Возможно, я люблю тебя

Южные джентльмены из оставшихся в тылу высказывали поздравления, но чёрная зависть превращала их вежливые улыбки в звериные оскалы. Ретт Батлер степенно склонял торс на каждое из них. Пускать в ход мелкие колкости и ошеломляющие ремарки не было необходимости, даже ехидная гримаса стала бы лишней; гораздо лучше работало самое благородное, едва ли не целомудренное выражение на лице из его арсенала. И никто, несмотря на тихое и неумолимое закипание общего котла, не смел указать ему на лицемерие или припомнить старые грешки. Поздно. Он уже устоялся как отважный капитан, прорывающий блокаду и своей контрабандой спасавший Правое Дело от (неминуемого, посмеивался тот про себя с самого начала) поражения, и как венчаный муж первой красавицы трёх графств. Ретт не спускал глаз со Скарлетт после того, как та едва не выскользнула из его рук. Всё ещё злая на то, что он застал её трогательное и пылкое объяснение с Эшли, она, тем не менее, не сумела отделаться от прозвучавшего ей вслед вопроса: «Вы действительно собираетесь выйти замуж, чтобы насолить? Ведь после того, как Вы это сделаете, у Вашего драгоценного дурачка точно не останется ни единого шанса сбежать из-под венца в Ваши объятья!». Низкий тихий хохот, сопровождавший этот упрёк, маскировал, как обычно, истинное презрение, граничащее с ревностью. Ретт привык думать, что ему это чувство несвойственно. Но перед сном в те же сутки он прокручивал воспоминание о том, как одержимая решительность на лице Скарлетт, уведшей Чарльза Гамильтона в укромное место (библиотека, Боже правый, то ли она ничему не учится, то ли тоже знает толк в иронии), медленно переплавляется в растерянность и ужас от близости к роковой ошибке, а подобающее случаю начало чопорной и манерной речи спотыкливо превращается в набор междометий и скомканную, едва слышную просьбу о чём-то глупом и незначительном, что можно было бы поручить и лакею при всём народе. И понял, как бы ни сопротивлялся сам себе, что неспроста испытывает такое полновесное и сладкое удовлетворение от того, что она передумала. На свадьбе Эшли и Мелани Ретт придержал Скарлетт за локоть. Она с гневом взглянула на него, и её лицо тут же разгладилось от шока: смеющиеся чёрные глаза давали понять, что их обладатель удерживает её не от обморока, а от того, чтобы броситься на скромную маленькую невесту и расцарапать ей лицо вместе с фатой. И знают об этом. Никто и никогда не читал её так беспрепятственно, не разгадывал её уловки в два счёта и тем более не бросал разоблачение ей в лицо с саркастическим хохотом. Это было немыслимо. Скарлетт разрывалась между желаниями избегать чарльстонца с сомнительной репутацией вовсе и однажды взять блестящий реванш, одержать над ним верх и подчинить себе эту буйную чёрную голову. Она раздражалась про себя на то, что он явно и весьма жутко преследует её каждый раз, когда возвращается из плаваний, но сама при этом ни разу не попыталась от него скрыться. Ссылаясь, разумеется, на то, что ей попросту не позволяли. Капитан Батлер поставлял югу снаряды, порох и кринолины. В глазах приверженцев Правого Дела он был героем, спасавшим столько же жизней, сколько бравые солдаты в серых мундирах кладут янки на полях сражений, и все военные фанатики стремились познакомиться с ним и пожать ему руку. На каждом мероприятии Скарлетт тащили к нему «выразить почтение и благодарность» едва ли не силком, и всякий раз у него для неё был заготовлен индивидуальный подарок и не в меру занимательная беседа. Джентльмен не должен был говорить с леди в том тоне и о тех вещах, с которыми он её с ней вёл. Но среди оставшихся в тылу матрон, скучных жёнушек, юнцов и стариков Ретт Батлер предоставлял её мятежной душе самое интересное развлечение. Довольно скоро Скарлетт обнаружила себя зависимой от разговоров, раскрывавших в ней то, что она доселе не просто не надеялась, но и не желала в себе обнаружить. Ретт же лишь смеялся над её смущением, гневом или робостью, и этот весёлый хохот был тем, что не стыдило её ещё больше, а бросало вызов тёмным, потаённым качествам. На благотворительном балу он выкупил все танцы с ней за баснословные деньги. Скарлетт в душе радовалась богатству, из-за которого другие кавалеры ни на дюйм не приблизились к тому, чтобы получить её руку в свою ладонь вместо него. Всю ночь она без устали протанцевала на одном дыхании, ликующая, увлечённая и самая свободная в надёжных и крепких объятьях, а когда под утро Ретт приложился губами к её руке в излишне долгом и жарком прощальном поцелуе — наконец почувствовала, как подкашиваются колени. Но это была вовсе не усталость. Скарлетт уже не волновало, что судачит общество. Скарлетт больше не обращала внимания на мягкие предупреждения матери (тем более, что отцу Ретт успел понравиться, умудрившись как-то раз с ним душевно напиться, перепив его и притащив пьяное тело Джеральда в дом, гостеприимно принявший их в Атланте). Скарлетт теперь не была прежней собой и не могла понять, что с ней происходит. Почему, провожая капитана Батлера на очередной морской подвиг, она сама порывисто схватила его выскользнувшую было из их дружеского пожатия руку, захлебнулась воздухом и покраснела, как дурочка, не в силах выбрать между «будьте осторожны» и «пожалуйста, не оставляйте меня». Почему, когда приехал на побывку Эшли, она стояла, как громом поражённая, и не оттого, что детская влюблённость воспряла в ней к жизни, а оттого, что начисто забыла о его существовании и больше не думала увидеть воочию? Когда Ретт вернулся и в галантном поклоне, не сводя с неё серьёзных чёрных глаз, отвёл свою шляпу за бок, она затрепетала всей душой, не в силах сдержать счастливой улыбки и чудом не вскрикивая от радости и не бросаясь ему в объятья. И тогда, выждав более-менее уединённый момент, он сам подошёл к ней и обнял, зарывшись носом в чёрные кудри. Ретт замер, обвив её тонкую фигурку руками и не дыша, так, что Скарлетт на мгновение показалось, будто ей больше никогда в жизни не удастся почувствовать такого доверия и расположения. Однажды их обыкновенные дерзкие, на грани спора, где она уже не так часто сдавала позиции и больше раззадоривалась, чем обижалась, разговоры привели к её шутке о том, что у Ретта даже нет дома, что превращает фонтаны его золотых денег в бездарный звон исходившихся медяшек. Он посерьёзнел так, что Скарлетт тоже разом перестала смеяться, подумав, что задела больную тему, и уже была готова извиниться, но вдруг Ретт схватил её за руку, как мальчишка, и, скрываясь от прочих гостей на приёме, побежал через сад к конюшням. — Ретт! — несмотря на немыслимую ситуацию, Скарлетт не могла не смеяться и легко поспевала за сдерживающим свою прыть мужчиной, свободной рукой подобрав лёгкие юбки подаренного им модного платья. — Куда Вы меня тащите? Это неслыханно! Если наше отсутствие обнаружат — будет ужасный скандал! — Ваш аргумент так силён, что скомпрометировать Вас — единственное, чем на него можно ответить, — засмеялся вместе с ней Ретт, и звук его грудного раскатистого смеха наполнил её безрассудной радостью и азартом. — Шутка, моя кошечка. Никто не заметит нашего отсутствия, поверьте. Мы так увлечённо путешествовали по залу во время вальса, что, не найдя нас в одном углу, все просто подумают, что мы утанцевали в другой. — Не слышала ничего глупее! — хохотала Скарлетт. Ретт остановился у конюшни и погасил инерцию несущейся за ним девушки, крутанув её вокруг себя и поймав в объятья, как для танца; она автоматически закинула свою ладонь ему на плечо, тяжело дыша сквозь смех. — Не хватало того, чтобы слухи дошли слишком далеко, и мисс Питтипэт упала в обморок ещё и из-за этого! Замечание пошло в их шуточную коллекцию причин обморока девственной матроны, и Ретт не смог не рассмеяться ещё громче, чем прежде. Однако он одним изящным разворотом оставил Скарлетт около конюшни и уже через несколько секунд вывел их лошадей. — Ей давно пора занюхивать соли так, чтобы не мешал мешочек, — насмешливо отозвался Ретт и подал руку, чтобы помочь Скарлетт взобраться в седло. Этот жест остался без ответа. Её смех медленно затих, и она уставилась на ладонь в явном испуге и сомнении, иногда переводя взгляд на выжидающее и спокойное лицо капитана. — Ретт, я… — она отступила на шаг, комкая ногтями край платья. — Правда не могу на это пойти. Он ненавязчиво, но уверенно сократил расстояние, взял её беспокойную руку в ладони, поднёс к губам и беззвучно поцеловал по очереди костяшки пальцев. Зрачки Скарлетт расширились, а дыхание сбилось. — Я всего лишь покажу тебе, что у меня есть дом, — тихо улыбнулся он. — Слово джентльмена, я не причиню тебе вреда. — Вы не джентльмен, — автоматически отреагировала она. — Так же, как и Вы, мисс, не леди. Но она доверяла ему. Несмотря ни на что, она доверяла ему. И общение с ним, а уж тем более — этот момент, всё дальше отдаляло от откровенно нелепых, обременительных устоев, навязываемых всю жизнь. Скарлетт в последний раз обернулась на светящийся золотыми окнами дом. Последний оплот веселья и роскоши в Атланте, замершей в преддверии вторжения янки. — Хорошо, — медленно сдалась она, снова посмотрев Ретту в глаза робко-игривым зелёным взглядом. — Но только если Вы пообещаете, что нашего отсутствия никто не заметит! И, не дожидаясь руки помощи, она сама одним впечатляющим прыжком взлетела в седло. Ретт не скрыл восхищения во взгляде, забираясь на свою лошадь такой же манерой — и они поскакали в ночи, не уступая друг другу. Ретт Батлер жил в удивительно маленьком, но роскошном белоснежном доме креольской архитектуры недалеко от ночного бала. Сердцебиение Скарлетт участилось, когда она поняла, что господа выбирают для своей постоянной вотчины целые поместья, а этот особнячок был создан лишь для того, чтобы было, где переночевать во время частых визитов в Атланту. Ради неё одной. — Удивлены? — мурлыкнул Ретт, словно прочитав её мысли, и Скарлетт зачарованно кивнула. Она смело вошла внутрь, высоко подняв голову и осматриваясь. Чистота и изящество фасада были ничем перед изысканностью внутренних интерьеров, которые радушно показывал хозяин, всюду сопровождая гостью и приглашая её в новые комнаты. В одной из них, рассматривая резьбу на мебели, Скарлетт мельком заметила раскрытый журнал и, за миг сложив в уме длинную колонку цифр, воскликнула: — Матерь Божья, девятьсот семьдесят девять тысяч четыреста долларов и десять центов! Почти миллион! — после чего резко закрыла рот рукой и воззрилась на Ретта огромными глазами. Не отрывая от неё взгляда, он взял перо и вслепую вписал названное число в самую нижнюю ячейку, остававшуюся пустой. — Вы сосчитали это в уме, едва увидев? — членораздельно спросил он. — Отвечайте же, почему Вы замолкли? — Да, но… — И такой ум Вы прятали от меня? — его губы дрогнули, и он, смирившись, позволил себе улыбнуться. Скарлетт гордо вскинула подбородок, тем не менее, облегчённо улыбаясь в ответ. — Что это за суммы? — поинтересовалась она, смело взяв в руки журнал и листая его назад. — Чёрная бухгалтерия. Всё, что я заработал на контрабанде. Вы проявили похвальную наблюдательность: почти миллион, как ожидал и я сам, между нами говоря. Этот журнал должны были сжечь слуги, но, похоже, так и не донесли до камина. — О, негры такие, — приложила ладонь к груди Скарлетт. — На всякий случай не трогают никакие записи, чтобы потом не высекли за то, что не то сожгли. Среди них читать умеют единицы, а ещё меньше из этих — понимают, о чём читают. — Проявлю снисходительность, — задумчиво согласился Ретт. — Но почему Вы так испугались, когда выдали свой арифметический талант? — Мама говорила, что это не женское дело, — потупила взгляд Скарлетт, и её речь, как всегда при упоминании Эллин, наполнилась почти религиозным благоговением. Ретт не ехидничал и слушал с редким почтением, не искореняя в ней базовые чувства к родне. — Она должна интересоваться романами, поэзией, музыкой… но, — в голос возвращалась любимая смелость, — какой в них толк? Барон не расскажет, как выгодно продать тюки хлопка. — Байрон, — поправил Ретт и, подойдя к книжному шкафу, провёл большим пальцем по собраниям сочинений Шекспира. — Романы, поэзия и музыка наделяют глубоким внутренним миром, делают душу красивой, а ум — сдержанным и мудрым… как меня заверяли, — и он знакомо дерзко осклабился, как делал всегда, сводя любую проникновенную речь к жестокой насмешке. Скарлетт не могла ответить, почему ей это нравится. Нежась в симпатии к этому жёсткому, прямолинейному и опасному человеку, она наблюдала за тем, как он медленно подходит к ней, с затянувшейся довольной беспечностью. — Я хочу жениться на Вас, Скарлетт, — сказал он чётко, но тихо и так серьёзно, что Скарлетт подумала: либо ей послышалось, либо это — начало очередной шутки. — Что? — усмехнулась она и замерла, когда Ретт взял обе её ладошки в свои и бережно сжал. — Вы выйдете за меня замуж? Скарлетт с размаху села в кресло, заменив этим действием благородный обморок, и Ретт плавно опустился ей в ноги, пошутив: — Я хотел, чтобы Вы приняли решение, глядя мне прямо в глаза, но, так и быть, постою на колене. — Н-не прямо, а снизу вверх… т-то есть… — Скарлетт вытащила одну из рук и приложила её к щеке. — Ох, Ретт… Вы же… Я… — Хотите ещё раз заглянуть в журнал? — в его глазах плясали черти. — Я его ещё не сжёг. — Ах, Вы отвратительны с этими намёками! — выдернула она вторую ладонь, пытаясь не смеяться. — О каких намёках может идти речь, когда я прямо сказал «выходите за меня?» И это всё ещё не «нет», позволю себе заметить. — Но почему, Ретт? — серьёзно прошептала Скарлетт, отбросив попытки кокетничать или острить. Слишком ошеломлена она была для такого. — Возможно, я люблю Вас, — так же честно ответил тот. — «Возможно»? — недовольно повысила голос она. — Это Ваше юное тщеславие, — проворчал Ретт. — Будь Вы обыкновенной южной красавицей, я сказал бы, что люблю Вас определённо точно. Но с первого взгляда на Вас я понял, что Вы отличаетесь от всех и каждой из них и до сих пор ни разу не ошибся. Мои чувства к Вам нельзя описать быстрым «люблю». Понадобится больше времени. И, к слову, Ваш батюшка дал мне своё благословение. — Мой… что? Когда Вы успели? — Чего стоит сделать на корабле крюк до Тары? — Всё бы Вам насмехаться надо мной, Ретт Батлер! Не удивлюсь, если и это — очередная гнусная… Скарлетт прикусила язык, когда жестом фокусника он извлёк массивное золотое кольцо с россыпью ярких изумрудных и благородных белых камешков. — Прошу, — сладко протянул Ретт, улыбка медлила на его губах, — продолжай свою речь. Скарлетт лишь выдохнула «О!» и как зачарованная птичка потянулась за кольцом. Ретт легко надвинул то ей на безымянный палец, и оно, играя, озарило тонкую белую кисть радужными переливами. — Свадьбу сыграем через месяц, — спокойно подытожил он и, пользуясь продолжающейся гипнотической покорностью Скарлетт, мягко поднял её с кресла и повёл за талию наружу, к лошадям. Она резко оторвала взгляд от кольца и с вызовом посмотрела на него: — Но я не сказала «да». — А я не сказал «люблю». Придётся нам с тобой смириться, что мы не всегда будем слышать друг от друга очевидные вещи. Он пришёл к Джеральду о’Хара в самый подходящий для этого момент и в дополнение к жениховским подаркам пригласил врачей для младших сестёр его невесты и её матери, которых начинали тревожить симптомы тифа. Глава семьи не устоял бы и без этого великодушного жеста. Война подходила к прискорбной для юга кульминации. Последние девушки, доселе гордо перебиравшие кавалеров, теперь хватали всех подряд, будь те калеками, нищими или сочетавшими в себе оба этих патриотичных качества. Катастрофа затёрла непримиримые и строгие принципы и законы, и на фоне её трагедий мутные истории в прошлом у здорового, богатого и обходительного мужчины стали тем, на что можно и нужно закрыть глаза. — Ретт, — шепнула Скарлетт, когда пространство вокруг них предоставило им передышку. — Нам же все страшно завидуют. Не было ни до, ни после никого прекраснее неё в этом ослепительном свадебном платье. Ретт, улыбаясь всем и никому, грациозно нагнулся к её ушку и ответил: — Они ещё не знают, что медовый месяц у нас пройдёт в Новом Орлеане. Что у нас вообще будет медовый месяц. — Знают. — Да? Жаль. Если бы они не знали всё сразу, а узнавали постепенно — завидовали бы больше. Его жена постаралась не засмеяться. Такого насыщенного счастья тихо ненавидящие их за размах торжества люди уже бы не выдержали. Однако любая радость и предвкушение исчезли из взгляда зелёных глаз, стоило Ретту появиться перед Скарлетт в одной ночной сорочке. Она медленно натянула простыню до подбородка. — Ты боишься? — мягким глубоким голосом спросил он, приблизившись к кровати и опершись плечом на одну из её колонн в ногах. — Почему? Скарлетт ответила не сразу, кусая нижнюю губу. Ретт терпеливо ждал ответа. — Хиггинс рассказывала, что это чертовски больно. Усмехнувшись, он осторожно сел на кровать рядом с ней и погладил по щеке костяшками тёплых смуглых пальцев: — Вот как? Так и сказала? — Так и сказала, — приласкалась она к его ладони. — Чертовски больно. — Что же её на такое толкнуло? — беззвучно засмеялся Ретт. — Честность, должно быть, — ответила она и ойкнула. — То есть… дамы в тот раз перебрали грушевой наливки и начали рассказывать всякое шёпотом. — А у тебя ушки на макушке, и, как есть, они ещё много ужасов разболтали о том, что происходит между мужем и женой, — забавлялся он, и Скарлетт сдвинула брови. — Всё как и полагается у супруг самых достопочтенных, одобренных обществом порядочных джентльменов. Но это не мой путь, если ты успела забыть. — Но, Ретт, Вы… — Ты, — вкрадчиво исправил её он, придвинувшись ещё ближе и согревая дыханием влажные ладони. Простыня соскользнула на сложенные девичьи ноги. — Я твой муж, а не господин. Скарлетт набралась смелости посмотреть ему в глаза, и он на мгновение перестал дышать. Такого растерянного и умоляющего взгляда у неё он ещё не видел. Она пыталась храбриться и от кого угодно ещё сумела бы скрыть, что всё ещё оставалась восемнадцатилетней девочкой один на один со страхами у себя в голове, но не от Ретта. Так что — только почти один на один. — Я хочу обнять тебя, — тихо произнёс он, и Скарлетт, поначалу позволив ему двинуть руки вверх к её плечам, вдруг порывисто прижалась к нему сама. — Вот так… — он погладил спину под белоснежной кружевной ночнушкой, успокаивающе запустил пальцы в чёрные вихры. — Ты доверяешь мне? — Да. — Я когда-нибудь делал тебе больно? — Да. — Когда? — Когда использовал моё оружие против меня же, да ещё и поднимал на смех. — Твоё самолюбие граничит с мужским, моя кошечка, — усмехнулся Ретт и, приподняв её лицо за подбородок, посмотрел в глаза, в которых уже не было страха. Благородные бледные скулы медленно залило алым. Ретт почувствовал, как от его близости у Скарлетт сбилось дыхание, и она пыталась не ёрзать красноречиво, но вместо этого крупно подрагивала всем телом. Сила, власть и уверенность, веявшие от него, действовали так на всех женщин, но прежде ему не доводилось ощущать отголоски этого влияния на собственной шкуре. Ретт прикасался к телу любимой души, чувствовал, как она хочет его, несмотря на предрассудки, и сомневался, сможет ли до конца держать этот покровительственный, почти родительский тон. Он не видел в ней дочь. Он хотел её тоже. Ничего больше не говоря, он поцеловал её в губы и подчинил себе ещё глубже. Скарлетт умела целоваться — и от этого было лучше и интереснее, — но сопротивляться чарам не в пример более опытного мужчины не могла и скоро начала трепетать и таять у него в руках, вздыхая сквозь поцелуй. — Я лишусь чувств, — пронзительным шёпотом предупредила она, откидываясь в его руках, когда он с мягким влажным звуком немного отстранился от неё. — Дыши, — обжёг её влажные губы Ретт своим дыханием, и, почти хныкнув, она сама прихватила его губы своими. — Дыши же, дурочка. — Я хочу дышать тобой. Поцелуй меня ещё, — ноготки впились ему в плечи сквозь сорочку, и он спустил рукава ночной рубашки с её собственных, переходя на них жаркими быстрыми поцелуями через белую длинную шею. Скарлетт выдохнула, вцепляясь в крепкие мускулы под смуглой кожей сильнее, но Ретт не почувствовал уколов, не обратил внимание на лунки-полумесяцы, которые ногти оставляли на нём. Он сквозь рубашку взвесил в ладонях спелую округлую грудь, мягко сжал, ощущая упругий каркас мышц, и прикусил горло, из которого пролился первый негромкий стон, сразу после этого успокоив кожу языком. — Ретт, что ты… — пролепетала Скарлетт, словно пьяная. Она ожидала, что её муж просто приступит к тому, что должен был сделать, и готовилась к боли, стыду и холодности после соития. Из всего ожидаемого присутствовал лишь стыд, и от этого было только хуже, но вместе с этим… до одури хорошо. Ретт сверкнул на неё столь же хмельными чёрными глазами в полутьме, и Скарлетт с ужасом почувствовала, как влажно стало между ног. У неё было всего одно предположение, чем это могло быть, и, если так, она хотела умереть прямо на месте от позора. — Давай избавимся от этого, — негромко предложил Ретт и не дал возразить. Сразу медленно потянул рубашку вверх, оставляя дезориентированную и растерянную девушку совершенно беззащитной. Вслед за ней он через спину стянул сорочку с себя, и Скарлетт распахнула рот при виде его фигуры, дорожки жёстких курчавых волос, убегавшей вниз, и… — Можешь упасть в обморок, не стесняйся, — вкрадчиво разрешил Ретт, и уникальные язвительные интонации, будто, насмехаясь над собеседником, он насмехался в первую очередь над собой, немного привели Скарлетт в чувства. — Тебе следовало выбрать в жёны мисс Питтипэт, а то она уже заждалась, — колко ответила та, с вызовом посмотрев ему в глаза. Потому что это было легче, чем пялиться на увитый венами ровный ствол с ощутимым утолщением в центре. Она старалась не думать о том, как сможет принять такое в себя. — Вот это та Скарлетт, которую я знаю, — улыбнулся Ретт и ласково взял её краснеющее лицо в ладони. — Всё ещё боишься? — Безумно, — призналась она. — Теперь — ещё больше. — Да, сердце у тебя стучит так, что я даже здесь чувствую, — мизинцы деликатно постучали по жилкам у неё на шее. — Всё будет хорошо. Тебе будет хорошо. Скарлетт усмехнулась на нервически-высокой ноте. — Почему ты так уверен? — А ты вспомни, как тебя обо мне предупреждали. Коварный растлитель, уничтоживший репутацию невинной девушки из хорошей семьи. Скарлетт помедлила, пока он успокаивающе гладил большими пальцами её высокие скулы и смотрел в глаза по-доброму. — Так эта история — правда? — Не в том виде, в котором её рассказывают. Я бы не взял её, — ответил Ретт. — Лучше было получить пулю в лоб, чем дуру в жёны. Но в целом слухи не врали. Скарлетт вздохнула, закатив глаза. Разговор помог ей немного расслабиться, она даже осторожно вернула взгляд к мужу и приподняла руку, нерешительно перебрав пальцами. Ретт улыбнулся краем рта, взял её ладонь и положил себе на грудь. Под туго натянутой горячей кожей учащённо билось сердце. — У тебя тоже сердце стучит, как у зайца, — рассеянно отметила Скарлетт, двигая руку к центру груди и ведя ниже. Её пальцы не велись беспрепятственно, а проваливались в тонкие бороздки, спотыкались о налитые жгуты, отслеживая рельеф мышц, скользили сквозь густые чёрные волосы. Ретт позволял изучать себя, незаметно кусая нижнюю губу и тёмным жадным взглядом вбирая фигуру девушки. Контраст тончайшей талии и широких бёдер и груди волновал до хрипов в дыхании, до запрокидывающейся самой по себе головы, но фантазии бежали вперёд здравого смысла, и он это понимал. К мысли об ублажении его руками и ртом Скарлетт ещё надо подвести, но ласки в её сторону не должны излишне шокировать. Плавным, но неуловимым движением Ретт запустил руку между стройных ножек, безошибочно разделил пальцами влажные горячие складки и завладел твёрдым припухлым комочком на их вершине. Из Скарлетт словно одним метким ударом вышибли дух. Она сперва не поняла, что он собирается делать, а затем резко покачнулась и была поймана свободной рукой. Ретт опустился вместе с ней на подушки, не переставая чуть касаться налитого клитора кожей большого пальца и долго целовать её в лоб. — Чт-то… что ты со мной… — задыхаясь, вцепилась ногтями в его голову Скарлетт и ахнула, когда муж надавил на точку, о существовании которой она не догадывалась. Слишком сильно. — Тише, — горячие сухие губы поцеловали висок. — Расслабься. Тебе нравится? Он погладил крошечный твёрдый комок по кругу и плавно прижал ещё несколько раз. Скарлетт задышала чаще через нос и напряглась, и пальцы сразу сменили тактику. Скользнув по бокам от клитора, они тронули шелковистую горячую плоть и принялись неторопливо растирать, изредка сжимая чуть сильнее, чтобы нащупать массивную подвижную ножку внутри. Эта ласка оказалась не столь острой, и Скарлетт невольно подалась навстречу терпеливой умелой руке. Острое, покалывающее томление щекотно разливалось по её телу от пальцев, кружа голову и суша рот частыми страстными вдохами. Она приоткрыла потемневшие от желания глаза, встретила жадный внимательный взгляд мужа и мгновенно зажмурилась. — Нет, — умоляюще шепнул Ретт, свободной рукой прижимая её к себе ближе и изгибая другую кисть так, чтобы не сбиваться с мягкого ритма. — Смотри на меня. Он выдержал всего минуту её знойного полуприкрытого взгляда, пока она дрожала и истекала в его руках, прежде чем с тихим рыком впиться в её губы своими. Движения внизу ускорились и сместились выше, снова овладев непосредственно клитором и растирая его незаметно зачерпнутой влагой. Ретт целовался напористо, на грани с принуждением, но Скарлетт с готовностью ответила на его похоть, первой скользнула языком в горячий рот и инстинктивно толкнулась ближе. Её руки обняли шею и плечи мужа, прижимая его ближе в остром нежелании отстраняться, а бёдра сжались вокруг ласкающей ладони, но это не помешало Ретту сместить кисть и протолкнуться в тесное мокрое нутро пальцем. Он приоткрыл глаза, следя за реакцией, но не обещая себе, что сможет правильно её потом использовать, и завладел налившейся левой грудью, пропуская между пальцами твёрдый бархатистый сосок. Скарлетт ахнула, но не остановилась, не окаменела. Пульсирующий клитор теперь упирался в холм на ладони мужа. Она, подрагивая, слабо подавалась бёдрами вверх-вниз и самостоятельно тёрлась, заодно насаживаясь на один палец и растирая сосок о рёбра двух других. Ретт прерывисто дышал, наблюдая за её падением, впитывая всей кожей пробуждающееся сладострастие и приходя в молчаливый звериный восторг от ощущения сжимающихся ребристых стенок, твёрдости чувствительной бусины и тонкой плёнки пота на шёлковой коже. К первому пальцу легко проскользнул второй, и Скарлетт стиснула ровные меловые зубы, запрокинув голову, но лишь сильнее толкнулась бёдрами навстречу. Её ногти оставляли на плечах и затылке Ретта глубокие кровавые отметины, а он едва замечал эту боль, полностью захваченный моментом и тем, как она сбивчиво и умоляюще шептала его имя. — Ты моя, — тот неконтролируемо подался к ней сам, и его член сразу обхватили обе ладони, одна над другой. Он коротко выстонал. — Скарлетт, ты теперь только моя. Пальцы сновали в ней, гладя и раздвигая стенки, пробиваясь дальше, исследуя разогревающееся к глубине нутро. Скарлетт же, сжимая до мужского шипения, гладила пойманный ствол по всей длине. Горячий, с рельефом из вен, странной, приятной на ощупь текстуры, твёрдый, но при этом шелковисто-нежный. Особенно — на уязвимой, открытой влажной головке, пройдясь по которой пару раз пальцами и ладонью целиком, Скарлетт заставила Ретта крупно вздрогнуть всем телом и стиснуть до боли её сосок и клитор. Внезапно он, оставив грудь, мягко перехватил её верхнюю руку, отвёл в сторону и чуть слышно засмеялся. — Это требует практики, дорогая, — пояснил он сквозь затруднённое дыхание на её сконфуженный взгляд. — Ты делаешь правильно, но с такой силой, что мне вот-вот будет нечем выполнить свой супружеский долг. — Прости, — выпалила шёпотом Скарлетт, и он поцеловал вымазанную в предэякуляте руку, которой она пыталась ласкать его, вызвав у неё видимое замешательство. — Всё ещё боишься, моя прелесть? — спросил Ретт, и она покачала головой, снова зарумянившись. — Нет. Это… хорошо. — Как я и говорил, — улыбнулся он и мягко перекатился с ней по кровати, оказавшись сверху. Руки легли по бокам от её тела, упираясь в кровать. — Обними меня ногами. Смелее. Глаза Скарлетт распахнулись. Она поняла, что сейчас всё случится, и её девичество останется в прошлом, но представляла это не совсем так. Её грудь начала опадать чаще и резче в зашедшемся дыхании, но она нашла в себе мужество выполнить приказ, скрестив ступни за крестцом мужа. Ладони всё ещё помнили рельеф и ширину его члена, и Скарлетт упёрлась ими в плечи Ретта: — Стой. Это не может быть не больно. — Больно будет совсем немного, — он поцеловал одну из её кистей на своих плечах. — А после этого боль никогда не вернётся. Ты уже доверилась мне в этом один раз. Ты не пожалела? Скарлетт, зажмурившись, помотала головой и скользнула руками дальше, обнимая его за спину. В пульсирующей от испуганного стука сердца темноте она ощутила, как Ретт направляет член рукой, и её девственности касается сырая от смазки горячая гладкая головка. Она сжалась, сама того не осознавая, но обыкновенное скольжение вверх-вниз по налитой влажной плоти, лишь слегка окунающее навершие члена в скопившуюся на входе смазку, было приятным, и Скарлетт осмелилась приоткрыть глаза и заглянуть мужу в лицо. Тот прикоснулся губами к её носу, щекам, подбородку, крохотными нежными поцелуями унял беспокойство и панику; одной рукой обвил талию, уместившуюся у него на локте. — Вот так, — прошептал он, нежно вложив её щеку в свою ладонь и соприкоснувшись носами. — Моя нежная храбрая девочка. Скарлетт попыталась дышать ровно, когда ощутила неторопливое, но настойчивое надавливание и то, как заныли неразработанные мышцы от одного преддверия вторжения. Но она и впрямь должна была быть храброй, пережить это с достоинством, о котором пространно, но очень заботливо намекала Эллин… Резким и неспровоцированным движением Ретт пощекотал её живот свободной рукой. Скарлетт распахнула глаза и издала какой-то нелепый звук от неожиданности, живот рефлекторно втянулся, на мгновение сделав тугой вход не таким тугим — и целая треть члена проскользнула внутрь без помех, прежде чем оказалась стиснута вновь. Ретт старался не смеяться, держа окаменевшую жену в объятьях. Та же пыталась выйти из когнитивного диссонанса, когда в драматичный и напряжённый момент вступления во взрослую жизнь ворвалась глупая детская забава. — Ретт Батлер, — Скарлетт задыхалась то ли от возмущения, то ли от непривычного ощущения наполненности, распространявшего вокруг себя тупую, но терпимую боль. — Ты… Ты… — Что? — хрипло поинтересовался Ретт, и с этим словом немного смеха вырвалось из его груди. — Ты не имеешь никакого уважения к… — Давай же, мне очень интересно. Я пошёл не по классическому сценарию боль-кровь-слёзы? — Кровь, мне кажется, там всё же есть, — движение головы выдало её смехотворную попытку заглянуть и проверить, что творится внизу. Тесное лоно беспорядочно сокращалось с непривычки. Ретт закусил губу, пытаясь сохранить самообладание. Головку облепили нетронутые пока что стенки, подрагивающие, горячие и насквозь влажные; их крохотные хаотичные судороги тискали член, словно посасывая. От этого темнело в глазах. Хотелось ворваться до конца, в ещё более жаркое и нежное, но Ретт удержался и даже почти ровно ответил: — Я надеюсь, что нет. — Разумеется, есть, — авторитетно заявила Скарлетт. — Это наша… моя первая ночь. — Если тебе так важна кровь, а её там не окажется — я могу порезать себе палец, идёт? — У тебя точно нет никакого уважения! — захлебнулась она. — Так к чему, ты недоговорила? — К… моменту? Ретт басисто засмеялся, уткнувшись лицом ей в изгиб шеи, переходящий в плечо, и поцеловал туда же. Скарлетт довольно выдохнула, но быстро опомнилась и приняла оскорблённый вид. Она всё ещё могла гримасничать. — Любимая, я мог не церемониться, ворваться в тебя, как варвар, получить своё удовольствие и завалиться спать лицом к стене, оставив тебя плакать в одиночестве и зализывать раны. Но в таком случае мне можно было не караулить тебя у венца и оставить это дело кому угодно другому. Как-нибудь в другой раз, если позволишь. — Как… ты назвал меня? Ретт посмотрел ей в глаза, зелёные с золотыми искрами. Ни единой насмешки не роилось среди них, а блеск был мягким, округлым и влажным. Открытым. Он сделал несколько вдохов и выдохов, прежде чем серьёзно произнести: — Скарлетт о’Хара Батлер, я люблю тебя. И всегда буду любить. — Мне кажется, я… тоже влюблена в тебя, Ретт. — У тебя будет целая ночь, чтобы понять точнее, — пообещал он и мягко, успокаивающе поцеловал. Её глаза закатились от удовольствия, веки сомкнулись, кончики пальцев пробежались по крепким плечам и спине, рассылая от невесомого прикосновения толпы мурашек. Скарлетт разгладила их ладонями, зарылась в чёрные волосы, притягивая лицо мужа ближе к себе и углубляя поцелуй. Он ответил ей тихим довольным мурлыканьем, совершил небольшое движение из неё и мягко вернулся, положив начало возрастающей амплитуде фрикций. Движение налитого кровью члена внутри стало новым испытанием для Скарлетт, но она черпала силы из открывшейся взаимной любви и сильнее скрещивала ноги на пояснице Ретта, раскрываясь, подаваясь ему навстречу и постепенно понимая, как нужно принимать его в себя. Он не спешил, наслаждался скольжением в бархатную засасывающую глубину, брал её бережно и терпеливо. Ретт сквозь ресницы любовался прикушенной губой, слабо морщащимся носиком и приоткрывающимися глазами Скарлетт, показывающими лишь белки. Чрезмерное, болезненное сжатие внутри исчезло, выдавая её наслаждение происходящим, и Ретт ощутимо замедлился. Вняв безмолвному предупреждению, Скарлетт тревожно посмотрела ему в глаза, но не засопротивлялась, когда он, не разрывая зрительный контакт, плавно проник в неё самой широкой частью ствола и тут же, не резко, до конца. Оба замерли, глубоко дыша и лаская друг друга руками и поцелуями. Смуглое мужское тело покрывал мелкий бисер пота. — Это… весь? — трогательно выдохнула Скарлетт, широко распахнутыми глазами глядя куда-то поверх спинки в изголовье кровати. — Да. Больно? — Скорее непривычно. Там, внутри… не… не дв… прошу… не… — Я понял, — прервал Ретт и осторожно потянул к себе длинную прядь чёрных волос. Скарлетт послушно опустила к нему лицо и охотно приняла поцелуй, стараясь отвлечься от нестерпимого дискомфорта внизу живота. Они целовались, скорее выпивая горячее дыхание друг друга: едва соприкасаясь кожей. Палец Ретта, легко касающийся одного из ореолов и обводящий сосок по кругу, более чем помогал: в эти дразнящие, невесомые, как и на губах, ощущения вслушиваться хотелось гораздо больше, чем в растянутость, тесноту и воспалённый жар там, где головка упёрлась в непреодолимый тупик, и тело кричало о запрещённости и неприкасаемости этого места. — Больно, — не выдержав, зажмурилась Скарлетт и вцепилась пальцами в простыню. — Как будто слишком глубоко. — Извини, — Ретт слегка отодвинулся, и мучительное давление пропало, позволив ей наконец выдохнуть полной грудью. — Я не мог удержаться и не овладеть тобой до конца. Он воспользовался жалобой, чтобы начать двигаться на всю длину. В первые секунды Скарлетт ощущала лишь механическое скольжение и чуть слышно шипела от него сквозь зубы, потому что это было не очень приятно. Но, по крайней мере, не так больно, как в страшилках Хиггинс — а это уже большая заслуга. А затем она начала различать всё больше и больше… Как после первого в жизни глотка виски, когда сперва рот тебе обжигает чистым спиртом, но потом горечь и пощипывание уходят — и на язык ложатся ваниль, жжёное дерево и другие вкусы один за другим. Скарлетт закрыла глаза, дыша через рот, и осмелилась ногами притянуть мужа ближе к себе. Она прогнула поясницу в мазохистском желании принять его глубже и теснее, царапнула ногтями по крепким рёбрам, припала губами к шее рядом с выпуклостью кадыка и ощутила, как Ретт обнял её одной рукой через лопатки, без труда удерживая верхнюю часть тела на весу и продолжая постепенно ускоряться, пока его губы томительно ощупывали тонкую кожу на доверчиво открытом горле. Прижатая грудью к его груди, она почувствовала мощное биение чужого сердца, вибрацию низких глухих стонов, обволакивающий жар и то, для чего не находилось физического ощущения. То, что жило только в её собственном сердце, но расправлялось за пределы тела от близости, доверия, растущего блаженства и нежных слов, что шептал Ретт ей на ухо в перерывах между частыми поцелуями. Эти страстные глупости, которые он сам вряд ли осознавал и контролировал, вызвали бы у неё взрыв хохота в любой другой момент. Но сейчас, когда их тела находили друг друга и соединялись со стремлением и страстью, а губы припухли и горели от взаимных ласк, они были тем, что завершало картину, вдыхало в неё жизнь. Скарлетт улыбнулась от переполнившего её из ниоткуда счастья и выпустила из живота стон. Маленькие белые ладони бесстрашно отправились блуждать по смуглой коже, сжимая плечи, ведя по спине и стремясь прикоснуться к атлетичным мышцам живота и груди, а в конце концов касались лица и изучали каждую его черту, как никогда до этого. Одним слаженным движением, поддерживая спину Скарлетт обеими руками, Ретт поднял их обоих в сидячее положение — и ошеломлённо втянул воздух сквозь зубы, когда она сразу попробовала двигаться сама. Скарлетт была гипнотизирующей в своём разбуженном вожделении, в перерождении Персефоны из невинной девочки во владычицу подземного мира. Ретт сжал обеими руками её груди, потемневшими от похоти глазами впитывая в память зрелище того, как она льнёт навстречу даже этим бесхитростным, грубым ласкам, не переставая возвышаться на его члене и до упора опускаться обратно. Он застонал в голос, помогая ей двигаться, толкаясь глубже и влажно, до травящего безумия крепко целуя в губы. — Моё сокровище, — шептал он, восторженно сверкая глазами и сбивая похвальный ритм Скарлетт сжатием и покручиванием в пальцах её болезненно-чувствительных сосков. Она задохнулась и едва успела упереться руками в плечи мужа, но всё равно не совладала с собой и уронила себя на его член до упора, причинив себе боль и застыв в беспомощных, умоляющих стонах. Он перехватил инициативу, начиная двигаться сам — неторопливо, но мощно, упруго, с оттяжкой глубоко внутри неё, заставляя задыхаться и стонать ему в шею. — Моя душа, как же ты красива сейчас, когда не помнишь о чёртовых мнимых приличиях. Я покажу тебе всё, я научу тебя черпать удовольствие в слиянии, я развращу тебя так, как ты позволишь, как будешь готова, как способна сама принять свою природу. Сколько же в тебе огня, какие демоны таятся внутри! — Ретт, пожалуйста… — еле выдохнула Скарлетт, слепо покрывая поцелуями мускулистое влажное плечо и всхлипывая. Его пальцы продолжали издевательски-терпеливо мять её грудь целиком и на покрасневших, измученных кончиках, и от этой острой, дразнящей боли она неумолимо впадала в зависимость. — Что? — прохрипел Ретт сквозь пьяную улыбку, оставляя на шее и плече жены россыпь несдержанных ярких отметин. — Мне взять тебя до конца? Ты хочешь ещё? — Ах… Д-да! — Ты выдержишь это? — вторая его рука спустилась по тугому подрагивающему животу. Пальцы, надавив, помассировали клитор — и Скарлетт с криком выгнулась всем телом, дрожа и всхлипывая. — Я больше не буду щадить тебя. Ты примешь меня полностью. — Да, — задыхаясь, лихорадочно ответила она, обезумевшая от ласк. — Только не останавливайся… Ретт поднял её с себя, перевернул на живот и навис сверху раньше, чем она успела договорить. — Как скажешь, моя прелесть, — пророкотал он Скарлетт в затылок, беря её руки своими и заводя за спину. Дал несколько секунд на то, чтобы освоиться с беспомощностью и овладением. — Ты не передумала? — Нет, — мотнула головой она, и от дрожащего хриплого голоса, от дико блеснувшего зелёного глаза у Ретта перехватило дух. — Сделай меня своей. Дай мне всё. «Ты не выдержишь», — подумал он в первую очередь, но говорить ничего не стал. И, несмотря на игривые угрозы, сдержал пыл, с которым ворвался обратно в её тело, но во взвитом темпе оказался совершенно искренним. Скарлетт распахнула глаза и закричала. Если бы не удерживающие её руки, одна из которых вновь завладела соблазнительной округлой грудью, а другая оставалась на её стиснутых вместе запястьях, она бы ни за что не удержалась на месте. Плечи тянуло и ломило от неестественного положения, но это искупала полнота ощущений, где и бешеный напор, и жар от движений твёрдого члена, и болезненное растяжение с жестоким, резким финальным толчком в самое глубокое, сокровенное, куда никому не должно быть доступа. Это соитие не имело ничего общего с тем, что ей удавалось услышать от других женщин, приоткрывавших завесу в тайную тайн. Оно было диким, грязным, греховным, беспощадным, почти жестоким и несомненно сводящим с ума. Каково же было ошеломление Скарлетт, когда она, словно взлетев на гребне изумительно-чистой ревущей волны и застыв на миг в невесомости, различила в этом вихре жара и несдержанности нежность и трепет. Ретт всё ещё щадил её юность. Ориентировался на тело, голос и дыхание, всецело вслушивался в желания и мольбы, держал руки всё это время так, что она могла выдернуть их при первой попытке — да только вот не хотела. Он постоянно успокаивал её нежным шёпотом, неуловимой в громком и порочном представлении лаской, заботой о безопасности и комфорте — до тех пор, пока не перестал владеть собой окончательно и не причинил Скарлетт настоящую боль, короткую, но яркую, когда вонзился в неё до самого корня и со сдавленным стоном в затылок наполнил семенем. Она отчётливо и отчего-то гордо поняла, осязая распалённым нутром проливающиеся в него струи, что вот он — пик мужского наслаждения, ради которого мужья терзают своих жён и не дают им ночами покоя. Так ли это мученически, как её всю жизнь стращали? Ретт пришёл в себя после оргазма, разжимая отчаянные объятья и перекатываясь со Скарлетт на бок. Под его прояснившимся взглядом она сползла с члена, и при малейшей гримасе боли Ретт подхватил её в объятья, прижимая к себе и удобно укладывая рядом. — Больно? — спросил он тихо в который раз. — Очень непривычно, — мягко ответила Скарлетт, слишком уставшая и разморённая для любой из своих привычных шпилек. Да и не хочется больше их пускать, когда Ретт гладит костяшками лицо, заботливо прочёсывает пальцами волосы, успокаивает разгорячённую кожу лёгким массажем, а в теле поселилась плавящая, нежная истома. — Но… это совсем не плохо. Мне понравилось. Мы… можем делать это почаще? — Сколько захочешь, Скарлетт, — шепнул Ретт, целуя её в макушку. — Я люблю тебя. До сих пор неровно дыша, он пристально посмотрел Скарлетт в глаза, открытые честные глаза, и взгляд его вновь потемнел. Ретт глубоко поцеловал её, провёл пальцами по всей позвоночной впадине, пока его ладонь не зарылась в чёрные длинные кудри, удобно удерживая маленькую умную голову. Скарлетт с жаром ответила на ласку, оплела мужа руками и ногами и приникла к нему без остатка. Ретт весь мелко дрожал от счастья. Шероховатые ладони прошлись по всему женскому телу, успокаивая укусы и засосы на молочных плечах и шее, накрывая взгорья хрупких лопаток, оглаживая грудь и живот, прослеживая милые ямочки на пояснице, обводя волнующий силуэт бёдер, пока не обласкали руки и не переплелись с ними пальцами — и лишь после этого поцелуй закончился. Как и дрожь, над которой Ретт сумел взять контроль и натянуть привычную маску холёного саркастичного мерзавца. Скарлетт хитро улыбнулась ей. — Мне нравится, что ты поняла это после того, как я извалял тебя по святому брачному ложу и вытряс всю душу, а не после того, как осторожничал и был таким нежным и бережным, каким только было возможно, — заявил Ретт тягучим чарльстонским выговором. — Заткнись, Батлер, — ответила Скарлетт, как ирландка. — Это именно то, о чём я сказал.