Winter, Forevermore

Он совсем ещё мальчик, когда видит её в первый раз. Толпы народа стекаются на Всеснежный собор к площади перед Заполярным дворцом. Люди сбиваются в небольшие кучки, на морозе жмутся поближе друг к другу. Солдаты Фатуи выстраиваются в шеренгу, отделяя гражданских от сцены. Предвестники формируют внутреннее кольцо оцепления, занимая позиции ближе к подуиму. Аякс сидит на плечах у отца, ладошками схватившись за его шляпу. Несмотря на то, что они стоят в самой гуще толпы, с высоты отцовского роста мальчику открывается грандиозный вид на сцену. Ужасно холодно, и маленький Аякс не понимает, почему ему и его семье приходится торчать на улице вместо того, чтобы сидеть дома, у огня. Мужчина на сцене подносит к губам устройство, увеличивающее громкость голоса: — Верноподданные Снежной, приветствуйте Её Величество Царицу! Огромные ворота отворяются, но никто не кричит, не ликует. Вместо этого люди склоняют головы в знак уважения, когда женщина, облачённая в белое, направляется к подиуму. Острые каблуки цокают по припорошенной снегом сцене. Трибуна, установленная на высоте, видна даже тем, кто оказался дальше всех в толпе. Она стоит на сцене, высокая и статная, держа безукоризненно прямую осанку. Длинные серебристые волосы развеваются на ледяном ветру, кончики сверкают голубоватым. Она пристально всматривается в толпу бледными глазами, холодными и безжалостными, как сама Зима. Взгляд останавливается на Аяксе, единственном, кто не склонил головы. Взгляд завораживает. Он знает, что она смотрит прямо на него, а она знает, что он смотрит прямо на неё. Аякс не может с уверенностью сказать, как долго они глядят друг на друга, но готов поклясться, что на долю секунды лёд в её глазах тает, превращаясь в воду, чтобы замёрзнуть снова, как только она переведёт взгляд. Отчего она так печальна? Строгим ледяным тоном она отдаёт толпе приказ поднять головы и начинает речь. Говорит о верности Снежной. Верности ей. Бесстрастно заверяет их в том, что пока они остаются верными своей Родине, им нечего бояться. Предупреждает о враждебных странах и их коварных безумных Архонтах. И хотя Аякс полностью поймёт смысл сказанного ею, только когда повзрослеет, он помнит каждое слово так, будто услышал его вчера. Царица завершает речь так же холодно, как и начала: — Слава Снежной! Народ — и граждане, и Фатуи — вторит ей: — Слава Снежной! Но несмотря на многоголосье этот призыв так и остаётся холодным и бесчувственным, как и вся речь Крио Архонтиссы. Прежде чем сойти с подиума, она бросает последний мимолётный взгляд на рыжеволосого мальчишку в толпе и отправляется обратно во дворец. Позади следуют несколько солдат Фатуи. Ворота медленно затворяются, громко скрипя петлями, и толпа рассеивается. — Это она у нас самая главная? — невинно спрашивает Аякс у отца по дороге домой. — Да, сынок. Её Величество, сама Царица! — отвечает тот. — Только она и защищает Снежную от врагов. Аякс привык, что отец проявляет к нему доброту и любовь, но сейчас, когда тот говорит о Царице, в голосе не слышно ни первого, ни второго. — Что бы ни случилось, Аякс, делай, как она велит, — продолжает отец. Отрешённый взгляд устремляется куда-то вдаль, но Аякс, сидящий у него на плечах, этого не видит. — Иначе Зима не пощадит тебя. — Хм-м... Устроив подбородок на макушке отца, Аякс обдумывает услышанное. Больше за всю дорогу домой они не произносят ни слова. И всё-таки маленький Аякс задаётся одним-единственным вопросом. Отчего же она так печальна? *** Идут годы. Он видит её на Всеснежных соборах. И вновь она произносит всё ту же речь. Голос звучит так же ровно, как и в первый раз. И выглядит она так же, как и всегда: бледная, нестареющая, словно застывшая во времени, красота. Но раз за разом Аякс вслушивается в каждое её слово. По мере взросления к нему приходит осознание того, что большинство его соотечественников не питают любви к Архонтиссе, но никто не осмеливается дурно отзываться о ней. Некоторые хранят молчание из скупого уважения. Другие — из страха. Он их не понимает. Из года в год Царица произносит свою речь, и каждый раз Аякс ожидает, что она вновь обратит на него свой взор. Иногда она действительно на него смотрит. Иногда нет. Он боготворит всякий миг, на который встречаются их взгляды. Часть его смеет надеяться, что и для неё это что-то значит. И всё-таки он задаётся одним-единственным вопросом. Отчего же она так печальна? *** Он преклоняет колени на красный ковёр в центре величественной залы. Придворные дамы и кавалеры в одеждах Фатуи отходят к стенам. По обеим сторонам ступеней, ведущих к трону, выстраиваются Предвестники. На самом троне, вырубленном в глыбе льда, восседает она. — Поднимись, Тарталья! Следуя приказу, он выпрямляется. Наконец ему можно на неё взглянуть. Она совсем не изменилась: снежно-белые одеяния, длинные пряди серебристых волос, что, посверкивая голубовато-зелёным, струятся по спине и плечам, обрамляя бледное лицо. Голубые льдинки глаз впиваются в него, взирая сверху вниз. Один из Предвестников выступает вперёд, Тарталья же застывает в неподвижности, руки сцеплены в замок за спиной, взгляд прикован к Царице. Предвестник прикалывает что-то к его лацкану и отшагивает обратно, занимая своё прежнее место. Тарталье не нужно смотреть вниз. Он и так знает, что ему даровали. Глаз Порчи. Символ Предвестника Фатуи. Вихри таинственной силы, кружащие внутри багрового кристалла, медленно пропитывают самое существо Тартальи. Благодаря этой силе он несомненно сможет бросить вызов новым, более опасным врагам, позволить им утолить его жажду крови, пусть и совсем ненадолго. Но он не обращает на Глаз ни малейшего внимания. Нет, сейчас значение имеет лишь она. На кончиках длинных серебристых ресниц, что опушают её острые глаза, поблёскивают крошечные снежинки. Радужки цвета льда. Впервые он приблизился к ней настолько, чтобы различить исходящее от зрачков слабое свечение того же потустороннего оттенка. Эти зрачки смотрят прямо на него, а возможно, и сквозь него. Под толщей льдов в её глазах он видит силу. Всякий, стоящий достаточно близко, чувствует, как эта сила кругами расходится от неё, но Тарталье довелось заглянуть в самые глубины. Он видит мудрость, волю и несгибаемое намерение сделать то, что дóлжно, чтобы добиться своей цели — своей собственной справедливости. И вновь, хоть и на краткий миг, он различает знакомый проблеск. Проблеск печали. Церемония завершается очередным обменом формальными фразами, и Тарталье приходится в сопровождении других Предвестников направиться к выходу из залы. Он медленно отворачивается, но сердце его рвётся к Царице, взгляд в последний момент цепляется за её фигуру, но в конце концов он вынужден подчиниться приказу. Ему неведомо, что Царица провожает его взглядом до самых дверей. *** Однажды ночью он случайно встречает её на балконе. Он идёт по коридору, когда вдруг слышит приглушённый всхлип. Быстро определив направление звука, сворачивает туда и чувствует стылый сквозняк, как если бы кто-то оставил окно нараспашку. Но вместо окна он видит неплотно прикрытую дверь на балкон слева от себя. Через покрытое морозным узором стекло ничего не разглядеть, и он толкает дверь. Его глазам предстаёт Царица. Она резко оборачивается, глядя на него из-за плеча. Лунный свет божественным сиянием льётся на её тонкие черты. Серебристые волосы блестят подобно шёлковой пряже. Игра светотени смягчает резкую белизну одежд. Ледяные глаза кажутся намного теплее обычного, будто подсвеченные изнутри горячими слезинками, что катятся по щекам и тут же застывают на морозе Снежной. Она сразу же отворачивается, утирая слёзы, но он успевает их заметить. Этого крохотного мига ему хватает, чтобы увидеть, насколько она уязвима. Насколько человечна. — Я… не ожидала твоего появления, — невнятно произносит она в попытке взять себя в руки. — Мои искренние извинения, Ваше Величество, — говорит он, вставая на колено и склоняя голову. — Я не хотел мешать. Хотел только выяснить, откуда взялся сквозняк в коридоре. Несколько секунд она молчит, глядя на полную луну. — Прости меня, — шепчет на грани слышимости. Он вскидывает на неё глаза. Вот уж чего он не ожидал, так это извинений. — Ваше Величество? — Поднимись, Тарталья… Эти слова, в прошлый раз прозвучавшие властно, сейчас полны нежности. Он выполняет просьбу, не спуская с неё ошеломлённого взгляда. Она вздыхает, изо рта в холодный ночной воздух вырывается облачко белого пара. — Жаль, что тебе довелось увидеть меня в такой момент, — произносит она. Всё лишнее, наносное, исчезает, являя ему обычную женщину. — Люди думают, что я много лет назад утратила способность испытывать подобные чувства, и всё-таки… Она чуть наклоняет голову в его сторону, но лицо так и остаётся скрытым: — Иногда накатывают воспоминания… Он не знает, что на это сказать. — Ты кого-нибудь любишь? Вопрос выбивает почву из-под ног. Почему она спрашивает о чем-то настолько личном? С чего бы ей интересоваться им, презренным слугой? Тем не менее, он не может отказать ей в ответе: — Люблю. Семья для меня очень важна. У меня много братьев и сестёр, и я люблю их сильнее всего в этом мире. Архонтисса хмыкает, раздумывая над его словами, прежде чем заговорить снова: — Ты знаешь, что наши методы могут быть жестокими. Но вот тебе моё слово: я никогда не заставлю тебя причинить вред собственной семье. Это заявление его поражает. Он и помыслить не мог о возможности такого развития событий — всегда был слишком сосредоточен на оттачивании боевых навыков и поиске новых противников. И всё же он испытывает облегчение от её обещания. — Как бы то ни было, — продолжает она, — рано или поздно найдётся тот, кто сочтёт твою любовь к семье слабостью. На них могут открыть охоту. При мысли об этом он вскидывается и открывает рот, спеша возразить, но она поворачивается к нему лицом, и звуки застревают в горле. Она смотрит на него, сейчас уже взявшая себя в руки, но всё ещё не такая холодная, какой обычно бывает. В глазах сверкают отблески чувства, взгляд ищет что-то в его глазах, сведённые брови придают лицу серьёзный, сосредоточенный вид. — Готов ли ты использовать любые необходимые средства, чтобы защитить тех, кого любишь? Он потрясён. Не только её вопросом или не тем, что даже в таком состоянии она всё ещё демонстрирует железную волю. Он ослеплён её внутренним светом. Кивает, стискивая зубы: — Готов. Её взгляд задерживается на нём ещё секунду, и после напряжённое лицо расслабляется. — Хорошо. Она вновь поднимает глаза к небу, и, повторив её движение, он обнаруживает Селестию, парящую на фоне полной Луны прямо над ними. — Мои враги многочисленны, а союзники наперечёт, — мягко добавляет она, глаза туманятся тоской. — Я потеряла тех, кого звала друзьями. И знаю, что меня ждёт лишь боль, если я вновь полюблю кого-нибудь. Я не могу себе этого позволить. — Взгляд возвращается вниз на заснеженный крепостной вал под балконом. — Не сейчас, когда раны ещё так свежи. — Ваше Величество… Что ему сказать? Как поступить? Чувства — он и сам не понимает, какие именно — искрами вспыхивают в груди. Пульс ускоряется, но не так, как бывает в пылу битвы. Кажется, даже морозный ночной воздух теплеет, согретый жаром, исходящим то ли от её, то ли от его собственного тела. Царица опять удивляет его. Она улыбается. — Ты хороший человек, Аякс, — произносит она, и в голосе нет ни отчуждения, ни строгости. Сейчас она разговаривает и выглядит, как обычная молодая женщина. — Я верю: когда придёт время, ты сделаешь правильный выбор. Жар разливается у него в груди. Он изумляется в миллионный раз за ночь. Слегка приоткрыв рот, смотрит на неё, впитывая прекрасные черты её лица, мягкий взор и по-весеннему тёплую улыбку. Образ этой улыбки оставляет ожог в его памяти. Царица откидывает с глаз прядь волосы, и лицо её вмиг приобретает серьёзное выражение. — Пожалуйста, не говори никому о нашем сегодняшнем разговоре, — в тоне снова слышится холодок. — А теперь мне пора. Доброй ночи, Тарталья. Расправив плечи, она проходит мимо него, перешагивает через порог и растворяется в темноте коридора. Наблюдая за её фигурой, он в свою очередь покидает балкон и запирает двери. Все его мысли заняты тем, что произошло между ними минуту назад. На этот раз он моментально понимает, как называется чувство, горящее в груди. Она — настоящая воительница. Он это знает, ощущает всем нутром. Она балансирует между благородством и решительностью, с которой преследует свою цель. Этим она давно заслужила его восхищение и уважение. И в этом нет ничего нового. Но никогда ещё он не видел её такой уязвимой. Такой… нормальной. До этой ночи он и не задумывался, каково это — быть богом, обременённым ответственностью и обязательствами. Он даже не представлял себе, что боги вообще умеют чувствовать. Теперь он это видит. И хотя не знает наверняка, насколько глубоки эти чувства, он видит отражение человека, что скрывается под ледяной бронёй Царицы. Отражение человека, которым она когда-то была. Одни утверждают, что она — богиня, у которой не осталось любви к своему народу, другие — что у её народа не осталось любви к ней. Но Аякс знает, что всё это ложь, ведь этой ночью он понял главное: он любит свою Царицу.