Ночной гость

На слободу уже давно опустилась ночь, но царь лёг в постель совсем недавно. Ночные кошмары и видения мертвецов давно мучили его, и Иван Васильевич, занимаясь государственными делами до глубокой ночи, надеялся, что от усталости быстро забудется сном без сновидений. С каждым днём он всё сильнее погружался в работу и всё позже ложился, до дрожи страшась подходить к постели. А последние ночи были страшны: к нему в опочивальню каждый раз непременно приходили убитые в последнюю большую казнь. Среди них был и боярин Дружина Морозов, и князь Афанасий Вяземский, и даже сумасшедший колдун-мельник, и много других. Оставался только один казнённый, и его прихода Иван Васильевич боялся больше всего, вместе с тем отчаянно надеясь, что тот отпустит государя. Сегодня был черёд Фёдора Басманова. Царь заснул в тишине, смертельно уставший и никем в эту ночь не тревожимый. Во сне ему виделись какие-то тёмные пятна, страшный хохот, стоны и невнятный шум. Он метался в постели, но не просыпался. Вдруг что-то стукнуло в опочивальне, затихло и спустя пару мгновений повторилось, будто кто-то в сапогах шагнул внутрь. Иван Васильевич подскочил в кровати и вперил взгляд в темноту. Из оконца лился лунный свет, тонкими лучами проникая почти всюду, и глубокая тень была лишь возле двери. В ней Ивану Васильевичу чудилось что-то, но, выдернутый из сна, он едва ли мог понять, что это. Нечто в углу не стало долго держать царя в неведении. Шагнув с тем же стуком, что и прежде, в лунный свет вышел Фёдор Басманов. Он был одет в любимый кафтан, на нём блестели крупные серьги, и чёрные локоны лежали на широких плечах, но вся фигура его была почти прозрачна. Иван Васильевич в ужасе придвинулся к стене, и рука его невольно потянулась за кинжалом, спрятанным под подушками. Басманов неторопливо подошёл к кровати. — Уйди, оставь меня! — тихо прошептал царь. — Отойди, прочь, уходи! Оставь меня! Иван Васильевич повторял одно и то же сбивчивым и хриплым шёпотом, всё плотнее придвигаясь к стене. Фёдор как будто ничего не слышал. Он только как-то странно улыбнулся и опустился на край кровати. — Уйди! Мало тебе было живым изводить меня, так ещё и мёртвым приходишь! Оставь меня, оставь! — царь уже кричал, не боясь быть услышанным кем-то снаружи. Фёдор опустил голову так, что лица его не стало видно, а когда вновь посмотрел на Ивана, тот вновь увидел на его губах странную чуть заметную улыбку. — Зачем ты кричишь, царю? Я не мучить тебя пришёл, государь мой. Ты только послушай меня, прошу тебя! Глаза Басманова засияли в лунном свете, но не было в том блеске ни страсти, ни алчности, ни злобы. Иван Васильевич замолчал, но страх и ужас с его лица не пропали. Он по-прежнему сидел у стены, и рука его сжимала под подушкою рукоять кинжала. — Не нужно держать оружие, оно против меня бессильно. Ты уже убил меня, и вновь сделать тебе это не под силу. Впрочем, если же тебе спокойнее так… Не должно слуге приказывать своему господину. Фёдор, на миг опустивший взгляд, вновь посмотрел в глаза Ивана, и тот понял, отчего заблестели призрачные очи. То были слёзы, вот-вот готовые сорваться с длинных ресниц и покатиться по белым щекам. — Скажи мне, прошу тебя, зачем ты убил меня? Почто? Чем не угодил тебе твой слуга, что ты решил его жизни лишить? Неужто ты поверил Малюте и тому колдуну? Неужто ты так не любил меня, что поверил, будто я колдовать могу? Да и против кого! Государь мой, как же я мог против тебя руку поднять? Иван Васильевич хотел что-то ответить, но не мог произнести ни слова. Тело его не слушалось, и изо рта не доносилось даже хрипа или шёпота. Федя неподвижно сидел напротив и продолжал говорить, а по его щекам стекали редкие слёзы. — Ты не пришёл ко мне, когда я кричал под пытками (из-за которых я наговорил на родного отца!), не подарил ни одного взгляда. Ты подготовил для меня страшную казнь, которую я избежал лишь своею последней дерзостью. Почему? Ты боишься меня сейчас, меня, своего самого верного слугу? Почему же ты молчишь? Иван всё силился что-то сказать, просипеть, но всё было напрасно. Федя смотрел на него неотрывно, но в его глазах не было ни капли злобы или негодования, даже обида — и та была лёгкой мимолётной тенью. Басманов смотрел с искренним непониманием и болью. — Ты убил меня и оставил себя одного. Кто же будет охранять тебя, стеречь твой сон, следить за твоею чашею во время пира? Сколько раз тебе уже чудилось, будто твоё вино отравлено? Скажи мне, царю, было ли такое, пока я был твоим кравчим? Или же ты был недоволен мною, да не сказал этого? Неужто чем прогневил я тебя, государь мой? — Федя… — хрипло произнёс Иван, потянувшись дрожащей рукой к плечу призрака. — Зачем ты лишил меня жизни так рано? Государь мой, месяц мой ясный, за что? Верилось мне, будто люб я тебе был. Не губят любимых люди… Вдруг Федя вскинул голову, улыбнулся как-то изломанно и болезненно, тряхнул кудрями и надрывно рассмеялся. Иван почувствовал, что по щекам его потекли слёзы. — Государь мой, ты чего же, всё боишься меня? — Федя-Федя… Прости же ты меня, Феденька. Люб ты был мне, всегда верен. Доверился я Малюте да словам, которые под его пытками сказаны были, и гнев свой не обуздал. Сгинул ты по моей вине, погиб, меня одного оставил. Федя посмотрел на государя, переменился в лице, будто чего-то испугался, дёрнулся было к Ивану, руки протянул, но они упали безвольно, и одеяла под ними не шелохнулись. Басманов улыбнулся — вновь криво и болезненно, через силу, — и заговорил ласково и мягко, не сводя взгляда утешающего с царёва лица. — Государь мой, не роняй слёз. Солнце уже скоро подниматься начнёт, а ты и не спал ночью вовсе. Не бойся больше, ложись вовремя. Я твой сон, как и прежде, стеречь буду. Не увидишь ты боле убитых, и кошмары твои я успокаивать буду стараться. Спи, государь мой. Федя встал с постели, и его фигура уже вся насквозь была прозрачна. Иван вдруг вспомнил, что другие призраки света всё сторонились, а особенно того, что из окон лился, а Басманов всё в лучах луны пробыл. Иван что-то ещё хотел подумать, но не смог: сон смежил его веки, и последним, что царь видел, была печальная улыбка Феди.

***

С тех пор прошло уже много лет. Ивана Васильевича действительно уже не посещали призраки убитых и казнённых, а ночные кошмары стали до того редки, что он уже и не мог вспомнить, когда же видел последний. Ночи его стали спокойны, и лишь изредка, когда сон подступал уж очень близко, Иван порой видел неясный силуэт в красном кафтане с россыпью чёрных кудрей на плечах. Он был то один, и тогда часто он стоял лицом, и в темноте порой можно было увидеть его глаза, то он стоял и отбивался от разъярённой толпы, которая более никогда уже не пугала царя. И однажды, когда Иван засыпал, он вдруг увидел прямо перед собой Фёдора. Тот стоял совсем близко, и его тело более не было прозрачно. Он протягивал руку и улыбался чуть грустно, как всегда. Федя молчал, и только по его щеке скатилась одинокая слеза. Иван взялся за его руку, подивившись пропавшим морщинам, и вышел вместе с ним под лунный свет. Он знал, что назад уже не вернётся.