Перерожденец Поттер

— Подъем! Вставай! Поднимайся! Я вздохнул и начал плавно выходить из состояния медитации, в котором просидел всю ночь. Тетя продолжала барабанить в дверь. — Живо! — провизжала она. Я услышал ее удаляющиеся шаги, а затем до меня донесся звук плюхнувшейся на плиту сковородки. Чувствуя, как конечности слегка одеревенели после сидения в позе Лотоса на протяжении целой ночи, пустил в них волну нейтральной ци, которой в этой жизни у меня было с избытком. Руки и ноги начали быстро возвращать свою чувствительность. Тетя вернулась к моей двери. — Ты что, еще не встал? — настойчиво поинтересовалась она. — Почти, — я уклончиво ответил. — Шевелись побыстрее, я хочу, чтобы ты присмотрел за беконом. И смотри, чтобы он не подгорел, — сегодня день рождения Дадли, и все должно быть идеально. В ответ я непроизвольно шумно вздохнул. — Что ты там говоришь? — рявкнула тетя из-за двери. — Нет, ничего. Я вообще необычный человек — я волшебник. Откуда я это знаю? Да, собственно, оттуда же откуда и практики цигун — из прошлой жизни, в которой читал серию детских книжек о мальчике волшебнике в круглых очках. День рождения Дадли — тот ещё праздник. Я огляделся в поисках носков и обнаружил их. Надевая, стряхнул ползающего по ним паука. Я уже привык к паукам — их было много в чулане под лестницей. Одевшись, я потопал на кухню. Весь стол был завален приготовленными для Дадли подарками. Похоже, что Дадли подарили новый компьютер, который тот так хотел, еще один телевизор и гоночный велосипед — это не говоря обо всем прочем. Для меня всегда оставалось загадкой, почему Дадли хотел гоночный велосипед, ведь кузен был очень толстым и ненавидел физические упражнения — хотя отлупить кого-нибудь он был совсем не против. Любимой "грушей" Дадли был я по началу, но потом, вспомнив прошлую жизнь, я сам отдубасил его. Естественно, ему не понравилось и он пожаловался на меня своим родителям. Те не стали разбираться и в очередной раз заперли меня в чулане без еды, но мне было уже все равно. Вспомнив прошлую жизнь и техники цигун, которым обучился у знакомого старого китайца, я мог поддерживать своё тело лишь за счёт разлитой в воздухе ци. Попробовав напасть на меня ещё несколько раз и закономерно получив в морду, он, со своими подпевалами, отстал от меня окончательно. Даже до его мозгов может дойти. Не смотря на постоянное укрепление своего тела с помощью внутренней энергии, жизнь в темном чулане привела к тому, что я выглядел меньше и слабее своих сверстников. Мне постоянно приходилось донашивать старые вещи Дадли, а Дадли был раза в четыре крупнее меня, так что одежда висела на мне мешком. У меня было худое лицо, острые коленки, черные волосы и ярко-зеленые глаза. Я носил круглые очки, заклеенные скотчем и только благодаря этому не разваливающиеся — Дадли сломал их, ударив меня по носу. Это было ещё до "пробуждения". Не смотря на все это, я имел довольно жилистую фигуру, а мои мышцы были словно стальные канаты — помимо медитаций я не забывал развиваться физически. В даосских практиках важно не только духовное развитие, но и телесное. Вообще, первое, чем я занялся после пробуждения воспоминаний — это знаменитый шрам. Он действительно оказался хоркрусом. Я это понял, стоило мне почувствовать отвратительную "гнилую" ци, которая пульсировала словно в такт с чужим серцебиением. И я догадывался чьим. Мне потребовался месяц, чтобы потихоньку выкачать и поглотить всю энергию из него. Неожиданно, это оказалось даже полезно, не смотря на моё отвращение к этой энергии — все равно, что выпить помои — мой резерв ци увеличился где-то на одну шестнадцатую. Вообще, я довольно быстро понял, что то, что китайцы называли ци, японцы — ки, а полинезийцы — мана, суть одно и то же. Местные волшебники, судя по всему, называют эту энергию просто — магией. Исходя из моего опыта, ци (или же магия) протекает по энергетическим каналам и узлам – меридианам и даньтяням. Само слово "Даньтянь" можно перевести как "Поле эликсира", иногда же его называют "котлом" — это область-центр, который способен хранить, накапливать и преобразовывать внешнюю энергию. Индусы называли их чакрами, а меридианы — надями. Распространенное заблуждение, что ци является праной — жизненной энергией. Ци — это форма духовной энергии, если же "по научному", её спектр. Сама же жизненная энергия — прана — присутствует в каждой клетке человеческого тела. Благодаря ей мы живём, дышим, размножается и т.д. Она даже чувствуется по другому — если ци ощущается как туман (у не одаренных) или вода (у "пробужденных"), то прана, словно кисель — такая же густая. К моменту когда на кухне появились Дадли и его мать, я уже вылил на сковородку яйца и готовил яичницу с беконом. Дадли как две капли воды походил на своего папашу. У него было крупное розовое лицо, почти полностью отсутствовала шея, маленькие глаза были водянисто-голубыми, а густые светлые волосы аккуратно лежали на большой жирной голове. Я с трудом расставил на столе тарелки с яйцами и беконом — там почти не было свободного места. Дадли в это время считал свои подарки. А когда закончил, лицо его вытянулось. — Тридцать шесть, — произнес он грустным голосом, укоризненно глядя на отца и мать. — Это на два меньше, чем в прошлом году. — Дорогой, ты забыл о подарке от тетушки Мардж, он здесь, под большим подарком от мамы и папы! — поспешно затараторила тетя Петунья. — Ладно, но тогда получается всего тридцать семь. — Лицо Дадли покраснело. Я, сразу заметив, что у Дадли вот-вот приключится очередной приступ ярости, начал поспешно поглощать бекон, опасаясь, как бы кузен не перевернул стол. Бывали прецеденты. Тетя Петунья, очевидно, тоже почувствовала опасность. — Мы купим тебе еще два подарка, сегодня в городе. Как тебе это, малыш? Еще два подарочка. Ты доволен? Дадли задумался. Похоже, в голове его шла какая-то очень серьезная и сложная работа. Наконец он открыл рот. — Значит… — медленно выговорил он. — Значит, их у меня будет тридцать… тридцать… — Тридцать девять, мой сладенький, — поспешно вставила тетя Петунья. — А-а-а! — Уже привставший было Дадли тяжело плюхнулся обратно на стул. — Тогда ладно… Дядя Вернон выдавил из себя смешок. — Этот малыш своего не упустит — прямо как его отец. Вот это парень! — Он взъерошил волосы на голове Дадли. Тут зазвонил телефон, и тетя Петунья метнулась к аппарату. Я наблюдал, как Дадли разворачивает тщательно упакованный гоночный велосипед, видеокамеру, самолет с дистанционным управлением, коробочки с шестнадцатью новыми компьютерными играми и видеомагнитофон. Дадли срывал упаковку с золотых наручных часов, когда тетя Петунья вернулась к столу; вид у нее был разозленный и вместе с тем озабоченный. — Плохие новости, Вернон, — сказала она. — Миссис Фигг сломала ногу. Она не сможет взять этого. Тетя махнула рукой в мою сторону. Рот Дадли раскрылся от ужаса. Каждый год в день рождения Дадли Дурсли на целый день отвозили сына и его друга в Лондон, а там водили их на аттракционы, в кафе и в кино. Меня же оставляли с миссис Фигг, сумасшедшей старухой–сквибкой, жившей в двух кварталах от Дурслей. Честно говоря, я ненавидел этот день. Весь дом миссис Фигг насквозь пропах кабачками, а его хозяйка заставляла меня любоваться фотографиями многочисленных кошек, живших у нее. Вообще, посмотрев на Фигг сквозь "Глаз Дракона" — особый духовный прием, так же известный как аурное зрение, позволяющий видеть ци, ауры и, даже, призраков — я убедился, что она была магом, только невероятно слабым. Учитывая то, что я знал из канона, местные волшебники или не умеют, или, что скорее всего, не желают тратить своё "драгоценное" время на подобный "мусор". А ведь мне это можно будет использовать в будущем, учитывая то, что я знаю методики развития резерва. Кстати, позднее я убедился, что и тётя и Дадли также являются сквибами. — И что теперь? — злобно спросила тетя Петунья, с ненавистью глядя на меня, словно это я все подстроил. — Мы можем позвонить Мардж, — предложил дядя. — Не говори ерунды, Вернон. Мардж ненавидит мальчишку. Дурсли часто говорили обо мне так, словно меня здесь не было или словно я был настолько туп, что все равно не мог понять, что речь идет именно обо мне. — А как насчет твоей подруги? Забыл, как ее зовут… Ах, да, Ивонн. — Она отдыхает на Майорке, — отрезала тетя Петунья. — Вы можете оставить меня одного, — я предложил для галочки, хотя заранее знал ответ. Тётя Петунья не разочаровала. — И чтобы мы вернулись и обнаружили, что от дома остались одни руины? — прорычала она. — Но я ведь не собираюсь взрывать дом, — я возразил для проформы, но меня уже никто не слушал. — Может быть… — медленно начала тетя Петунья. — Может быть, мы могли бы взять его с собой… и оставить в машине у зоопарка… — Я не позволю ему сидеть одному в моей новой машине! — возмутился дядя Вернон. Дадли громко и насквозь притворно разрыдался. — Дадли, мой маленький, мой крошка, пожалуйста, не плачь, мамочка не позволит ему испортить твой день рождения! — вскричала миссис Дурсль, крепко обнимая сына. — Я… Я не хочу… Не хоч-ч-чу, чтобы он ехал с нами! — выдавил из себя Дадли в перерывах между громкими всхлипываниями, кстати, абсолютно фальшивыми. Боже, Дадли, не позорься — когда пытаешься симулировать плач, надо, буквально, вкладывать душу, а не как ты. — Он… Он всегда все по-по-портит! Миссис Дурсль обняла Дадли, а тот высунулся из-за спины матери и, повернувшись ко мне, состроил отвратительную гримасу. В этот момент раздался звонок в дверь. — О господи, это они! — В голосе тети Петуньи звучало отчаяние. Через минуту в кухню вошел лучший друг Дадли, Пирс Полкисс, вместе со своей матерью. Пирс был костлявым мальчишкой, очень похожим на крысу. Именно он чаще всего держал жертв Дадли, чтобы они не вырывались, когда Дадли будет их лупить. Увидев друга, Дадли сразу прекратил свой притворный плач. Полчаса спустя я сидел на заднем сиденье машины Дурслей вместе с Пирсом и Дадли и впервые в своей жизни ехал в зоопарк. Этой жизни. Тетя с дядей так и не придумали, на кого меня можно оставить. Но прежде чем я сел в машину, дядя Вернон отвел меня в сторону. — Я предупреждаю тебя! — угрожающе произнес он, склонившись ко мне, и лицо его побагровело. — Я предупреждаю тебя, мальчишка, если ты что-то выкинешь, что угодно, ты просидишь в своем чулане взаперти до самого Рождества! — Я буду паинькой! — я пообещал, за спиной скрестив пальцы. — Честное слово... Но было видно, что дядя Вернон не поверил. Эй, а это, между прочем, обидно! Впрочем, мне уже давно плевать на всякое недовольство родичей. Я, вообще, давно мог сбежать от них, но я не хочу. Причина? Причина в том, что, не смотря на всю романтику побега от "злых" родственников, жизнь несовершеннолетнего безпризорника вдвойне не сахар — это и проблемы с другими безпризорниками, проблемы с бомжами и уголовниками, а особенно, проблемы с полицией. Да, жизнь с Дурслями сложна, но здесь меня, по крайней мере, кормят, поят и одевают. Так что можно потерпеть, к тому же я с Дурслями не на всю жизнь. Да и не уверен я, как поведет себя Дамблдор. А ведь Большой Шмель бдит! Фигг свидетель.