У костра

Генри оставил Джетта сидеть у дерева, потому что тот со своей ногой мог только ломать ветки, а не собирать их. Когда Генри насобирал достаточно сушняка, то уложил ветки так, как его учил отец: палаткой, а внутрь положил с трудом найденный сухой хворост. — И как ты?.. — Генри поднял на него взгляд и внезапно осознал: Джетт-то и знать не знает о его… причуде. Осознание этого факта бросило Генри в дрожь, и он едва не осел на землю от тут же накатившего облегчения: у него же с собой огниво! Идиот, и как мог забыть? — О, точно. А я уже подумал, что ты сейчас снимешь перчатки, зажжешь нам костер, а потом, когда я пригреюсь, убьешь меня и зажаришь. Джетт шутил, но почему то такое представление о даре Генри его немного расстроило. Генри приказал себе об этом не думать. — Вообще, не советую меня есть, — заново начал тараторить Джетт, и Генри подумал о том, что рыжий, возможно, молчит только для того, чтобы перевести дыхание от безостановочного потока слов. — Я костлявый, подавишься. Ну, безусловно, таких костлявых, как я, пруд пруди, взять хотя бы девчонок… Тут его лицо приобрело не то мечтательный, не то смущенный вид. Генри заинтересовала такая перемена, и он почему-то решил его подтолкнуть, прекрасно зная, что он и сам продолжит: — Девчонок? — Ух, приятель. — Улыбка Джетта расползлась по всему его лицу. Сейчас он был похож на пригревшегося, довольного зверька. Он мелькнул своими чуть прищуренными глазами: — Будто сам не понимаешь, о чем я, вот честное слово. Генри мотнул головой. Последний раз он ощущал себя вот так вот, когда сидел с отцом у печи и выстругивал стрелы. Они всегда о чем-то говорили, что-то обсуждали, и отец давал советы, которые всегда были рабочими. — Нет, не понимаю. — Он чуть придвинулся к нему, все так же на всякий случай сохраняя дистанцию. Хотелось внимать каждому слову рыжего. — Объясни. Джетт пару раз моргнул. Свет от огня заставлял его волосы гореть. — Да ла-а-адно, — медленно протянул он. — Ты ж парень хоть куда, не верю, что ни одна красотка на тебя глаз не положила. — Зачем ложить на меня глаз? Кажется, та вещь, после которой люди громко смеялись, называлась шуткой, и Генри даже не понял, что пошутил. Но Джетт рассмеялся. Рассмеялся не громким и заливистым хохотом, а тихим смехом, будто специально для Генри. Не для деревьев, не для костра или звёздного ночного неба, а именно для Генри. — Ты странный, — с чувством сказал он. Генри вздохнул и, рассудив, что Джетт нападать не собирается, сел к нему боком и к костру лицом. Тот пускал искры, тихо трещал и гудел. Наводил на размышления. — А что значит «целоваться»? Щеки Джетта мигом покраснели, не понятно, от костра или от вопроса. Он поднял взгляд на Генри. — Ты серьезно не знаешь, или просто хочешь меня поцеловать под таким вот замысловатым предлогом? — Джетт подсел ближе, теперь они касались плечами и бедрами. Лицо Джетта было так близко, что Генри мог с легкостью различить каждое темное пятнышко в его зеленых глазах. — Я хочу знать. — А тебя можно поцеловать?.. — Голос по какой-то непонятной причине скатился в шепот. Джетт так близко… — Если хочешь, — шепнул Джетт и наконец преодолел ничтожное расстояние между их ртами. Генри не отпрянул, округлил глаза, не зная, что делать, что происходит в целом. Губы Джетта были покусанными, но мягкими и влажными. Когда он отстранился, Генри сглотнул. — Отвратительно целуешься. И тут же вновь прильнул к нему, но теперь настойчивее, словно лисёнок, в порыве азарта выпустивший когти. Острый язык Джетта проник в рот Генри, и он рвано выдохнул: это оказалось очень, очень приятно, и в каком-то необъяснимом порыве Генри распластал ладонь на затылке рыжего, чтобы было удобнее. Стон, который издал Джетт, Генри воспринял как одобрение и почувствовал недовольство, когда Джетт внезапно остановился. Джетт оторвался от него с тихим чмокающим звуком. Его губы были мокрыми, и Генри увидел тонкую паутинку слюны, тянущуюся между их ртами. Пальцем, затянутым в ткань перчатки, он порвал её, а потом вытер нижнюю губу Джетта. И чуть не вскрикнул, когда рука Джетта вдруг нырнула ему под рубаху и провела по животу. Это прикосновение холодных пальцев, кожа к коже, привело Генри в состояние туманности, бесконечного наслаждения, от которого в штанах стало тесно и неприятно. Когда пальцы Джетта ловко расстегнули пряжку на ремне, Генри почувствовал, как во рту разом пересохло. — Что ты… — все скатилось в невнятные мычания: Джетт смазанно поцеловал его, сжал где-то внизу, и Генри, забыв вообще обо всем, что-то прорычал Джетту прямо в поцелуй. Хотелось больше, хотелось ближе, хотелось, чтобы Джетт тоже чувствовал то же самое. Это были странные, быстрые мысли, и Генри решил, что так и сделает. Мягко лег на спину, увлекая Джетта за собой, удостоверился в том, что им обоим удобно и попытался повторить жест Джетта. И попал в точку. Он получил в ответ на свои действия нечто совсем удивительное: тягучий, до искр перед глазами сладкий стон. — Генри, надо… — Не договорил — Генри впился в его открытый рот поцелуем, грязным и уж точно не нежным. Джетт полулежал на нём, выгнувшись. Они оба тяжело дышали, целовались шумно, мокро и так самозабвенно, что слюна уже стекла за пределы, но им обоим было на это наплевать. Джетт стонал громко, сорванно, что-то бормотал. Генри отдал бы само Сердце волшебства за то, чтобы слушать его вечно, чтобы вечность прижимать его к себе, целовать, дарить свои прикосновения и получать такие же, но гораздо более умелые, в ответ. В туманном сознании пронеслась мысль о том, что Джетт слишком громок. Их могут услышать. И единственный верный способ затыкать Джетта нравился Генри до безумия: поцелуи. Джетт вдруг спустился чуть ниже и принялся посасывать ему кожу на шее и ключицах, обжигая его своим ртом, будто бы желая выжать из Генри максимум, словно это все — какая-то проверка. — Перчатки, — вдруг хрипло сказал он. Генри, не помня самого себя, тихо прорычал на выдохе: — Чего?.. — Хочу тебя… б-без перчаток… Голос сорвался в дрожащий, нервный и тихий лающий смех, и Генри вслед за ним ощутил нечто, что, наверно, ощущаешь, когда кожа испаряется и взрывается сотнями огней. Какое-то время они лежали друг на друге, переводя дыхание, осмысляя. Затылок Джетта был мокрым от пота, а сердце колотилось в ребра. — Вот. — Джетт, крякнув, перекатился и лег рядом на спину. Он вытер руку, испачканную в семени Генри, о гнилую траву и быстро привёл себя в порядок. Генри повторил за ним, но все его действия все ещё были вялыми: он никак не мог отойти от произошедшего. — Примерно так люди и целуются, чудик. Этим обычно не занимаются с незнакомцами. — Его взгляд потупился. — Хотя, зачем я тебе это объясняю, ты же не тупой. Генри вздохнул. Дышать было легко и свободно. Словно тело наоборот восстановилось после этого тянущего, разрывающего ощущения чего-то дико приятного. Он смотрел на звезды. — А то, что было потом?.. Джетт повернул голову и одарил его тусклым взглядом. Его лицо было красным, шея блестела и на неё налипли волосы. — Возможно, начало истории. — Его рука нащупала ладонь Генри, и они переплели пальцы. Удивительно, но это было так же приятно, как и целовать губы Джетта. — Может, просто потерянный эпизод. И Джетт закрыл глаза, тут же тихо засопев. Генри позволил себе то же самое: расслабился, придвинулся к Джетту, на одну ночь забыл обо всех заботах, о Барсе и Сердце, о Освальде и прочим. Сейчас это было далеко. Они заснули, слушая дыхание друг друга. Их сердца сплелись навеки. Про перчатки никто не вспоминал.