аутоагрессия

– я люблю тебя. – я люблю тебя. – я люблю тебя. – я блять люблю тебя. тебя тебя тебя

тебя тебя тебя

мало чем отличаешься. нежноо нежно милый. ресницы милый – розовость щек милый. мило. милый – маленькие уши. маленькие сережки в ушах. маленькие камушки в сережках. маленько. миленько люблю. люблю. пьяный. бред. черствость. радость. снисхождение. ненавижууу. тянет, волчьим, истощенным. господи. воет. маленько – холодом. миленько – льдинкой. – никита, ты пьяный? на пол. смешанно. любо-дорого. юлблю. лбююл. ююллб. люблю. падает. спазмом живот выкручивает. теплостью теплостью. жаром, обнять батарею и не отдергивать руки. пьяный пьяный. голова кружится. каруселью-вертолетиком. ребячески, весело. спазмом: люблю лю блю люб лю. просыпаюсь. стыдно, жарит, рядом – он теплый, теплый, желтенький – звездочка-солнышко, убийственно близко, пять тысяч семьсот семдесят восемь – минус тепловые рецепторы, минус болевые, минус кожа, минус я. нагишом, спинкой-дугой выгнутой, белесой, в красную крапинку прыщиков и родинок. взбаламученный, кружится перед глазами, тошнотно-живенько. – здрааавствуй. ничтожество. – доброе утро, никит. в моей голове похоронная церемония прошлого меня – застреленца. убившего себя в порыве нежности, разорвавшего брюшную стенку, вырвавшего ребра, похрустывающего грудиной. я чувствую себя сплошным, как прямая на трассе, не пересекаемым, полным идиотом. он смотрит на меня с усмешкой, сворованной у меня же, набирает воздух со вздохом, тоже моим, и мне становится смешно до такой степени, что невозможно удержаться, и я хихикаю, из-за своей же глупости, и его простоты-сложности, такой же, как задачи в экзаменах, на которые смотришь и думаешь об их легкости, а они оказываются эйнштейновского уровня. он выбирает мою тактику – наказание молчанием, и делает вид, будто ничего не произошло. будто не было моих вчерашних пьяных воплей, и воя о любви до бесконечности. будто не было моего истеричного поведения, моего страха потерять, моего страха быть оставленным снова. а я хочу говорить, я хочу снова выть, о нем, о его руках, о его родинках, о его глазах, о волосах, о шрамиках на щеках и о рубце на животе, о мягкости его кожи, о черствости его характера. о нем. о нем. о нем. только о нем. и ни о чем больше. если бы мне давали по одному слову в год, я бы накопил три и послал его нахуй. чтобы не появлялся, чтобы не уничтожал, чтобы не делал решето из груди, чтобы не плавил голову собой. я ненавижу это чувство, это его вина, это он заставляет меня чувствовать, я не хочу. я боюсь. трусость. она проедает во мне дыры, а страх – заставляет бежать, как собака заставляет бежать кролика. но он загоняет меня в угол, он везде, он отовсюду, он он он он он он. страшно. перекусывает шею поцелуями, ломает ноги прикосновениями, пока внутри у меня визжит от ужаса старый я, не готовый ни к чему, кроме слепой ненависти, привыкший только к чужому лицемерию и лицемерящий сам. вытянуто, струной – размякло, прогоркло, заплесневело, лужей расплескалось - чувство привязанности. пустилось в пляс, под завывание ветра и старух-плакальщиц, рыдающих в поле среди ржавых крестов. жизнь – она – пять слов одна буква. сжимает между ладоней, будто воробья-желторотика, пищащего, жалобно взыскающе, тихо-тихо, тихонечко. хрустит косточками-хрящиками, кошкой облизывается, утробно мурча. нравится ей. с нежностьyou. раздавленный, размазанный по окну, он молчит и смотрит-блымает; хрустящими под ступнями мертвыми оранжево-черными солдатиками, каштанами и засохшей листвой, стертой плеврой, scapulae alatae, флейтой-позвоночником, протертыми венами. его взгляд, и сердце трепыхается растрепанным могильным венком, привязанным к дорожному столбику – в напоминание о смерти, настигающей внезапно. – прости? – я тоже люблю тебя. – что? – я тоже люблю тебя. и в голове сиреной завывает желание бросить все и босиком выбежать на лестничную площадку, потом по ступенькам, и на улицу, чтобы прохожие звонили в скорую, ведь в минус десять, и без обуви – взывает к волнению. и хочется выстрелить себе в голову экспансивной пулей, снести половину черепа и наконец уйти от чрезмерной заполненности. выпустить кровь, облегчить существование себе и ему, растекаясь благодарно по обшарпанному паркету. но он хватает меня за руку, ведет большим пальцем по лучевой косточке, и в груди моментально опустевает, будто там никогда ничего и не было. но он гладит меня по голове, и чешет за ухом, будто собаку, а мне осталось только завилять хвостом. но он улыбается. он улыбается. улыбается. у меня в горле булькает вырывающийся скулеж, а ему тут радостно, весело ему, а я готов умереть прямо здесь, на его руках, пока он будет перебирать мои волосы, и чесать за ухом, и говорить о любви, как о чем-то обыденном.