собой и чуть не опрокидывая пиво. — Он, знаешь ли, действительно чертовски… ну, ты понимаешь. Сэм поднимает брови. — Я…нет. Не в обиду Касу, но я действительно не понимаю. Он просто Кас. —Просто… — Дин немного обиженно откидывается на спинку стула. — Парень слишком хорош для меня, чувак. Он может заполучить кого угодно, и только не говори, что я не прав. Он красивый. Он добрый. Он очень умный. Я имею в виду, да, он немного странный и эксцентричный, но также чертовски забавный. Он ни перед чем не остановится, и он буквально бросал вызов Небесам, ангелам и Богу несколько раз. Если этот бунтарь не горяч, то я не знаю, кто тогда. Кроме того, он делает такие вещи, когда он… ну, иногда он говорит какую-то очень, очень милую и искреннюю чушь, Сэм. Она вроде как очень приятная. Типа, правда, очень. — Ах, — деликатно произносит Сэм, делает гримасу и тянется почесать затылок, прочищая горло. — Верно, значит…вы двое не вместе, верно? Потому что ты думаешь… я имею в виду, ты вроде как… Дин чувствует, как у него горит лицо, и ничего не может с этим поделать. Сэм замолкает, изумленно глядя на него. Он, наверное, может сосчитать, сколько раз видел, как Дин краснеет по пальцам одной руки. — Заткнись, — рефлекторно бормочет Дин, снова прикусывая губу. Теперь это приобретает статус привычки. Десна становится немного чувствительной. — Я не такой, но вроде как хотел бы быть таким, чтобы мы могли… Он был бы лучшей добычей, понимаешь? Сэм смотрит на него, затем делает глубокий вдох и медленно выдыхает. — Ладно, не откусывай мне голову, но почему ты так уверен, что всё не так, если хочешь этого? — Женщины, — беспомощно говорит Дин. — Да, — соглашается Сэм, закатывая глаза. — Поверь мне, я знаю. Но что насчёт… и то, и другое? Дин прищуривается. — Сэм, я не такой. — Потому что папа сказал, что это невозможно? — спрашивает Сэм, стискивая челюсти. Дин напрягается. — Это не имеет никакого отношения к папе, — огрызается Дин. — Я думаю, что это во многом связано с папой, — бросает вызов Сэм, вскидывая подбородок. — Боже, вот почему я никогда не мог понять, почему ты не хочешь уйти от него, парень. Он был настолько не в ладах с тем дерьмом, которое делал и говорил, особенно с тобой. Ты помнишь— — Заткнись. — Нет, послушай меня. Ты помнишь, как мы жили в том дурацком городке в Джорджии? Тебе было пятнадцать. Мне было одиннадцать. У тебя был этот друг. Как его звали? Это было— — Сэмми, заткнись. — Кит. Да, так его звали. Как бы то ни было, вы двое всегда болтались и курили сигареты за трибунами, пока однажды отец Кита не постучал в нашу дверь. Он сказал папе, что ты сделал его сына геем, как будто это была твоя вина или что-то в этом роде. И— — Сэм! — выпаливает Дин, хлопая ладонью по столу, хотя толку от этого никакого. — И папа протащил тебя по углям за это, за то, что ты тусовался с ним, за то, что ты был— не знаю, это было так глупо, —за то, что ты ему нравился. Он запретил тебе встречаться с ним снова и делал глупые комментарии в течение нескольких недель, и я помню, что ты выбил всё дерьмо из Кита за это, хотя знал—и я знаю, что ты знал, не смей лгать—что он был геем еще до того, как отцу рассказали об этом. Ты не думал, что это проблема, пока папа не сказал. — К чему ты клонишь, мать твою? — рявкает Дин, свирепо глядя на Сэма. — То, что я надрал ему задницу, было хреново, теперь я это знаю, но я был глупым ребенком. Я просто… я узнал об этом позже. Ты что, хочешь, чтобы я разыскал его и извинился или что-то в этом роде? — Я не об этом, — голос Сэма смягчается, и он вздыхает, качая головой. — Ты был прав в первый раз, когда не заботился о том, что он гей. Ты не беспокоился об этом с Чарли, ты откровенно гордишься Клэр и Кайей, и я знаю, что ты никогда, никогда не будешь относиться к Касу по-другому или поднимать на него руку. Просто…что, если бы папа был здесь? Дин сжимает кулаки и тащит их со стола, пряча на коленях. Его челюсть сжалась. — Ну, если бы папа был здесь, меня бы, наверное, снова загребли за то, что у меня есть друг, который в меня влюблен. — Папа попробовал бы надрать Касу задницу, — говорит Сэм. — Попробовал бы, — повторяет Дин. Сэм поджимает губы. — Ты не позволишь ему? — Черт возьми, нет, я бы ему не позволил, — выпаливает Дин, снова приходя в ярость. —Кас не… он не делает ничего плохого, Сэмми, ты знаешь: я знаю это. Папа скорее съест свои собственные зубы, чем я позволю ему сказать какую-нибудь глупость. — Но не в твою сторону, — замечает Сэм. — Это… — ноздри Дина раздуваются, и он отворачивается, расстроенный и напряженный, пытаясь игнорировать то, что пытается донести Сэм. — Я знаю, как обращаться с папой. Я всегда знал, как ладить с ним. — Тебе не следовало бы. — Больше и не нужно, так что… — За исключением того, что ты все ещё делаешь это, — говорит Сэм, пристально глядя на него. — Я понимаю, Дин. Я правда понимаю, хорошо? Ты думаешь, я иногда не улавливал что-то из его дерьма? Он узнал, что мне нравится Селин Дион, и три дня подряд называл меня Самантой. Ты подумал, что это шутка, и тоже начал это делать. Ты не знал, что имел в виду папа, но я знал. Ты думаешь, я когда-нибудь после этого говорил о том, что она мне нравится? Дин сдувается, отчетливое ощущение удара в грудь бьет его со всей силы. — Черт, — хрипло говорит он. — Нет, нет, это не… — Сэм морщится и машет рукой в воздухе, качая головой. — Прекрати. Ты не должен чувствовать себя виноватым. Это не твоя вина. Я пытаюсь сказать, что я уже знаю, каким был папа, и понимаю, как подобное дерьмо липнет к тебе. Ты можешь сказать, что это не имеет никакого отношения к папе, но хотя бы немного, это все же так. По-другому и не может быть. Всё так, потому что он в основном вел себя дерьмово, и это просто… жизнь, иногда. — У Селин Дион отличный вокал, — слабым голосом произносит Дин, не в силах сказать что-то ещё или привести какие-то аргументы, потому что его брат прав. Сэм тихо смеется и кивает. — Да, я знаю. Спасибо, но дело не в этом. Просто, послушай, все, что я хочу сказать… Если это нормально для всех остальных, несмотря на папину чушь, то это нормально и для тебя тоже. — Сэмми, я правда не— — Ладно, ладно, все в порядке. Ты не такой, великолепно, круто. Но все было бы в порядке, если бы ты был, верно? Дин пытается ответить и обнаруживает, что не может. Оказывается, его челюсти, плотно сжаты. Это оправдание его неспособности разжать губы, но он не может придумать ни одной чертовой причины, почему его разум внезапно замолкает. — Все будет хорошо, — мягче повторяет Сэм. — Дин, все нормально. — Я не такой, — это все, что может сказать Дин, и он думает, что призрак прошлого папы может овладеть людьми. Сэм медленно кивает. — Ладно, Дин. Могу я, э-э, спросить тебя кое о чем? — Ты уже спрашиваешь, — смиренно бормочет Дин. — Как выглядит твое будущее? — бормочет Сэм, его брови сошлись на переносице. — В твоем представлении, я имею в виду. Кто там есть? Дин хмурится, потом пожимает плечами. — Ты, это точно. Кас. Эйлин с тобой. Семья, наверное. — Так… Кас там? — Ну да, где же ему еще быть? Он член семьи, Сэм. Куда он денется? — Ты сказал, что Кас сам себе хозяин и может делать все, что захочет, — напоминает ему Сэм. — Кто сказал, что однажды он не захочет уехать? Бункер может не быть его вечным домом, и, возможно, он хотел бы быть, э—э, подальше от… ну, от многих вещей. — Ты хочешь сказать, что однажды он может встать и уйти, — скептически предполагает Дин. Сэм пожимает плечами. — Да, конечно, почему бы и нет? Что же тогда произойдет? Гипотетически? Ты попросишь его не делать этого? Захочешь пойти с ним? — Он останется, если я попрошу. — А ты попросишь? —Я не… Сэм, я ни хрена не знаю! Я не думаю о подобном дерьме. Дин откидывается на спинку стула и хмуро скрещивает руки на груди. Сэм просто продолжает смотреть на него, не желая отпускать это, и Дин тянется к вискам. — Думаю, что да…— Не знаю. Все зависит от того, чем вы с Эйлин занимаетесь. Тебе нужно, чтобы я остался? Тогда я остаюсь. Черт, я мог бы остаться в полном одиночестве, и попросил бы его остаться со мной. Потому что… Я имею в виду, раньше я так не делал, и думаю, он этого хотел бы. Вы с Эйлин уедете, сами по себе? Тогда я, наверное, пойду с ним. Нет причин оставаться, понимаешь? Так… Да. — Хорошо, — говорит Сэм. Он долго смотрит на Дина, потом глубоко вздыхает и стучит костяшками пальцев по столу, многозначительно подняв брови. — Так что в любом случае ты будешь жить с ним всю жизнь. Вот что такое воображать будущее с кем-то, Дин, в оптимистичном свете. Просто чтобы ты знал. С этими словами Сэм встает, чтобы обогнуть стол и уйти, скорее всего, в постель. Дин некоторое время наблюдает за дверью, потом снова переводит взгляд на пиво и смотрит на него. Он очень долго не встает._____________________________
В-девятых, Кастиэль признается, а Дин никогда не знал, что он вообще что-то скрывает, но так ведь обычно и бывает? Через три месяца, три недели и шесть дней—один день до четырех месяцев—после возвращения Кастиэля Дин просыпается посреди ночи, рывком очнувшись от сна, от которого он уже давно пытался сбежать. Но все это без всякой причины, потому что Винчестер совсем не помнит этот сон. Он просто просыпается со странным чувством паники и внезапным желанием убедиться, что Кастиэль все еще здесь. И вот, Дин неуверенно встает с кровати, набрасывая на себя толстовку по пути к двери. В Бункере холодно, а по ночам только хуже. Толстовка помогает, и он хлопает рукавами, когда идет, просто потому, что может, и Сэма нет рядом, чтобы дразнить его за это. Первая остановка — комната Кастиэля. Он приоткрывает дверь, щурясь в темноте, пытаясь разглядеть, нет ли на кровати кокона. В конце концов, ему приходится включить свет, и его сердце быстро падает, когда он видит, что кровать пуста. В груди зарождается первый приступ паники, только усиленный сном, который он не может вспомнить, и от этого у Дина плохое предчувствие. К счастью, он просто драматизирует, потому что через некоторое время находит Каса на кухне. Дин вцепляется в дверной проем и медленно вздыхает с облегчением, наконец-то стряхнув с себя неведомый сон. Он расслабляется, стоит и смотрит на Кастиэля с легким любопытством. Сейчас или очень поздно или очень рано, выбор за вами. Просто это промежуточное время тишины, когда весь мир кажется спящим, спокойным, отдыхающим. А вот Кастиэль— нет. Нет, вместо этого он прислоняется к стойке с чем-то похожим на чашку кофе в руке, его голова откинута назад, а глаза закрыты. Он не выглядит усталым, или грустным, или что-то в этом роде. Как будто в часы сна его окутывает безмятежное одеяло покоя, как будто он разгадал его тайну и зарылся в нее. Дин осторожно входит в комнату и подбирается ближе, веки Кастиэля медленно поднимаются. Он не выглядит особенно удивленным, увидев там Дина, но его глаза загораются. Они делают это каждый раз, когда Дин входит в комнату, просто радуясь, что он там. — Хэй, Кас, — бормочет Дин. — Привет, Дин, — отвечает Кастиэль, нежно скривив губы. — Не мог уснуть? — спрашивает Винчестер, останавливаясь рядом с ним и прислоняясь к стойке. Он заглядывает в чашку Кастиэля. В ней недавно было кофе. Кастиэль все равно протягивает чашку, Дин берет её и проглатывает остаток, ощущая приятную пустоту в груди, как будто облака только что ожили в его легких. Кастиэль хмыкает. — Нет, не совсем. Мне нужно минимум — четыре часа, как ты говорил. — Я думаю, ты заслуживаешь большего, — Дин ставит чашку и смотрит на Кастиэля, прослеживая его профиль. — Кошмары или… — Почему ты не спишь? — Кастиэль переводит тему, что означает, он не хочет отвечать на вопросы Дина. Тогда уж точно кошмары. Здорово. Дин откашливается. — Эх, странный сон. Я не помню, о чем он. Все в порядке, я, наверное, просто начну работать в гараже раньше, чем обычно. Ты придешь сегодня посмотреть, как я буду глупо беспокоиться из-за автомобильных двигателей? — Это не глупо, и да. — Кастиэль издает негромкий звук, будто оценивающий. — Я думаю, это хорошо, что у тебя есть интересы и вещи, которые ты любишь делать. — А что насчёт тебя? — Дин поднимает брови, когда Кас смотрит на него. — Ты на самом деле не заботишься о машинах так, как я, и ты не странно себя чувствуешь, печась о здоровье, как Сэм. Что является твоим увлечением, приятель? Кастиэль склонил голову набок, размышляя, затем слегка улыбнулся и сказал— Ты. Сердце Дина делает какое-то бросающее вызов гравитации сальто. Он чуть не хватается за свою гребаную грудь, но в последний момент сдерживается и сжимает кулак. — Я, э-э, имел в виду больше в плане деятельности, Кас. — Я не уверен. — Кастиэль надолго задумывается, напевая. — Я люблю читать. Фильмы-это хорошо. В какой-то момент я задумывался о ботанике. — Ботаника? — Брови Дина складываются вместе, губы опускаются. — Как ботекс? Чувак, ты же не можешь всерьез думать об этом. Твое лицо уже идеально, парень, и ты хочешь, чтобы оно выглядело лучше? Я не осуждаю, или что-то в этом роде, но… Кастиэль бросает на него странный взгляд. — Ботаника- это когда кто-то изучает растения, Дин. Не многим отличается от садоводства. Более…научно, я полагаю. — Ох, — говорит Дин, и лицо его мгновенно вспыхивает. Это действительно начинает становиться нормальным явлением около Каса в эти дни. Черт возьми. — И еще, спасибо, — добавляет Кастиэль, теперь уже более чем забавляясь, как всегда, когда видит, что Дин краснеет. Этот ублюдок даже не выглядит смущенным, когда любовь всей его жизни делает комплимент его лицу. — В любом случае, — заявляет Дин громче, чем нужно, — я не собираюсь спать до конца дня. Ты? — Скорее всего солидарен, — подтверждает Кастиэль. Дин улыбается. — Хочешь посмотреть фильм позже? Прежде чем я приготовлю ужин? После обеда, я имею в виду. Я уже заставил тебя посмотреть все фильмы с Брюсом Уиллисом? — Я полагаю, что Пятый Элемент был в списке следующим. — О черт, ты прав. Чувак, там есть такая горячая инопланетная цыпочка с этими… ну, не то чтобы щупальцами, но мне нравится думать, что они все же есть. Во всяком случае, она умеет петь. Тебе понравится. — Как скажешь, Дин, — произносит Кастиэль, кривя губы. Дин закатывает глаза и ударяется плечом о плечо Каса, за что получает тихое фырканье и пинок в лодыжку, и вскоре они погружаются в уютную тишину. На кухне тихо, только звук их дыхания разносится по всему помещению. Сам Бункер, кажется, дремлет, никакого скрипа, почти полная тишина. Он должен чувствовать себя одиноким, как будто живет в пропасти, но это не так. Кастиэлю тепло рядом с ним, его присутствие устойчиво и безопасно. «Он здесь», — думает Дин, стараясь не вспоминать, как часто ему приходилось думать об обратном. Его нет. Но это не так, и он никуда не денется. Наверное. Ну, Сэм, кажется, предполагает, что может. По крайней мере на один день. На самом деле это не кажется Дину чем-то правдоподобным, но, с другой стороны, реальным не казалось, что Кастиэль был мертв, каждый раз, когда он все же был. — Кас, — шепчет Дин, — можно тебя кое о чём спросить? — Конечно, Дин. — Как… как выглядит будущее в твоём представлении? Типо, что ты хочешь делать? Кастиэль моргает, потом хмурится. — Я не понимаю, что ты имеешь в виду. Сейчас я охочусь. — Да, но…в какой-то момент ты ведь уйдешь на пенсию, — продолжает Дин, снова прикусывая нижнюю губу. — Все мы. Может быть, даже раньше, чем позже. Просто…когда бы это ни случилось, что бы ты хотел делать? — Я не уверен, — тихо говорит Кастиэль. Дин сглатывает. —Ты не… я имею в виду, ты хотя бы знаешь, кто там будет, верно? — Да, — бормочет Кастиэль, глядя на него и удерживая взгляд. — Это я точно знаю. — Я? — уточняет Дин. Кастиэль выглядит слегка раздраженным, но все же он снисходительно улыбается и кивает. — Да, Дин, я хочу, чтобы ты был там. Разве это не очевидно? — Я вроде как догадывался.— Дин пожимает плечами, как будто не паниковал внутренне минуту назад. Он отводит взгляд, потом снова смотрит на него. Сердце громко стучит в ушах. — Тебе нравится здесь, в Бункере? Или ты предпочитаешь…дом? Хижину? Палатку? Ты можешь поставить палатку? Ох, только не говори, черт возьми, что ты будешь одним из тех, кто хочет купить автобус и жить в нем. — Я не хочу, — говорит ему Кастиэль.— Бункер подходит. — Да, но…— Дин сжимает край стойки. Его ладони, как ни странно, немного влажные. — Я имею в виду, Сэм говорит, что тебе может не понравиться это место как постоянный дом. — Дин, — мягко говорит Кастиэль, глядя на него так, словно он, возможно, самый лучший идиот, любяще, с обожанием, просто влюбленно, — я хочу быть там, где будешь ты, если позволишь. Мой вечный дом—это ты. Дин отшатывается, как будто кто-то только что набросился на него, и его сердце бешено заколотилось. — Черт возьми, Кас, — задыхается он, мотая головой, в горле стоит комок, ногти впиваются в столешницу, тепло почти болезненно пульсирует в груди. Ему нужно немного времени после такого. Этот парень действительно однажды доберется до него. Не имея возможности дышать, Дин тратит секунду на то, чтобы обучиться этому снова. Он закрывает глаза, стараясь не обращать внимание на жар, разливающийся по лицу и пытается собраться с мыслями. Где-то там, в углу, есть эта жестокая мысль напоминающая о его неспособности быть домом ни для кого— ведь он ветхое место, которое разваливается на части и не может дать ни тепла, ни комфорта, ни безопасности. Здесь же есть, отброшенная в сторону, немного истеричная мысль о том, что он должен просто упасть на колени прямо сейчас и отсосать Касу или умереть, пытаясь, просто чтобы покончить с этим, потому что Иисус гребаный Христос, кто говорит такое дерьмо? Еще дальше, маленькая и немного разбитая, нелепая чать его, желающая, чтобы Кастиэль сказал это снова, потому что Дин очень, очень этого хочет. После долгой паузы ему удается заставить себя открыть глаза, выдохнуть, наконец, повернуть голову и посмотреть на ангела. Его встречает слегка смущенное— но совсем не извиняющееся—выражение лица Кастиэля. — Прости? — неуверенно предлагает он. Дин качает головой и делает глубокий вдох, его пальцы наконец расслабляются. — Ты опять это делаешь. Ведёшь себя как настоящий очаровашка. — Не уверен в этом, — говорит Кас. — Я просто говорю честно. Если ты возражаешь, я… — — Нет! — выпаливает Дин, прежде чем успевает остановить себя, а потом уже тише добавляет, — Нет. Это… я не возражаю. Я понимаю, что ты просто… Я понимаю. Все в порядке. — Ладно, — просто соглашается Кастиэль. — Сэм думал… — Дин медлит, сомневаясь, но все же колеблется и продолжает. — Он думал, что мы вместе. Как пара. Вместе вместе, я имею в виду. Ангел слегка хмурится, — Ох. Неужели? Это из-за того, что я что-то сделал? Я могу— — Нет, — снова перебивает Дин, — это все он. Сэм просто предположил. Но он действительно был в этом уверен. — Ох, — повторяет Кастиэль, замолкнув и просто позволяя этому повиснуть в тишине. Он вообще не пытался вывести это куда-нибудь. Дин не понимает почему. Это хороший старт. Кас мог бы сказать, что им будет хорошо вместе. Он мог бы предположить, что Сэм так думал, потому что в этом есть какая-то логика. Он мог бы даже спросить, как Дин относится к этому, или есть ли какой-нибудь шанс, что это правда, или что он может сделать, чтобы это стало правдой. Он мог бы использовать это, чтобы попробовать убедить Дина попытаться почувствовать то же, но он этого не делает. Он просто…не делает этого. Кастиэль оставляет данную тему в покое, как будто в этом нет никакого смысла, и он уже принял это. Он позволяет своей любви эхом отдаваться в тишине и никогда ни черта не просит взамен, что кажется ужасно неправильным. Это не то, чего он заслуживает. Дин слегка наклоняется, полуобернувшись так, чтобы оказаться лицом к Кастиэлю и посмотреть на него с близкого расстояния. Он всматривается в него, пытаясь найти то, что, по-видимому, видела Клэр, пытаясь найти хотя бы намек на разбитое сердце, горечь, или страдание. Но не видит ничего, и хотя это пугает Дина до чертиков, он должен знать. Ему нужно знать. — Кас, я хочу спросить тебя еще кое о чем, — бормочет Дин, глядя на него. —И я не… я не хочу, чтобы ты лгал или избегал вопроса, ладно? Кастиэль улыбается ему, забавляясь. — Дин, ты уже знаешь мои чувства. Мне нечего скрывать. Дин очень надеется, что это правда. — Это хорошо. Это действительно хорошо. Просто ты… — Он замолкает, делая глубокий вдох. — Кас, я разбил тебе сердце? Улыбка на лице Кастиэля тут же исчезает, и он смотрит на Дина с выражением, которое нельзя описать иначе, как потрясение. Он снова раскололся, обнажился, и на этот раз это не имеет ничего общего с желанием. Дин видит это сейчас, видит то, чего не видел все это время, и это подтверждается тогда, когда ангел медленно отводит глаза, не отвечая. Этого достаточно. Все тепло, которое Дин собирал с тех пор, как Кастиэль вернулся, внезапно исчезает, как дрожащее пламя свечи, которую задули. Он промерз до костей. Оцепенелый, ужасный холод, который застывает вокруг его извивающегося сердца. И, черт возьми, это дерьмо причиняет боль. Знать, что он… что он— Дин почти уверен, что его сердце разорвется от боли Кастиэля. Чувство вины врезается в него жестко и неумолимо, цепляясь, как пиявки. Он смотрит на опущенный взгляд Каса, его поникшую голову, опавшие плечи. Это поражение. Он побежден. — Черт, — шепчет Дин, сильно моргая. Кастиэль резко вскидывает голову и хмуро смотрит на Винчестера. — Дин, все в порядке. Ты не— — Прости, — хрипло говорит Дин. — Мне очень жаль, Кас. Я никогда… никогда не хотел ранить тебя. — Прекрати, — выдыхает Кастиэль, так осторожно, так мягко. Он качает головой. — Ты не сделал ничего плохого, и тебе не нужно винить себя за то, что ты чувствуешь или не чувствуешь. То, что ты не винишь меня, уже добрый поступок. — Добрый? — Дин пристально смотрит на него. — Ты думаешь, что я отношусь к тебе с гребаной элементарной человеческой порядочностью по-доброму? — Дин, прекрати, — настаивает Кастиэль. — Просто остановись. Я в полном порядке. Мы в порядке. Ты не любишь меня. Ты просто…не любишь, и все в порядке. Ты не можешь сделать все в этом мире своей виной. Ты не несёшь ответственность за существование боли, и уж точно не за мою. — Эта боль, эта боль— моя вина, Кас, — горячо шепчет Дин. — Это потому, что я не люблю тебя, как ты… — Он обрывает себя, когда Кастиэль вздрагивает. — Видишь? Это все я, чувак. Это на мне. Кастиэль качает головой, но больше ничего не говорит. Он смотрит вниз и в сторону. Мгновение между ними кажется хрупким и растянутым, способным разлететься на части в любую секунду, при любом неверном движении. У Каса такое выражение лица, будто он хочет сбежать, улететь подальше отсюда, но ему некуда идти. Он человек. Его крылья давно сломаны, и все из-за парня, который не может полюбить его в ответ. Дин так злится из-за этого, зол на себя, зол на Кастиэля за то, что он выбрал худший кусок дерьма в мире. Почему? Почему именно он? Кастиэль заслуживает гораздо лучшего, гораздо большего, и Дин— единственный, кто может дать ему это. Дин может дать ему это. Эта мысль, словно удар по спине, взывает к какому-то древнему инстинкту, который он никогда не терял, стиснуть-зубы-и-принести-жертву— но такую жертву он приносит не потому, что хочет, а потому, что должен. Это загадка, эта жертва почти жестока в своей необходимости. Не успев толком подумать, он прижимается к Кастиэлю, пытаясь что—то сделать. Хотя бы что-нибудь. Он не уверен, что именно, но все равно далеко не уходит. Кастиэль кладет руку на грудь Дина и прерывисто вздыхает. — Дин, — хрипит он, — не надо. — Почему? — спрашивает Дин, глядя на его голову, лежащую в его руке. — Ты этого хочешь. Кастиэль поднимает голову и хмурится. Свободной рукой он вцепился в стойку, а другую прижал к груди Дина. Он представляет собой мешанину смешанных сигналов, качается вперед, его дыхание сбивается, он все время качает головой. Он очень старается, и Дин этого терпеть не может. Он не должен делать это. — Ты не хочешь, — наконец шепчет Кастиэль, его голос срывается. И если и было что-то, что могло бы принять решение за Дина, так это оно. — Но ты этого заслуживаешь, — мягко говорит Дин, прижимаясь к руке Кастиэля. Он прижимает его спиной к стойке, ближе, ближе. — Позволь мне, Кас. Позволь мне. Кастиэль закрывает глаза, его кадык поднимается и опускается в глотке. Он остается напряженным на мгновение, пальцы слегка сжимают грудь Дина, а затем он сдается. Все тело разжимается. Из — за его сомкнутых губ доносится приглушенный стон. Его рука расслабляется, давая Дину свободу двигаться. «Думай об Англии», — немного насмешливо напоминает себе Дин, полностью уверенный, что это всего лишь шутка. С этой мыслью и непоколебимой решимостью Дин шаркает ногами, пока они не прижимаются друг к другу от груди до бедер. Он чувствует, как бешено колотится сердце Кастиэля. Так быстро. Он восхищается этим всего лишь долю секунды, а затем всем своим весом давит на Каса, прижимая его к стойке. Все, что ему остается, — это схватить лицо ангела в ладони и поцеловать его, что Дин и делает. Все, что оставалось от борьбы Кастиэля, исчезло в одно мгновение. Рукой он скользит по груди Дина, будто не осознавая, что делает, его горло издает странный звук. Их губы просто соприкоснулись, и все, он уже пропал. Дин не знает, чего ждет. Он делает это не ради себя, но и не так, будто его здесь нет. Он чувствует шишку на носу Кастиэля, легкое движение волос под ладонями Дина. Губы Кастиэля слегка потрескались, но они теплые. Они нормальные. Они человеческие. Это поцелуй с закрытыми губами, и его недостаточно. Кастиэль заслуживает лучшего. Поэтому Дин очень целеустремленно наклоняет голову и углубляет поцелуй, смачивая языком нижнюю губу Каса. Он делает одно движение, всего одно, а затем Кастиэль раздвигает губы с легким вздохом, будто испытывая что-то, что не может сравниться ни с чем другим, как будто в этот момент он понял, что такое блаженство. Вздох делает… что-то. Дин не уверен, что именно, но кровь в его жилах начинает бурлить и становится горячей. Он наклоняется ближе, кладя одну руку на щеку Каса, обхватывая его затылок, потому что они, черт возьми, делают это, так что нужно сделать все правильно. Он забывает думать об Англии. Он вообще забывает думать. Кастиэль продолжает издавать небольшие, приглушенные звуки, которые в равной степени могут быть или не быть хныканьем, и Дину необходимо слышать это, забывая вновь и вновь и гоняясь за напоминанием. Для того чтобы целовать кого-то так глубоко и так медленно, требуется сосредоточенность, и Дин все портит. Он отвлекается, прижимается ближе, слишком близко, целуется слишком сильно и слишком быстро. Он… он… — И, ох, по его спине пробегает дрожь. Ох, под его кожей румянец, он горит, и ох, он дышит не очень ровно, и ох, это чувство— Он не знал, вот в чем дело. Он никогда не знал, что будет так. Что это будет так похоже на желание женщины, за исключением того, что это Кас, и почему-то это что-то совсем другое, что-то большее. Что это раскачает его так сильно и отключит от реальности, волна его собственного желания выбивает призраки папиных проблем прямо из его проклятого тела. Он не знал, что будет чувствовать себя так хорошо. Дин вдруг понимает, что ему знакомо это чувство, эта безжалостное желание в груди. Он хочет этого. Он хочет заставить Кастиэля снова издавать эти звуки, хочет вылизать их из его рта, хочет сделать это так хорошо, чтобы Кас забыл, кто такой Шон, так хорошо, чтобы Кас никогда не хотел никого, кроме него, так хорошо, чтобы Кас любил его сильнее, глубже, больше. Бесконечно. Сначала Кастиэль позволяет себя целовать, и кажется, что он совсем запутался, но потом ангел целует Дина в ответ. А потом полностью отдается этому, вытягивая руки, чтобы схватить Дина за бедра и притянуть к себе, наклоняя голову и приобретая возможность полностью трахнуть разум Дина хорошо и правильно. Дин не знает, к чему прикасаться и как, но знает, но отчаянно хочет. Его руки прыгают повсюду, приземляясь на волосах, держась за плечи Каса изо всех сил, сжимают перед его рубашки, слегка бездумно хватаются за бедра. Острота его собственного возбуждения, бушующего внутри него, в конце концов взрывается и распадается внутри него чем-то горячим и пьянящим. Он не может сказать, кто такая королева Англии. Повезет, если он вспомнит свое проклятое имя. Кастиэль вовлекает зубы, и это—Иисус, блядь, Христос, это, возможно, самая компрометирующая вещь, которую он когда-либо мог сделать. Дин вздрагивает от ощущения своей нижней губы между зубами Каса, чувствительный участок десен, который он жевал в течение нескольких месяцев, внезапно ощущается как гребаный оголенный провод. Он резко втягивает воздух через нос, и тут появляются доказательства. Он стонет, долго, громко и беспомощно. Кастиэль отпускает, его дыхание прерывается, и Дин качается на месте. Он чувствует, как пульсирует его губа. Он слышит свое тяжелое дыхание. Его сердце бьется так же быстро, как и у Каса, если не сильнее. Он запоздало осознает, что его немного трясет— просто дрожат руки и подкашиваются колени. — Дин, — шепчет Кастиэль, имя вырывается хрупким скрипом, как замороженный пузырь, слишком красивый, чтобы лопнуть. Он, блядь, звучит как секс, Господи Иисусе. Дин медленно открывает глаза, не понимая, когда он закрыл их. Кастиэль смотрит на него, зрачки слишком большие, чтобы быть чем-то иным, кроме как выражением его собственного возбуждения. Он, кажется, не знает, куда смотреть— в глаза Дину или на его на губы, и где-то рядом есть шутка, но Дин в слишком глубоком душевном раздрае, чтобы даже вспомнить, что это такое. — Это не должно быть так хорошо, — признает Дин, а затем вынужденно и немного грубо откашливается. — Для меня, я имею в виду. Это… … — Ты сделал это для меня, — догадывается Кастиэль. Дин судорожно выдыхает, — Да. — Ты сказал…— Кастиэль смущенно хмурит брови. — Это было хорошо? — Я сделал это неправильно. Извини, я пытался…э-э-э держаться… не так, — признается Дин. —Я не знал, что все будет так, но потом это случилось, и я… — Кастиэль смотрит на него какое-то время, затем прочищает горло и бормочет, — Ну, что бы это ни было, ты определенно не сделал ничего неправильно, Дин. — Хорошо, — говорит Дин, и в голове у него нет ни единой чертовой мысли, — я сделаю это снова. — Да, — тут же соглашается Кастиэль. И этого достаточно для Дина, у которого давно не было ни одной связной мысли в голове, который вообще не может мыслить. Возможно, будет лучше не делать этого. Но он полностью сдается и снова поворачивается к Касу, стараясь поцеловать его так, как он на самом деле этого хочет. Глубоко и медленно. Интимно. Он чувствует себя опьяненным, немного потерявшим чувствительность, хотя и не желавшим этого. Если он должен быть у руля, то они не сдивинутся с места. У него нет чувства направления, только один приоритет — целоваться, пока головокружение не заставит остановится. Будто он пытался погрузить пальцы ног в воду, а потом упал туда вниз головой и с тех пор тонул. Так странно, краем сознания понимать, что он хочет чего-то, в чем был так уверен, что не хочет, чего-то, что он мог бы иметь все это гребаное время. Он погружается глубже и не желает всплывать. К счастью, Кастиэль его не заставляет. Может быть, он чувствует, что Дин пытается сделать, или, может быть, сам этого хочет, но он берет метафорическое управление в свои руки и устанавливает курс. Он целует глубоко и медленно, интимно, с жаром, но не голодно, тепло, но не обжигающе. Он так сосредоточен, будто отслеживает каждую секунду и каждое чувство, не выкидывая из головы, как Дин, а прочно закреплять их внутри. Долгую секунду, руки Кастиэля все еще лежат на боках Дина, а затем он резко отталкивает его—мягко, но настойчиво. Прямо сейчас Винчестер был бы готов сделать абсолютно все, глупея от одного проклятого поцелуя. Фантастического поцелуя, но все же поцелуя. Итак, он подчиняется, немного отступая назад и позволяя Кастиэлю повернуть их, прижав Дина к стойке, и ох, это хорошо. Это действительно хорошо. У Дина есть всего секунда, чтобы насладится ощущением тяжести веса Каса, а затем сам поцелуй меняет направление. Кастиэль наклоняется, и Дин машинально следует за ним, уверенный, что они будут целоваться до самой смерти. Честно, он не думает, что хоть когда-нибудь смог возразить против этого. Затем, без предупреждения, руки Кастиэля оказываются у его колен, и он делает причудливый маленький маневр, заканчивающийся коротким подъемом задницы Дина, твердо упёршейся в стойку. Дыхание Винчестера становится немного прерывистым, гортанный звук приглушается на губах Кастиэля. Поцелуй даже не прервался. Иисус Христос на гребаном крекере или что там еще. Дин запускает руки в волосы Кастиэля, наклоняясь вперед из-за небольшого преимущества в росте, и Кас раздвигает его колени, чтобы встать между ними, будто это его место, куда он может входить и выходить, когда ему, черт возьми, захочется. У Дина есть чувства по этому поводу, он знает, что они должны быть, но все это приходит ему в голову слишком медленно, и так же липко, как мёд. Трудно понять, когда весь здравый смысл, что оставался в нем, разлетелся в пух и прах. На протяжении долгого, долгого времени они просто целуются. Голова Кастиэля откинута назад, что дает им очень хороший угол. Его руки небрежно лежат на бедрах Дина, как будто он владеет ими. И Дин думает, что, может быть, он мог бы, если бы попросил. Сейчас Кас может получить от него все, что захочет. Он может получить всё. Поцелуй становится нежным и осторожным, драгоценным и сладким. Тело Дина медленно расслабляется. Его разум замолкает и успокаивается, расслабляясь, отдыхая. Его пальцы разжимаются и устраиваются по бокам шеи Кастиэля, рисуя большими пальцами круги. Что-то внутри него распутывается, маленькие узлы на его сердечных струнах разглаживаются. Он вдруг чувствует себя в полной безопасности. Он чувствует себя важным. Он чувствует себя любимым. Поцелуй прерывается естественно, но медленно. Кастиэль немного отстраняется. Их лбы соединены, кончики носов соприкасаются. Они оба дышат тихо, мягко. Дин хочет остаться здесь навечно. — Я сделал это для тебя, — говорит Кас, и это похоже на очередное признание. Дин не открывает глаз. Они горячие и влажные под его веками. Ему приходится сглотнуть во всю толщину горла. — Потому что это хорошо. — Да, — подтверждает Кастиэль. — Это хорошо, Дин. —Спасибо, Кас, — хрипит Дин. Кастиэль хмыкает. — Всегда пожалуйста. После еще одного длинного такта, где они делят один и тот же воздух, будто обмениваясь секретами, Дин отстраняется достаточно, чтобы открыть глаза и посмотреть на лицо Кастиэля. Он обнаруживает, что тот уже наблюдает за ним, его взгляд теплый, терпеливый и обожающий. Дин смотрит на него удерживая контакт, и ловя себя на мысли о том, почему Кастиэль должен любить его. Есть некоторая ирония в том, что ангел, который когда-то мог летать, вместо этого провалился в любовь к нему, и буквально и нежно. Люди иногда так проваливаются, падают в чувства. Теперь Дин понимает это больше, чем когда—либо, почему данный термин очень верен— упасть в любовь. Это так, что в какой-то момент вы приземляетесь. Вас либо ловят, либо нет, но вы приземляетесь. И Дин понимает это, потому что абсолютно уверен, что он только что приземлился благополучно. Дин не поймал Кастиэля. Это могло бы все испортить, но Кас не позволил. Он просто…разбился и остался там, где был, даже не ожидая иного, счастливый быть сломанным и растянутым. Как будто падение было достаточно чудесным, чтобы компенсировать боль. Страдание в тишине. Не нуждающееся в ответе. Но в том-то и дело, думает Дин. Он не поймал Кастиэля, нет, но он может лечь рядом. Он может заполнить тишину. Он может дать эхо. —Я думаю… — Дин замолкает, издавая слегка недоверчивый смешок. — Кас, по-моему, ты действительно очешуенно ухаживал за мной. Ты—ты за-казановил меня. Кастиэль моргает, — Я…украл твое сердце? — Ага, это дерьмо твое, — фыркает Дин, качая головой. — Если отбросить дрянную метафору, да, ты вроде как сделал это. Не вроде. Ты сделал это. — Ох, — говорит Кастиэль. — Ладно, Дин. Но ты же не… ты не— Дин делает глубокий вдох и медленно выдыхает, снова закрывая глаза. Об этом легче говорить, если не смотреть на Кастиэля, если не смотреть на кухню в целом и ожидая, появления отца из ниоткуда. — Ну, может, и так, а может, и нет. Я, хм. Я не… С женщинами легко, Кас. С мужчинами—нет. Но и те и другие, они— И те и другие подходят для меня. — Ладно, — повторяет Кастиэль. — Да, — хрипит Дин, наклоняя голову вперед, так что их лбы соприкоснулись с тихим стуком. Здесь почему-то странно безопасно, и он крепче зажмуривает глаза. —Мой отец был… он не был— Губы Кастиэля касаются уголка его рта, и он шепчет, — Я знаю. — Я весь поломан, приятель, — Дин касается носом Кастиэля, странно убаюканный этим движением. — Ты уверен, что хочешь, э-э, возиться со мной? — Я тоже не… прост, — бормочет Кас. — Справедливо. Я не против. Нет, если это ты. — Я чувствую то же. Дин слабо хихикает и теребит дрожащими пальцами рубашку Кастиэля, перекатывая ткань между пальцами. — Я понятия не имею, какого хрена я делаю. Поцелуи, знаете ли, объясняются сами собой. Но остальное? Вне моего понимания. — Мы разберемся, — предлагает Кастиэль. — У нас много времени. Некуда спешить. — Если тебя это устраивает, то и меня тоже, — позволяет Дин, наконец открывая глаза, чтобы отодвинуться и убедиться, что Кастиэль действительно на одной волне. Губы Кастиэля кривятся. — Меня это вполне устраивает. — На данный момент поцелуи… — Дин наклоняет голову, понимающе поднимая брови, — Действительно работают на меня, так что мы могли бы— Кастиэль прерывает его поцелуем, улыбаясь, и это также действует на Дина. И продолжает действовать, даже когда меняется, перемещается и преобразуется в так много различных способов пережить это. Дин теряется в нем, обнимает Кастиэля за плечи и прижимается к нему, не замечая течения времени, не замечая ничего, кроме его губ. Внезапно он услышал скрип открывающийся дверцы холодильника. Дин моргает, отдергиваясь от поцелуя, стряхивая паутину в голове. Он видит, как Сэм выпрямляется, хватая бутылку с водой и закрывая холодильник. Кас и Дин, как один, уставились на него. Они все еще зажаты вместе, держась друг за друга, Дин на стойке и Кастиэль между его ног, но полностью сосредоточенные на Сэме. Когда Сэм понимает, что они заметили его, он поднимает бутылку с водой в качестве оправдания и улыбается им так, как будто все это совершенно нормально, а затем выходит из кухни, не сказав ни слова. — Я не слышал, как он вошел, — ошеломленно признается Дин. — Я тоже, — уверяет его Кастиэль. Он бросает на него на удивление лукавый взгляд, забавляясь. — Мы были немного заняты, если ты не забыл. — Напомни мне, — выдыхает Дин. Кастиэль улыбается. — С радостью._____________________________
В-десятых, вещи продолжают происходить, так как всегда было и как всегда будет. Дин только сейчас понял, что именно так и устроена его жизнь— а может быть, и жизнь вообще. Всякое бывает. Что-то происходит, снова, снова и снова. Кастиэль вернулся, и Дин перестал считать. Когда он очнулся от сна, который не в состоянии вспомнить, ему не потребовалось далеко идти, чтобы убедиться, что Кастиэль все еще здесь. Ему стоит только повернуться, и вот он, рядом. В одно такое утро Дин с неохотой вылезает из постели. Некоторое время он сидит на краю кровати, зашнуровывая ботинки, а потом поворачивается, смотря на спящего Кастиэля. Он чертовски хорош. Дин качает головой и наклоняется в сторону, почти касаясь носом руки, и ухмыляется, когда лицо Кастиэля морщится и отворачивается. Вполне довольный началом своего дня, Дин выходит из комнаты, лениво направляясь на кухню. Когда он подходит ближе, из комнаты слышатся голоса людей и смех. Винчестер прищуривается, ускорившись. Эйлин здесь, но это неудивительно. Она практически переехала в бункер, что привело Сэма в, казалось бы, вечно хорошее настроение. Он на седьмом небе от счастья, что Дин находит это невероятно забавным. Однако Эйлин не одна. Клэр и Кайя снова здесь, и это немного необычно. Они не возвращались с тех пор, как Клэр ударила его по лицу, но приглашение все еще в силе, так что все в порядке. Должно быть, девушки только закончили очередную охоту, потому что обе сжимают в руках кофе, словно это их единственный источник энергии. Клэр выглядит очень усталой. Голова Кайи лежит на плече, глаза закрыты. Сэм — причина шума. Он сегодня занимается завтраком. Дин борется с желанием взять все под свой контроль, что это очень трудно, но Сэм уже взрослый, и он должен уметь готовить. Дин немного собственнически относится к своей кухне. Их кухне, какого черта вообще. — О, хорошо, что ты проснулся, — щебечет Сэм, как только видит брата в дверях. — Я жарю омлет. Дин изо всех сил старается не смотреть в сторону плиты. — Отлично. Сделай что-нибудь без помидоров. Кас их не любит. — Конечно — Сэм удивленно смотрит на него. — Он все еще спит? Вы же вместе заснули. — Да, погас, как огонек. Ты же его знаешь. Мы вчера не спали допоздна, — говорит Дин, подходя к кофеварке. Сэм напевает и протягивает ему кружку. — Занимались чем-нибудь интересным? Изучали дело? — Интересным да, — Дин кашляет, наблюдая, как кофе льется в чашку. Кровь прилила к его лицу. Черт побери, он опять покраснел. — Материалами дела нет. — Ах, — говорит Сэм и тут же бросая эту тему. Клэр не следует его примеру. — Что, черт возьми, это значит? Дин некоторое время молча варит кофе, вяло смотря в стену. Затем, глубоко вздохнув, он оборачивается и смотрит прямо на Клэр, зажав кофе между ладонями. — Это значит, что, как оказалось, я не боюсь членов. На самом деле я неравнодушен к одному из них, и он даже не принадлежит мне. Попробуешь угадать, к чьему? — Мерзость, какого хрена? — выпаливает Клэр, с отвращением отпрянув. — Мне не нужны подробности, Дин, Господи Иисусе, но я рада, что ты взял себя в руки. — Аминь, — бормочет Сэм, а затем уворачивается, когда Дин лениво замахивается на него. Дин фыркает, садясь рядом с Эйлин, и умоляюще смотрит на нее. — Пожалуйста, поговори со мной. Ты здесь единственный нормальный человек. — Я знаю, — Эйлин похлопывает его по руке, губы растягиваются в улыбке. — Пожалуйста, расскажи мне всё в подробностях. — О, конечно, — говорит Дин, повышая голос почти до крика, когда Клэр театрально затыкает уши пальцами. — У него есть одна веснушка прямо под— — Где мой пистолет? — Клэр задыхается, чуть не выпав из кресла и возвращается обратно. Кайя достает откуда-то пистолет и поднимает его, вся такая поддерживающая, что многое объясняет о том, как работают их отношения. Клэр берет его и машет Дину, подняв брови. Дин поднимает руки в знак капитуляции, и в нем возникает напряжение, которое сжимается и отпускается, когда он узнает тепло в ее взгляде, несмотря ни на что. Гордость в ее глазах так же очевидна, как и в глазах Кастиэля. Он все еще новый, вот в чем дело. Он думает, что хорошо справляется. Медлительность помогает. Кастиэль счастлив не торопиться. Он относится ко всему, что они делают вместе, как будто у них есть все время в мире, как будто он хочет посвятить этому каждую секунду, как будто он рад, как гребаный пирог, тянуть его и наслаждаться каждым моментом. И это полезно, да, но не тогда, когда Дин весь взвинчен и жаждет большего. Тем не менее, это хорошо. И все в порядке. Кастиэль продолжает говорить это, и Дин решает, что проще просто поверить ему. Как сказал Сэм, если это нормально для всех остальных, то, черт возьми, это может быть хорошо и для него тоже. Сэм справился с новой динамикой Дина и Кастиэля с замечательным самообладанием. Он не относится к этому как к чему-то новому, необычному или неожиданному. Ему не все равно, но на самом деле ему все равно, и это, наверное, самое приятное, что Сэм мог когда-либо сделать. Он даже сводит насмешки к минимуму, несмотря на то, что Дин постоянно немного дерьмит Эйлин. У него все точно так же, как было, когда он застал их целующимися в первый раз—что-то такое, что происходит, что бы ни случилось, продолжай двигаться. А Дин? Дин обожает его за это. —Доброе утро, — грубо говорит Кастиэль, входя в кухню с хмурым видом, засунутый в толстовку Дина-и разве это не делает забавные вещи с сердцем Дина—и направляясь прямиком к кофе. — Вот, Кас, — зовет Дин, поднимая чашку. С самого начала он никогда не принадлежал ему. Кастиэль бросает на него взгляд, который предполагает, что Дин получит награду за это позже, что заставляет лицо Дина снова покраснеть. Тем не менее, Кастиэль подходит, чтобы взять кофе с легким вздохом, потягивая его с закрытыми глазами. Он прислоняется к стулу, где сидит старший-Винчестер, его рука рассеянно скользит по плечам Дина, оставляя за собой мурашки. — Ты-лучшее, что когда-либо случалось со мной, — искренне сообщает Кастиэль Дину после нескольких глотков кофе. Дин смиряется со своим полупостоянно пылающим лицом, игнорирует фырканье Клэр и крошечное «О» Кайи, и говорит, — Это взаимно, любимый. Кастиэль косится на него. — Что-то новенькое. — Я пытаюсь заставить Клэр застрелить меня и избавить от страданий, — сухо отвечает Дин. — И ты близок, — предупреждает Клэр, хотя в ее словах нет ни капли злобы. — Ты несчастна? — спрашивает Кастиэль, выглядя слегка встревоженным этим, немного измотанным и измученным, как будто еще слишком рано для него, чтобы понимать, в чем, черт возьми, проблема Дина сейчас. Дин хохочет и качает головой. Он протягивает руку и обнимает Кастиэля за бедро, жест знакомый и интимный, новый и нет, пугающий и возбуждающий. — Нет, вовсе нет. — О, хорошо, — Кастиэль напевает и продолжает полностью игнорировать его, поворачиваясь, чтобы поговорить с Клэр и Кайей, выясняя, почему они здесь, когда они прибыли, как надолго собираются задержаться. Дин на мгновение колеблется, понимая, как много людей вокруг. Сэм возится с готовкой, полуобернувшись к Эйлин и улыбаясь ей. Она стоит почти вплотную к младшему-Винчестеру, не упуская ни одного его движения. Клэр и Кайя сидят по другую сторону от Каса, но тоже хорошо его видят. До сих пор. Это продолжается. Дин тихо выдыхает, опуская голову на плечо Кастиэля, прижимаясь к нему и закрывая глаза. Он хочет этого, и это нормально, так почему бы и нет? Кастиэль даже не прерывает разговора с Клэр. Его рука поднимается, чтобы опуститься на голову Дину, пальцы нежно перебирают короткие волосы, лаская. Это действительно чертовски мило, и никто не говорит ни единого чертова слова. Так что Дин решает, что никогда не сдвинется с места. После этого ему трудно держать руки в дали от Кастиэля до конца дня. Он просто продолжает прикасаться к нему. К его бедрам, рукам, плечам. Он ничего не может с этим поделать, потому что никто ничего не говорит, никого это не волнует, а он действительно чертовски этого хочет. Всё хорошо, когда Клэр шутливо издает звуки отвращения, или когда Кайя воркует об этом— возможно, чтобы противоречить Клэр—или когда Эйлин подмигивает и слегка дразнится, или даже когда Сэм вообще не реагирует. И особенно хорошо, когда Кастиэль позволяет, тянется, любит. Дин понимает, что часто дела обстоят настолько плохо, насколько он позволяет себе. Он мог бы защищаться, волноваться, или стыдиться, но зачем? Какого черта он должен делать это? Все хорошо. Даже лучше, чем хорошо. Клэр с Кайей остаются на ночь, ложась спать раньше всех, несмотря на то, что они намного моложе. Однако, учитывая охоту, это имеет смысл. Сэм и Эйлин уходят в пещеру Дина на вечер кино—очевидно, у них назначено свидание, то же Дин любит устраивать с Касом, так что знает все о их планах. Кас же, тащит его в постель, чтобы выполнить свое обещание о вознаграждении за кофе, а также, по-видимому, снять некоторое напряжение от прикосновений Дина за весь день. Потом, когда они ложатся лицом друг к другу, Кастиэль говорит, — Ты очень тактильный сегодня. — Да, — соглашается Дин. — Я подумал, почему бы, черт возьми, и нет, понимаешь? А может быть… не знаю. В любом случае, сейчас это хорошая практика. К тому времени, как мы сыграем в ящик и поднимемся наверх, я хочу чувствовать себя до тошноты комфортно, чтобы уж точно довести отца до инсульта. — Это… очень по-бунтарски, — запинаясь, произносит Кастиэль напряженным голосом. Он сглатывает и снова смотрит на губы Дина. — Это очень привлекательно. — Говорит глава всех бунтарей, — Дин фыркает и закидывает ноги на ноги Каса, переплетая их. — Тебе не нужно было ничего говорить, парень. Твоя склонность к бунту адски горяча. — Там не очень жарко. — Пошел ты, это фигура речи. — Да, — нежно говорит Кастиэль, — Я знаю. Дин ухмыляется, придвигаясь чуть ближе. — Тебе нравится, не так ли? Я имею в виду мою тактильность. — Я люблю, когда ты прикасаешься ко мне, — говорит Кастиэль, выгибая бровь, как будто это должно было быть очевидно. — Мне нравится прикасаться к тебе, — отвечает Дин, шевеля бровями и наблюдая, как Кастиэль закатывает глаза так сильно, что даже немного наклоняет голову, плохо скрывая улыбку. Может быть, он и не хочет её скрывать. — Хей, Кас. — Хм? — Сделай Казанову. Кастиэль удивленно смотрит в ответ. Он признавался, что находил милым, прозвище данное ему, хотя не делал ничего большего, чем просто был открыт и честен в своей любви к Дину Винчестеру, и все это с дополнительным бонусом, заставляющим его краснеть. Дин, однако, не может насытиться этим. Когда они одни, в своём безопасном пузыре комфорта, укутанные вместе, Дин обычно может набраться смелости, чтобы попросить об этом. — Я провожу пальцем по твоим веснушкам, когда ты спишь, представляя, что это созвездия, — Кастиэль поворачивает голову и с легкой улыбкой смотрит в потолок. — Ты заставил меня влюбиться в человечество. Твоя любовь никогда не была условием моей. Я счастлив. Ты делаешь меня очень счастливым, Дин. Я люблю тебя. — Ладно, ладно, хватит, — выпаливает Дин, утыкаясь лицом в локон на плече Кастиэля, прижимаясь горячей кожей к горячей коже. Он закрывает глаза, дыша и ощущая вспышки тепла, спрятанные под ребрами, заставляющие его сердце расширяться, — Кас. — Да, Дин? — Ты, э-э…ты тоже делаешь меня счастливым. И я… Кастиэль поворачивается и выжидающе смотрит на него. — Да? — Я люблю тебя, — просто и мягко говорит Дин. До сих пор он этого не говорил, но, кажется, это тоже нормально. Он думает, это нормально, что он сказал это прямо сейчас. Кастиэль смотрит на него с минуту, затем его ресницы трепещут, когда он опускает взгляд. А потом Дин с изумлением наблюдает, как на его скулах и переносице появляются красные полосы — румянец, который с каждым мгновением становится все темнее. В конце концов он поднимает глаза, смотрит на Дина и шепчет, — Это очень приятно слышать. Дин тихо смеется. — Я понимаю, что ты имеешь в виду. Действительно? Это делает Казанову для тебя? — Да, — признает Кастиэль. — Ну, черт, — Дин приподнимается на локте и прикусывает нижнюю губу, чтобы не усмехнуться. Кастиэль с любопытством наблюдает за ним, и Дин протягивает руку, чтобы провести подушечками пальцев по теплой полоске кожи. — Я действительно люблю тебя. Думаю, что уже давно. А еще мне кажется, что я влюбляюсь в тебя уже много лет. Я почти уверен, что влюбляюсь в тебя каждый день. Лицо Кастиэля постепенно теплеет под его пальцами и краснеет ещё сильнее, но он выдерживает взгляд Дина, отказываясь отвести глаза. Когда он говорит, его голос звучит хрипло, — То же, любимый. Дин тихо смеется и наклоняется, чтобы поцеловать его.