Меня зовут Антон Шастун, и, похоже, я влюбился в своего учителя.
Когда я перешёл в новую школу, я не ждал абсолютно ничего. Мне казалось, что новый учитель по математике (вместо той мрази, которая раньше вела у меня этот предмет) будет самым лучшим подарком. Ну, может, друзей найду, не знаю. Я никак не мог подумать, что в школе под номером «3» меня будет ждать тот человек, который заставит полюбить эту жизнь. Я переступил порог учебного заведения ровно первого сентября. Тогда все было ново: люди вокруг, школьные кабинеты, учителя. Может, и не стоило так резко переходить. Ну знаете, вот это время в конце августа, когда хочется чего-то нового? Вот для меня этим «чем-то» был переход. Несмотря на то, что я учусь в одиннадцатом классе, перейти мне не составило труда. Директор этой школы вовсе не злой, а даже наоборот — лучший. Он довольно молодой и хорошо относится к ученикам, хотя ходит весь такой статный, строгий. И главное, он взял меня с общим балом «3,9». Учёба не совсем мое. Освоился я быстро. Кажется, как такой дрыщ может вписаться в компашку крутых людей? Но у меня вышло, хотя инициатором была Оксана — девочка, сидящая со мной за одной партой. Она и потащила меня за школу курить, знакомя с некими Димой и Сережей из параллели. Так и прошел мой первый месяц в этой школе — в компании весёлых ребят. Ну, почти весь. В конце сентября с отпуска наконец-то вышел учитель биологии, который и поставил точку в моей скучной жизни. Мне казалось, что всё, сюрпризов больше не будет, как довольно высокий брюнет заходит к нам в класс. Окс часто говорила о нем, о его красоте и залипательных руках, но я и представить не мог, как сухо она о нем говорила, по сравнению с реальной жизнью. Арсений Сергеевич был поистине красив: ухоженный вид, голубые глаза, бархатный голос и подтянутое тело. Может, только я смотрю на него с таким восхищением, потому что весь класс, не поднимая головы, записывает дату, а я пялюсь, даже не скрывая. Биология в одиннадцатом была всего два раза в неделю, но это не мешало мне ходить как сталкер по пятам учителя. Я караулил его в коридорах, лишь для того, чтобы поглазеть побольше. Это было похоже на преследование. Первое время я думал, что совершенно нормально вести себя так в новой школе и с новыми людьми, но потом поймал себя на мысли, что хожу лишь за ним. Арсений Сергеевич засел в моей голове, не желая уходить. А я впал в ступор. Четверть подходила к концу. Так вышло, что родители насели на меня, заставляя выбрать в качестве продолжения учёбы медицинский институт. Я хотел на стенку лезть от одной лишь мысли, что на экзамене мне придётся сдавать чертову биологию и химию. Ладно, ничего, время еще есть, — думал я, пока первая четверть утекала словно вода сквозь пальцы. Осталось всего три, и экзамены тут как тут. Надо было что-то делать. И первое, что пришло мне тогда в голову — пойти к нему. — Арсений Сергеевич, а вы можете подготовить меня к экзаменам? Он согласился. Школа заканчивается, начинаются каникулы, на которых я договорился ходить к учителю домой. К тому самому учителю, который вызывает мурашки по коже от одного лишь взгляда. Тот самый учитель, от голоса которого подгибаются коленки. Тот самый учитель, в которого, похоже, я влюбился! Попрощавшись с Оксаной и ребятами, которые разъезжаются кто куда на выходные, я стал думать, как же стоит себя повести. С одной стороны, Арсений взрослый мужчина (если не ошибаюсь, ему двадцать восемь), который всегда действует по правилам, вспомнить только, как жесток он к форме, учёбе и вообще ко всему, — вряд ли такой человек будет начинать что-то со своим же учеником. С другой стороны, а что, если попробовать? Ну что, мне хуже что ли будет? Не думаю. Первый урок на квартире учителя прошел великолепно. Он совершенно не был строг и не относился ко мне с холодом, как в школе — наоборот, он был каким-то раскрепощенным. Полтора часа пролетели за миг. За это время мы успели и пообщаться, и увеличить зрительный контакт, ну, и конечно же, поучиться. Попов даже позвал меня на кофе, но было так неловко, что я сразу же ушел. На его лице явно отображалась грусть. Или мне показалось? Так и прошли мои каникулы: дом-Арсений Сергеевич-дом. Наши занятия начинались как и у всех, а заканчивались поздними посиделками за чашечкой кофе. Мы могли болтать часами, а он стирал понятие учитель-ученик подчистую. Казалось, что он залипает на меня так же долго, как и я на него. Хотелось касаться, касаться, касаться. Но пока я позволял себе лишь короткие рукопожатия при встрече и уходе. Мама, конечно, часто спрашивала, почему я прихожу не спустя два часа от начала занятия, а уже под вечер, но ответ она так и не получила. Хотя, она наверное и рада, что я провожу время не дома. Бывало, у нас даже заходила тема о девочках. Хах, как жаль, что ее сын — гей. Учеба началась так же резко, как и появилось хорошее отношение Арсения Сергеевича ко мне. В то время, как на уроках он кричал абсолютно на всех, я спокойно писал пробники к экзаменам. Меня даже к доске особо не вызывали, а если и вызывали, не важно, как я отвечу — все равно ниже четвёрки не получу. Одноклассники завидовали мне, а я и не скрывал, как рад такому отношению. К учителю домой я ходить продолжал, только во время учёбы получалось лишь два раза в неделю, но я не унывал. Арсений стал подвозить меня до дома, заводить дружеские разговоры в столовой, зачем-то садясь рядом со мной, а не как все учителя — за учительский стол. Я стал верить в себя намного больше, чем в начале. Может, у нас что-то получится? Время близилось к зиме — к первому снегу и новогоднему настроению. Я чувствовал, как стал размывать рамки между мной и Арсением, по долго обнимаясь с ним, когда в моей жизни происходил лютый пиздец. Что-то хулиганы стали часто замечать мою худобу и кольца с браслетами. И знаете, это было до боли приятно. Даже в самом ужасной ссоре или драке, я видел продолжение с мягким голосом учителя. Я не мог представить себе, чтобы делал, не будь его рядом. С каждым днем я все больше и больше хотел признаться в своих чувствах, потому что видел, что Попов тоже не ровно дышит ко мне. Видел, как долго он смотрит на мои губы, и чувствовал, как крепко он прижимает меня к себе. Дождусь занятия и признаюсь. Домой к учителю я шёл неуверенно. Да и подготовиться я не успел: ни к признанию, ни к биологии. Может, он отругает меня, и будет объяснять тему, не давая вставить и слова, а я даже не буду пытаться. А может, спросит, почему же я, Антошка, не смог сделать задание по его любимой биологии. Надеюсь, Арсений Сергеевич выберет второй вариант, а там как пойдет. В квартире Арсения снова было уютно. По-своему уютно. Словно в этом месте меня не смогут обидеть, не смогут причинить боль, потому что я под надзором глаз-байкалов. Попов налил мне чай, сел за стол, а я стоял около него и не мог и слова сказать. В горле встал ком. Первым начал учитель: — Антон, ты чего? — его невинный взгляд полностью похоронил во мне страх. — Извините, я сегодня без домашнего задания. — голос мой был таким тихим. Вот бы взять в руки микрофон. — А еще, я бы хотел кое-что спросить. Учитель нахмурился, но перебивать не стал. Сложно. Так сложно сказать, что я влюбился в своего же преподавателя! Это глупо. Это по-детски. Нужно прямо сейчас выпалить что-то нелепое по теме урока и сесть за задания, но мозг решает иначе: — Вы мне нравитесь, Арсений Сергеевич. — шумный вдох. — И я хотел бы узнать, нравлюсь ли вам. Глаз не поднимаю, потому что страшно. Страшно до дрожи. Но тут мою руку неожиданно крепко сжимают чужие пальцы. Тёплые такие. Щеки розовеют, когда я все-таки смотрю на Попова. На его лице сияет улыбка, такая чистая, что хочется вечно видеть ее перед собой. Он приподнимается со стула и получается так, что он в мгновение приближается максимально близко. Я выше, но такое чувство, что он возвышается надо мной. — Давно я ждал, когда ты уже признаешься. Нервный выдох. — Вы знали? — я стараюсь не смотреть на максимально красивые губы учителя и говорить нормально, но голос все равно дрожит. — Конечно, — его дыхание опаляет мою щеку. — И да, ты мне тоже нравишься. После этих слов он прижимается своими губами к моим. Это еще лучше, чем я представлял. Он сминает мои губы, не углубляя поцелуй, а рукам уже обхватил мою шею. Мурашки. Неужели у меня получилось? Я правда признался ему, а он ответил? Это же так… круто. У него такие мягкие губы, что я просто таю. От меня отстраняется спустя некоторое время, но из рук не выпускают. Арсений смотрит на мои слегка подрагивающие руки и хихикает. У меня шок, а ему смешно! — Ты не против, если сегодня мы вместо занятия поваляемся и фильмы посмотрим, а? — такой нежный тембр голоса. Арсений, вы сводите меня с ума. — Не против, Арсений Сергеевич. — Просто Арс. — перебивает он меня, подмигивая. — Арс. — произношу я, словно пробуя на вкус эти три буквы, которые звучат вместе так выразительно и правильно. Учитель снова смеется и, чмокнув меня в губы, вылетает из комнаты, чем-то сразу шумя на кухне. А я притрагиваюсь пальцами к пульсирующим губам и не понимаю, чем заслужил такого прекрасного человека.***
Дни идут, и я с точностью могу сказать, что счастлив. До Нового Года остается пару дней. Я иду по заснеженному ночному парку за руку с Арсением, не боясь, что замёрзну. Он же рядом. Хлопья снега садятся на наши головы и плечи, а я, как ребёнок, пытаюсь поймать самые крупные языком. Арсений смеется с моих действий, а я лишь ухмыляюсь — этого я и добивался. Мою занятую руку поглаживают большим пальцем, а после, резко дергая, убирают в чужой карман. — Арсений! — Что? Холодно же, а в кармане теплее. И я просто не хочу тебя отпускать, — он прикрывает глаза и шмыгает носом, крепче сжимая мою руку в кармане чёрного пальто. И от этого действия я конечно же таю, останавливаясь и прижимаясь к груди учителя как можно крепче. Он смешно ойкает, а после гладит по голове свободной рукой. Я прячу красный от холода нос в его воротник, прикасаясь к горячей шее моего парня. Да, моего парня. Звучит, неправда ли? — Кот, если ты замёрз, то… — Помолчи. — командую я, крепче прижимаясь к его телу, и провожу носом по шее вверх. Мужчину немного потряхивает от смены температуры, но он не отталкивает. Приятно. Мы стоим так еще пару минут, а после принимаем решение идти домой. К нему домой. Маме я вру, что начал общаться с ребятами и теперь меня часто зовут к себе. Ага, конечно. Только вместо ребят я ночую у высокого, взрослого учителя, а точнее — у моего репетитора по биологии. Ну не могу же я сказать маме, что начал встречаться с Арсением Сергеевичем? Дома у преподавателя тепло. На столе кружки с чаем: его без сахара, мой — с двумя ложками. Мы сидим и болтаем обо всем на свете, а помимо разговоров я пялюсь на него, словно Арсений — памятник в музее. Нет, лучше картина. Искусство. Он такой красивый, такой изящный. Лучший. Не могу поверить, что сейчас мы с моим парнем — Поповым — пойдём смотреть фильм в обнимку, а уже скоро я встречу с ним новый Новый Год. Незабываемо. Я до конца не понимал, почему же учитель выбрал меня. Это что-то за гранью моего понимания, вот честно. Я могу задаваться этим вопросом бесконечно, но ответа так и не получу. Арсеньевское «Потому что ты — лучший» не считается. Мало ли, что он говорит. Я вот в себе ничего лучшего не вижу. Кожа да кости, ума нет, а про возраст я совсем молчу. Я неопытный и бездельник, который скоро будет сдавать экзамены, а после и учиться. Сергеевич вот отучился, ему-то зачем мои заботы? Время летело непростительно быстро, но я не жалуюсь. День менялся днем, улицы становились все темнее и темнее с каждым закатом, а я все также сидел и готовился к ЕГЭ. Мда, новогоднее настроение на высоте. Тридцать первое число встретило меня криком от матери, что, видите ли, я каждый год праздновал этот праздник с ней, а сейчас хочу уйти! Кричала, кричала, а позже сдалась. Махнула на меня рукой, приговаривая, как же я быстро расту. Ну, да, я с ней согласен. Расту и соблазняю взрослых мужиков. В общем, поздравил я маму и остальных с праздником и свалил в ночь, прямиком к моему любимому учителю. Квартира биолога встретила меня украшенными стенами, полками и, самое главное, настоящей ёлкой. Которая пахнет, надоедливо осыпается и колется. Мечта. Все детство я упрашивал родителей наконец поставить такую, как из леса, но каждый год видел одно и тоже пластиковое дерево. А тут ёлка. Я прыгаю как маленький ребенок, снимаю обувь и направляясь к парню, который мирно ждёт меня на кухне среди кучи еды. Так еще какой еды! Салат стоит лишь один, и нет надоедливого желе из жира и мяса (холодца, упаси Господь). Вокруг много сетов суши с разной рыбой, пицца и чипсы. Есть, конечно же, еще наша родная картошка с укропом, но ей я вообще не прочь. Я давлю лыбу, не зная, что и говорить. Остается лишь накинуться на хозяина квартиры с объятиями, что я, собственно, и делаю. Мы ждём речи нашего любимого президента, запивая еду шампанским. Время идет, а я его не чувствую. Словно дни за часы проходят, ей богу. Меня затягивает такая жизнь и я уже не знаю, что буду делать без этого прекрасного брюнета справа от меня, который набил рот едой и сейчас пытается это все проглотить. Слишком счастлив. Путин начинает говорить речь, но она одинаковая каждый год. Интересно, а он также с семьей сидит и смотрит на самого себя сейчас? Наверное, это смешно. Куранты начинают бить, и, вместо того, чтобы чокаться, Арсений завлекает меня в поцелуй, не отпуская до конца ударов курантов. Я отстраняюсь от него с блестящими от любви глазами и произношу то, что скопилось у меня в груди: — Я люблю тебя. Получая в ответ: — С новым годом, Антон — мой любимый мальчик. Он не ответил мне тем же, но в том момент я был переполнен чувствами и принял «любимый мальчик» за ответ. Влюблённые слепые, и это разрушает им жизнь.***
Новый год начался с первого в моей жизни секса. Не хотел бы говорить, что вышло не очень, но вышло не очень. Я думал будет лучше, приятнее и спокойнее. Быть снизу не особо комильфо, тем более, я все время стеснялся. Ну, Арсений сказал особо не расстраиваться, потому что опыта я еще наберусь. Каникулы пролетели незаметно. Большую часть времени я был у Попова, но он не заставлял меня готовиться к экзаменам, а вечно приставал. Мне это, конечно, льстило, но не тогда, когда надо думать о будущем. Впрочем, опыт у меня теперь есть. Кстати, не знаю почему Арса не напрягает мой возраст. Восемнадцать мне только летом, а, помнится, он когда-то говорил, что до совершеннолетия ни-ни. Не знаю, что изменилось, но меня это немного настораживает. Школа встретила меня холодом. Лишь сейчас я начал замечать, что погряз в Арсений, забывая о сверстниках. Оказывается, когда я здороваюсь со всеми в классе, никто не отвечает. Даже Оксана перестала обращать на меня внимание, потому что я вечно её игнорировал. Тоже самое с Димкой и Сережей. Теперь всем наплевать. Некоторые даже неодобрительно поглядывают. Накатило странное чувство одиночества. Нет, Попов до сих пор мой, и вроде бы у нас все серьёзно, но одиноко все равно. Ужасно. Я словно зависим от мужчины, держусь за него всеми силами. Понимание накатывает с головой, но делать я с этим ничего не буду. Я до боли в сердце влюблен в него. С каждым днем я стал замечать, как Арс перестаёт улыбаться мне по утрам, перестаёт довозить до дома после уроков, и в рюкзаке я уже не нахожу привычного подкинутого шоколада. Скоро март, пробники уже были написаны, но экзамены никто не отменял. Скорее всего, Попов занят по горло, поэтому устаёт. По выходным я стараюсь выводить его погулять, но получается не всегда, потому что он, соскучившись по мне, по приходу в квартиру сразу тянет меня в спальню. Я привык, но хочется больше романтики. В марте мы празднуем день рождения Арсения порознь. Он уехал к семье в другой город буквально на несколько дней, а я мучался со странной женщиной, которая заменяла у нас уроки биологии. Подарок я ему подарил до самой даты праздника. Это был обычная серебряная цепочка с маленьким-маленьким самолётиком на ней. Мне кажется, что этот подарок похож на наши отношения, которые так отчаянно летят все выше и выше. Правда, Попов не надел его, оставляя в шкафу. Наверное, ему просто неудобно ходить с ней. Не знаю. Апрель — месяц до экзаменов. Я бегаю, не зная, что и делать. Арс говорит, что у меня все получится, а вот я не уверен. Когда я готовился к одной лишь биологии, на химию времени совершенно не оставалось. А знаете, она не такая уж и лёгкая! Арсений давал мне в два раза больше работы, чем надо было, и спустя неделю такого графика, я слег в постель с дикой усталостью и изнеможением. Мама дома заботилась обо мне, помогала разгребать хлам и стирала вещи, за что я ей очень сильно благодарен. Но Арсений Сергеевич не заходил ни разу за все пять дней, пока я отлеживался дома. И мои лежания в кровати он называл ленью и нежелание работать. Меня это задело, так как я правда стараюсь. В мае у нас был назначен первый экзамен — русский язык. В нем я был уверен почти на все сто процентов, — в отличие от биологии — поэтому ждал его с нетерпением. Время шло тягуче медленно. Когда до экзамена осталась неделя, я, как обычно вышел из школы, надеясь покурить за зданием. Как и ожидалось, был я там не один: трое парней, опираясь о грязный кирпич, громко что-то обсуждали, а после, заметив меня, замолкли. Самый высокий из них решил, что лучшее, что он может сейчас сделать — подойти ко мне. И он подошёл. Его манера речи была мне отвратительна, и я даже не особо понимал, что этот урод мне говорит, только почувствовал сзади чужие руки, которые схватили меня, не давая и шанса на движение. Бежать не хотелось, да и зачем? Что я такого им сделал, чтобы они меня побить решили? Но услышав «Чёртов педик» где-то над ухом, я ненароком встрепянулся. Что? С чего такие выводы вообще? И я возразил, что стало мне глобальной ошибкой. Одним ударом в живот меня согнули и повалили на пол. Потом в ход пошли ноги, слава Господи, эти дебилы не били по лицу. Хотя, грудной клетке ой как досталось. И в доказательство этому, когда эти гады ушли, я еле перевернулся на спину, понимая, что почти не могу вздохнуть. Я издавал странные хрипы, а на губах у меня застыла кровь, но по лицу меня, как мы уже выяснили, не били. Единственное, что мне оставалось, это позвать кого-нибудь на помощь, но, вот проблема, я вряд ли смогу что-либо произнести! Дрожащими и грязными руками я достал разбитый телефон, открыл диалог с Арсением и, еле-еле передвигая пальцами, набрал сообщение, местами не попадая по клавиатуре.Антон: Арсений, прошу, помоги. Меня избили, я около школы. Мне тяжело дышать, пожалуйста
Я лежал на асфальте, стараясь сэкономить кислород, потому что делать вдохи как обычно — не выходит. Сообщение было прочитано сразу, и я почти уже был готов закричать от радости, но Арсений вышел из сети. Непонимание на моем лице явно затмевало кровь, и даже на секунду я перестал чувствовать боль во всем теле. Может, он не стал отвечать, а сразу побежал на помощь? Да, скорее всего. Осталось только подождать. Но прошла минута, две, а Арсения все не было. Через мгновение я услышал школьный звонок, а значит сейчас дети должны будут покинуть здание. Может, и меня заметят. Хотя, Попов же скоро подойдёт! Я верю в него, с чего бы ему меня посылать? Занят? Не знаю. Все становится незначительным, пока я думаю об Арсение, и это — странно. Зависимость. Короче, заметили меня через минут пять после звонка. Какая-то девочка подбежала ко мне (она вроде из пятого класса) и сказала, что сейчас позовёт взрослых. Что было дальше, я помню плохо. Прибежали учителя, но могу сказать точно, среди них не было Арсения. Потом скорая, а дальше и осмотр врачей. Оказывается, мне сломали несколько рёбер, которые, ещё бы чуть-чуть, проткнули бы лёгкие. Звучит максимально страшно, а на деле занимаете несколько недель лежания на кровати. Но хуже всего было то, что он не пришёл. На сообщения отвечал лишь выборочно, говоря, как занят. Правда, были и моменты, когда Арс желал мне выздоровления, говорил, что скоро мы встретимся и все будет как раньше. Именно это заставляло меня верить в лучшее. Проглатывать вязкую горечь обиды вместе с лекарствами и надеяться. Жаль только, что когда я смог встать на ноги, многие из моих одноклассников уже сдали половину экзаменов. Я пропустил и русский, и математику. Придётся идти на повторную сдачу для тех, кто не смог по каким-либо причинам присутствовать на экзаменах. Но сейчас это не главное, потому что впереди экзамен по биологии, а следом — и по химии. Мои знания были довольно-таки не скудны, но мне все равно стояло бы сделать пару вариантов ЕГЭ. Желательно, не одному. Тогда-то я и встретился с Поповым спустя столько времени. Из-за того, что я ещё не особо хорошо мог ходить, ему пришлось приехать ко мне домой. Мама сидела на кухне, а он смотрел на меня, как на мясо. Отвечаю, я никогда не видел в его глазах столько похоти. Проблема в том, что я не хотел сейчас — когда у меня еле как заживают ребра и когда перед носом экзамены — трахаться. Вот честно. Обнять — да, поцеловать — конечно, но без секса. Я, кажется, впервые ему отказал. Его глаза сразу же наполнились пламенем, злобой, словно я сказал что-то отвратительное. Но лезть дальше не стал — просто продолжил сидеть и пялиться, пока я дрожащими руками пишу очередную формулу. Под конец занятия я решил узнать, почему же Арсений тогда не ответил мне и не помог, на что получил это: — Я уже устал за тобой следить. Я тебе не отец и не боженька, чтобы помогать при каждом зове. — холодно, с неким раздражением, и, главное, без капли лжи ответил Попов. Тогда-то я и понял, что что-то происходит. Больше эту тему мы не поднимали. Общались, даже спали несколько раз (когда ребра полностью зажили), но все это стало другим. Не было больше той заботы, как перед новым годом. Не было счастья в голубых глаз и постоянных признаний. Кончились слова любви словно. Невыносимо тянуло в груди, потому что мне хотелось. Хотелось говорить, как я люблю его, хотелось касаться не только с намёком на секс. Хотелось быть любимым. Но я не мог, потому что в ответ на это получал лишь злобу. Пытался, боже, я пытался с ним поговорить! Но все наши разговоры сводились к ссоре, а ссора, по его инициативе, переходила в жёсткий секс на столе. Бесит! Экзамены были сданы (полностью) ближе к августу. Тогда-то я и почувствовал свободу. В начале июля у нас был выпускной, но счастья он не принёс. Только боль, непонимание и разочарование. Хотелось снова вернуться в школу, сказать себе «Ну вот, ещё год, а потом и взрослая жизнь!», но времени уже не было: ни года, ни месяца, ни дня. Все уже началось — горько и болезненно. Август. Новая ссора с Арсением, но что-то меняется. Мы замолкаем, и он, уже по привычке, тянет меня на себя, чтобы поцеловать, но я вырываюсь. Кричу, что не хочу больше так, что устал. А в ответ слышу, что ему плевать. Что он хочет, чтобы так было. Вопрос застревает в глазах и я понимаю: использовал. Не было любви, не было заботы. Он готовил меня к тому, что бы я, наивный мальчишка, влюбился и отдался ему. Чтобы подставлял зад каждый раз, когда ему будет удобно. Он никогда не любил меня, как я его. От понимая меня начинает тошнить. Мир кружится перед глазами, а слезы текут из глаз. Стыдно плакать при Арсении, но я больше не могу сделать и шага. Слышу, как он усмехается, а потом и подходит. Его рука касается моего плеча, а губы тихо шепчут, прямо в ухо: — Никчёмный, ты такой никчёмный. Таких, как ты, не любят. И все трескается за мгновение. Наигрался. Ему больше незачем меня успокаивать, обнимать, потому что я понял его план. Раскрыл его наглую и лживую натуру. И теперь, когда я больше ему не подстилка, Арсений может вышвырнуть меня на улицу, несмотря на позднее время. Что он, собственно, и делает. Я в последний раз цепляюсь за его футболку на пороге, тяну на себя, и утыкаюсь носом в шею. Знакомый запах, родной. Любимый. Но мои руки тут же отцепляют, отталкивая в темноту подъезда. Голубые глаза последний раз смотрят в мои, заплаканные, а после я говорю первое, что приходит в голову: — Я убью себя из-за тебя. Он не теряется, лишь вздыхает. На моем лице непонимание, так как заявление на самоубийство кажется не таким уж и глупым. А дальше Попов говорит нечто настолько противное, что я отшатываюсь ещё дальше: — Не ты первый, не ты последний. И дверь закрывается. Никогда, слышите, никогда я не чувствовал себя так плохо, как сегодня. Мои руки дрожат так сильно, что я даже не могу достать телефон и посмотреть, кто мне звонит. Наверное, это мама. Хочет спросить, снова ли я останусь у выдуманных друзей или вернусь домой. Она была так рада за меня, когда я сдал экзамены. Зря я выбрал эту чертову биологию, сука. Ноги сами несут меня на крышу. Да, банально, да, глупо. Пошли нахуй, знаете? Сверху вниз смотрю на землю. Красиво. Ветер развивает мои волосы, которые Арсений когда-то называл ураганом из кудряшек. Воспоминания разливаются по телу уже не теплом, а словно маленькими крупинками стекла. Напрасно вспоминать это все, когда тебя только что послали. Хотя, наверное, никогда и не принимали. Не знаю, сколько прошло времени, но внизу появляется тёмная макушка. Его волосы я узнаю из сотен. Арсений вышел, видимо, покурить, нафиг забывая про балконы. И для меня это был сигнал. В последний раз окинув знакомую улицу, я, расправив руки как в самых дешёвых мелодрамах, делаю шаг вперёд. Я чувствую поток ветра, а воспоминания, как ни странно, не пролетают перед глазами. Последнее, что я вижу — напуганные чуть ли не до смерти голубые глаза, когда Попов, секунду назад и совсем не вовремя, поднимает голову вверх, чтобы просто посмотреть на небо.***
Конец августа не радует жителей огромным количеством дождей, которые обещали лишь в сентябре. Холод пронзает всех, а особенно присутствующих на похоронах мальчика, который так и не успел узнать, что его зачислили все Вузы, в которые он так хотел. Его юное лицо совсем не смотрится на надгробье, которое мама Шастуна уже заказала, а пока на сырой могиле стоит лишь безымянный крест. Нет, на нем написано и имя, и срок жизни, но он такой голый, что словно нет никого под этой землёй. Гостей собралось не особо много, хотя Шастун пыталась позвать как можно больше людей, чтобы проститься с сыном. К сожалению, она так и не смогла найти друзей сына, о которых он так много говорил, кроме самих имён. Телефон его был сломан при смерти, а доступа к соц сетям у неё не было. Да и не хотелось копаться в его смс — она всегда уважала личное пространство сына. В итоге, пришло несколько учителей, учеников, которые хоть как-то знали парня. Родни, помимо мамы, у него не было, так что женщина довольствовалась и этим. Честно, если бы не Арсений Сергеевич — бывший репетитор Антона, Шастун бы не справилась с горем. Мужчина всячески помогал: и морально, и финансово. Она была очень благодарна этому человеку, даже не догадываясь, что он убил её любимого Антошку. Сам Арсений пришёл под конец похорон. На нем был отличный костюм, чёрный зонт и маска грусти. На самом деле ему было плевать. Даже ни капля совести не посетила его за это время. Пришлось лишь возиться с мамой парня, так как он упал именно с крыши его дома. А так он бы даже и не вспомнил о ней. — Здравствуйте, — послышался тихий голос незнакомого Арсению парня. Когда мужчина поднял голову с землю, перед ним предстал довольно красивый парень: худые конечности, пшеничные волосы, голубые глаза и деткая улыбка. Попов сразу узнал в парне своего ученика десятого класса, который уже через месяц должен будет переходить в одиннадцатый. — Привет, Петров. — поздоровался в ответ преподаватель. Заметив, что мальчишка мокнет под дождём, он тут же встрепетнулся, произнося: — Эй, так и заболеть несложно, иди сюда — места хватит. Парень, улыбнувшись, нырнул под зонт, прижимаясь к мужчине плечом, чтобы полностью спрятаться от капель. — Ты знал Антона? — понизив голос, спросил Арсений, не спуская глаз с ученика. — Отчасти. — он хмыкнул. — Жаль, что так и не познакомился с ним напрямую. Лишь иногда спрашивал у него про ЕГЭ и просил пробники по биологии. Глаза Попова расширились, а после, сообразив, он расплылся в добродушной улыбке. Парень, повторяя за учителем, улыбнулся в ответ. — Дополнительные занятия не нужны, Даниил? В голове Попова этот мальчишка уже всячески прогибался и стонал под ним, прося не останавливаться. Он настолько самоуверен, что даже не допускает того момента, что у него может не получится. Арсения любят все. Петров, как и Шастун, не будет исключением. — Да, желательно.***
3 месяца спустяМеня зовут Даниил Петров, и, похоже, я влюбился в своего учителя.