~
Сколько бы другие ни находили причин не любить его, он не был плохим человеком. Случай с фермером, конечно, был печальным, но первоначально в их вакханалии не было никакого вреда. Ни он, ни остальные не хотели убить его. Это был всего лишь побочный ущерб от достижения того состояния экстаза, которого они так жаждали. Инцидент вызывает сожаление, но он не считает, что это достаточно оправдывает поступки Банни. В своей квартире он пытается отвлечься работой. Но даже работа, перевод «Потерянного рая», не помогает. Он ловит себя на том, что хлопает себя по ноге с той же страстью, что и Камилла (прекрасная Камилла, красивая, добрая и холодная, он почти скучает по ней), когда ее заставляют сидеть спокойно. Чем может заниматься Банни в Италии? Как он отреагировал, когда проснулся и обнаружил отсутствие Генри? Что из этого выйдет? Вздохнув, он отодвигает свои бумаги и ручку, возвращая Montblanc обратно в держатель. Работа не поглощает его. И его нельзя оставлять наедине со своими мыслями, иначе он выйдет из себя. Сняв пальто с крючка, он накидывает его на плечи и поправляет очки. Тогда им станет Ричард. Настоящим отвлечением.~
Им никогда не удается догнать друг друга. Генри мельком видит Ричарда, но тот исчезает в сквозняках корридоров Хэмпдена, прежде чем Генри успевает что-либо возразить. Но это нормально. Так будет не всегда. «Потерянный рай» вырастает еще на пару страниц. Никто в колледже, несмотря на его нехватку кадров — на самом деле, Джулиан — единственный, кто, по его мнению, имел хотя бы право преподавать, — не знает, где находится Ричард. Генри кажется, что он замечает очертания своей жертвы сквозь окна во время прогулок по улицам. Снег всегда его ослепляет. Ричард всегда исчезает, будто его там никогда и не было.~
Ему везет, и ему везет так, как везло всю жизнь. Удача, рожденная преданностью. Настойчивостью, той же настойчивостью, которая позволяет ему свернуть горы. Когда он спрашивает, где студенты останавливаются на зимний семестр, он обнаруживает, что один хиппи позволяет им оставаться бесплатно. Он не знает, почему Ричард захотел бы остаться там, но сотрудники, работающие в офисе, уверяют его, что об этом спрашивал один студент. Генри ищет единственного человека. Иногда, когда он позволяет своей защите ослабнуть, изнутри лезет потребность. Потребность в человеке, не вовлеченном в это. Он думал, что удовлетворит ее в лице Джулиана, но этого не произошло. Но Ричард, задумчивый и загадочный, с той самой долей наивности, которой наслаждается Генри. (Он хочет насладиться также ее уничтожением.)~
Поездка до склада того хиппи ведет его через неприятные дороги и погоду. Он плотнее закутывается в пальто, увеличивая подогрев в машине. Он надеется, что у Ричарда дома есть горячий чай. Мысль о чае заставляет его думать о вакханалии, а вакханалия заставляет его думать о фермере, зарытом в землю, а это заставляет его думать об утке, которую он застрелил и убил, когда они экспериментировали с стрельбой, о его истерзанных нервах, о том, как даже со своим слабым зрением он видел слишком много. Это заставляет его думать о небрежном внешнем виде Ричарда, о запахе его собственной мягкой печали, о быстрых взглядах, брошенных на него, чтобы проверить в порядке ли он. Не нервные, как у Фрэнсиса, а скорее с твердой решимостью присматривать за ним. И действительно, Генри так привык заботиться обо всех остальных. Возможно, это был просто интерес увидеть падение лидера. Но Генри уже пал, уже проклял себя и остальных. С таким же успехом он может увести Ричарда с собой. Он выталкивает утку из головы и скользит по повороту дороги, пока машина сопротивляется. (После случая с уткой его в последний раз трясло из-за того, что он был причиной конца чего-либо.)~
Дыра в потолке — это окно в мир, которого у него никогда не будет. Комната маленькая и пустая, два чемодана и больше ничего, кроме скрипящей кровати с ледяными дырявыми одеялами. Ботинки Генри хрустят на слоях инея, когда он входит в комнату. Генри думал, что именно так будет жить после вакханалии. Обездоленный и безымянный, обезумевший от вины. И все же он ничего не чувствует, ничего больше обычного сожаления. Не раскаяние. То, что произошло, было печально. Но он не может изменить того, что случилось. Ричард, похоже, проклят жить своими страхами, чтобы Генри не вынужден был страдать от них. Он оглядывает обветшалую комнату, закуривает сигарету и позволяет клубу дыма плыть к небу. Серый и пустой, спутанный падающими снежинками, легко разрушаемый. Lucky Strikes, красное яблоко над его сердцем. Мимолетная и почти бесполезная вещь, если быть честным. Снег. Зима. Потеря чувств, смерть, вечная пустота, которая когда-нибудь настигнет их всех. Как же он этого ждет. Небо посылает обещание. Он не может сказать, благословения или проклятия. Что он действительно знает: это единственный знак свыше, который он получит. (В конце концов, рай на небесах.)~
Ричард никогда не должен узнать о том, что он сделал. В крайнем случае, не раньше, чем придет время разрушить его, развалить на части. У Генри есть множество идей, как это сделать.~
Дверь распахивается с меланхоличным скрипом, с последними вздохами чего-то, что глубоко внутри знает о своей собственной кончине. Генри ожидает пока Ричард заговорит, все еще дымя в сторону грязного неба, а затем понимает, что это может быть владелец этого здания, осознавший, что роскошный автомобиль, припаркованный поблизости, не принадлежит ни одному из жителей. Свет включается с щелчком и гудением, и Генри делает тысячу шутливых замечаний у себя в голове — он чувствует себя настроенным на шалости, из-за снега, из-за своего собственного проклятья — гадая, какой розыгрыш приготовил Ричард. Конечно, его родители были бы не против послать своему сыну деньги, если бы тот попросил. Он поворачивается и чувствует, как его рот открывается. Шок пронизывает его, как наркотик, как всепоглощающий и резкий укус. Обычно у него лучше выходит это скрывать. Обычно он ожидает того, что видит. Ричард стоит перед ним, с желтоватым лицом, закутанный в огромные слои поношенной одежды, которая каким-то образом только подчеркивает, насколько он похудел. Десять или двадцать фунтов растаяли с его тела, как воск от свечи. Его щеки ввалились, скулы заострились. В отличие от резкости черт лица, его глаза смотрят на Генри, как будто сквозь мутную пленку. Несосредоточенный, едва осознающий его присутствие. Он выглядит опустошенным, не таким, каким надеялся его увидеть Генри. Он хочет нести ответственность за его разрушение. Он не может получить удовольствие от уничтожения изможденного существа перед ним. Он замечает, что губы Ричарда почти посинели. Это вызывает огромное удивлениe, которое он не испытывал долгое время. Никто не может так легко его ошеломить. Ричард, как он начинает понимать, нарушает очень много правил, которые они считали железными. Ричард издает звук, и Генри ждет, что тот что-нибудь скажет. Теперь, когда он приспосабливается к своему шоку, он не может оставить без внимания тот факт, что Ричард выглядит будто на пороге смерти. И… ох… это кровь на его лице? «Боже милостивый, Ричард», — говорит он, и его собственные слова звучат чуждо. Странно, что он спрашивает. Что произошло с этим мальчиком, пока его не было? — «Что с тобой случилось?»~
Ричард хватается за дверной косяк, моргая. Его пристальный взгляд скользит по Генри, и он открывает рот, чтобы ответить. Вместо этого его покачивает и он падает на заснеженный пол. Генри порывается вперед, чтобы поймать его, цепляясь за окутывающую его ткань. Он хватается за одежду, когда ожидает почувствовать твердую массу Ричарда под своими пальцами. В конце концов он падает на землю вместе с Ричардом, осторожно укладывая того, чтобы компенсировать неспособность полностью остановить его падение. Ричард лихорадочно моргает под ним, дрожа с силой землетрясения. Генри гладит руками плечи друга, и Ричард трясется под ним. Когда он прикасается к его рукам, Генри и сам вздрагивает. Кожа на запястье Ричарда даже холоднее снега. Генри, который ассоциирует Ричарда с теплом, с солнечным светом, влажностью и летом, встревожен. Черное пальто соскальзывает с плеч. Он укрывает им Ричарда так быстро, как только может, дрожа от холода. Его беспокойство растет, и ему приходится игнорировать собственные неудобства. Лацкан пальто оборачивается вокруг шеи Ричарда. Когда Генри прощупывает его пульс, он чувствует его прерывистость. Ричард не может умереть на его руках. Хотя Ричард не может стоять, он остается в сознании, если не в состоянии бдительности. Его рука слабо сжимает пальто, накрывающее его тело. Рука Генри задевает уголок его рта, и снег, скопившийся на его манжете, падает на лицо Ричарда. Все еще сохраняя некоторые двигательные функции, Ричард поднимает руку, чтобы вытереть рот. «Откуда ты здесь?» Ричард бормочет с пола. Генри понимает его только из-за непосредственной близости к его губам. Он собирается смахнуть снег с волос Ричарда и снова вздрагивает от удивления и любопытства, когда его пальцы оказываются покрытыми кровью. «Я раньше вернулся из Италии», — говорит Генри, зачесывая волосы Ричарда назад, чтобы найти место, откуда течет кровь. Его уверенность и неторопливые движения являются следствием знания, что раны на голове обильно кровоточат. Он думает, что распознал бы что-то серьезное, учитывая свое собственное состояние. Он задается вопросом, как Ричард получил травму. Он потерял сознание раньше, по дороге на склад? Кто-то напал на него? Что Ричард здесь делает? «Ну и местечко у меня здесь», — шепчет Ричард, и выходит что-то среднее между бормотанием и стоном. После этого он смеется, и Генри перестает возиться с волосами и на мгновение поднимает взгляд на него. У Ричарда переохлаждение, он находится в бреду и у него сотрясение мозга. Он едва в сознании и с трудом держится за рукав Генри. Сознание скоро ускользнет от него, если ясность еще не ускользнула. Генри смотрит на небо, серое, неблагодарное и неприступное, и проклинает свою давно игнорируемую католическую веру. «Да», — говорит он, а серое небо устрашающе смотрит на него сверху вниз. Ричард сжимает его манжеты, и он снова смотрит на лежащего друга. «Как Пантеон», — бормочет Генри и наклоняется над головой Ричарда. Сунув руку в карман пальто, он достает отутюженный носовой платок, который однажды забыл Фрэнсис. Генри рад, что у него не было возможности вернуть его. Он пропитывается кровью быстро, намного быстрее, чем он ожидал, но как только платок становится полностью красным, он понимает, что кровотечение, похоже, замедляется. Следующий вопрос: это из-за свертывания крови или холода? Ему придется отвести его к себе домой, посмотреть, нужно ли наложить швы, завернуть его в одеяла, достать запасной обогреватель и заботиться о нем, пока его губы не перестанут быть этого пугающего синего оттенка. Он думает спросить Ричарда, когда тот получил порез, и понимает, что его рука в какой-то момент соскользнула с рукава рубашки Генри в снег. Ричард смотрит на дыру в потолке широко раскрытыми глазами и не мигая. Он все еще дрожит, поразительно сильно. Он кажется таким невероятно маленьким. (Генри любит маленькие вещи.)~
«Ричард», — строго говорит он. Пытаясь добиться ответа. Ричард не показывает никаких признаков того, что слышал его. «Ричард, мне нужно, чтобы ты мне ответил». Вместо этого глаза его друга начинают закрываться. Генри пытается снова найти пульс на его леденяще холодной шее и замирает на мгновение, когда ничего не чувствует. Вот. Медленный и трепещущий. «Ричард, не отключайся», — говорит он, пока в его голове нет никаких других идей, кроме как дать ему пощечину. С вероятным сотрясением мозга, он не думает, что это благоразумно. Он знает, что произнесение имени человека привлекает его внимание, особенно если он находится в другом конце комнаты, а вы говорите только резким шепотом. Ему не кажется, что греческий язык сейчас подходит. Генри сумеет понять. Ричард, однако, сейчас не обладает такой же способностью. «Ричард», — снова говорит он и смотрит, как голова его друга поворачивается к нему. «На то, чтобы тебя выследить, потребовалось много времени. Не заставляй меня снова терять тебя». Ричард не отвечает. Генри слегка дотрагивается до его щеки, ледяной по сравнению с кончиками его пальцев. Его верный друг отчаянно придвигается, хватаясь за это прикосновение. Не осознает всего, но все еще немного в сознании. Он точно ничего не вспомнит. Наверное, не вспомнит даже прошлые обмороки. Слова Генри резкие и уродливые. Он пытается смягчить их, чтобы Ричард не отшатнулся от него. «Оставайся со мной. Ричард.» Глаза того открываются, щека Ричарда лежит на ладони Генри. Это снег на его ресницах? Синева на губах? «Вот и хорошо.» Он обдумывает как поступить, и в эти секунды Ричард снова ускользает от него.~
Хрип прерывает ход его мыслей, и он впервые замечает, как Ричард тяжело дышит под всей этой одеждой. Больница. Вот куда ему нужно его отвезти. Не к обогревателю в квартире Генри, не в колледж, чтобы потребовать ответа, почему Ричард жил в таких условиях. Больница, лечение и наложение швов на вяло кровоточащий порез. На его рубашке кровь, пятнающая белый. Но это не важно. В последнее время кровь всегда есть на чем-то. «Не отключайся», — говорит он, и глаза Ричарда распахиваются. Генри тянется к его руке, крепко сжимает ее и хмурится, когда Ричарду удается только легкое движение пальцев. «Никогда не думал, что ты будешь тем, кто падет», — говорит он, пытаясь подразнить, пытаясь что-то сделать, просто чтобы заставить его бодрствовать. Из горла Ричарда слышится тихий стон, и Генри проводит дрожащей рукой по его ледяному лбу. Зима начала добираться и до него. «Извини», — бормочет Ричард в совершенно другом состоянии, чем он был даже моментом ранее, отмечая состояние своего дома. Генри ему не потакает. Ему нужно вытащить его отсюда. «Можешь обнять меня за шею?» — спрашивает Генри, вспоминая тот случай, когда Камилла распорола себе ногу. Кровь забрызгала его брюки, оставив его в пятнах и в состоянии эйфории. Он вынес ее на берег и вытащил осколки стекла из ступни. Ричард смотрел с восхищенным ужасом. Генри хочет снова увидеть это выражение на его лице. Ричард едва двигается, а Генри прижимает его к груди: его похудевшее тело весит не так уж много. Он поднимается на ноги. «Я падаю», — бормочет Ричард, дрожа в его руках, и Генри шире открывает дверь ногой. «Нет, — говорит он, — я решаю, когда ты упадешь».~
Ричард то и дело теряет сознание по дороге в Монтпилиер. Генри разговаривает с ним, просит его оставаться в сознании, несколько раз останавливает машину, чтобы убедиться, что он все еще дышит. Один раз переворачивает его на бок, когда тот начинает хрипеть, неуверенный, должен ли он. Нарушает больше правил дорожного движения, чем обычно, чтобы добраться в больницу. Вермонт в любом случае пуст. Он входит в отделение неотложной помощи с человеком без сознания на руках, чувствуя холод неподвижного тела Ричарда сквозь слои одежды, сквозь свое черное пальто. Медсестры начинают действовать, и Генри укладывает Ричарда на каталку. Он не даст ему упасть.~
Врач говорит ему, что спас жизнь Ричарда. Генри фыркает. (Он не спасает жизни, он приберегает их на потом.)~
Ричард бредит часами. Зовет Генри, зовет Фрэнсиса, зовет Камиллу, Банни, Чарльза и кого-то по имени Джуди, хотя он на самом деле не хочет ее рядом, а просто спрашивает, что она ему дала. Несомненно, прошлое или повторяющееся событие. Он крутится и ворочается, и ему удается выбить две трубки из вен на своих руках, поэтому Генри находит медсестру и разговаривает с другом, низким тембром своего голоса. Когда медсестра выходит, он позволяет себе провести рукой по волосам Ричарда, избегая наложенных на его порез швов. Не позволяет себе уйти, даже чтобы переодеться. Никто не должен просыпаться в больнице в одиночестве.~
Ричард накрыт одеялом с подогревом, но все еще дрожит. Его руки кажутся ледяными. Генри не знает, как человек может быть таким холодным.~
Ричард приходит в сознание однажды на полчаса. За это время Генри заставляет его выпить стакан воды, кормит небольшим количеством твердой пищи и говорит Ричарду, что у него сильное переохлаждение и пневмония. Разум Ричарда все еще кажется затуманенным. На его плечи натянуто одеяло с подогревом, но он неистово дрожит. Его состояние стабилизировалось, как сказал Генри доктор, но ему еще долго будет холодно. «Мне становится холодно от того, что я смотрю на тебя», — говорит Генри. Ричард измученно смотрит на него поверх одеял. Область под его глазами серая. Его волосы спутаны и остаются разделенными пробором только там, где Генри проводил своей рукой. «Мне становится холодно от того, что я — это я», — бормочет Ричард, ссутулившись. С усилием он перекатывается на бок, чтобы полностью развернуться к Генри. «Это очень утомляет». «Попытайся отдохнуть», — говорит Генри, и Ричард особенно сильно дрожит. Дрожь сопровождается резким и мучительным кашлем. Он длится целую вечность. Генри ерзает на своем месте, но Ричард качает головой, надрываясь. Кашель медленно утихает, и он снова опускается на подушку. Его голова запрокинута назад, обнаженная шея выгнута. Если бы Генри был человеком менее строгих принципов, он провел бы по ней своими губами. Если бы Ричард был не в больнице, он все равно бы сделал это. «Слишком холодно», — говорит Ричард и снова начинает кашлять. С его губ срывается царапающий звук, и он с трудом приподнимается на локтях. Генри встает со стула, просовывая одну руку Ричарду под шею, а другой усаживая его. Он сдвигает подушку за ним и не убирает рук, пока Ричард вздрагивает и хрипит под ним. Тот все еще дрожит. «Подвинься», — говорит Генри и подталкивает Ричарда, пока на больничной койке не становится достаточно места, чтобы сесть. Ричард выпускает еще несколько приступов кашля, и Генри поддерживает его, пока Ричард не падает обратно на подушку (та в ужасном состоянии; Генри отмечает про себя, что должен принести ему одну из своей квартиры, когда Ричард достаточно поправится, чтобы Генри мог чувствовать себя комфортно, оставляя того одного). Генри пытается замедлить резкое падение, но ему это не удается. Он может пошевелить одной рукой. Другая же, за плечами Ричарда, оказывается прижатой к матрасу. «Генри», — в бреду бормочет Ричард, а затем, к полному и абсолютному недоумению Генри, опускается ему на плечо. Генри двигается, чтобы подстроиться под него, скрывая свое удивление. Он никогда не думал, что Ричард может быть развязным. Он просто замерз и в бреду. Его щека ледяная по сравнению с кожей на шее Генри. «Мне нужно вызвать медсестру?» — спрашивает Генри. Ричард качает головой, закрывая глаза, и дрожит. «Ты можешь остаться?» «Я нигде не был, кроме как здесь». Он пытается умоститься, пока не откидывается на подушки, вместо этого прижимая Ричарда к груди. «А теперь отдыхай». «Хорошо». По тону его голоса Генри уверен, что Ричард ничего не вспомнит, когда проснется в следующий раз. Поэтому он терпеливо сидит, пропускает волосы Ричарда сквозь пальцы, проводит по его щеке, по руке, пока дрожь не утихает и кожа Ричарда не становится теплой от его прикосновений. Через несколько минут он уверен, что Ричард крепко спит. Генри постепенно выскальзывает из-под него, стараясь разгладить одеяло и убедиться, что тот не лежит неудобно. Ткань холодная на ощупь, он хмурится. Когда он подходит к краю кровати, то видит, что одеяло не подключено. Он задумчиво вставляет вилку в розетку и внимательно смотрит, чтобы убедиться, что все исправно. Задание выполнено, он садится назад на свое место и возобновляет дежурство.~
Ричард ничего не помнит, когда просыпается. Генри рассказывает о его травмах, рассказывает о своем возвращении из Италии, предлагает позвонить родителям Ричарда. Приносит ему книги и одежду, потому что Ричарду, кажется, некомфортно в тонком больничном халате, приносит ему газировку, когда тот просит, и читает, теряясь в книге, украдкой поглядывая, когда Ричард не замечает. Он пытается выбросить из головы воспоминания о том, как ужасно Ричард трясся в его руках. Бывают плохие ночи, одна или две из каждых четырех, которые они проводят, когда Ричард не может уснуть из-за боли в легких и едва может дышать. Генри бодрствует в такие ночи, остается с ним, молча, что в его привычном поведении, и неестественно говорит об истории Греции, когда лицо Ричарда бледнеет от боли. Не смеет снова дотронуться до его волос или сесть на кровать и прижать его к своему плечу. Совершенно ничего не делает, но присутствует рядом с ним и надеется, что, возможно, этого хватит.~
Он задается вопросом, почему он так сильно заботится. После того, что они сделали, он должен исчезнуть из его разума, оттуда должна вообще исчезнуть способность заботиться. Но он предполагает, что всегда есть человек или двое, которых нельзя выкинуть из сердца. Он Ахиллес, гордый и неприкасаемый, за исключением нескольких. Ричард — его Патрокл или его Брисеида? Насколько они действительно отличались друг от друга, если не считать подпольных практик?~
(Ричард горит ярко, горит тепло, и Генри понимает, что он любит то, что может уничтожить.)~
Он заставляет Ричарда лечь в его постель. Сама мысль о том, чтобы Ричард спал на выдвижной кровати, когда тот чуть не умер, не нравится Генри. Ричард — что-то новое в этом его пустом доме, и, хотя он доволен тем, что живет один без компании и время от времени совершает вылазки, чтобы навестить Фрэнсиса, Банни и близнецов, есть что-то в том, что Ричард находится всего на расстоянии пары комнат, живет там, существует более интимно в его пространстве, чем раньше, поэтому он решает, чтобы он остался.~
Генри иногда готовит обеды, не такие как те, что готовит Фрэнсис, ничего нарочитого и требующего чего-то более поверхностного знания кулинарных практик. Картофель, курица, иногда тарелки овощей с тертым пармезаном и оливковым маслом, обильно политым сверху. То, что не требует усилий, не то чтобы Генри пробовал более амбициозные блюда. Ричард, кажется, достаточно этому рад, и Генри задается вопросом, что он ел, пока все остальные были в разъездах. Он до сих пор не уверен, что именно Ричард помнит.~
Он понимает это однажды, когда Ричард сидит дальше обычного и не смотрит ему в глаза. Генри вздергивает бровь, глядя на это, и поднимает вопрос. Что произошло? «Я чувствую, что должен извиниться перед тобой», — кротко говорит Ричард, стараясь звучать настолько непринужденным, насколько это возможно. Генри обдумывает это заявление, задаваясь вопросом, как ему поступить. Какие слова к какому результату приведут. Что Ричарду нужно услышать, что он сам хочет сказать. Чего он хочет. На самом деле это не извинение. Ричард прощупывает почву, проверяет Генри, и тот намеревается вести игру, пока Ричард не будет уверен, что он победит, только если Генри ему позволит. «Интересно», — наконец говорит Генри, когда проходит больше минуты. Если он прав, он может получить то, что хочет. Это, конечно, его цель, несмотря на отсутствие у него амбиций. «За что же тебе извиняться?» «Все в больнице», — бросает Ричард, теребя край своей рубашки. Теперь, когда Генри вглядывается, он думает, что это может быть одна из тех, что Фрэнсис дал ему. «Тебе придется уточнить, Ричард». Он знает, что ведет себя жестоко. Причем наполовину наслаждается этим. Ричард смотрит на него, краснея. Он все еще бледен от пневмонии, четырех дней активной терапии и длительного пребывания в больнице. В этих местах знают способ высасывать жизнь из тех, кто туда попадает. Генри иногда до сих пор опасается за них. «Ты не можешь иметь в виду… Генри», — говорит Ричард. «Ты знаешь о чем я говорю». Значит, он помнит. После многих дней притворства, будто этого не произошло, он, наконец, готов говорить. «Боюсь, что нет», — говорит он, следя за тем, чтобы жестокая ухмылка не расплылась по его лицу. С Камиллой не так, прелестной и легкой, она — просто игра, ее хватает на что угодно. Он задается вопросом, хватит ли также Ричарда. Конечно, с Камиллой они сходятся и расходятся, только когда он напоминает себе, что он всего лишь человек, обремененный желаниями плоти. Это то, чему может противостоять только бог. Генри наблюдает за ним: приоткрытые губы, широко раскрытые глаза, уши постепенно краснеют. Его ноги ерзают по полу. Он бормочет что-то неразборчивое, и Генри испытывает искушение сжалиться над ним. Ричард встревоженно поднимает глаза и прикусывает губу. «Освежи мне память», — холодно говорит Генри, и Ричард задерживает взгляд на мгновение, прежде чем посмотреть вниз. (Есть что-то возвышенное во владении тем, к чему никто не должен прикасаться.)~
Генри Винтер был удивлен совсем немного раз в своей жизни. Самые недавние пару раз, если он захочет вспомнить, расположены в хронологическом порядке и, что забавно, в порядке от наименьшего к наибольшему удивлению: новый ученик, принятый в класс Джулиана, убийство во время вакханалии, открытие Банни их проступков и почти-смерть Ричарда от неумолимой вермонтской зимы. Он не ожидает, что будет удивлен за такой короткий промежуток времени после последнего еще раз. Но он удивляется. Ричард целует его в губы, быстро, настойчиво и немедленно прекращает. Генри глядит на него с открытым ртом, мысленно разглядывая происходящее, как киноленту. Ричард откидывается на диван, глядя на Генри с паникой в глазах. «Прости», — говорит он извиняющимся тоном Фрэнсиса. Он защищается меньше, чем Фрэнсис, и Генри это нравится. «Ричард», — говорит он, и Ричард смотрит на него. Он по-прежнему, как олень в свете фар, как олень, которого Генри думал, что видел во время вакханалии, как то, что, как он думал, он собирается преследовать и гнать, пока это не станет больше невозможным. Что-то, что он может разрушить. «Иди сюда». После его слов Ричард придвигается немного ближе. Генри притягивает его рукой, не спрашивая разрешения. Теперь он знает, что это ему не нужно. Ричард слегка дрожит, что Генри скорее оправдывает нетерпением и волнением, чем холодом. Генри целует его, кратко и небрежно, и Ричард от удивления напрягается под его ладонями. Он отстраняется только для того, чтобы продолжить, потрескавшиеся губы Ричарда касаются его собственных, его рука скользит по волосам Ричарда. Он слегка тянет его на себя, просто испытывая, это не более чем нежное движение, а Ричард растворяется в нем, целует глубже. Генри отстраняется, и Ричард бессознательно наклоняется вперед, его лицо становится еще краснее, когда он понимает, что тянулся к нему. «Я не ожидал этого», — говорит Генри. Ричард, очевидно покончив с разговорами, немного отталкивает Генри и забирается к нему на колени. Генри ухмыляется, скользит руками по бедрам Ричарда и вытягивает заправленную в штаны рубашку. «Ты не такой, как я ожидал. Я думал, что ты будешь таким, но ты меня удивил». «Теперь ты решил поговорить?» Ричард фыркает, а затем крепко хватает Генри за плечи, в то время как тот целует линию его шеи, его подбородок и пространство за ухом. Приятно видеть, как он так открыто реагирует, когда все время в Хэмпдене он оставался закрытым. Мило. Человечная часть Генри может задержаться. Может, так и будет. «Генри, — говорит Ричард, пытаясь расстегнуть пуговицы его рубашки, пальцы заплетаются от волнения. — Разве мы не должны поговорить об этом?» «Поговорим позже», — говорит Генри, злобно ухмыляясь Ричарду в ключицу. «Когда сможешь».~
Они много целуются. Больше, чем Генри думал, он бы целовался, больше, чем с Камиллой. Генри это нравится, он хочет заниматься этим больше. Он проводит остаток каникул, полностью разрушая Ричарда, всеми способами, которые только приходят ему в голову. У него всегда было богатое воображение. Приятно его использовать. Он снова спит в своей постели, Ричард рядом с ним, и они просыпаются все позже и позже, нарушая график Генри. Он думает, что рано или поздно он расскажет Ричарду о вакханалии, о фермере, которого они убили. Но на данный момент он слишком увлечен тем, что зарывается лицом в шею Ричарда и уничтожает его, слушая, как он осыпает Генри похвалами, а затем замолкает, когда сонливость берет верх. Это мило. Он хочет сохранить это так долго, как только сможет.~
Солнечный свет проникает сквозь его кухонное окно. Ричард стоит у плиты, проснувшись даже раньше, чем Генри. Это необычное явление, поскольку Генри встает вместе с солнцем. Чувствуется восхитительный запах, который Генри помнит по утрам в загородном доме. Генри достает из шкафа чашку и наполняет ее водой. Он делает глоток и стоит рядом с Ричардом, просто наблюдая за ним. Ощущение его рядом, его запах и фигура, его вид в рубашке Генри и пижамных штанах, делают его более сентиментальным, чем он чувствовал себя когда-либо за последние месяцы. Он целует его в макушку, обнимает рукой за тонкую талию и дергает за рубашку. Ричард улыбается, слегка отталкивает его, запрокидывая голову, и крепко целует. Они ничего не говорят. Для того, чтобы Генри понял, что ему нужно и чего он хочет, не нужно ни слов, ни вопросов. Поэтому он целует Ричарда нежно, долго, медленно и глубоко, пока тот со вздохом не отстраняется и не возвращается к завтраку. Генри никогда раньше не видел, чтобы он готовил. Они движутся вместе в тишине, в тандеме, будто танцуя друг вокруг друга. Генри читает и наводит порядок на кухне, в то время как Ричард задумчиво смотрит на блины на сковороде. Генри не знает, где он ее нашел. Он также не знает, где Ричард нашел ингредиенты, а ведь именно он всегда ходит за продуктами. В конце концов, блины готовы, слегка подгоревшие, и Генри подавляет улыбку, когда Ричард хмурится. «Они безупречны», — говорит он, совершенно не похожий на себя, протягивая руку, чтобы пропустить волосы Ричарда сквозь пальцы. Он не это хотел сказать, но он рад, что все же сказал. Ричард улыбается, тянет его вниз, целует. Ничего подобного у него никогда не было. «Доброе утро», — говорит он. И оно действительно доброе.