Задеть за живое

      Первое, что он видит, открыв глаза — пепел. Пепел покрывает его с головы до ног, клубится в воздухе, когда он встает из своей могилы, осыпается с лица и ладоней. Он не помнит своего имени, не помнит своей жизни. Все, что он знает: когда-то давно он дал клятву найти… кого? Этого в памяти не сохранилось — и он просто идет вперед. Отмахивается от потерявшей разум нежити голыми руками, спускается к развалинам, минует спящего гиганта, на спине которого пульсирует и маслянисто поблескивает какой-то черный паразит. Ноги словно сами ведут его к полуразрушенному храму, покрытому пеплом.       — Здравствуй, Пепельный, — слышит он тихий голос, и оборачивается. Хрупкая, высокая девушка протягивает к нему руки. — Ты здесь, чтобы вернуть Повелителей на свои Троны?       Он пожимает плечами. Эта цель ничуть не хуже другой.       Костер разгорается под его рукой, лижет пальцы — но он не чувствует боли. И бесстрашно шагает в пламя, которое переносит его к замку. Что-то отзывается в его душе, когда он видит тлеющих драконов. Смутная, слабая искра, которая гаснет, стоит ему сосредоточиться на ней.       Неважно. Из пепла он вышел и в пепел вернется.       Меч тянет руку, кинжал выворачивается из непослушных пальцев, магический посох и вовсе кусает его колючей искрой. Священный талисман отзывается еле заметным теплом, но остается глух к его попыткам использовать чудеса.       Все меняется, когда он берет копье. По мертвым, пепельно-серым рукам пробегают яркие искры огня, а копье кажется живым и естественным продолжением. Он убивает чудовище из Северной Долины, неповоротливого полузверя-получеловека, и идет дальше.       Трясина болот неприятно чавкает под ногами, ядовитые испарения дерут глотку, но он не сдается. Поднимается по ржавой, чудом уцелевшей лестнице на вершину башни — и долго смотрит на неподвижного волка. В памяти оживает другой зверь: еще крупнее и выше, пушистый серый мех, умные глаза, белые клыки. Он протягивает руку и касается спящего волка Фаррона. По шкуре зверя пробегают искры, но память смолкла, раздразнив его любопытство. Лишь огонь разгорается сильнее.       В душе что-то ломается со стеклянным перезвоном, когда в Иритилле он видит три постамента. На одном — высокий мужчина в короне. Ладони покоятся на эфесе гигантского меча, лицо кажется усталым и замученным — и, повинуясь неожиданному порыву, Пепельный опускается на колено, касаясь лба кончиками пальцев. На втором постаменте девушка. Неизвестный скульптор поймал тень улыбки, притаившуюся в уголках ее губ, и от холодного мрамора словно веет солнечным теплом. Третий постамент пуст, и это кажется… неправильным. Был ведь третий, верно? Он хмурится, а память издевательски подбрасывает ему смутный образ луны в небе.       Он уходит дальше, поднимается на древнем, скрежещущем лифте — и видит высокие стены собора Анор Лондо. Серебряные рыцари растерянно опускают копья, а один даже неуверенно салютует — и тут же отворачивается, словно устыдившись. Огонь охватывает его тело, наполняя его силой. Он уничтожает то, что притаилось внутри собора, мерзкую, гниющую заживо тушу, и среди внутренностей неожиданно находит тонкие, хрупкие скелеты змей. Поднимается выше, в пустые покои и непонимающе глядит на покрытые плесенью стены. Все неправильно, все должно быть иначе… В памяти почему-то — теплый солнечный свет, тихий смех и запах благовоний.       Он видит разрушенный алтарь в замке Лотрика и память возвращается вся, разом, накрывает его с головой и приносит с собой боль. Возле постамента валяются круглые медали с символом солнца, и он долго, очень долго смотрит на них, а потом, повинуясь порыву, выпрямляется, вскидывая и разводя руки, запрокидывая голову. «Восславь Солнце» — древний жест, древнее, чем этот мир. Он помнит, он вспомнил. Огонь разгорается, становится сильнее — и сжег бы, наверное, но с копья срывается ветвистая молния, и пламя внутри утихает.       Он знает, куда идти.       Солнце прогревает камни Пика Архидраконов, блестит на спинках кристальных ящериц, ослепляет его на мгновение. Человеко-змеи шипят, но пропускают его, даже не пытаясь атаковать. Он обходит спящую виверну, не потревожив ее покоя, поднимается выше, дальше. Его тянет к колоколу. Звон раскалывает дремотную тишину этого места, и в небе сгущаются тучи. Он шагает в туман и видит кружащего в небе дракона — и всадника на его спине.       — Вспомни! — кричит он, протягивая руку, ладонью вверх — и молния сжигает его. Из пепла он вышел, и в пепел вернется. И так будет вечно.       Даже бессмертная негорящая нежить может устать. Он возрождается у костра десятки, может, сотни раз, и снова идет к стене тумана. Боль не имеет значения, огонь внутри поддерживает, не позволяет вновь забыть.       В этот раз он ничего не говорит. Он молча смотрит на приближающегося дракона и лишь поднимает обе руки — восславляя Солнце. Восславляя своего Короля, которого когда-то поклялся найти.       Дракон с шумом опускается рядом, от него исходит слабый запах грозового неба. Морда дракона, чем-то похожая на птичью, вдруг толкает его в грудь, но вместо смертельного дыхания из пасти идет лишь ровное тепло. Его всадник спешивается и подходит ближе. Его лицо — обтянутый кожей череп, его волосы — пепельная грива, в которой слабо и тускло блестит корона. Он молчит, ведь нежить всегда забывает, как это — говорить.       Пепельный, обретший память, молча протягивает руку — и их пальцы соприкасаются. Огонь может сжечь заживо, но он терпит боль, а пальцы Короля теплеют. Огонь пробегает по его лицу, возвращая ему краски. Корона разгорается солнечным светом, и он впервые размыкает губы:       — Ты?..       — Я поклялся. Поклялся, что найду тебя, — огонь охватывает его полностью… и угасает. Король лишенный имени, изгнанный из рода, улыбается — и в его глазах сияет солнце:       — Ты же не думал, что я так просто дам тебе сгореть, а, Орнштейн?