«Я ведь всего только и хотел попытаться жить тем, что само рвалось из меня наружу. Почему же это было так трудно?» (с) Герман Гессе
Как люди справляются с разбитым сердцем? Заливают страдающую душу алкоголем, мороженым и слезами? Всегда ли это может помочь… Если брать за основу скудную статистику, впервые сердце разлетается на ранящие душу осколки еще в средней школе. Тогда, когда простая симпатия перестает быть детской игрой и начинает перерастать в серьезные чувства. Молодой душе с таким давлением справиться сложно, особенно когда сталкиваешься с этим впервые. Особенно, когда остаешься один на один с разбитым сосудом сердца, из которого хлещет боль, перемешанная с кровью. И кто-то находит свое лекарство от этого недуга: напивается, целует других и теряет самого себя до следующего отрезвляющего удара. А кто-то в страхе прячет свое сердце за цельнометаллическим панцирем, не желая наступать на те же горячие грабли вновь и вновь. Кто-то в страхе прячет свое сердце… Кто-то прячет так долго, что начинает верить в то, что больше не умеет чувствовать. «– Ён-а, ты не хочешь прогуляться со мной после занятий? – сердце пропускает несколько ударов, перед ним снова она, и ее темные глаза так близко, что еще немного, и их ресницы соприкоснутся. Она отстраняется, как обычно вертит головой, откликаясь на возгласы подруг, и неряшливо поправляет волосы, а его голову как будто в кипяток опускают и тут же окатывают ледяной водой. Он запоздало тянет улыбку и сумбурно кивает несколько раз. – Отлично, тогда подождешь меня, ага? Нужно будет занести бумажки учителю. – челка снова лезет ей в глаза, и она смеется заливисто, затем снова поправляет ее, немного смущаясь от прямого взгляда одноклассника. – Ён-а! Ты чего завис? – Да, да… Конечно, да! Я подожду… Он опускает глаза к разбегающимся по странице учебника иероглифам и кусает губы. И как только девчачьи голоса стихают за дверью, он закрывает свои красные до жара уши ладонями и неистово улыбается, прячась в своих отросших волосах. А еще думает, что вот-вот расплавится под давлением собственных чувств.»***
Учебный год начинался в марте. Еще холодном, напитанном концентрированным запахом холодной зимы и влаги. На автобусных остановках, на тротуарах, в машинах, в магазинах - везде мелькали одни школьники, где-то старшеклассники, укутанные в десять шарфов и пуховики до земли, где-то середнячки, у которых в крови дух молодости еще только разыгрывался, а где-то еще совсем детишки с рюкзаками на размер больше их самих. Смешная картина. Настолько, что хотелось опуститься на землю и горько заплакать. – Субин-а, ты не забыл деньги на обед? А спортивную форму? Не замерзнешь без шарфа? Может я все-таки достану его… – Мам, все хорошо. Это только первый день, ничего страшного не случится, если я пойду без шарфа. - Субин улыбнулся приободряюще и нежно потрепал мать по плечу. Почему-то в его первый день она волновалась больше, чем он сам. Оно и понятно, выпускать своего ребенка в «люди» спустя столько лет обучения на дому. Субин сам смутно помнит, когда он последний раз был в обычной школе, наверное, тогда ему и восьми отроду не было. Просто помнит, как одной снежной зимой вместе с мамой они покинули город и приютились в бабушкином деревенском домике, где до ближайшей школы было, как до Луны. Его родители тогда только развелись, тяжелые были времена. – Позвони мне как только закончатся занятия, я заберу тебя! - женщина тревожно осмотрела сына, вылезающего из машины в этом его огромном пуховике, и поджала губы. – Не волнуйся, я могу добраться до дома на автобусе. Тем более, тебе еще столько всего нужно распаковать, не хочу тебя дергать. – Эй, ребенок… – договорить она не успела, юноша уже закрыл дверцу машины и оставил для матери озорную улыбку через стекло, тут же одними губами произнося что-то близкое к «Не волнуйся!» На небе все сгущались тучи. Как бы снег не пошел в такой-то дубак. Из-за голых скелетов деревьев окружение казалось абсолютно пустым, как будто чистое поле, по которому ездят всякие сумасшедшие, потому что в такую погоду только сумасшедшие решатся выйти из дома. Но Субин слишком долго ждал этого момента, ждал, когда он наконец сможет перешагнуть порог школьных дверей, а не деревянную балку на входе в их деревенский дом. А когда наконец вступил на бетонную плитку ступеней… – Такой красавчик.. Посмотри-посмотри! – Он новенький? Я не помню его… – Может перевелся? В каком он классе? Такой милашка! Вообще тогда Чхве Субин и не знал, как много внимания он может к себе привлекать. Еще немного, и, наверное, почувствовал бы себя в дораме, потому что шушуканье девушек вокруг было слишком заметным, слишком громким и слишком…слишком. Не привыкший к такому, он растерялся окончательно. Уверенность пропала, будто бы ее и не было совсем. Оставила его наедине со сковывающей паникой посреди коридора, слезно помахав ручкой на прощание. Неожиданно на плечо легла тяжелая рука, а еще где-то сзади раздался негромкий и размеренный голос. – Эй, не видел тебя здесь раньше, ты перевелся откуда-то? Субин обернулся, ловя взглядом две мальчишечьи фигуры. Они оба были ниже него самого, хотя мало кто вообще мог посостязаться с Чхве Субином в росте. Однако смотреть на них было очень занятно, один был похож на перезаряженную батарейку, из которой рвалась лишняя энергия, он был темноволосым, чуть повыше второго, а еще улыбался очень хитро и постоянно дергался из стороны в сторону, как болванчик. Второй же, в отличие от гиперактивного ребенка рядом, был спокоен, на его лице застыло добродушие и заинтересованность, прикрываемая только отросшей светлой челкой. – Что-то вроде… Я Чхве Субин, двухтысячного года рождения. - Субину показалось, что он переборщил с формальностями, даже слегла поклонился и тут же засмущался как на утреннике в детском саду. – Хен получается… - темноволосый заулыбался еще сильнее и резво захлопал глазами, взбудораженно протягивая обе руки для рукопожатия. – Бомгю, кончай клоунить. – Поправочка! «Бомгю-хен»! как ты можешь быть так неуважителен со мной, хубэ! Блондин вздохнул озадаченно, тут же поправляясь в манере уставшего от дрянной жизни человека. Он поднял на Субина взгляд, полный какого-то сожаления то ли об этой перепалке, то ли о своем бытие в общем. – Извини за это. Меня зовут Кан Тэхен, я на два года младше. А это - Чхве Бомгю, 2001 года рождения. – названный Тэхеном поправил свой пиджак, вальяжно цепляя его за края, и удовлетворительно проследил за тем, как в ответ немного запутавшийся в числах Субин заторможенно жал руку Бомгю, и тот наконец-то начинал успокаиваться. – Бомгю хотел подружиться с таким высоким красавчиком, так что, надеюсь, ты не будешь против нашей компании? – Эй! Ты слишком прямолинейный, зачем ты спугиваешь мою добычу?! – Все в порядке, я не против. Вы типа… Единственные, кого я здесь пока что знаю. – Ну это пока! Видел, как на тебя девчонки пялятся? Только зашел, а уже такой популярный! - от спокойного Бомгю вдруг не осталось и следа (а был ли он вообще), он взорвался как торпеда, выпущенная со дна океана. И Субин смотрел, смотрел и невольно улыбался, потому что подобранное Тэхеном ранее слово «клоунить» идеально ему подходило. – Пожалуйста, игнорируй его. Ты еще не видел, в какой класс попал? – под неистовое «Эй!» Тэхен подтолкнул новенького вперед, аккуратно прикасаясь к его спине. Поводырями они довели его до большого столпотворения людей, чуть ли не прыгающих друг через друга, чтобы найти свою фамилию в списках распределения по классам, и, кажется, там же решили оставить. – Мы зайдем за тобой в обед! Не потеряйся, Субини-хен! - над ухом комариной трелью раздался голос Бомгю, еще немного, и помимо этого голоса в своей голове Субин больше ничего не услышит. Нарвался ведь на младшеньких… Как он далее оказался среди толпы - помнит смутно, зато хорошо помнит, как вместо своего имени в списках увидел карамельные глаза, затухшие и почти неживые, но настолько красивые, что дыхание перехватило за долю секунды. Как они появились среди одинаковых лиц, так же и пропали - быстро и незаметно. И их прекрасная блеклость сменилась крупными черными иероглифами: «Чхве Субин. Класс 3 - 3.»***
За окном кружила метель. Не каждый день увидишь снег в марте, так еще и в таком большом количестве. Белые хлопья кружились в бешеном танце легкой вьюги, жадно вбиваясь в школьные окна. Литература была никому не интересна, голос учителя служил скорее лишь приятным фоном. Бархатные речи Джульетты сменялись пылкостями Ромео, а снег все продолжал заполонять улицу. Весь стадион был покрыт влажными белыми пятнами. – К вечеру растает. - хриплый голос над головой выбил из головы всех Джульетт и даже мысли о нескончаемом снеге. За словами последовал еле слышный, но очень даже ощутимый вздох прямо в макушку. Субин повернул голову и опешил, вновь встречаясь с теми карамельными глазами, уже заставившими его задыхаться как чертова астматика. В этот раз «те глаза» смотрели прямо на него, в упор, их блеклая меланхоличность заслонилась хитрым прищуром. – Ты же Чхве Субин, да? Учитель попросила тебя зайти к ней перед обедом. – А… - в каком мире Субин крутился, раз так долго не мог сообразить, что от него требуют? Парень с «теми глазами» помахал перед ним своей ладонью, разрывая нить между Субином и другим миром и возвращая его обратно в реальность. – Эй? Ты меня слышишь? - Субин проморгался расторопно и уверенно кивнул, в ответ получая кошачью улыбку от уха до уха. – Отлично, ты только не забудь! Его легонько похлопали по плечу и уже под глухие возгласы из коридора «Ёнджун, ну ты скоро? Булочки закончатся!» Субин поднялся из-за парты, взглядом провожая за дверь классной комнаты только что мельтешащего перед ним парня. Он выдохнул разочарованно - даже лицо не успел рассмотреть, соскреб тетради с парты в рюкзак и, бросив его под стол, быстро вышел из кабинета. Учительская, да?