»…Не уходи. Ты — смысл всех побед, всех битв, побегов, сломанных запретов, ты — солнцем коронованное лето, ты — небо разрумянивший рассвет. Пусть ничего не вечно под луной, пусть мы — одна лишь пыль в ладонях ветра, но нам идти дорогами бессмертных, пока ты будешь следовать за мной». Джио Россо «Не уходи»
Сонгак. Время правления четвертого императора династии Корё
Тем утром Кванджон не стал читать то злополучное письмо, которое принёс слуга из поместья Ван Чжона. Он долго злился и не мог успокоиться. Не мог понять, на кого или на что он так злится? Его уже с неделю мучили вопросы по этому поводу… Почему в последнее время приходит столько писем от Чжона? Чего он хочет? Что он ждёт от него? Прощения? Нет… Личного разговора? Визита? Вечером, придя в свои покои, он без сил, неспешно, опустился на кровать и опять задумался о том письме. Он вспомнил вопрос, который задал ему Чжи Мон: «Вы не будете его читать?» К чему был тот вопрос? Он должен был уже привыкнуть к тому, что письма от Чжона тут же отправляются непрочитанными в ту стопку. Кванджон устало прилёг, закрыл глаза и тут же уснул беспробудным сном. Ему снилась она. Она сидела на улице, за тем маленьким столиком, за которым он её увидел тогда. Она сидела и что-то увлечённо рисовала. Он подкрался к ней сзади и замер. Хэ Су рисовала его. Вернее его лицо на небольшом плоском сером камне. Тепло разлилось в его груди, уголки губ поползли вверх, а рука сама потянулась в её сторону и попыталась погладить по голове. Она вдруг резко схватилась за сердце и издала приглушённый хрип. В ту же секунду с перепуганным лицом к ней подбежал Ван Чжон, словно пушинку подхватил её на руки и быстро унёс в ханок. И пока он её нёс, что-то начал бормотать о ребёнке и её здоровье. «Ребёнок? Чжон? Не может этого быть. Она не могла!» — раздражённо подумал Кванджон. Но тут же вспомнил свой портрет на камне и в задумчивости не заметил как начал размышлять вслух: — Так вот чем занималась Су! Она рисовала меня? Меня! А ребёнок? Чей же всё-таки это ребёнок? Почему речь зашла о ребёнке? Или я тогда ослышался и сейчас со мной ведёт жестокую игру мой разум? Это всё бред. Бред! Да быть того не может. Но что же это за ребёнок? Чей он? От кого? — и пока вопросы, нескончаемым потоком, сыпались как из рога изобилия, он даже не заметил, что перед глазами сменилась обстановка и сейчас он находится в покоях Су, а на дворе уже достаточно темно. «Су? Это и правда ты? Что случилось? Почему ты такая бледная? Что с тобой происходит? Ты больна?» Эти мысли прервал его младший брат. Тот лежал напротив Су и по нему было видно, что улыбка, которую он пытается подарить Су, не совсем настоящая. Она вымученная, кричащая о боли и страхе. За ней кроется безмерное беспокойство и тревога за дорогого и любимого ему человека. Любимого, да. Как не влюбиться в такое хрупкое и нежное создание. Он давно это понял, и поэтому так бесился при одном упоминании имени Чжона вместе с именем его Су. «Сейчас Чжон пытается шутить и поднять настроение Су? Возможно ли что и тогда было подобное? И вот это я принял тогда за любовные милые перепалки? Какой же я осёл! Всему виной стала моя глупая и чрезмерная ревность. Она застлала мне глаза… Не дала даже шанса на здравые мысли…» А Су смотрит на него с сестринской теплотой, пониманием и благодарностью. Она смеётся над каждой его глупой шуткой и улыбается в ответ. Она воспринимает его заботу как нечто родное. Она всегда его называла братом. Тогда почему же она согласилась на брак с ним? Почему согласилась покинуть меня? Почему? И её глаза… Они другие. В них нет той искорки, которую он так любил. Нет того озорства и жизни. Она говорит одно, пытается улыбаться, а глаза кричат об обратном. Я видел их такими. Это было тогда, когда я ей не отвечал, не писал и пытался её игнорировать. Когда её всеми правдами и неправдами гнал от себя, а она пыталась найти подход ко мне, ворваться в мою жизнь снова, теплом и заботой… Неужели она тоскует обо мне? Я совсем запутался… «И вновь вокруг что-то изменилось. И почему на душе стало так тревожно?» — Где это я? «Покои Су? Лекарь? Что он тут делает? Су? Ты? Ты почему такая бледная и худая? Живот? Ты… Что?.. Ты беременна… Но тогда почему лекарь смотрит на тебя опечалено…» — с волнением и, невесть откуда-то взявшимся, беспокойством думал Кванджон. И снова темнота… Очередные покои, но одно осталось неизменным. Лекарь… — Госпожа Су очень плоха. Боюсь её сердце не выдержит и она умрёт при родах или… — лекарь замолчал. Молчание затянулось. Терпение императора было на исходе. Он готов был разорвать придворного лекаря своими руками, но даже не смог прикоснуться к нему. Только Кванджон в неистовстве замахнулся на него, как тот, словно почуяв неладное, продолжил: — Или умрёт в течение нескольких дней после них. Она очень слаба. Боюсь она даже не сможет встать. У неё не хватит сил восстановиться… Кванджон слушал всё это и не мог поверить в то, что он сейчас услышал. — Чжон, — в неистовстве вскричал он и тут же осёкся. Тот еле стоял на ногах, а по щеке бежала одинокая, скупая слеза. Таким обессиленным он ещё никогда не видел своего брата. Взгляд его был потухшим и обеспокоенным. — Су… Почему? Почему ты это делаешь? — сдавленно прошептал Чжон и, повернувшись спиной к лекарю, вышел из комнаты. А лекарь, резко выдохнув, сел и, печально покачав головой, о чём-то задумался. Кванджон, видя всё это, выбежал вслед за Ван Чжоном. Тот неуверенно шёл по направлению к покоям Су. На нём не было лица, руки плетьми безжизненно болтались и всё время цеплялись за, так неудачно свесившийся, пояс ханбока, только ноги продолжали нести убитое горем тело брата в нужном направлении. Остановившись около дверей в её покои, Чжон собрался с мыслями, выдохнул и вошёл к Су. Та с тихой улыбкой посмотрела на него, одобрительным кивком пригласила войти и ласково погладила свой округлившийся живот. — Тише, тише малыш, успокойся. Чего это ты сегодня распинался? Чего ты буянишь? Ты же обычно спокойный? Что случилось? Ты сейчас похож на своего папу. Такой же активный и непоседливый. Кванджон смотрела на Су, потом на Чжона и вновь на Су, и не мог понять, что же здесь творится. «Почему Чжон стоит и не подходит к ней. На его месте я бы уже давно был около неё, около них. И почему Су говорит об отце ребёнка, в присутствии Чжона, в третьем лице?» Его мысли прервал тихий и нежный голос Су: — Малыш, не бойся, — проворковала она, нежно поглаживая свой живот. Периодически замолкая, прислушивалась и завороженно улыбалась, а в глазах наконец-то засветилась лёгкая, знакомая искорка. — Мама рядом. Я всегда была и буду рядом, я никуда и никогда не уйду. Не слушай никого, кто будет утверждать обратное. Я всегда буду рядом с тобой. Ты может быть и не увидишь меня, но я всегда незримо буду рядом с тобой. Я буду жить в твоём сердце. Я всегда любила и буду любить тебя, как и твоего папу. И твой папа. Он так хотел тебя видеть. Он тоже всегда любил тебя. Не бойся, будь сильным или сильной, смелым или смелой, гордо держи свою голову высоко, неси добро в этот мир, любовь, свет и дружбу. И у тебя всё будет хорошо, — на секунду Су затихла, улыбнулась и продолжила, — я знаю. Так и будет… От этих слов у Кванджона стыла кровь в жилах. Он нутром понимал, что его маленькая звёздочка прощается со своим ребёнком, и от ужаса не мог даже что-то возразить ей, пускай даже она его и не слышит. — Су, — подавленно прошептал Чжон. — Ты всё знаешь? Откуда? Почему? Как? Она подняла голову и лучезарно улыбнулась ему, обдавая остатками своего тепла и нежности. — Всё это время я жила ради этого маленького счастья, Чжон. Ты же сам помнишь, что мне сказал лекарь, после того как я покинула дворец? Чего мне это стоило? Я давно знала, что мне осталось недолго и смирилась с этим. Мне только нужно было подольше оставаться в тени от посторонних глаз и дворцовой суеты. Я думаю мне это удалось, — говорила она, а в глазах плескалось отчаяние, боль и безмерная тоска. — Давай больше не будем… Помоги мне встать. Я хочу выйти в сад. Мне здесь душно. Я задыхаюсь, словно птица в клетке, — взмолилась Су. — Су! — воскликнул Чжон. — Лекарь просил, чтобы ты меньше двигалась и соблюдала постельный режим, — продолжал настоятельным тоном Чжон. — Если ты мне сейчас же не поможешь, я сама пойду. Без твоей помощи, — наигранно насупилась та и начала осторожно вставать, опираясь о спинку кровати. Но тут она внезапно побледнела, вскрикнула, резко схватилась за живот и в мгновение ока упала на кровать. Всё это происходило так быстро, что никто из братьев не смог никак отреагировать. — Су! — в один голос закричали Чжон и император. — Су! — очнувшись от шока, кинулся к ней Ван Чжон. Она попыталась улыбнуться ему. — Со мной всё в поряд… — резко замолчала она, с ужасом рассматривая окровавленную ладошку. — Чжон, — встревоженно прошептала Су. — Спаси моего ребёнка. Спаси его. Он ни в чём не виноват. Он должен жить. Я не могу его так потерять. Только не его. Он… Он мне этого не простит. Я себе этого не прощу. Не прощу себя. Никогда… — срываясь на плач, еле слышно, почти беззвучно прошептала она. Вдруг притихла, стойко пытаясь взять себя в руки, твёрдым голосом сказала: — Спаси его. Его! Не меня… Только его… Кванджон упал рядом с ней на колени и дрожащими руками попытался дотянуться до перепуганной Хэ Су. — Су, что ты такое говоришь? Не пугай меня. Всё будет хорошо. Ты не покинешь меня. Не уходи. Только не уходи, — отрешённо проговорил Кванджон, глядя ей в глаза. А дальше всё было как в страшном сне. Это было в сотни раз хуже самого изощрённого кошмара, который мог вообразить Кванджон. Истошные, нечеловеческие крики, боль, слёзы, стоны, кровь… Много крови… Слишком много криков. Суета… Служанки бегали вокруг его драгоценной жемчужины, то и дело унося окровавленные простыни… В воздухе повис невыносимый металлический, приторно-сладкий запах крови. Крови его Су. Приправленный безнадёжностью, многочасовыми мучениями и ужасом. Он слышал как она кричала, теряла сознание от крика и усталости… Её приводили в сознание, смачивали губы водой, и эти пытки продолжались вновь. Она сжимала деревянные перекладины кровати, и он слышал как они хрустят… От всего этого ему становилось не по себе, и он не знал куда себя деть. Что сделать, чтобы облегчить её нескончаемые мучения. Он и хотел здесь находиться, и хотел исчезнуть, но понимал, что сейчас, именно сейчас, нужно быть рядом с ней. Порой она от боли прикусывала руку до крови и на секунду замолкала. Её лицо стало бледным и безжизненным, но она продолжала цепляться за остатки жизни, которые теплились в ней. Невесть откуда у неё на какие-то мгновения появлялись разгорающиеся искорки огня в глазах, и она с новой силой продолжала бороться за жизнь этого маленького создания. Кванджон на секунду решил выглянуть за покои Су. Он увидел мертвенно-бледного Чжона. Тот сидел под дверьми, сжавшись в тугой комок и с надеждой смотрел на них. Император в исступлении моргнул и решил вернуться назад. Он даже боялся представить, что бы он делал, будь он сейчас на месте брата. Слышать нечеловеческие крики на протяжении многих часов, видеть ворох окровавленных простыней, которые слуги уносили куда-то. Но больше всего пугали моменты, когда наступала тишина. Он бы наверное давно вынес двери и… Дальше он просто боялся думать о том, что мог совершить в таком состоянии. Тут он услышал крик, от которого ему стало не по себе. Крик, исходящий из глубины души. Грудной, дикий, первозданный. Предостерегающий, ожесточённый, пугающий, но в то же время оберегающий, умоляющий и с чем-то смиренно соглашающийся. Словно всё это время Су с кем-то вела безмолвный и тяжёлый разговор, и, наконец, она с этим кем-то нашла общий язык. С ней заключили сделку. «Только какой ценой?» — с ужасом подумал Кванджон. Тут она облегчённо вздохнула и, после секундного затишья, в покоях раздался детский плач. Со оторопел. Посмотрел на Су. Он не верил, что эта пытка уже позади. Что наконец свершилось чудо рождения новой жизни. Родилось их маленькое волчье счастье. На лице Су появился лёгкий розовый румянец, и глаза засветились счастьем. Она умоляюще тянула свои худенькие руки к пищащему свёртку. — Это девочка, — сказала пожилая женщина, бережно кладя ребёнка той в руки. — Сеуль… Доченька моя… Я так тебя люблю, — нежно ворковала она над малышкой, ласково, еле касаясь, поглаживая пальчиком малышку по крохотной бархатной щёчке. Она наклонилась к ней и поцеловала в носик. Но вдруг охнула и чуть не выпустила малышку из рук. Тут же пожилая женщина подбежала и бережно взяла девочку из обессилевших рук Су. — Не бойся, мама рядом. Мама всегда будет рядом, — сказала она, еле слышно, вслед уносившей, её крохотное и долгожданное счастье, женщине и потеряла сознание. — Су! Не уходи! Не бросай меня, Су! — с этими криками на устах проснулся встревоженный Кванджон. — Да что же это… Что всё это было? Что, чёрт возьми, происходит?!***
Император долго сидел на кровати, мысленно перебирая все те события, которые он увидел во сне. «Вы не будете его читать?» — вдруг вспомнил он слова придворного астронома. Его резко бросило в жар, потом по спине пробежал мороз от одной только догадки… Он тут же вскочил с кровати, быстро оделся и вылетел из покоев, перепугав одну половину слуг, а вторую, стоявшую подле дверей его покоев, раскидал словно щепки. Мрачной тенью летел по коридорам дворца, распугивая всех вокруг своей зловещей аурой. Его взгляд готов был испепелить любого, кто попытался бы встать у него на пути, тут же, на месте. В голове была только одна единственная мысль: «Неужели все эти письма были от неё? Возможно ли, что тот ребенок действительно мой?» Всех, кто случайно попадался на пути он раскидывал в стороны с чудовищной силой. По дворцу, среди слуг, тут же пробежалась волна страха: «Волк, волк вернулся…» Он ворвался в тронный зал и присел около стопки писем. Он долго сидел около неё и боялся взять то письмо, которое принесли вчера утром. Он боялся что ошибся, но также боялся потерять драгоценное время, если всё, что он видел ночью, окажется страшной правдой. Император нашёл все, все, до единого, письма, отправленные от Чжона. Нерешительно открыл первый конверт и замер. Внутри был ещё один. И этот конверт был подписан до боли знакомым почерком, его почерком… Вернее, её… «Су! Су… Оно от тебя? Как же так?» Он судорожно, непослушными руками открыл конверт и начал читать: «Жизнь наша подобна сну. Правильная или неправильная, счастливая и не очень, добро и зло, любовь и ненависть — всё это забывается, исчезает по прошествии долгого времени, стираясь из памяти… …Я всё ещё продолжаю вас любить. Когда вы встали подле меня под дождём, когда вы заслонили меня собой от летящей стрелы, после всего этого я никогда не смогу вас забыть. Противоположность любви — это вовсе не ненависть, а расставание… …Я так тоскую по вам, но не могу быть рядом… …Я буду ждать вас каждый день. Каждый день…» Прочитав эти строки, он словно оглох. Он не мог поверить, что так быстро сдался, с такой лёгкостью поверил в её ложь и отпустил её, а она всё это время продолжала его любить. Она думала о нём и ждала его. — Я иду к тебе, моя Су.***
Он выбежал из тронного зала, сбив с ног при этом министра, идущего к нему с новыми прошениями. Тот в ужасе отполз к стене, понимая, что сегодня лучше не попадаться императору на глаза. А Кванджон в это время уже был в конюшне. Резво вскочил на своего ретивого скакуна и вылетел за пределы дворца. Ещё долго во дворце слуги, стража, министры и придворные дамы, которым довелось лицезреть разъярённого императора, шептались по углам и не могли прийти в себя. «Больше нам никто не помешает, Су. Я больше никому не позволю помешать нашему счастью. Никому!» Давно он не был так воодушевлён. Его душа ликовала. Он предвкушал их встречу. Как бушующую встречу пламени и воды. Пускай она будет злиться. Пускай она будет меня гнать. Пускай она будет кричать на меня. Пускай… Я не уйду. Чжон мне больше не помеха. Чжон — это простая уловка. Небольшое прикрытие, тихая гавань… Но чем ближе он был к поместью, тем больше в нём зарождалось чувство тревоги и напряжённости. Что-то пугающее сжимало его сердце. От этого ему становилось не по себе. Подъезжая к имению Чжона, увидел тревожную пляску зловещих языков пламени, а над ними возвышался необычный столб дыма. «Пожар? Су?» — обезумев, он соскочил с лошади и ринулся бежать, но попав за стены поместья, увидел, что ничего из строений не горит. Ханок Су стоит целый и невредимый. Он вбежал по ступеням, раскрыл двери, но никого внутри не оказалось. Внутри было подозрительно тихо, убрано и… безжизненно. Он оторопел и притих. Тут до него донеслись жалобные крики, женский вой и плач. Мужской плач. — Да что же здесь происходит? — вскричал он и побежал на раздающиеся, где-то рядом, крики. Долго бежать не пришлось. В глубине поместья Кванджон увидел огромный костёр и людей. Что-то здесь было не так. В этом всём было что-то пугающее, зловещее. От этого всего хотелось бежать прочь. Хотелось забыть увиденное, а лучше попытаться сильно зажмуриться, вновь открыв глаза, и надеяться, что всё это исчезнет. Кванджон и хотел бы повернуться и уйти, но так этого не смог сделать. Что-то не давало ему это сделать. Он присмотрелся и ужаснулся. Все были в траурных одеждах. — Кто? Кто умер? — сам себя спрашивал император. Он шёл медленно и тяжело. Он пытался рассмотреть присутствующих. Вдруг около костра заметил Чжона. Тот словно безвольная кукла, покачиваясь из стороны в сторону, еле стоял на коленях, а его плечи сотрясала мелкая дрожь. Рядом с ним стоял Бэк А. На нём не было лица. Таким он его видел только в самые печальные моменты. Его сердце кольнуло, и он споткнувшись, остановился. В ту же секунду ноги Бэк А подкосились, и он рухнул на колени рядом с Чжоном и беззвучно заплакал. Затем поднял руку, положил её на плечо брату, и сказал то, от чего у Кванджона перехватило дыхание: — Чжон, смирись, отпусти её. Она так устала. Она застряла здесь, сначала между нами, потом во дворце. Она была заложницей строгих правил, без права на жизнь, свободу, любовь и мечты. Она не смела даже думать, что обретёт спокойную, тихую жизнь. Мы все её любили. Не в силах больше стоять, ноги Кванджона подкосились, и он упав на колени, еле успев опереться на руки, прошептал: — Не уходи. Не уходи. Не уходи. Не бросай меня. Я без тебя не смогу. Ты слышишь меня, Су. Вернись. Где ты? Я пришёл. Это не может быть правдой. И только он успел это сказать, почувствовал как его кто-то схватил за ханбок, рывком поднял с колен и начал остервенело трясти. Он поднял глаза и увидел перед собой гневный взгляд своего младшего брата. — Что вы наделали? Почему вы пришли так поздно? За что вы так с Су? Она вас так ждала! Чего ещё надо было вам? Чтобы она на коленях вас умоляла прийти к ней? Она не могла. Она могла только писать, надеяться, верить и ждать! Она ждала вас и с каждым днём таяла на глазах. Она всю себя отдала вам. Всю. До последней капли, до последнего вздоха… Даже за секунду до смерти она думала о вас… — Чжон, успокойся… — умоляюще проговорил Бэк А. — Здесь и сейчас не место для такого разговора. Неужели она даже этого не заслужила. Не заслужила тихо и с почестями покинуть этот мир. Умоляю тебя, перестань. Всё это время Кванджон не проронил ни слова. Он был не вправе ничего говорить…***
Позже, на закате дня, в покоях Су, Ван Чжон отдал Кванджону и Бэк А письма и прощальные подарки. Подарки в виде камней с их портретами. Увидев камень, Кванджон оторопел, он был точь-в-точь, как тот, что он видел в своём недавнем сне. Все разбрелись по углам, и в этой гнетущей тишине каждый читал своё письмо. «Чжон. Я хочу попросить у тебя прощения за то, что так с тобой поступила. Я поздно осознала, что натворила. Я сделала тебе очень больно, ранила тебя, даже не подумав о твоих чувствах. Я пойму, если ты меня возненавидишь и ничего не захочешь больше обо мне слышать. Прости. Умоляю, прости меня. Мне только остаётся молить о твоём прощении и надеяться, что когда-нибудь ты простишь меня. До глубины души была и буду тебе благодарна за твою помощь, понимание и терпение. Спасибо, что терпел все мои перепады настроения, моё частое уединение и слёзы по Ван Со. Спасибо, что стал моей тихой гаванью, где я смогла отдохнуть душой и сохранить моё маленькое счастье. Надеюсь, ты будешь счастлив и встретишь свою любовь. Су» Ван Чжон медленно достал гребень Су и, отвернувшись ото всех, надрывно застонал. Ему невыносимо было осознавать, что пусть даже такое мимолётное, хрупкое и призрачное счастье длилось так недолго. Что он не смог ничего сделать, чтобы оно хоть на день, на час, на миг продлилось дольше… «Дорогой Бэк А. Спасибо, что ты был в моей жизни. Ты был светлым и тёплым лучиком надежды, заботы, уюта и доброты. Я всегда ценила твою дружбу, веру в самое светлое, что может нас ждать впереди, искренность и преданность. Надеюсь, тебя не сломают все злоключения, которыми так горестно одарила тебя жизнь. Я верю, что ты найдёшь своё счастье. Оно где-то тихо бродит в поисках тебя. Пожалуйста, оставайся таким же светлым, чистым и ярким лучом надежды, каким я тебя знала… Твоя непоседливая младшая сестрёнка». Прочитав эти строки, тихо в углу заплакал Бэк А. Он не мог смириться с тем, что больше не посидит вечером с ней. Не услышит её тёплых, успокаивающих и ободряющих слов. Для него это было уже слишком. Слишком много. Ещё одна потеря, которую он не сможет пережить без последствий. В нём что-то надломилось… Он больше не сможет оставаться во дворце. Нужно уходить, нет, бежать, бежать пока он на это ещё способен… Пока есть силы вырваться на свободу. Здесь больше не осталось никого, кто бы мог его понять и просто рядом помолчать. «Со. Мой любимый Со. Спасибо тебе за мою любовь к тебе. После того, как я однажды обожглась на чувствах любви к одному человек, боялась открыть своё сердце ещё кому-то. Спасибо, что ты был в моей жизни. Спасибо, что ты был тем, кто поймал меня. И я готова ещё и ещё раз появиться на той дороге нелепым розовым, слегка чумазым, облаком. Спасибо тебе за то, что подарил мне такое обжигающее и приятное чувство, как любовь. За то, что только от одного взгляда на тебя, у меня замирало сердце. Спасибо за то, что ты был всегда рядом и отогрел мою душу. Спасибо тебе за тебя. Прости, что не смогла сказать все эти слова глядя тебе в глаза. Я так сожалею об этом. Прости, что так болезненно оттолкнула тебя. Думала, что так будет лучше для нас обоих, но я сильно заблуждалась. Обманула саму себя. Стала заложницей своего глупого и самонадеянного поступка. Я не смогла жить вдали от тебя. Не кори себя ни в чём. Здесь есть только моя вина. Это же ведь я начала. Я первая тебя оттолкнула. Значит мне одной нести всю тяжесть за эту непростительную ошибку. Прошу, не печалься. Не грусти. Помни. Я никогда не переставала любить тебя. Я любила здесь, в Корё, только одного единственного человека. Тебя. Только тебя. Я всегда любила, люблю и буду любить тебя. Твоя Су». Со завыл от боли и тоски. Сейчас он не был императором. Он был вновь, тем самым, раненым и одиноким Ван Со. Он больше не мог сдерживать всей той лавины чувств, которая навалилась на него. Он всё перечитывал и перечитывал письмо Су, в надежде, что сможет прочитать там ещё что-то. После долгого молчания, Кванджон встрепенулся и заговорил: — Почему Су умерла? Что случилось?! — Она долго болела и умерла при родах, — осёкся на последних словах Чжон, а Бэк А замер, боясь последующей бурной реакции со стороны императора. Но на удивление, тот только склонил голову и пробормотал: — Так она действительно была беременна… Что стало с ребёнком? — Ребёнок родился мёртвым… Эти слова больно резанули по ушам и ударили в самое сердце. Он больше не мог здесь находиться. Всё здесь душило его и медленно убивало. Еле встав, он, на негнущихся ногах, вышел на улицу, сел на ступени и завыл. Завыл по своему, завыл так, что всё вокруг притихло, давая ему выплеснуть своё горе. Подул лёгкий ветерок и нежно растрепал его волосы. В этом было нечто родное и дорогое. Листья на деревьях тихо зашелестели, и в этом шелесте он расслышал нежный шёпот его Су: «Со… Со. Мой Со. Мой единственный и любимый Со. Люблю тебя. Я буду ждать тебя. Я найду тебя…»***
Поздно ночью Кванджон покинул поместье Чжона. Он покинул его тихо, без злости на Чжона. Он больше на него не злился. Не мог злиться. Он не вправе был на него злиться и держать обиду. Он видел как братьев подкосила смерть их Су, его Су. На рассвете император вернулся во дворец. Коридоры дворца заполнились сумрачной, тяжёлой аурой его внутреннего испепеляющего огня. Он уезжал императором, а вернулся драконом. Никто не смел показаться ему на глаза, все словно поняли, что сейчас это будет сродни добровольной смерти. Он стремительно ворвался в тронный зал и в один прыжок преодолел расстояние до человека, к которому у него накопилось слишком много вопросов. — Чжи Мон, — схватив того за ханбок и, приподняв вверх, гневно прошипел Кванджон. — Что ты такое знаешь, и что ты скрываешь от меня? Только не говори мне, что на всё воля небес. В этот раз ты меня не обманешь своими витиеватыми речами! Ты ведь знал, что Су умирает! Ты с самого начала знал, что она меня не бросала! Это ты заставил её уйти?! Зачем? Скажи, зачем тебе всё это?! Чжи Мон ещё со вчерашнего вечера готовился к этому разговору, поэтому не был сильно удивлён происходящему. Он только медленно выдохнул и, глядя в глаза императору, сказал: — Отпустите меня, пожалуйста, Ваше Величество. Я Вам сейчас всё расскажу. Всему своё время. Вот время и для этого разговора пришло. Только он будет далеко не из приятных и быстрых. Су знала о том, что я делаю, и приняла свою судьбу. Прошу, примите и Вы свою… Разговор был долгий и тяжёлый. Кванджон не перебивал. Он слушал, и становился всё мрачнее и мрачнее. Он только и мог, что сжимать кулаки, впиваясь в ладони ногтями до крови, чтобы не сорваться и разгромить всё вокруг. «Мы оказались простыми пешками во всей этой чудовищной игре высшего разума без права на счастье, без права на свободу, без права на любовь… Мы отдали слишком большую цену за это…» Только ночью двери тронного зала открылись, и выпустили мрачного чёрного дракона на служение предначертанной судьбе. Ему нужно было просто жить. Просто жить и ждать своего часа. И он его обязательно дождётся… После этого разговора ему было уже ничего не страшно. Но оказалось что ещё один удар ждал его очень скоро. Бэк А покинул его. Он не выдержал. Он решил сдаться. Кванджон без лишних слов отпустил его, в надежде, что тот сам, когда-нибудь, вернётся к нему. А в след ему, дворец покинул и Чжи Мон. Это было началом конца… Теперь он был один против всех. Настало его время. Время исправления ошибок. Время томительного ожидания… Через несколько лет, на озере он обрёл то, что помогло ему продержаться до самого последнего его мгновения жизни во дворце. Теперь он мог с уверенностью думать, что будущее будет таким, которым они его заслужили с Су. Таким, которым он выменял его у небес. Из этого мира он ушёл тихо, без злости и сожалений. Его запомнили справедливым и строгим правителем. Он сделал всё, что некогда обещал Чжи Мону. Теперь он с лёгкой душой отправился на встречу со своей Су.***
Южная Корея. Сеул. Наше время
Ей снилась их только что рождённая крошка. Сеуль. Маленький носик, бархатные щечки, маленькие, но цепкие пальчики. Она пахла счастьем. Она с упоением вдыхала запах этого счастья, нежно целовала в носик и, еле касаясь, гладила по маленькой щёчке… Но это счастье было недолгим. Силы её покидали. Ей нужно было успеть отдать всё своё тепло этому маленькому комочку. Она должна была дождаться его. Должна… Успокаивающая темнота поглотила её и убаюкала в своих объятиях. «Спи. Отдыхай. Набирайся сил, » — нежно шептали ей откуда-то из темноты. Го Ха Чжин с трудом открыла глаза, и резкий солнечный свет ударил по её глазам. Она прикрыла глаза ладошкой и через минуту попыталась открыть их вновь. Перед ней сидел человек в белом халате. — Где я? — Вы очнулись? Не беспокойтесь. Вы в больнице. Самое страшное уже позади. Ха Чжин узнала этот вкрадчивый голос. Попыталась привстать на локте, но у неё ничего не вышло. Её мягко взяли за руку и тихий, успокаивающий голос произнёс: — Дама Хэ или наверное лучше Ха Чжин. Не беспокойтесь. Я никуда от вас не сбегу. — Чжи Мон? Это вы? Как вы здесь оказались? Что со мной? — Вы в Сеуле. Вы не помните? Вас случайно толкнули, и вы упали в воду? Но кое-кто вовремя заметил это, и всё обошлось. — Кто? Кто это был? И я помню совершенно другое. Я же спасала мальчика. С ним всё в порядке? — растерянно шептала Ха Чжин. — С ним всё в порядке, но это было в другой жизни, в другом мире. Вы сами изменили этот мир. Вы пожертвовали своей жизнью ради другой жизни. Не помните? Вы сами об этом умоляли. Смиренно просили спасти крошку взамен на вашу жизнь. Ничего при этом не требуя для себя. Вас услышали. Вам дали второй шанс на жизнь. Теперь вы должны не упустить его, — улыбаясь сказал Чжи Мон, глядя в неверящие глаза Ха Чжин. — Что? Что вы сейчас сказали? Как… — но она не успела договорить. Чжи Мон прикоснулся к её лбу, и она провалилась в сон. Ей снился он. Ван Со. Они гуляют по набережной реки Ханган взявшись за руки… Сидят на аллее озера Сокчхон и любуются звёздным небом… Их первые объятия… Их первый нежный поцелуй… Его глаза, такие родные и безумно дорогие глаза… Вот она признаётся ему в своих чувствах. Она так мечтала первой признаться в них, и это свершилось. Он был так счастлив. Он кричал от счастья и кружил её на своих руках… Она всё это видела и не могла поверить во всё это… — Сеуль, Со, мой Со… Я вас так люблю… — сквозь сон бормотала она. Вдруг она почувствовала как кто-то нежно взял её за руку и обдал таким родным и жарким огнём. Она приоткрыла глаза и тут же встретилась с его обеспокоенным взглядом. — Со? Это ты? Как? Как такое возможно? — удивлённо прошептала она и бросилась к нему в объятия. — Су… Вернее Ха Чжин, успокойся. Это не сон. Это действительно я. Мы теперь вместе. Нам подарили второй шанс. Мы его заслужили. Только… Только сейчас тебе нужно успокоиться. Тебе сейчас нельзя волноваться. А то можешь навредить нашей малышке, нашей Сеуль, — просиял Ван Со, нежно сжимая её в своих объятиях. — Как? Как это возможно… Сеуль? Я беременна? — Да. Об этом я узнал недавно. Эта новость сделала меня таким счастливым. Только потом я понял, что до меня, тогда, в Корё, пытался донести Чжи Мон… Спасибо. Спасибо тебе за неё. Спустя неделю Ха Чжин выписали из больницы. К тому моменту она уже знала всё, что произошло после её смерти в Корё, и до того, как она упала в воду здесь, в Сеуле. Теперь они были вместе. Теперь они никогда не отпустят рук друг друга. Они были рядом. Они были в ожидании их скорого маленького счастья, о котором так давно мечтали…***
…Растворятся в закате печали, Ночь укутает пледом надежд, Мы друг друга в себе отыскали Без обманчивых масок, одежд. Я прошу, никогда не прощайся… Расставание это пустяк, Сквозь туманы свети, улыбайся! Будь надеждой, мой счастья маяк. М. Макаревич «Никогда со мной не прощайся…»