И боги подбросили кости, что скажут судьбу их сынов.
Подумали. Бросили снова. Финал теперь будет таков.
Предатель. Он не заслуживал ничего кроме смерти. Брат. Прекрасный Феникс не мог так низко пасть. Там, на Истваане, Феррус Манус вынес ему смертный приговор, который, несмотря на уговоры братьев, привёл бы в исполнение, но вмешалось нечто иное. Сами его железные руки не позволили нанести смертельный удар. На мгновение гнев Ферруса улёгся, и он увидел покорную готовность Фулгрима к смерти. «Убей меня. Я не стану мешать. Позволь мне очистить свою душу…» Порой неразлучные братья слышали мысли друг друга. Не сумев добить поверженного Феникса, над которым Манус не иначе как чудом взял верх, он сам принёс его на корабль, вместе с остатками своего легиона прорвавшись сквозь кровавые поля битвы. Другие Дети Императора, которые более не заслуживали своего имени по мнению примарха, пытались их преследовать, но железные руки не собирались выпускать свою добычу. *** Оторвавшись от преследования сынов Фулгрима, Железный десятый направился к Терре, а Феррусу Манусу предстояло решить задачу, достойную таких умов как Магнус или Пертурабо. Что делать с падшим братом? Малодушно отдать на суд отца, который, скорее всего, вынесет только один приговор — смерть? Нет, убить его здесь и сейчас! Этот предатель не заслуживает суда. Примарх с силой ударил по стене каюты — та смялась словно бумага. Нет, нужно было придумать что-то другое. Влезть в эту светловолосую голову. Понять, откуда взялось предательство, безумие. А затем выдрать, выскоблить эту дрянь, что отравляла разум Феникса. Почти невыполнимое задание, но Феррус сделает всё, что сможет в память о нежных чувствах к брату. А брату ли теперь? *** Когда Фулгрим впервые открыл глаза, ему показалось, что он в своих покоях на «Гордости Императора». Кричащая вычурность и великолепие, привычные развращённому духу примарха, царили в просторном зале. Тяжёлые драпировки портьер на стенах, пушистые ковры — пурпур и золото. Чистейший хрусталь светильников, разливающих поистине божественное сияние. Невероятно прекрасные картины в изысканных рамах и гобелены, скрывающие обшивку корпуса, прославляли и превозносили его совершенство. Великолепные статуи из чистейшего белого камня стремились достигнуть хотя бы части изящества оригинала. Откуда-то лилась музыка, совершенная в своей гармоничности. Каждая нота резонировала с телом примарха, заставляя того дрожать в нарастающем возбуждении. Так было хорошо, но как-то неправильно. *** Проходит несколько дней. Феррус наблюдает за изменившимся братом, отчаянно ломая голову на тем, как к нему подступиться. Внезапно в воздухе появляется едва заметное марево, но постепенно пространство искажается всё сильнее. Мириады алых искорок, возникших из ниоткуда, собираются в величественный силуэт. — Магнус? — удивляется Феррус. — Здравствуй, брат, — вежливо кивает Алый король, — Ты поймал Фулгрима, — не то вопрос, не то утверждение — обычный тон для вечно загадочного колдуна, — Впечатляет. Но теперь тщетно пытаешься исцелить его разум. Можешь не трудиться — не выйдет. — Если ты пришёл злорадствовать… — угрожающе начинает Манус, чувствуя, как ярость раскалённым металлом растекается по всему телу. — Нет, я хочу помочь, — равнодушно бросает Магнус. — С чего бы это? — настораживается примарх десятого легиона, незаметно прикидывая расстояние до своего молота. — Не смотри на оружие, оно тебе всё равно не поможет, ведь это — лишь мой психический образ. Но к делу: у меня есть то, что поможет тебе излечить, в твоём понимание, Фулгрима, и я готов отдать эту вещь тебе. — Но? — Я прошу об услуге. Однажды по первому зову прийти ко мне и сделать всё, что я скажу, не задумываясь ни о чём. — И речи быть не может, — холодно отрезал Феррус. В руках Магнуса возникло нечто кристальное с бесконечным множеством граней, переливающихся всеми возможными цветами. — Подумай. Второго шанса не будет. Очередная вспышка, и перед Феррусом стремительно проносятся чудовищные картины разнузданного разврата и бесконечной резни, и его брат, его Феникс, обезображенный и вместе с тем неподражаемо прекрасный, улыбался этому, принимал это. — Вот что было. Вот что случится, если ты отвергнешь моё предложение. Этого ты хочешь для своего блистательного Феникса? — гипнотический голос Алого короля уничтожил последние его сомнения. — Что это? И почему я видел… — Это один из даров моего Повелителя. Он открывает все возможные грани будущего нашего брата, которое случится или может случиться при определённых условиях. Это была одна из бесконечных линий, в которой Фулгрим одержал над тобой победу. Он убил тебя, Феррус. — Согласен. — Мудрое решение, — кивнул Магнус, протягивая ему кристальное крошево. Примарх вздрогнул, не заметив, что остался в одиночестве. Фулгрим не остановился, он предал его… Быть может он и не заслуживал спасения? *** Феррус впервые чего-то боялся. Сегодня ему предстояло встретиться с Фулгримом лицом к лицу впервые со времён Истваана. В железной руке поблёскивал артефакт Магнуса. Фениксиец сидел около купальни, расчёсывая прекрасные волосы. — Фулгрим, — несмело окликнул его Феррус. Примарх резко вскочил на ноги, не стесняясь собственной наготы. Божественное лицо исказил звериный оскал. — Ты отвратителен, Феникс, — если бы кто знал каких трудов стоило ему сохранить голос спокойным. Фулгрим стремительно бросился на него, но Феррус и не думал сопротивляться, принимая разъярённого брата в железные объятия. — Скажи мне, брат, тебе нравится твоё уродство, — горячее дыхание опаляет нежную кожу за ухом. Фениксиец едва не теряет дар речи о того, что кто-то посмел назвать его уродом. Он вырывается из стальной хватки и теперь обходит брата по широкой дуге. — Как ты смеешь?! — оскорблённо вскрикивает Феникс. — Я смею, потому что вижу. Ты — урод, ничтожество, разлагающееся под гнётом чужой воли, — безжалостно отчеканивает Феррус. — Ты бредишь, — равнодушно отмахивается Фулгрим. — О нет, я говорю правду, и ты это знаешь, только боишься признавать. Скажи, чего ты сейчас хочешь. «Чтобы ты с кровью выхаркал мольбы о пощаде…» — Дай угадаю, моей смерти, — Фулгрим изменился в лице, — Но хочешь ли этого ты, или это кто-то нашёптывает тебе, искусно выдавая свои наставления за работу твоего блистательного разума, помутившегося от обилия наслаждения, за которым ты гонишься словно одержимый?! — Феррусу всё сложнее сдерживаться, но подбадривает то, что в пурпурных глазах уже появилась лёгкая тень сомнения. — Если твой ограниченный разум не способен на что-то, кроме ковки оружия, это не значит, что остальные находятся на том же уровне. Я свободен в своих желаниях, — с идеально выверенной дозой яда издевательски бросает Фулгрим. Железные кулаки сжимаются, готовые обрушиться на голову насмешника, но Феррус продолжает: — Ты думаешь что свободен? Что ж, давай взглянем. Присядь. Феникс присаживается на одно из мягких кресел. Манус подбрасывает на ладони кристаллы, вспыхнувшие тысячей огней, а затем собравшиеся в картину. Лаэр. Вот только теперь Фулгрим видит себя и своих воинов со стороны. Он видит тот самый меч, а затем, когда тогдашний он касается рукояти, и едва заметный силуэт, обвивающийся вокруг него. — Что ж ты, совершенный, решил искать и перенимать у ксеносов? — выгнул бровь Феррус, — Или ты настолько слаб, что не можешь достичь идеала сам и пошёл на сделку с варпом? — Это всего лишь иллюзия, — равнодушно фыркает Фулгрим, — Просто признай, что тебе не понять того, что от нас всё время прятали истинное могущество. Ты и не стремишься к нему, оставаясь тупым животным на службе у самозваного Императора! Феррус мрачнеет, но всё же взмахивает рукой. Сколь сложно позволять падшему безнаказанно говорить такое. Уж лучше размозжить ему голову одним ударом железного кулака! Но если бы у этого чудовища не было лица брата, который всегда понимал, любил его. Сомнения раздирали душу Горгона… Теперь уже перед ними апотекарион. Но в нём творятся ужасные вещи: в тела астартес вживляют дополнительные органы, ткани ксеносов, оскверняя совершенные творения Императора. Фулгрим хмурится. — Как интересно. Для тех, кто стремится к совершенству, вы слишком любите себя уродовать, перекраивать, — усмехается Феррус, пытаясь копировать уникальный оттенок презрения, снисходительности и высокомерия, свойственный Фулгриму. — Тело должно быть столь же совершенно как и дух, а возможно и лучше, ведь смотреть будут на него. — О да, у вас всегда было на что посмотреть! Ла Вениче. Там они полностью отдали себя во власть Слаанеш во время легендарной Маравильи, которая разорвала границу между реальным миром и варпом. Она и сейчас звучала в ушах Фулгрима, но теперь казалась какой-то странной, пугающе неправильной. Массовая беспорядочная оргия, окрашенная кровью тысяч жертв. — Тебе нравится это? Нравится погружаться всё глубже на дно порока? Марать себя этими смертями, похотью и разнузданностью, слепо веря, что в этом — совершенство? — Твоя игра мне надоела! — Захлёбываться эмоциями, даже не задумываясь над ними, превращаясь в первобытных дикарей? — невозмутимо продолжал Феррус. Уже вместо крови расплавленное железо. Руки пульсируют жаром и болью. Нельзя. Нельзя! А на кристаллах сменялись картины разрушений, кровавых битв, оргий, в которых главным был он, Фулгрим, Палатинский Феникс. — Хватит, я знаю, кто я! — Чудовище? — Совершенство. — Ты всегда был тем ещё гордецом. Встреча с эльдарским провидцем на одном из их миров. Тогда Фулгрим уже мыслил иначе, а потому оскорбления, а затем и резня, в которой пала элита его легиона, не заставили себя ждать. Но больше его заинтересовало то, как его видели другие воины: не примарх, а раскрашенный под него актёр в дрянной постановке. Они, его дети, не верили, что перед ними их отец и повелитель. — Посмотри на это, — будто услышав его мысли сказал Феррус, приближая раскрашенное лицо проекции Феникса, — Разве так выглядит совершенство? Ты извратил идеи своего же легиона, и сам извалялся в этой грязи. — Я не собираюсь играть в эти игры. Тем более с тобой. Тебе не понять совершенства. — Прости, совершенства в чём? Чем ты заменил себя настоящего, полагая, что он — несовершенен? Демоном, который жаждет крови и эмоций, которыми он заливается точно пьяница? — Тебе не понять, — уже всё более неуверенно огрызается Фулгрим. — Быть может, — с лёгкой грустью заметил Феррус, — Не важно. Вспомни себя? Ты — единственный из нас, кто умел видеть красоту и искренне наслаждаться ею. Ты был совершенен в своём сострадании к своим детям и к людям. Ты всегда хотел для них лучшего будущего. Совершенного. Открытого для красоты, искусства, счастья, любви. Что стало с тобой? — Я нашёл совершенство в другом. Теперь я и мои дети свободны в своём стремлении. Никто и ничто не сможет нам помешать, ведь силы Хаоса дали нам безграничное могущество, — хмуро бросил Фулгрим. Феррус покачал головой. — Нашёл совершенство? А ведь когда-то ты отлично понимал, что оно недостижимо, и видел в этом вызов, сражаясь с самим собой и становясь всё лучше и лучше. Ты был первым среди равных, но не стремился разрушить себя. Что же ты сделал с собой? — Хватит, — выщерился Феникс, отворачиваясь от брата с явным намерением уйти. — Сядь! — приказывает Феррус, и из-под мягкой обивки кресла выскакивают оковы. Фулгрим тщетно пытается вырваться, но затем замирает, исподлобья глядя на брата. — Чего ты от меня хочешь? — Я хочу, чтобы мой брат взглянул на себя со стороны и вернулся ко мне, — тихо проговорил Феррус. — Бред! — Я серьёзен, Фулгрим. Я пытаюсь вытащить на поверхность тебя прежнего, но ты упорно отмахиваешься от меня, всё больше поддаваясь демону. Хоть раз проглоти свою гордыню и позволь мне помочь тебе! — Я уже предлагал тебе союз, но ты отвернулся от меня! — зло бросил Фениксиец, — И знаешь что: ты мне больше не интересен, Горгон. Оставь меня в покое и испытывай свои жалкие фокусы на ком-нибудь другом. Твои отчаянные попытки вернуть якобы меня раздражают. И ты ещё заявляешь, что ты — примарх, один из сыновей Императора Человечества, а между тем настолько трус, что не можешь даже прикончить меня. — Неправда. — Да, ты трус и слабак, и к таким как ты нет пощады, — глаза Фулгрима на мгновение сверкнули психическим пламенем. — Что ж, взгляни теперь на это. Картинка вновь сменилась, и теперь демонический примарх видел себя прежнего. — Нестабильность порождает насилие, а насилие заканчивается смертью. Вот только умирают при этом не богатые и влиятельные люди, а труженики с заводов и полей. Это значит, что долг сильных — защищать. — Вот кем ты был. Это ты называешь слабостью и трусостью? — Да, потому что только сильные способны достигнуть совершенства, а слабые должны отсеяться, как мусор. И ты, и ваш Император. Все падут перед Хаосом, а его последователи обретут могущество. И я буду среди них, потому что пожелал этого сам! — всё больше распалялся Феникс, а вернее, демон внутри него. — Закончил? — мрачно спросил Феррус, — Теперь поговорим серьёзно. Если бы в поединке на Истваане V выиграл ты, то я был бы мёртв. Кристаллы с готовностью показывают полыхающее чёрное плато, которое теперь было красным от крови. Он вновь сражался с братом. Вот он неожиданно выхватывает из-за пояса тот самый лаэранский клинок и пронзает грудь Горгона. А затем… Он прозревает. Всего лишь на миг к нему возвращается ясность мысли, и он понимает, насколько низко пал, какие чудовищные злодеяния совершил и что собирается сделать прямо сейчас. И реальный Фулгрим, и его проекция пытаются противостоять демону. Но… Феникс вскрикивает, когда голова его брата слетает с плеч. Тогда он в полной мере осознаёт, что на самом деле одержим, и те слова, что слетали с его губ несколько секунд назад кажутся ему чудовищными, омерзительными, но тьма, всё ещё живущая в нём, сжимает его разум в своих когтях. «Ведь он сейчас перед тобой. Это всё трюк, обман…» — Да, этого не было, — машинально соглашается Фулгрим. — Было. Но не с нами. Пока нет. Это — то, что должно было произойти, если бы победил ты. — Абсурд. Картины вновь меняются, и вот уже его любимые сыновья пытают его. Люций, Фабий, Марий, Юлий — самые близкие и самые дорогие рвут, режут, ломают его тело. — А потом ты окончательно изменился, став рабом чужой воли, — безжалостно добивает Феррус. Планета Йидрис, на которую он прибыл бы вместе с Пертурабо в поисках загадочного Ангел Экстерминатус. Лабиринты цитадели, в которых Фулгрим со смехом предал брата. Пускай с Молотом Олимпии его не связывали тёплые отношения, но то, что произошло дальше… Перерождение Фулгрима в демона-принца. Откуда он знает это слово? Он… боится его. А затем всё смазывается, превращается в яркий водоворот рвущих душу образов: пленение Несущими слово, Осада Терры, Войны легионов, которые уничтожили Детей Императора как единое братство, битва при Фессале и мгновение отчаяния и боли в ясных глазах умирающего Робаута Жиллимана, Истваан III, на котором он встретился с последним осколком блистательного прошлого своего легиона — Древним Риланором. Прошлое отреклось от него, назвав предателем, ничтожеством, которое в погоне за чувственным апофеозом потеряло себя настоящего и навсегда закрыло для себя путь к истинному совершенству, идеальному в своей недостижимости. — А ещё знаешь что было… Холодный зал лаборатории, в котором нет ни единой тени. Их двое: чудовищно прекрасный Фулгрим и Феррус, но без своих железных рук. Множество встреч, но есть одно общее обстоятельство: в конце каждой Фениксиец снова и снова отсекает голову любимому брату, не в силах сломить его волю. — Нет. Нет-нет-нет! Это всё неправда. Обман! Этого не было. — Это было! И это должно было быть, если бы я проиграл! Это происходило снова, и снова и снова! А теперь скажи мне, тебе нравится это совершенство?! — отрывисто произносит Феррус. — Нет, не правда. Всё это неправда, — бормочет Фулгрим, сжимая виски. — Тебе нравится это совершенство? — Обман. Ложь. — Тебе нравится это совершенство? — словно автоматон долдонит Феррус, мрачной громадой нависая над братом. — Я убью тебя! — истерично вскрикивает Феникс. — Так же как и сотни раз до этого? Неожиданно Фулгрим разрывает удерживавшие его оковы и бросается на Ферруса, но тот уже готов к нападению и стискивает железными руками нежное горло Фениксийца. Он ошеломлённо вскрикивает. Серебряные глаза смотрят с болью и сочувствием. — Ты не совершенство, брат мой. Ты всего лишь раб чужой злой воли. Позволь мне освободить тебя. По алебастрово-белой щеке скатывается одинокая слезинка. На мгновение прекрасные глаза Феникса становятся такими же как раньше, но ещё миг и в них вновь уже нет ни сострадания ни гуманности — ничего, что отличало прежнего Фулгрима. Феррус брезгливо отбрасывает от себя подобие брата и стремительно уходит. Что ж, у него есть ещё один вариант… *** Фулгрим проснулся от холода. Нет, примарх не боялся замёрзнуть, но это обстоятельство не соотносилось с тем роскошным ковром, на котором он уснул накануне. Не открывая глаз, примарх сел, сладко потянулся и наконец решил взглянуть, что изменилось. Этот миг ему часто снился в самых кошмарных снах. Роскошная комната, наполненная шедеврами и восславлявшая совершенство примарха, исчезла. Теперь темницу Фулгрима наполняли зеркала. Они были повсюду, не позволяли скрыться от самого себя. Феникс пригляделся и остолбенел. Во всех зеркалах отражалось изуродованное шрамами лицо. Узловатые линии цвета сырого мяса перепахивали прекрасный лик, превращая его в ужасную, наспех сшитую маску чудовища. Фулгрим неверяще прикоснулся к собственной щеке, всем сердцем желая ощутить нежную, бархатную кожу, но пальцы наткнулись на едва зарубцевавшуюся ткань. Урод в зеркалах скопировал жест примарха, окончательно развеяв призрачные надежды. Фениксиец заметался по комнате, не в силах вынести вида собственного уродства, но тщетно. Некуда было отвести взгляд. Фулгрим завыл от бессильной злобы, ещё больше раздирая лицо, а затем с силой зажмурился. Не смотреть. Не смотреть. Не смотреть! Но жуткая маска столь сильно отпечаталась в мозгу примарха, что даже с закрытыми глазами он видел только её, а живое воображение с маниакальным рвением дорисовывало новые детали. Нет, не может быть! Он всегда был, есть и будет совершенным, прекрасным. Картины, скульптуры — ложь? В ярости Фулгрим попытался разбить зеркала, но они лишь отзывались насмешливым гулом, не желая даже и треснуть. Потянулись долгие дни, в которых не было ничего, кроме уродливой физиономии, разодранной шрамами. Фулгрим не заметил, как уже пытался не закрыть, а вырвать себе глаза. — Фулгрим! — резкий окрик, раздавшийся из ниоткуда, привлёк внимание обезумевшего примарха. Феррус Манус. Кто же ещё? Фулгрим сгорбился, пытаясь по привычке скрыть шрамы за потускневшими и свалявшимися волосами, но затем распрямился. Зачем прятать увечья от того, кто их нанёс? — Если ты вырвешь себе глаза, я сделаю протезы, и ты всё равно будешь смотреть, — холодно отчеканил Феррус. Манус изменился после Истваана, стал более жестоким, научился пыткам. — Не стоит до этого доводить. Скажи, почему ты предал Отца… меня? — Я уже всё сказал тебе, а ты остался глухим идиотом, — окрысился Фулгрим и закрыл глаза руками. Оставаться слепым наедине с таким воином как Феррус было опасно, но слишком сильно Фениксиец жаждал короткой передышки, во время которой он мог бы не видеть жуткой рожи в зеркалах. Одним неуловимым движением Манус подлетел к брату, намотав на кулак прекрасные когда-то волосы, и с силой приложил его головой о зеркало. — Смотри на себя! Смотри, во что ты превратился! Смотри!!! — каждое слово — удар. В глазах у Феникса темнеет, но он всё так же упорно жмурится. — Смотри, или я срежу тебе веки и переломаю руки! — угрожающе рычит Феррус. Фулгриму нечего больше терять: шрамом больше, шрамом меньше, но какая-то его частица всё ещё трепещет перед новыми увечьями, и Фениксиец осторожно открывает глаза. А ведь когда-то, будто вечность назад, он сам полушутя называл Ферруса Горгоном. Сейчас всё было наоборот: древний колосс, сжимающий в стальной хватке, чудовище. На мгновение Фулгриму оказалось, что брат оторвёт ему голову или сломает шею. — Смотри на себя! Ты сделал это! — Убирайся в Бездну, Манус! Ты изуродовал меня. Надо было убить тебя раньше, — прошипел Фулгрим, выворачиваясь из железных объятий. Тень на мгновение легла на лицо Горгона. — Раны, нанесённые тобой, гораздо глубже и больнее, — едва слышно прошептал он, — Мне жаль, что до этого дошло. — Мне не нужна твоя жалость, ничтожный слабак! Ты даже не смог убить меня! Струсил, Феррус? — гадко усмехнулся падший примарх, с ужасом глядя на искажённую улыбкой гримасу в зеркалах. Зарычав от обиды, Манус набросился на брата. Кости трещали под железными руками. Вновь монотонные удары головой о зеркало и приказ: «Смотри!». Кожа на лбу лопнула, и теперь глаза заливала кровь. Быть может это было всего лишь игрой воспалённого разума, но на мгновение Фулгриму показалось, что отражение изменилось. Вместо измождённого узника в стекле отобразилось настоящее чудовище. Ноги Феникса исчезли, их заменил длинный змеиный хвост. Его лицо и туловище стали вытянутыми, грудь была изменена для размещения дополнительной пары рук. Несмотря на всю эту непристойную форму, все выглядело удивительно идеальным. Мышцы его оголенной груди были изысканно определены. Кожа имела великолепный сиреневый оттенок. Змеиная чешуя его нижней половины сияла драгоценным цветом, которому позавидовали бы эльдар. Но всё это было извращением его былой красоты, если не идеи самой красоты, как таковой. Это было слишком, настолько совершенный в его ужасной искаженной человеческой форме, что всё это выходило за рамки возможностей разумного осмысления. Новое обличье Фулгрима вызывало отвращение самой своей природой. По замыслу, он восхищал и отталкивал одновременно. Голова тоже претерпела изменения, длинная и увенчанная рогами, что вырывались из-под его белых волос. Лицо, однако, осталось прежним, отвратительной шуткой, венчающей его темную трансцендентность. Феникс побледнел ещё больше. — Хватит, хватит. Пожалуйста, прекрати это, брат, — неожиданно жалобно захныкал он. От такого обращения лицо Мануса исказила звериная гримаса ярости, смешанной с болью. — Ты слишком много о себе возомнил, упиваясь своей исключительностью! Вот куда привела тебя неуёмная гордыня! Нравится тебе такое совершенство?! — не унимался Феррус, уже не обращая внимание на то, что и без того пострадавшее лицо брата и вовсе теперь грозило превратиться в кровавую кашу, — Сейчас будет ещё лучше! Примарх Железных рук схватил Фениксийца за волосы и, достав из-за пояса нож, полоснул по некогда шелковистым прядям. Получилось неровно, но Ферруса это вовсе не смутило. — Смотри! Вот совершенство падения. Вот твоё истинное лицо, мерзкий предатель, то лицо, которое ты заслужил! Гнев застит глаза, заполняет всё существо Мануса, и тот, не сдерживаясь, наносит чудовищные удары брату, который уже почти не пытается защищаться. С хрустом ломаются кости, кровь пятнает серебро рук. Не скоро Феррус оставляет брата лежать на холодных зеркалах, измазанных алым. Вслед ему нёсся не демонический рёв, как в самом начале, но тихий плач. *** Феррусу нужно было поспать хотя бы немного, но примарха душили слёзы. Как он мог настолько забыться? На прикроватном столике в свете ламп безжизненно поблёскивали прекрасные волосы, которые всё ещё хранили тот неуловимый аромат самой сущности прежнего Фулгрима. Словно помешанный, Манус вдыхал его, стремясь воскресить тёплые воспоминания, но всё перечёркнуто кровью. Сколько ещё сил потребуется на то, чтобы вернуть Феникса? Не милосерднее всё же убить его? *** Фулгрим не думал, что его могут унизить ещё больше. Он ошибался… Он пришёл в себя от криков. Вскочив на ноги, Феникс увидел, что вместо зеркал теперь были стёкла перед которыми стояли его сыновья. Их лица искажал первобытный ужас. Фулгрим знал, что они видели: жалкую паклю вместо прекрасных волос, кровавое месиво вместо совершенного лица. Одно дело видеть уродство в отражении, иное — в глазах тех, кого любил. Ужас Детей Императора сменился отвращением пополам с яростью. Многие пытались отвернуться, чтобы не видеть изуродованного примарха, но стражи из Железных рук силой заставляли их смотреть. Феникс заметался в стеклянной клетке, не зная куда скрыться. Оставалось только съёжится на полу, пряча лицо в коленях. — Смотрите на ваше совершенство! — раздался громоподобный голос Ферруса Мануса, — Так поступают с предателями. То же будет и с вами. Сквозь пелену слёз Фулгрим видел искажённые лица своих капитанов. А потом в толпе раздался крик: — Урод! Ничтожество! Недостойный! Стёкла задрожали от нечеловеческого вопля отчаяния и боли. Но будто раззадоренные им легионеры Хаоса выкрикивали всё новые оскорбления. А потом стёкла пали, позволяя каждому оставить след на изуродованном теле. Фулгрим уже не сопротивлялся своим детям. Он не желал сопротивляться ничему. Даже смерти… *** Демон покинул изуродованное тело, оставляя искалеченный разум, который уже больше ни на что не годен. Ему нечего больше здесь делать. Фулгрим проснулся среди ночи, ощутив, что его тело теперь безраздельно принадлежит ему. Примарха затрясло будто в лихорадке — все воспоминания водопадом обрушились на него, добивая измученное пытками сознание. Ему не хотелось жить… Он огляделся в поисках хотя бы чего-нибудь, что оборвёт его жизнь. Что избавит его от всех этих мучений. А сможет ли он убить себя, обманув гений Отца, создавшего их несокрушимыми? Или вечно будет страдать? Нет-нет-нет! Пусть это всё поскорее закончится! Он заперт в абсолютно пустой комнате. Быть может, размозжить себе голову о стену? Но его тело настолько измотано, что он едва может поднять голову. Фулгрим видит парящие кристаллы, которые принёс Феррус, чтобы показать ему будущее. Хоть бы они были достаточно остры, чтобы перерезать ему горло. Фениксиец тянется к ним, но внезапно они вспыхивают и вновь демонстрируют ему мёртвого брата. Остекленевшие глаза отрубленной головы, в которых замерло отчаяние и боль, бесцельно смотрят вдаль. Теперь же всё будет иначе. Но внезапно картинка сменяется, и Фулгрим видит свою самую первую встречу с Горгоном в кузницах под горой Народной. Как брат тогда посмеялся над его внешней хрупкостью и радушно предложил свою помощь. Тогда их спор закончился ничьёй. Ослепительной молнией вспыхнули воспоминания о том, как Феррус смотрел на него, удивляясь его работе, как бережно пожал его руку в знак признательности, а ведь он мог одним лёгким движением раздробить ему кисть и выиграть. Тогда Фулгрим обрёл самого близкого, самого дорогого брата. И именно его он предал. Будто нарочно эти глупые стекляшки показывали моменты радости, триумфа и скорби, которые они всегда делили на двоих. И, когда Феникс понимает, что умрёт от того, что его сердца разорвутся от горя, он слышит: — Брат мой. ШАГ ВПЕРЁД. ШАГ НАВСТРЕЧУ. Совершенство — то, что никогда не бывает готовым и никогда не бывает лёгким. Совершенство — то, что создаётся, своим ли жестом или жестом другого, и уходит в бесконечность прежде, чем успевает умереть перед тобой. ДВОЕ — ДРУГОЙ МИР В ЦЕНТРЕ СОТВОРЁННОГО МИРА. То, что совершенно — это то, что не существовало, пока вас не было, и не будет существовать без вас. ГОРДЫЕ СВОИМ ЕДИНСТВЕННЫМ ЗНАНИЕМ — СИЛЬНЫЕ СВОИМИ ВЕЛИКИМИ ЗАМЫСЛАМИ. То, что совершенно, — это мгновение, которого не было и которое вы создали и сделали незабываемым. Это существо, которое вы сделали единственным неповторимым. В противовес множеству бесформенных тварей. ПРЕДПОЧИТАЮЩИЕ ЗАБЛУДИТЬСЯ, ЧЕМ ПОЛЬЗОВАТЬСЯ ИСХОЖЕННЫМИ ДОРОГАМИ. Совершенно — это раскрывать себя, ничего не пугаясь, это делать то, что вы никогда не делали, и преуспевать в этом умением найти верный путь, но не тупым упрямством. СВЕТ ОСКОЛКОВ КАК БЫ ОКАМЕНИЛ ИХ. СТАТУЯ ГОРГОНА ДЕРЖАЛА В РУКАХ ОБРАЗ ФЕНИКСА. Совершенно, — вещал камень, — пытаться сделать всё, не отказываться ни от чего, быть способным всё постигнуть и в то же время знать, где остановиться. Не перепутать нектар новых вершин с ядом пропасти. В ЧЕТЫРЁХ УГЛАХ КОМНАТЫ. ПУСТОЙ, ИРРЕАЛЬНОЙ, БЕЗЛИКОЙ. То, что совершенно, не имеет ни вкуса, ни запаха, ни цвета. Ибо нет другого вкуса, другого запаха, другого цвета. СЕРЕБРИСТЫЕ ВОЛОСЫ, ОБРЕЗАННЫЕ НОЖОМ. СЕРЕБРИСТЫЕ ВОЛОСЫ В ЖЕЛЕЗНЫХ РУКАХ. Быть совершенным — значит быть противоположностью испуганного животного, каким родится на свет человек. Но совершенство — это сила, а долг сильных — защищать. БЛИСТАТЕЛЬНЫЙ ФЕНИКС, ВОССТАВШИЙ ИЗ ПЕПЛА. Совершенно то, что не останавливается, не засыпает и не поворачивает вспять. ПОВОРАЧИВАЛИСЬ ЧАСЫ НОЧИ. ДАЛЁКИЕ СВЕТИЛА ВРАЩАЛИСЬ В БЕЗДУШНОЙ МГЛЕ БЕСКОНЕЧНОСТИ. Быть совершенным — сказать «нет» всяким расслабляющим соблазнам. Это сказать «да» всему, что вас разнообразит и толкает вперёд, и заставляет вас делать больше, чем то, что считается достаточным и необходимым, и больше того, на что способны другие. МОЁ СЕРДЦЕ ОТКЛИКНУЛОСЬ НА ТВОЙ ЗОВ. Быть совершенным — значит беспрестанно меняться. Всякое изменение — путь вперёд, но он бесконечен — ведь совершенство — недостижимо. ВОЗНИКНУВ ИЗ МРАКА, ИДУТ ДВОЕ ДЕТЕЙ, ВЗЯВШИСЬ ЗА РУКИ. Мысли друг друга прозрачны для них. Боль — одна на двоих. Так правильно… Не сколько сплетение тел, сколько единение душ, так долго оторванных друг от друга. И пусть весь мир подождёт. *** Всё кончилось… Наконец-то они вновь могут обнять друг друга. Феррус нежно перебирал неровно обкорнанные пряди. Апотекарии восстановили ангельский лик Фениксийца, но волосы… — Они быстро отрастут, — усмехнулся Фулгрим, почувствовав мысли брата. — Прости. Я не должен был… — начал было Феррус. — Должен. Иначе было нельзя, — строго оборвал его Фениксиец, — Я благодарен тебе, брат мой, за то, что не утратил веры в меня и приложил все усилия, чтобы переубедить. — Я ведь твой брат, — смущённо усмехнулся витиеватой похвале Горгон и крепче прижал к себе возвращённого брата, с наслаждением вдыхая запах тех самых благовоний, — Я рад, что ты вернулся. Фулгрим не ответил, лишь крепче прижался к широкой груди Ферруса, ощущая удивительный покой в объятиях брата. Флот Железных рук шёл к Терре.