Ближе

Ваня понимает, что втрескался в Тишу. Понимает это посреди белорусского леса, стоя в трейлере в одном носке и полуспущенных джинсах. Он опознает — наконец — это сосущее чувство в животе, когда хочется блевать только от одного взгляда на шутливый флирт Тихона с девчонками; Ваня распрямляется и несколько раз удивлённо моргает, коснувшись солнечного сплетения ладонью. Это новое осознание не сбивает с ног и не ударяет «пыльным мешком» по голове, просто тихо и мирно рождается внутри, растекаясь в груди ровным теплом, а во рту — привкусом горечи. Потому что Ваня знает, что будет дальше: ничего хорошего. Никаких розовых соплей из сериалов нетфликс про натурала и гея, где сначала страдания, а потом хэппи энд. Нет, будут страдания, ещё страдания, а потом станет тише и уйдёт. Затрётся бесконечными буднями с пробами, съемками и спектаклями, уляжется на самое дно и иногда будет горчить на языке, когда появится время подумать. Поэтому Ваня натягивает второй носок, застегивает джинсы и выходит к Тихону, который тут же лучезарно улыбается и начинает сыпать то ли комплиментами, то ли подъебками, и ничего не говорит. Он не говорит даже тогда, когда понимает, что не проходит. Разрастается, как опухоль, сдавливая легкие и разрушая сердце. Он смотрит на то, как Тиша целуется: один, второй, третий дубль — и Ваню тошнит от этого. Он отходит в сторону и опирается спиной на деревянную стену, прикрыв глаза ладонью, а затем долго и бессмысленно роется в карманах в поисках зажигалки и сигарет. Едкий дым дерёт горло; Ваня впервые за долгое время закашливается, но почему-то становится чуть легче дышать. Поэтому он курит одну за другой с маленькими передышками, так что пальцы желтеют. Тихон таким его и находит: пропахшим сигаретным дымом и с больными, покрасневшими глазами. — Ванько, это что за перформанс? — он отбирает новую сигарету, поморщившись. — Несёт, как от пепельницы! Чё случилось-то? И Ваня, подняв голову, не находит ничего лучше и просто отвечает правдой. — Влюбился. Тихон замирает в недоумении, а затем улыбается. — В кого? Кто-то из девчонок? — он указывает пальцем себе за спину. — А чё паришься-то? Ваня качает головой, потирая лоб. Как-то резко начинает болеть голова, без объявления войны. Сейчас начнется. Хочется просто прекратить эту ненужную игру в перебирание имён, в которую Тихон явно вознамерился играть. — В тебя. Сказать это слишком просто. Никакого сдавленного горла и пересохшего рта, никаких дрожащих пальцев или вспотевших ладоней. Просто, как дышать или моргать: люблю. Тебя. Не девчонок, не кого-то ещё, а тебя. И удивлённое выражение на лице Тиши выглядит до боли комичным. Ваня грустно улыбается и качает головой. — Ты бы себя видел, — вздыхает он, потерев щеку. — Это лицо… Тихон несмело улыбается и ерошит кучерявые волосы; Ваня знает, что их завитки одновременно мягкие и упругие, и в них невероятно приятно зарываться пальцами, слушая стоны удовольствия. — Шутишь так? — Тихон неуверенно качает головой. — Шутник хуев. — Нет, — Ваня поводит плечами и смотрит в чужое лицо, дожимает до конца. — Не шучу. И, развернувшись, идёт в свой трейлер. Он свою реплику сказал, больше нечего добавить. И совершенно не ждёт, что Тихон пойдёт следом. Однако тот идёт — тихо и молча, но Ваня слышит звук его шагов: шелест проминающейся травы и хруст камешков под кроссовками. Он оборачивается, замерев у двери трейлера; Тиша тут же останавливается и смотрит в ответ, страдальчески заломив брови. Но молчит. И Ваня молчит, сжав пальцами край безрукавки, а потом всё же заходит внутрь. И между ними нет никакой неловкости. Разговор расходится как ни в чем не бывало. Они по-прежнему болтают и смеются, по-прежнему проводят кучу времени вместе, вместе курят и сидят до ночи в трейлере друг друга, обсуждают всё и ничего одновременно. Только вот взгляды становятся дольше, сидят они ближе и наклоняются чаще, едва не сталкиваясь носами порой. У Вани замирает сердце, когда Тихон склоняет голову, словно для поцелуя, но ничего не происходит — только секунда молчания, а затем взрыв обоюдного хохота, хотя вроде ничего и не произошло. Эта недосказанность царапает изнутри, но Ваня молчит. И Тиша молчит. Пока достаточно и того, что Тихон обнимает его и целует в пропахшие дымом волосы, словно не задумываясь о том, что делает. Они снимают те самые сцены: безумие Дениса бежит по венам, распаляя кровь и толкая на необдуманные поступки. Тиша слишком близко, так близко, как не должен быть по сценарию; Ваня почти целует его, притянув к себе за шею — и Тихон почти отвечает, притянув того за полы шубы. Режиссёр кричит «снято» и восторженно затирает про невероятную динамику, а Ваня впопыхах запахивает длиннющую шубу, чтобы никто не увидел невероятную динамику у него в штанах. Он почти бегом несется к себе сразу после того, как отмахает головой своё согласие с похвалой, как китайский болванчик, хлопает дверью трейлера и стонет от раздражения, когда она тут же распахивается опять. Тиша не говорит — он хватает Ваню за ворот и уверенно впечатывает в стену, затыкая любые вопросы грубым поцелуем. Его язык жестко толкается внутрь Ваниного рта, скользит по кромке зубов, исследуя; Ваня стонет, сам того не осознавая, и отвечает, схватив Тихона за волосы на затылке — чересчур сильно, но плевать обоим. Безумие заразно и передаётся через поцелуи и прикосновения. Тиша просовывает руки за пояс чужих джинсов и белья и сжимает задницу Вани в своих ладонях, почти до боли вцепившись ногтями. Они не разрывают поцелуй, но Ваню потряхивает от возбуждения; он тянется и сжимает Тишин член через грубую ткань — уже твердый только от одних поцелуев, и Ваня жалобно стонет, водя рукой вверх и вниз по проступившему контуру, отчаянно желая получить всё здесь и сейчас. Тихон, поняв всё без слов, рывком разворачивает Ваню к стене и придерживает за шею, пережидая машинальное сопротивление, пока расстегивает второй рукой его джинсы. — Ну тиш’, тиш’, родной, — шепчет он, спуская джинсы Вани вместе с бельём. — Всё хорошо, да? Ваня тупо кивает, едва не ударяясь головой о стену. Штаны на щиколотках сковывают движения, он даже ноги расставить не может, просто стоит прогнувшись с оттопыренной задницей, ожидая от Тихона действий. Он чувствует внимательный взгляд на своей коже маленькими жадными прикосновениями; спина покрывается мурашками, и волоски встают дыбом от этого ощущения. Тихон шепчет себе что-то под нос, наконец прикасаясь физически: скользит ладонями по бокам, пальцами надавливает на ямочки на пояснице, посылая по коже огненные разряды, и сжимает ягодицы, уже куда нежнее в этот раз. Ваня дышит через раз, закусив губу, чтобы не стонать слишком уж громко, но звуки всё равно пробиваются, когда Тиша ведёт руки ниже и поглаживает пальцами поджавшуюся мошонку. Он почти кончает от простого ощущения чужих ладоней; поджимает пальцы на босых ногах и подается вперед, уходя от прикосновения — Тихон резко возвращает его на место, схватив за бедро, и легко шлёпает в наказание. — Что ты хочешь, Ванька, скажи — я всё сделаю. Ваня отрицательно машет головой, отказываясь говорить, потому что сам не знает. Он не спал с мужчинами, не знает что делать и как, но так сильно хочет своего Тишу, что задыхается до темных кругов перед глазами. И Тихон понимает его, даже не слыша, как и всегда понимал. Он расстёгивает свои джинсы: звякает пряжка ремня, жужжит молния, оглушая в полной тишине; Ваня позорно тонко скулит, когда чужой член притирается к его ягодицам, оставляя на пояснице влажные следы смазки. Тиша выше, ему должно быть не слишком удобно, но Ваня старательно прогибается и кусает пальцы, ощущая, как Тихон толкается вперед, придерживая его за бедро, и шипит сквозь сжатые зубы. — Что же нам с тобой делать? — он наклоняется, чтобы легко укусить Ваню за ухом; Ваню подбрасывает от влажного прикосновения. — Трахать тебя я не смогу, ты же не готов совсем, Вань… Ваня облизывает пересохшие губы, когда Тихон спускается поцелуями к его шее, прикусывает выступающий позвонок, и замирает. Его ладони мягко нажимают на Ванины бедра, принуждая сжать их плотнее; Ваня дергается, когда прямо между них проскальзывает Тишин член, касаясь его яиц. Он удивлённо стонет, чуть развернув лицо, и получает новый тягучий поцелуй, который становится жестче с движениями чужих бедер. Тихон опускает руку вниз и сжимает Ванин член в ладони, растирает смазку по головке и ведёт ладонью вниз, до основания. Слишком медленно, почти лениво, недостаточно. Ваня кладёт ладонь поверх и навязывает свой темп, подстраиваясь под то, как Тихон движется; их кожа, влажная от пота, соприкасается с негромкими шлепками, от которых продирает судорогой и сжимается в животе. — Я бы кончил на твоё симпатичное лицо, Вань, — шепчет Тихон, не останавливаясь. — Трахнул бы тебя в рот, чтобы ты давился и плакал, а потом бы спустил на эти ресницы и губы, блядь, — он шипит, вздрогнув, когда Ваня судорожно сжимает бедра. — Да, вот так, мой хороший, ещё немного. Ваня всхлипывает и закусывает пальцы до белых следов от зубов, подаваясь навстречу, слушая сбивчивый Тишин шепот о том, как бы он его трахал, как бы Ваня замечательно принимал, каким был бы послушным и хорошим — когда Тихон сжимает зубы на его плече под сползшей шубой, оставляя синяк, Ваня кончает, едва успев прикрыть ладонью член, чтобы не вымазать стену трейлера. Тихон медленно отстраняется: Ваня, повернув голову, смотрит, как он двигает ладонью на своём члене, доводя себя до разрядки и охает, когда Тихон прижимается и кончает ему на спину и ягодицы, а затем размазывает ладонью. — Блядь, Ванько… Они курят, усевшись на ступеньках трейлера, уютно прижавшись друг к другу: Ваня всё ещё в шубе, а Тиша в одной тонкой майке. Всегда слишком горячий, как печка, поэтому и не холодно, в отличие от мерзлявого Вани. И нет неловкости или стыда — просто тишина и прикосновения пальцев, когда они передают друг другу сигарету. — Ты охуенный, — Тихон улыбается, и, оглянувшись, целует его в уголок рта. — Ты самый охуенный. Ваня улыбается и ерошит его волосы, взлохмачивая их ещё больше, но молчит. Потому что в животе уже сжалась пружина из нервозного ожидания, когда Тиша скажет: «ну, а теперь поиграли и хватит — забудь, что было». Он смотрит в сторону, продолжая улыбаться по инерции, и тушит окурок о металлические перила, когда Тиша встаёт и потягивается: майка задирается, обнажив кусочек золотистой кожи и дорожку волос от пупка. — Попробуем в следующий раз что-то ещё? — Ваня давится дымом и кашляет, а Тихон негромко фыркает. — Хочу тебя по-настоящему, а не вот это. Ваня смотрит вверх округлившимися глазами, и Тихон, заслонив от возможных свидетелей, тянет его за нижнюю губу большим пальцем, а затем проталкивает его в приоткрытый рот. — Я бы посмотрел на тебя с такого ракурса, Вань, — негромко говорит он, всё же отстранившись. — В следующий раз? И Ваня молча кивает, потому что боится, что голос подведет. Тихон хмыкает и снова улыбается, но уже шире. И эта улыбка обещает многое.