Неприкасаемые

      Нуала сидела напротив большого, обрамлённого золотой рамой зеркала, смотря пустым и отрешённым взглядом на собственное отражение. Янтарные, подёрнутые слёзной пеленой глаза блуждали по алебастровому лицу, тонкой длинной шее, хрупким плечам, скрытым атласной белоснежной тканью, и изломанной линии ключиц, на которую ниспадало серебряное узорное ожерелье, изящные линии которого покрывала россыпь сапфиров.       Лиф платья, как и корсет, был усыпан жемчугом, вокруг которого извивался искусный витиеватый узор, выполненный золотой нитью. Украшенная драгоценными камнями поверхность сверкала на солнце, подобно глади кристально чистого озера, что отражает от себя яркие лучи. А длинные, изготовленные из редкой атласной ткани рукава ниспадали к белоснежному подолу, края которого покрывала тонкая полоска с вышитыми на ней цветами лилий. Платиновые же волосы принцессы венчала тончайшей работы тиара, представляющая из себя сплетение серебряных гибких лоз, из которых прорастали распустившиеся бутоны роз.       Принцесса выглядела воистину волшебно, и в этот момент напоминала прекрасного и непорочного ангела, спустившегося с небес в мрачный и обречённый мир, дабы явить всем живым существам своё великолепие. Однако лицо Нуалы, столь прекрасное в своей холодности, не отражало ни радости, ни грусти, ни волнения, ни разочарования — оно, казалось, было подобно безжизненному мрамору. И лишь в янтарных больших глазах, поддёрнутых прозрачной пеленой, виднелись безмерная боль и отчаяние.       Нуала сидела возле зеркала, безучастно и отрешённо смотря на своё отражение и не обращая внимания ни на слова хлопочущих над её обликом служанок, ни на их непреходящую возню, ни на восторженные и искренние вздохи, предназначавшиеся ей. Похвала и лесть не могли умаслить принцессу, вынудив её отвлечься от тяжёлых и болезненных мыслей, забыв о том, что она — наследная дочь великого короля эльфов, которой выпала великая честь — связать прочным союзом два народа, прекратив многовековую вражду.       В этот момент Нуалу менее всего прельщал титул, который она обретала, вступая в брак с правителем людей, — отнюдь не власти и богатства жаждало пылкое и горячее сердце фейри. Нет, не ради короля смертных оно безудержно трепетало и билось в груди, но ради того, кого рядом с ней уже не было. Сердце Нуалы билось ради брата… Покинутого, оставленного всеми, обречённого нести на своих плечах бремя изгнанника и предателя.       Нуада был обречен стать в глазах собственного отца чуть ли не самым последним грешником, когда он, переступив через законы и священные обычаи бессмертного народа, овладел своей сестрой, скрывшись ото всех в тени лесных деревьев. Поддавшись безумной и неправильной страсти, принц и принцесса обреклись на поругание короля, который после произошедшего считал себя обманутым и оскорблённым.       Не желая более видеть в своих чертогах змея-искусителя в лице собственного сына, Балор изгнал его, поклявшись, что если тот осмелится вернуться, опорочив тем самым весь королевский род, то он самолично вонзит клинок в его грудь, вмиг лишив жизни. И Нуада, с достоинством и честью выслушав приговор, не посмел пойти против воли своего короля, не взирая на плач и мольбу убитой горем сестры.       Сердце принца разрывалось на части, вынуждая терпеть невыносимую боль, подобную той, что испытывает воин, когда острое лезвие проходит сквозь металлический панцирь, разрезая плоть. Однако Нуада не мог пойти против воли отца, насколько бы сильно он не хотел остаться рядом с возлюбленной сестрой. Ослушаться королевского приказа значило обречь принцессу на верную смерть. Согласиться же с волей Владыки означало навсегда лишиться самой дорогой и желанной эльфийки на свете.       И Нуада, вынужденный выбирать между желанным и правильным, не посмел поставить личные эгоистичные цели выше благополучия той, которую он безмерно и горячо любил. А потому принц избрал путь изгнанника, отрезанного от родного дома многими милями. Нуала же была обречена покорно следовать воли отца, который отныне стал к ней холоден и даже груб.       Казалось, непростительное преступление Нуалы в корне изменило отношение старого короля к ней. На смену любви и уважению пришли недоверие, холодность и отчуждённость. Балор не мог простить драгоценной дочери подобный грех. Нуала же, несмотря на то, что обида и боль переполняли её сердце, буквально разрывая его изнутри, не желала вымаливать у отца прощения, уверенная в том, что ни она, ни брат не совершили преступления.       Однако теперь уже было поздно задумываться о подобном — прошлого не изменить. И единственное, что остаётся, это покориться своей судьбе, позволив времени залечить нанесённые прошлым раны. Вот только Нуала мириться с приговором не желала, в глубине души питая ненависть к тому, кто был повинен в том, что она теперь была пленницей во дворце незнакомцев, безразличных и чуждых ей. Тех, кто несколько месяцев назад именовались заклятыми врагами, а сегодня уже готовились пировать с волшебными созданиями за одним столом.       Осознание этого вынудило Нуалу печально усмехнуться, отворотив взгляд от поверхности зеркала, в которой отражались хлопочущие за её спиной юные эльфийки. Когда же служанки наконец завершили свою работу, одна из них, восхищённо вздохнув и сцепив ладони на груди, сказала принцессе о том, что она выглядит превосходно. Нуала в ответ на её слова лишь сглотнула, потупив полный боли и отчаяния взгляд в каменный пол, что был усыпан десятками белых нежных лепестков.       Служанки, заметив подобную реакцию, не стали больше беспокоить принцессу, понимая, что далеко не для всех день торжества являлся долгожданным и благословенным. Неловко и смущённо помявшись на месте, эльфийки решили оставить Нуалу наедине с её мыслями, дабы дать ей время морально подготовиться к церемонии бракосочетания, которая должна была состояться через считанные минуты.       Когда же тяжёлая дубовая дверь за служанками закрылась, Нуала нашла в себе силы поднять отрешённый и бесцветный взгляд, устремив его в сторону окна, за которым беззаботно и весело щебетали лесные птицы, кружа недалеко от каменных стен дворца. Дворца, в котором фейри навсегда останется чужой и который она никогда не назовёт своим домом. Точно так же, как и мужчину, который сегодня станет её супругом, Нуала не посмеет величать возлюбленным.       При мысли об этом, Нуала тяжело и резко вздохнула, ощутимо прикусив губу в наивной попытке сдержать готовые вырваться из груди непрошеные предательские слезы. Медленно поднеся к лицу дрожащую холодную ладонь, принцесса невесомо провела пальцами по глазам, ощущая солёную влагу на коже.       Невольно сглотнув, Нуала хотела было встать со стула, однако непродолжительный и уверенный стук по деревянной поверхности заставил её замереть на месте. Когда же дверь медленно и с едва слышным скрипом отворилась, впустив в просторную светлую комнату эльфийского короля, принцесса напряглась всем телом, опустив взгляд в пол и с силой сжав ладони в попытке сдержать охватившую её в одно мгновение злость.       — Ты действительно прекрасна, дочь моя, — голосом, в котором трудно было уловить хотя бы тень эмоций, произнёс Балор, вынудив фейри вздрогнуть. — И сегодня ты объединишь два сильнейших народа в могущественный и прочный союз, положив конец непреходящей вражде меж нами, — проговорил эльф, подойдя к дочери и медленно опустив ладони на покрытые белоснежной атласной тканью плечи, вынудив Нуалу поёжиться, отворотив от него взгляд.       — Тебе следует понимать, Нуала, насколько серьёзная ответственность ложится на твои плечи, — спустя секунды тишины проговорил Балор, убрав ладони с плеч дочери. — Ты не можешь подвести свой народ, покрыв вечным позором наш королевский род, как это сделал твой брат, — на последних словах холодное и непроницаемое лицо эльфа исказилось злой и пренебрежительной гримасой, а в голосе проскользнула ничем не прикрытая ярость.       — Не только Нуада виновен в том, что произошло, — резко сглотнув подступивший к горлу неприятный ком, проговорила принцесса, вставая со стула и обращая на стоящего рядом отца уверенный и напряжённый взгляд. — Перед Вами стоит еще одна грешница, посмевшая полюбить того, кто от рождения был предназначен ей. Вот только, в отличие от брата, она смогла избежать Вашего наказания…       — Ты была обещана королю людей, и лишь потому я позволил тебе жить в моих чертогах, что не желал разрушать добытого кровью и неисчислимыми жертвами мира, к которому так долго стремился, — чеканя каждое слово, говорил Балор, не в силах скрыть злости и негодования в голосе, не вызывая, однако, на лице Нуалы и тени страха или сожаления.       — Вот только отдаёте Вы за столь желанный и долгожданный мир испорченный товар, — приблизившись к лицу Балора, произнесла Нуала, не страшась того, что отец, поражённый её дерзостью, посмеет поднять на неё руку.       — Как смеешь ты винить меня! — не в силах поверить в то, что его некогда послушная и смирённая дочь говорит с ним подобным тоном, возмущённо произнес Балор, чуть ли не трясясь от гнева. — Я спас тебя от позора, позволил остаться, даровал тебе возможность искупить твои грехи благим деянием…       — Уж лучше бы Вы изгнали меня с позором, как брата, вынудив скитаться вдали от дворца, ставшего мне тюрьмой, — тяжело сглотнув, проговорила Нуала, чувствуя, как по телу пробегает неприятная холодная дрожь, однако не желая обращать на неё никакого внимания.       — Страшись, Нуала, иначе в скором времени ты пожалеешь о своих словах, — тяжело и слышно дыша, проговорил Балор, голос которого в этот момент был похож на шипение змеи.       — Не стоит угрожать тому, кто сильнее Вас, отец, — вздёрнув подбородок, уверенно произнесла Нуала, которая в этот момент была похожа отнюдь не на чистого и покорного ангела, но на сильную и гордую воительницу.       — Неужто это слова моей дочери, которую я всегда любил больше жизни? — обомлев от слов принцессы, произнес Балор, невольно кладя здоровую руку на грудь, несильно сжимая плотную дорогую ткань.       — Нет, отец, это слова оскорблённой королевы, которая никогда не простит Вам содеянного, — уверенно и твёрдо проговорила Нуала, растянув губы в лукавой и злой улыбке, более похожей на хищный оскал.       Балор, услышав её ответ, пришёл в ужас, не в силах поверить, что именно Нуала — прекрасная, смирённая, добросердечная и послушная принцесса — стояла в этот момент пред ним. Нет, его дочь никогда бы не ослушалась слова своего короля, никогда бы не стала угрожать ему, бросая вызов, никогда бы не заговорила с ним подобным тоном. Та же, кто стояла сейчас пред ним, была искажённым отражением принцессы, её темной версией… И осознание этого вынуждало Балора испытывать необъяснимый страх и непреходящее волнение, которые он, однако, безуспешно пытался сокрыть под личиной гордого и сильного правителя.       Вот только Нуала больше не велась на подобную фальшь, прекрасно понимая, что её слова оказали на старого короля должное влияние, заставив его испытать беспокойство и страх. А потому принцесса, довольная результатом, не произносила более ни слова, и лишь в янтарных глазах горел едва заметный хищный и опасный огонёк. И даже слёзная пелена, что минуты назад застилала собой взор, исчезла, словно она была лишь умелой маскировкой, за которой скрывались только злоба и ненависть — к будущему супругу, к людскому роду и даже к родному отцу…       И когда приблизился час торжественной церемонии, Балор, не взирая на непреходящее волнение и необъяснимый страх, что буквально пробирал до костей, сковывая каждый шаг, взял под руку дочь, ощущая холод алебастровой кожи. И пока он вел её к алтарю, его сердце безудержно и непокорно билось в груди, а вдоль позвоночника пробегала ледяная дрожь, вынуждавшая непроизвольно задерживать дыхание.       Нуала же шла твёрдо и уверенно, смиренно опустив голову и изредка бросая пропитанные притворным смущением и волнением взгляды в сторону гордого правителя людей, облачённого в дорогие и роскошные белые одежды, стоявшего под узорной деревянной аркой. Тёмные густые волосы мужчины волнами спускались к плечам, а внимательный и пронзительный взгляд серых глаз неустанно скользил по фигуре избранницы, вынуждая фейри едва сдерживаться от того, чтобы не скривить лицо в брезгливой и полной отвращения гримасе.       Тонких губ короля касалась довольная и лукавая улыбка, пока он наблюдал за тем, как Нуала, опустив руку отца, подходит к нему, не решаясь поднять, как ему казалось, смущенного и взволнованного взгляда. Когда же правитель людей протянул к ней руку, Нуала мгновения колебалась, прежде чем вложить бледные холодные ладони в его — большие и горячие.       Подняв на мужчину пропитанный притворной нежностью и волнением взор, Нуала растянула губы в лёгкой смущённой полуулыбке, искусно играя роль наивной юной невесты, что буквально пылает и дрожит в предвкушении судьбоносной минуты. Король же, не в силах уличить фейри в обмане, взирал на неё с довольной предвкушающей улыбкой, обводя взглядом каждую черту алебастрового, подобного мрамору, лица.       Когда же священнослужитель начал свою речь, Нуала оторвала взгляд от будущего супруга, бросив его в сторону стоящего неподалеку отца, который неустанно смотрел на неё, даже не пытаясь скрыть беспокойства и опаски во взоре. Казалось, Балор немало страшился того, что принцесса, одержимая жаждой мести и ненавистью, попытается перерезать людскому королю горло прямо у алтаря.       Догадавшись о мыслях отца, Нуала едва сдержала себя от довольной и злой усмешки. Стараясь ни одной эмоцией на своём лице не раскрыть истинных чувств, которые разительно отличались от тех, что она умело изображала долгое время, вынужденная ждать ненавистного дня свадебной церемонии. И лишь одна мысль утешала Нуалу, даруя ей сил, чтобы не пронзить сердце короля людей прямо сейчас, на виду у своего отца и поданных, — мысль о том, что в скором времени она будет свободна…       — Согласны ли Вы, Миледи, взять в законные мужья этого человека и быть с ним в печали и радости, в богатстве и бедности, в болезни и здравии — до тех пор, пока смерть не разлучит вас, вознеся души ваши на небеса? — торжественно и одухотворённо произнес священник, вынудив Нуалу оторваться от собственных мыслей, обведя взглядом выжидающе смотрящего на неё мужчину.       — Да, я согласна, — помедлив лишь мгновения, с легкой и блаженной улыбкой проговорила Нуала, не желая задумываться над истинным смыслом произнесённой клятвы.       — Да будет этот брак, заключённый пред лицом Бога и свидетелей, благословен. И да будет правление ваше ознаменовано процветанием и благодатью, — громко и торжественно проговорил священнослужитель, возводя руки к небу, — Обменяйтесь кольцами, дети мои, в знак того, что вы принимаете друг друга в законные супруги, — уже тише произнёс он, забирая у стоящего рядом монаха атласную ткань с двумя лежащими на ней драгоценными перстнями и протягивая её королю людей.       Приняв кольцо, король медленно и аккуратно надел его на безымянный палец Нуалы, не отрывая внимательного и красноречивого взгляда от бледного лица. Фейри же, стоило ей только почувствовать холод драгоценного металла, что ужалил кожу, подобно дикой пчеле, ощутила, как её щеки покрываются лихорадочным румянцем, а дыхание перехватывает.       Неприятное и странное ощущение сковало всё тело, однако Нуала, желая сыграть отведённую ей роль до конца, поспешила отогнать его от себя. Стараясь больше не обращать внимания на него, фейри едва подрагивающими тонкими пальцами взяла с атласной ткани кольцо и, не медля ни секунды, надела его на палец супруга, почувствовав, как тот на мгновения сжал её ладонь, обжигая кожу.       — Да будет благословен этот брак! — одарив новоиспечённых супругов благосклонной и радостной улыбкой, произнёс священник, аккуратно сжав ладони короля и его суженой в своих.       Стоило же ему произнести эти слова, как огромный зал облетели восхищенные и счастливые возгласы, а с высоких потолков посыпалось бесчисленное множество белых, персиковых, розовых и нежно-голубых лепестков, которые, кружа в воздухе, словно в танце, падали на каменный пол, устилая его, подобно ковру.       Собравшиеся смотрели на происходящее с нескрываемым восхищением и искренним счастьем, не в силах удержать хвалебных слов и благословений, предназначавшихся королевской чете. Однако Нуала не разделяла всеобщей радости, ожидая окончания насквозь пропитанной ложью церемонии.       Когда же король, приобняв фейри за талию, склонился к её лицу, она успела лишь сглотнуть прежде, чем он накрыл её ледяные губы своими — сухими и теплыми. Поцелуй, что должен был принести наслаждение, вызвал у Нуалы лишь смесь отторжения и отвращения, которые, однако, не отразились ни в одной черте прекрасного холодного лика эльфийки.       Король целовал её уверенно и страстно, однако Нуала не испытывала ни трепета, ни жара, ни волнения — эмоций, что окутывали фейри, подобно вихрю, в моменты, когда Нуада покрывал поцелуями её лицо, горячо и собственнически впиваясь в пухлые губы, с самодовольным и хищным оскалом оставляя на бледной коже свои метки.       И позже, ночью, деля ложе с правителем людей, которого теперь она была вынуждена называть супругом, Нуала представляла себе облик брата, мысленно уповая на то, что запретное имя не сорвётся с уст в порыве страсти. Горячие и сильные руки касались плеч фейри, почти нежно проводя по небольшой бледной груди, в то время как алчные губы блуждали по её лицу и шее, вынуждая эльфийку невольно вздрагивать, сильнее прижимаясь к груди мужчины и закрывая глаза в попытке скрыться от серых выразительных глаз, взирающих на неё с неподдельной страстью… Глаз, в которых спустя месяцы будут отражаться лишь боль и страх пред скорой смертью.       Король будет извиваться в судорогах на каменном полу, отравленный собственной супругой, пока она будет холодным и равнодушным взглядом взирать на его мучения, изредка делая небольшие глотки тёмно-гранатового дурмана из золотой чаши, неосознанно проводя ладонью по округлившемуся животу, скрытому под слоями дорогого и роскошного платья.       Жалостливая мольба мужчины не растопит холодного сердца, а его полные боли и отчаяния стоны не вынудят Нуалу смилостивиться, прервав страданий обречённого. Нет, королева будет непроницаема и тверда до самого конца… Пока последний вздох короля — слабый, надрывный и хриплый — не застрянет в его горле, оповестив королеву о том, что всё кончено.       И тогда она, медленно встав со стула, спокойным и неспешным шагом подойдёт к бездыханному телу супруга и, склонившись над ним, протянет ладонь к его лицу для того, чтобы закрыть застывшие в немом ужасе глаза. И только после, опустившись на колени пред покойником, закричит что есть мочи, задыхаясь от душащих горло слёз, — дабы прибежавшие на её надрывные крики и истошные стоны слуги даже не вздумали подозревать в смерти государя свою госпожу.       И позже, стоя возле окна в теперь уже её личных покоях, Нуала будет напряжённо и взволнованно взирать в сторону горизонта, нежно и любовно проводя ладонью по округлому животу, скрытому под бархатными слоями чёрного траурного платья. И когда за спиной раздадутся уверенные неспешные шаги, фейри невольно задержит дыхание, не смея даже обернуться к желанному гостю.       — Здравствуй, Нуала, — услышит фейри до боли знакомый голос, что предательски заденет струны её души, вынудив глубоко и слышно вздохнуть, медленно обернувшись в сторону брата.       — Здравствуй… Брат мой, — проговорит Нуала, чувствуя, как дрожит её голос, а сердце в безумном ритме бьётся, грозясь вырваться из грудной клетки. — Я сделала всё так, как ты того хотел, — произнесёт фейри, неотрывно смотря на медленно ступающего к ней брата, который, замерев в шаге от неё, протянет ладонь к её лицу, нежно проводя по шее к груди, неспешно спускаясь к животу.       Губ Нуады коснëтся полная тихой радости улыбка, когда он ощутит биение второго сердца, и тогда эльф, подняв на сестру спокойный и внимательный взгляд, медленно опустится пред ней на колени, дабы оставить долгий поцелуй на её животе, вынудив Нуалу блаженно прикрыть глаза, проведя ладонью по платиновым волосам брата.       — Он твой, Нуада… — тихо и взволнованно проговорит фейри, чувствуя, как лицо покрывается багрянцем, а на устах невольно расцветает смущённая и радостная улыбка.       — Он наш, сестра моя, — медленно поднявшись с колен, произнесëт Нуада, устремив на Нуалу влюблëнный и нежный взгляд. — И скоро мы возвратимся домой и возьмëм то, что принадлежит нам по праву…       — И покараем того, кто посмел разлучить нас… — взволнованно и неспешно проговорит Нуала, заканчивая за брата предложение, вызывая тем самым на его темных губах довольную и одобряющую полуулыбку.       — И покараем того, кто посмел разлучить нас, — уверенно повторит за сестрой Нуада, желая утвердить эти слово как непреложную и неоспоримую истину.