мороженое.

Саша разложил подушки у изголовья кровати, чтобы поудобнее устроиться на них: занять такое положение, при котором тело будет минимально ныть и напоминать о том, в какие позы приходилось изгибаться ещё минут пятнадцать назад. Питер укрылся одеялом ровно наполовину и где-то на коленях поместил тарелку с мороженым, заботливо принесённую Мишей. Потому что, когда твой обожаемый любовник, едва отойдя от оргазма, просит накормить его пломбиром, ты, конечно, идёшь искать в своём холодильнике этот самый пломбир. Московский ещё и кинул туда клубнику, чтобы поразить Сашу до глубины души. Питер действительно поразился и теперь растягивал удовольствие, поедая сладость медленно-медленно. Миша лежал рядом, закинув ногу на Романова и уложив голову на его плечо. — Почему у тебя тут нет телевизора? — сипло пожаловался Саша, вдумчиво прикусив край ложки, словно мысленно он разбирал несколько сотен вариантов, почему напротив такой удобной, широкой, мягкой кровати стоит не дорогая плазма, а большое окно с видом на чистое небо. — Тебе так сильно нужен фон для секса? — спросил Миша, усмехнувшись. Взгляд он отвёл в сторону, где на стене висело зеркало в полный рост. Это было плохой заменой для телевизора, поэтому вслух он и не озвучил предложение смотреть туда, нежели в какой-то там экран. Сашу коротнуло, стоило представить их страстную любовь с Москвой под звуки политических передач с федеральных каналов. Как ни крути, а слышать агрессивную ругань нескольких стариков сквозь пелену вожделения — совсем не то, о чём мечталось. — Мне нужен фон для после секса, — отвечает Романов и мысленно мечтательно вздыхает по своему любимому дому, в котором всегда найдётся всё самое нужное. У Миши в квартире тоже неплохо, но в том-то и дело, что только «неплохо». Приемлемо. — Вот после секса ради фона зачитаю тебе свежие распоряжения начальства, а сейчас я вообще-то планировал идти на второй заход, — Москва забирается рукой под одеяло и устраивает свою ладонь на колене Питера. С удовольствием бы скользнул выше, если бы путь не преграждала тарелка. Саша в лице не меняется, делая вид, что полностью увлечён разламыванием ягодки с помощью ложки, но невольно вздрагивает. Выглядит так, словно мороженое для него гораздо желаннее любовника. Мишу такая ситуация не устраивает, поэтому свободную руку он кладёт на холодную керамическую посуду, а сам тянется ближе к Питеру, опаляет своим дыханием, игриво прикусывает мочку уха. Саша на ласку ведется, но за тарелку хватается сильнее, когда Миша пытается забрать её. — Я мороженое доесть хочу, — поясняет Александр, беззлобно нахмурившись. — Меня ты должен хотеть сильнее, — Москва только приближается. Губами невесомо касается скулы, потом щеки и уже готов утянуть Петербург в поцелуй. — Я хочу, но, — после «но» ничего не следует. Саша, чуть отстранившись, подносит ложку с пломбиром ко рту Миши. Невербальный диалог длится пару мгновений. Москва, конечно, заботу принимает и съедает предложенное мороженое, но всё равно кидает достаточно красноречивый взгляд на Александра. — Мороженое растает, а ты — нет, — в продолжение своих последних слов заявляет Саша, коротко поцеловав Мишу в губы, на которых ещё осталось немного десерта. Московский после этого, на удивление, затыкается и лениво падает головой на грудь Романова. В общем-то, можно было спокойно получать кайф и от простых объятий. Для Миши это относительно в новинку, потому что Саша оказался единственным, с кем приятно и просто полежать: прижаться, почувствовать родное тепло, услышать биение сердца… И сейчас, к слову, пульс у Питера зашкаливал, что нагло выдавало его трепет и волнение. Москва поднял взгляд. Романов всё ещё был увлечён десертом: слизывал с ложки остатки пломбира, причмокивал от удовольствия, смаковал. Внизу живота потянуло. Хотелось увидеть все те же действия в ином контексте. Долго терпеть Миша не мог. Получив свою дозу окситоцина, он скользнул ладонью к Сашиному паху под одеялом. Питер не ожидал такого скорого прекращения их невинных объятий. Ахнул от внезапности и невольно приподнял тарелку, чтобы она не мешалась Московскому. — Ты серьёзно планируешь ещё раз? — дрогнувшим голосом спросил Александр, чувствуя руку Миши, смело блуждающую по самым чувствительным местам. — А ты думал, я это просто так сказал? — Москва театрально изогнул брови. — Мы же всего лишь на десерт перерыв сделали. Вместо внятного ответа Саша рвано вздыхает с тихим всхлипом. Миша обхватил пальцами полувозбуждённый член Питера, массируя и двигаясь вверх-вниз, чувствуя как плоть постепенно твердеет. Романов сильнее цепляется за края тарелки, надеясь не уронить. — А к-как же перерыв? — Мой перерыв закончился, а свой ты можешь продолжать, если так хочешь, — лукаво улыбается Москва. Он откидывает одеяло и стекает вниз, разведя ноги Саши шире, устраивается меж них. Александр выгибается, когда Миша широко проводит языком от основания, посасывает головку, пропускает за щеку и поднимает глаза, чтобы взглянуть на реакцию. Чувствительность Петербурга всегда доставляла чуть ли не столько же удовольствия, сколько и сам секс. Вот и сейчас наблюдать за раскрасневшимся Сашей со сбитым дыханием и расфокусированным от возбуждения взглядом — одно наслаждение. Но, что наиболее важно, — он наконец-то отставил тарелку на тумбочку у кровати, чуть не столкнув свои любимые очки, и теперь сжимал пальцами простынь, не зная, куда бы себя деть от захлестывающей неги. Миша мягко дует на головку, получая от Саши протяжный стон. Только после этого позволяет себе отстраниться и снова подлезть к Питеру сбоку, одной рукой опираясь на подушки, а второй убирая липшие ко лбу пряди волос. — А обо мне позаботишься? — мурлычет Миша, целуя куда-то под челюстью. Саша отзывается сдавленным мычанием, звучащим, на самом-то деле, достаточно позитивно. Он слезает с кровати и усаживается на колени на полу, выжидающе уставившись на Москву. Тот, моментально среагировав, устроился на краю матраца. Питер облизнул губы, сначала лаская крепко вставший член Миши рукой. Прелюдии длились недолго, и Романов почти сразу заглотил до середины. Во рту у него было влажно и вязко из-за большого количества слюны; горячо-холодно из-за мороженого. Москву ведёт. Он невольно кладёт руку на голову Саши, аккуратно надавливая. Петербург намёк считывает быстро: опускается ниже, принимает в себя всю длину, носом утыкаясь в лобок. Пару секунд он привыкает, сжимаясь глоткой вокруг Миши. Московский чувствовал, как связь с реальным миром потихоньку теряется. Романов старательно работал ртом, заставляя Москву забывать обо всём. В глаза даже не сразу бросилось, что Саша свободной рукой дрочил себе. — А я разрешал? — Миша кладёт ладонь на плечо Питера, чуть сжимая. Александр отстраняется, подняв глаза. И выглядел он при этом так хорошо со своими ангельскими чертами лица, припухшими влажными губами, затуманенным взглядом — лучше любой актрисы. Москва от одного вида мог кончить, а это пока что немного выбивалось из планов. — Залезай на кровать, — командует он, и Саша слушается, потому что, в целом, он не может и не видит смысла игнорировать указания Миши в сексе: они ведь в любом случае всегда приводят к чему-то фантастическому. Питер подминает под себя подушки, чтобы иметь хоть какую-то опору, стоя в коленно-локтевой. Всё тело уже била мелкая дрожь. Что поделать, если Московский действительно умеет возбуждать настолько, что и ноющая поясница отходит далеко на второй план. Миша нашарил в складках одеяла тюбик со смазкой и быстро оказался рядом с Сашей, оценивая ситуацию. Вряд ли за столь недолгое время мышцы успели стянуться. На это указывает и внешний вид — припухший и растраханный. Москва льёт немного лубриканта на ложбинку, разводит ягодицы в стороны и трётся членом меж них, размазывая смазку. Петербург лишь сильнее раздвигает ноги, раскрываясь, и глухо стонет, пряча лицо в подушке. Московский как-то зацепился взглядом за зеркало. Конечно, первый импульс, вспыхнувший в голове, — перетащить Сашу туда. Удивительно, что такая идея появилась впервые, несмотря на то, что они уже не первый раз спят друг с другом в этой комнате. Романов разочарованно вздыхает, стоит Мише внезапно отстраниться. А потом от неожиданности глотает воздух, когда Москва, сжав посильнее в руках бедра Питера, тянет куда-то вбок. Александр не противится и поворачивается, поддаваясь действиям Московского, хотя и далеко не сразу понял, зачем это. Осознание приходит лишь тогда, когда Миша заставляет поднять голову, а значит, встретиться взглядом с отражением в зеркале. Саша не может долго смотреть на себя. Предпочитает разглядывать Московского, которого вообще всегда считал до невозможного красивым. А сейчас, когда ещё недавно идеально уложенные волосы нещадно растрепались и падали на лоб, на щеках выступил румянец, а глаза так по-особенному сияли — тем более. Миша замечает, куда так внимательно пялится Питер, и, довольно улыбнувшись, плавно толкается внутрь. Саша громко стонет, прогибаясь. Краем глаза он видит собственную реакцию в отражении, и от этого разум сковывают какие-то новые эмоции: и смущающие, и разогревающие одновременно. Москва выходит наполовину и снова подаётся вперед, пока что осторожно и неспешно, наслаждаясь теснотой и жаром внутри. — Нравится? — своим томным от исступления голосом спрашивает Миша, набирая темп, вжимая Романова в простыни. В ответ Питер только хнычет от эйфории и удовольствия. Пусть и не ясно: спрашивал Москва лишь про вид в зеркале или интересовался состоянием любовника в целом — ответ не изменился бы. А Саша-то всё ещё не мог оторвать взгляд. Не то чтобы он сильно фокусировал внимание на чём-то определённом, но и смотреть в другую сторону просто не получалось. Миша же наблюдал исключительно за Романовым и за его эмоциями. Москва видел, как каждая фрикция отражается на лице Петербурга: он то нахмурит брови, то зажмурится, то раскроет рот в немом стоне. Миша ловит каждое изменение, замечает, как на глазах Саши выступают слёзы после того, как он особо глубоко и правильно толкается внутрь. Александр, как и обычно, не сдерживался в проявлении чувств. Хорошо, что в квартире Московского идеальная шумоизоляция. Саша всхлипывает и сжимается, изливаясь в ладонь Миши. Москва ещё несколько раз рвано двигается и, войдя на всю длину, кончает внутрь. Вероятно, Романова это не обрадует, но есть один аргумент в защиту: презервативы были закинуты куда-то слишком далеко. Петербург падает на смятые простыни, тяжело дыша. Миша кидает взгляд на своё отражение. Он рукой зачёсывает волосы назад, но они совсем не слушаются и вновь падают на лоб. Было решено просто забить. Московский гораздо охотнее оставляет нежный поцелуй на спине Саши, меж подрагивающих лопаток. Питер после этого приподнимается, быстро отворачивается от зеркала и долго смотрит в сторону тумбочки, на которой была оставлена тарелка. — Растаяло, — Романов даже не проверял, но прозвучали его слова так, словно это неопровержимый факт. Так-то, да, пломбир действительно растаял. — Если заказать сейчас ещё пачку мороженого, то успеем и на третий раз до приезда курьера, — прыснул Миша, разлегшись поперёк кровати. Получив неоднозначный, но явно неодобрительный взгляд от Питера, примирительно поднял руки. — Шучу. Но доставку мы оформим. — Оформляй, — вторит ему Саша, устраиваясь рядом. Не глядя он пытается нащупать рукой одеяло и, когда это удаётся, подтягивает его к себе. В такие моменты Миша жалеет, что технологии ещё не позволяют заказывать еду с помощью силы мыслей. Было бы удобно. А то сейчас вставать и идти куда-то (пускай надо сделать лишь несколько шагов и взять телефон) — выше его сил. — Оформил? — сквозь дрему спросил Питер, тычась лицом в край одеяла. Есть теория, что Сашу ведёт от постели Московского не потому, что она супер-дорогая и удобная, а потому что от подушек, от одеяла, от всего тянет тонким ароматом Мишиного шампуня, парфюма, геля для душа и, в конце концов, тела. Москва подбирается ближе, сгребая Сашу в свои объятия. — Оформил, — не вдумываясь, отвечает. Мороженое они закажут только к ужину, когда выспятся.